Глава 27.
***
Слова Миланы пульсируют внутри меня, разливаются по организму вместе с кровью, заполняя каждый участок моего чёртового тела, чёртовой оболочки. Внутри всё ноет, ноет, это не прекращается. Я не осознаю совершенно ничего – я в чёртовом бреду. Ничего будто не существует, кроме меня и пожара в моих лёгких – я не знаю, сколько бегу. Не от кого-то, а просто чтобы избавиться от огня внутри меня. Во мне остаётся лишь грёбанный пепел. Тлеющая зола. Вот и всё.
«Всё кончено, Стас. Для тебя умерла я, для меня – умер ты».
«Нет, нет, чёрт возьми, ты жива для меня! Ты не умирала, Милана, и если и есть что-то воистину хуже твоей смерти, так это осознание того, что ты изменилась и приняла роль дочери моего злейшего врага».
«Знаешь, милая, что самое страшное? Самое страшное то, что мне без промедления придётся убить тебя вместе с братом и отцом. Вот это теперь станет моим самым большим ночным кошмаром».
Постепенно сбавляю скорость, переходя на шаг, и пытаюсь отдышаться. К горлу тут же подкатывает ком, мгновенно превращающийся в сильный рвотный позыв, и чтобы не упасть прямо здесь, мне приходится согнуться пополам, оперевшись спиной о стену ближайшего дома. Чёрт возьми, меня выворачивает наизнанку, а из глотки льётся только вода. Я не ел больше трёх дней. И я впервые этому рад.
- Убей меня. Сейчас, - хрипло шепчу я, обращаясь к Богу и пытаясь отдышаться, привалившись к кирпичной стене. Сил не осталось. Чувства не вернулись. Я догораю изнутри. Я умираю, и ничего не могу с этим поделать. Фактически, я уже мёртв. Я медленно и неумолимо иду ко дну.
- Ты тупой придурок, Стас! Какого хрена тебе ударило в голову идти туда?!
Кто-то сильно пинает меня под рёбра, и я дергаюсь от неожиданности. В тусклом свете уличного фонаря и вижу очертания испуганного Лёхиного лица, но как бы я не старался открыть рот и послать его подальше, мой язык меня не слушался. Мне оставалось только сидеть и смотреть в пространство остекленевшими глазами.
- Поднимайся, хренов ты эгоист. Как ты вообще мог?! А если бы они тебя убили?! Нет, ты совершенно ни о чём не думал?! – Друг рывком тянет меня за руку, и мне приходится подняться, словно чёртовой слабой безвольной кукле. – Отвечай, Стас, - настаивает он.
- Она не умерла. - У меня получается произнести эти слова с, наверное, сотой попытки. Они обжигают горло, хотя должны приносить радость. – Она дочь Василевски. - Внезапно на меня накатывают воспоминания о детстве и отце, заставляющие меня здорово пошатнуться, словно пьяницу, и я отрешенно произношу: - Милана Василевски. Александр Василевски. Денис Василевски.
- Что?
Парень непонимающе глядит на меня во все глаза. Неудивительно. Мой голос сейчас напоминал слабое шипение умирающего животного, защищающегося до последнего.
- Что ты сейчас сказал? – переспросил Лёха.
- Их настоящая фамилия – Василевски. Василевски зовут Александр, и это же имя мне сказала Милана, когда ты привез её в загородный дом. Она назвала имя, но я не придал этому значения, хотя и видел машины «Гондолы». Не учел, подумав, что это простое совпадение. А теперь все стало на свои места. Александр заключал со мной сделку на то, чтобы я привел ему дочь женщины, Ольги Молчановой. Я не понимал, для чего ему самый обыкновенный ребёнок, но теперь до меня дошло. Грёбанный идиот.
- Так не может быть! – Лёха помотал головой из стороны в сторону, как будто отмахиваясь от моих слов. – Все знают историю семьи Ар... Василевски! Второй ребёнок Александра умер через неделю после рождения, подцепив от «Восьмых» какую-то неведомую хрень!
- Или они просто хотят, что все так думали, - возражаю я, когда он, наконец-то садится в машину и пристёгивается.
В голове всё ещё не может уложится её голос и судорожные рыдания, а кружат там, не желая успокаиваться, словно стая чернокрылых воронов. У меня перехватывает дыхание, и всю оставшуюся дорогу молчу, пребывая на грани потери чёртового сознания и игнорируя на Лёхины слова.
***
Я не понимаю, как во мне остались силы на то, чтобы открыть глаза. Я был полностью опустошен, а сейчас у меня откуда-то взялись силы. Может, я умер?
Сжимаю-разжимаю ладонь и открываю глаза. Я в своей комнате, на своей кровати, надо мной узорчатый потолок, который Ева разрисовывала вручную, дабы поднять мне настроение в первые три месяца и заодно немного изменить интерьер. А я, игнорировав её старания, переселился в гостиную, предварительно уйдя в протяженный запой.
В комнате темно и тихо, настолько, что я отчётливо слышу своё прерывистое дыхание. По телу проходит волна мурашек и меня начинает трясти. То ли от холода, то ли от нервов – я не знаю.
