Глава 17.
***
Её губы синие. Кожа бледная, холодная и твёрдая, словно жемчужина. Волосы полукругом расстелились над головой, так, что почти не видно было красную бархатную подкладку гроба. Белое платье, в руках красные розы – её любимые цветы. Она такая красавица, словно принцесса! Принцесса, которая, увы, уже никогда не проснётся.
Она умерла вчера ночью. Уснула, но не смогла проснуться. А я даже не смогла сказать ей, как я люблю её, и как рада, что она была моей подругой. Она стала частью меня и, чёрт возьми, это ужасно больно – потерять её! Нет! Этого не могло произойти! Нет! Нет!..
- Всё в порядке? – Кто-то аккуратно кладёт руку в перчатке мне на плечо.
Я разворачиваюсь и вижу Ксеню. Она, так же как и я, собственно, как и все остальные люди с ног до головы, в чёрном. Я приложила к губам обветренные костяшки и, опустив глаза, чтобы она не видела моих слёз, помотала головой из стороны в сторону:
- Нет! Нет, чёрт возьми, не всё в порядке! Она умерла! Ты понимаешь это, нет?! Она умерла, умерла моя лучшая подруга, моя сестра, а ты ещё спрашиваешь, в порядке ли всё? Нет! Не всё в порядке! И вряд ли так будет!.. – Ксюша смотрела на меня, как на какую-то психичку, что, наверное, уже давно стало реальным. Я морально убитая и совершенно опустошенная психичка. Во мне не осталось ничего, кроме пустоты и темноты, которая в ней обитает.
- Тише, тише, успокойся. - Ева, которой сегодня было поручено дежурить рядом со мной, легонько обняла меня за плечи. – Ты сильная. Ты справишься.
- Как бы я хотела верить в это, - простонала я. Ева на каблуках на полторы головы выше меня, и рядом с ней я чувствовала себя маленьким ребёнком, мать которого – Ева. Хотя наша с ней разница всего два года, она выглядела намного лучше, чем я.
Гроб с Ириной опустили в приготовленную для него яму. Я смотрела на всё это, зажав рот рукой и до боли прикусив язык, чтобы не закричать от чёртовой беспомощности. Казалось, вместо неё закапывали меня.
Казалось, что всё это неправда, что всё произошедшее со мной за последнее время – один страшный, беспробудный кошмар. И я хочу проснуться, посчитать звёзды, и снова пойти к Ирине жаловаться на школу. Я хочу. Но, увы, не могу, потому что её уже нет.
Лёша не пришел на похороны. Ева сказала, что он поверил во всё это, назвал всё «несправедливой мутью» и вихрем вылетел из дома, стоило ей заикнуться о том, что нужно было прийти. Не захотел. Не смог. Не пришел.
***
Тётя Света, крепко обнимая оставшихся у неё двоих детей, тихо плакала в кресле, принимая соболезнования родственников и друзей семьи. Её нынешний муж, отчим Ирины, даже не потрудился снять с лица приевшуюся ему ухмылку и ради приличия сделать скорбящее лицо. Не-а. Он ненавидел Ирину всем сердцем, если, конечно, оно вообще у него есть. Я не удивлюсь, если у него внутри окажется бездонная чёрная дыра, полная жестокости и ненависти ко всему миру.
- Ты куда? – Ева, весь день следующая за мной попятам, поймала меня за запястье, когда я пыталась удрать по-тихому. В её обязанности входило, чтобы я была в безопасности и не натворила глупостей.
- Мне нужно побыть одной. Я ничего не натворю, честно, - дала обещание я, и она ослабила хватку. Тогда я одернула руку, притворно-мило улыбнулась и быстрым шагом направилась в сторону кухни.
Тихонько прокравшись в толпу женщин, собравшихся там и готовящих обед, я кивнула всем им, налила воды для виду, и они перестали обращать на меня внимание. Выпив воду, я незаметно прихватила бутылку водки из десятка стоящих на тумбе, и спрятала за пазухой пиджака.
Быстро прошмыгнув в комнату Ирины, которая теперь будет пустовать, я оглядела её на потайное место. Моё личное убежище на сегодняшний день.
- А почему бы и нет? – в полголоса задалась вопросом я, когда мой взгляд остановился на стенном шкафу.
Я подошла и дёрнула дверцу влево. Она отодвинулась. Вещей внутри не было – они все валялись на полу и кровати, и я смогла спокойно влезть внутрь, задвинув за собой дверцу.
- Ирина... - шепотом произнесла я. – Моя бедная маленькая Ирина. Господи, почему ты забрал её? Почему ты всегда забираешь самых лучших и дорогих людям людей, а оставляешь подлых тварей?! – В темноте я совершенно ничего не видела, но я подняла взгляд вверх, внимательно вглядываясь в темноту и надеясь увидеть в ней хоть что-то.
- Моя любимая верная подруга. Сколько мы пережили вместе, сколько слёз, радости у нас было. Помнишь? – Я сделала паузу, будто ожидала услышать ответ. – А помнишь, как мы пошли в первый класс? – Я неожиданно рассмеялась, напугав саму себя. Удивительно, что я вела себя так трезвая. Видимо, у меня самый настоящий психоз от всего того, что я пережила. – Тогда мы, пока дошли до школы, успели подраться и помириться, но гладиолусы и розы было уже не спасти. Как и банты. Поэтому мы просто залезли в сад к какому-то деду, и бесстыже нарвали там бархатцев. Грязные, помятые, но зато с цветами, мы с опозданием явились на школьный утренник. Над нами смеялись даже учителя. Помнишь, да? – Я снова засмеялась, и откупорила бутылку. От большого жадного глотка мне ударило в голову.