Раскидываю руки в стороны и пытаюсь сосредоточиться на узоре, чтобы унять дрожь. Мятный, небесно-голубой, нежно-розовый и желтый – в своём рисунке девушка пыталась оставить как можно больше положительной энергии, которую излучала, рисуя всё это и носясь со стремянкой по комнате туда-сюда, то там, то сям добавляя какие-то новые штрихи и игнорируя все мои предложения помочь ей. Ев строптивая и наглая, но она отличный друг, и она, как и Лёха, отдаст всё ради близкого человека, даже если ценой окажется жизнь.
Дверь тихонько приоткрывается, и я закрываю глаза, притворившись спящим. Но даже с закрытыми глазами я узнаю аккуратную крадущуюся поступь Лёхиных кроссовок. Он только-только курил на улице – с его появлением, в комнате запахло сигаретным дымом и сыростью.
- Стас-Стас, - вполголоса произносит Лёха, и я практически вздрагиваю от неожиданности. Казалось, он стоял молча вечность, а потом подал голос. – А ты совсем не изменился с нашей первой встречи. Всё такой же безбашенный, привыкший принимать решения сгоряча, несносный мальчишка. Самонадеянный – жуть, - хрипловато смеётся друг. – Майоров, ты так и не научился держать себя в руках и, боюсь, когда-нибудь тебя это погубит. Я знаю, что сейчас ты меня не слышишь, но ты должен идти вперёд. Иногда наступают моменты, когда пути влюблённых расходятся, и они идут по разным дорогам, живя мыслью о том, что когда-нибудь вновь будут вместе. Но этого не происходит. Ты должен научиться жить без неё, дружище, или эта зависимость тебя убьёт. - К концу он говорит тихим, еле уловимым шепотом, но я всё равно его слышу. А потом уходит.
Эта зависимость меня убьёт...
Я знаю. Знаю, но не стараюсь ничего предпринять. Причина моей будущей смерти – моя нынешняя жизнь. Буквально.
Рывком поднимаюсь с кровати и пытаюсь справиться с белыми пятнами в глазах. Когда это наконец-то удаётся, подхожу к окну и одёргиваю портьер. Фонари и фары проезжающих машин освещают подходящую к концу ночь, и внезапно я замечаю, что луна пошла на убыль. Когда я уходил было полнолуние.
Ох, чёрт!.. Сколько я пробыл в отключке?! Сколько, чёрт возьми, я спал?! Держу пари, что много, ибо, откуда тогда у меня из ниоткуда прибавилось сил в десятикратном размере?! Что я пропустил?
***
Я наблюдаю за группой наркош, сидящих за круглым столом в дальнем и темном углу клуба. Они громко гогочут над чем-то, играют в карты, а двое из них тянут кокс.
До меня долетают обрывки фраз, но из них я не могу понять ничего весомого. Кажется, кто-то рассказывает что-то о своей семье.
-... думает, типа родила, и я упаду ей в ноги! Ха! А я просто захлопнул дверь за её спиной, и пусть валит к матери.
Я слышу хриплый хохот, который кажется мне совершенно беспричинным, и внимательно всматриваюсь в смеющихся. Ржут пятеро, и лишь один, подперев рукой подбородок, скучает.
Отросшие ниже плеч золотистые волосы, смуглая кожа, покрытая видимыми даже отсюда светлыми полосками многочисленных шрамов. Какие-то старые поношенные шмотки с чьего-то плеча и трёх-четырёхдневная светлая щетина. Молодой ещё. Если привести его в порядок, то, думаю, он даже будет красив.
Я встречаюсь с ним взглядом, но зрительный контакт прерывается, когда к нему обращается какой-то рыжий хмырь, который минуту назад ещё тянул кокс. Слова, доносящиеся сквозь грохочущую музыку, звучали обрывками.
- Кенчи, хрена ли ты сидишь? Тяни! – хмырь сунул парню свернутую трубкой купюру, чтобы тот вдохнул порошок.
Я отворачиваюсь, не в силах смотреть на столь тошнотворную картину. Я никогда не понимал, как можно колоться или тянуть подобную дрянь. Это до ужаса хреново, хоть и вызывает какую-то фееричную ересь.
***
Оно корчится на полу, истошно крича и в промежутках между стонами и воплями, осыпает меня ругательствами. Кровь этого мужчины напомнила мне дорогое красное вино, которое отец брал по праздникам ещё до того, как слетел с катушек. Я буквально чувствую его кисловатый запах и невольно облизываюсь – хоть мне и не давали его в детстве, зато подростком я выпивал литры алкоголя, когда меня и ещё нескольких ребят раз в месяц выпускали попугать горожан.
Запах паленой кожи приводит меня к реальности. Я за городом, на старом заброшенном заводе, перед моими ногами горящий заживо наркодиллер «Гондолы», накачанный собственными запасами психотропной хрени. Он сыплет ругательствами и вопит во всю глотку, перестав различать реальность и галлюцинации. Огонь пожирает его тело, и от этого жуткого зрелища на моём лице расцветает блаженная улыбка.
- Гори в аду, - со всей болью, со всей ненавистью и яростью выкрикивает парень, обращаясь ко мне. Я открываю глаза.