- А наши вечерние посиделки у тебя или у меня в комнате? Просмотры фильмов? Например «Сумерки», где мы никак не могли поделить между собой Эдварда, и конец не узнали, ибо начали драться подушками? Многое было, некоторое я даже и не вспомню, но я точно знаю, что ты была лучшим, что случалось в моей жизни. И я благодарна тебе за это. За тебя, милая. - Я по памяти стукнулась с противоположной стенкой шкафа, где когда-то видели наши с Ириной снимки, и приложилась к бутылке.
***
- Стас! – весело промямлила я. Язык заплетался, словно самое настоящее помело. – Привет! У нас тут та-ак весело, - я прервалась, чтобы взять зажатую между колен почти опустошенную бутылку, и приложить её к губам.
- Та-ак, - терпеливо вздохнул парень. - Ты пьяная? Ты же на поминках своей лучшей подруги. Какое, черт подери, веселье?!
- Да! Мы тут, кстати, выпиваем с ней! – Точнее, выпиваю я, а она смотрит на меня откуда-то сверху в виде призрака, или, ещё лучше, сидит напротив и укоризненно смотрит, вздыхая.
- О боже, - простонал он. – Куда, спрашивается, смотрит Ева?! Дай ей трубку, немедленно, - потребовал парень. Я хихикнула.
- А Евы нет, - я всплеснула руками и пожала плечами, словно он мог меня видеть. Уверена, если бы он присутствовал здесь и видел, в каком состоянии я нахожусь в данный момент, то отвесил бы мне хорошую пощечину.
- А где она? – Он явно был на пределе, но не смотря на всё, держался крайне терпеливо.
- Где-то там, - я неопределённо махнула ладонью. С того конца послышалось очередное приглушенное «о боже!». – Где-то ходит. Наверное, меня ищет.
- А ты где? – Стас терпеливо допрашивал меня, словно маленького ребёнка.
- В комнате Ирины, в шкафу, - я засмеялась и икнула, отчего ещё больше засмеялась. – А что?
- Ну, вообще-то мне не очень-то нравится, что ты в дрова пьяная сидишь в шкафу на поминках собственной лучшей подруги, когда я нахожусь в сотне километров от тебя и не имею возможности отчитать тебя по полной программе. Хотя почему же? Могу... - стоило ему произнести слова, как я сбросила, и отключила телефон.
Дальше в глазах помутилось, в голову пришел туман. Я бы допила всё то, что осталось в бутылке, если бы мои веки не налились свинцом, и я не закрыла бы их.
***
Телефон назойливо звенел в кармане жакета девушки, и она мысленно ругалась в адрес звонившего, пока проталкивалась через толпу людей к выходу из квартиры – спокойно поговорить она могла только на лестничной клетке.
- Алло! Взяла я трубку, взяла! – Блондинка прислонила мобильник к уху и, выслушав череду нецензурных слов в свой адрес, она, подняла брови и ответила:
- Не, ну ни хрена себе, заява! Она сама сбежала! Сказала, типа «ничего не натворю»! – оправдывалась девушка, мысленно посылая в адрес Миланы те же самые слова, что только что услышала в свой.
- Ты прекрасно знаешь, что такое её «ничего не натворю». Это означает большие проблемы.
- Теперь узнала. Где она? – поинтересовалась девушка, пытаясь утихомирить собеседника.
- В стенном шкафу в комнате Ирины. Пьяная, языком еле-еле шевелит. Лёша с тобой?
- Да, слава богу, здесь он. В гостиной стоит, ждёт, пока она появится. А ты? Когда приедешь?
- Через два дня. Я просто хочу покончить с обоими сразу. Сейчас, пока они заинтересованы ею, основные силы брошены на её поиски. Охрана ослаблена. Надеюсь, мы всё-таки сможем это сделать, а вы пока присмотрите за ней. - Стас повесил трубку.
Ребята немало беспокоились за него, и за то, как он и дюжина самых сильных людей из его рядов собрались прикончить Аришина с его сынком. Они отговаривали его всеми способами, но он ни в какую не соглашался подождать или вовсе отложить это дело. Он был непреклонен, слепо веря, что после расправы с Аришиным он сможет вернуться к обычной жизни. Чепуха. Прошлое преследовало бы его вечно.
***
- Вот дерьмо! – воскликнула Ева, когда отодвинув дверцу стенного шкафа, увидела в нём сладко спящую Милану и бутылку с вытекшими из неё остатками водки, которые растеклись вокруг, образовав лужицу.
- Что там такое? – Лёша подошел поближе, при этом стараясь соблюдать дистанцию с Евой.
- Она напилась и отрубилась! Нет, ты только посмотри на это! – Девушка брезгливо подняла бутылку за горлышко двумя пальцами, отшвырнула подальше, видимо, забыв про то, что она может разбиться. – Ну и? Как нам её незаметно пронести, когда там столько народу набежало? – Ева озадаченно посмотрела на молодого человека. Тот усмехнулся, подошел к шкафу и, вытащив оттуда казавшееся безжизненным тело девушки, аккуратно поднял на руки.
- Делов-то, - усмехнулся блондин, встряхивая головой, чтобы убрать с глаз давно не стриженные растрепанные волосы.
- Ох, спасибо, - растеряно поблагодарила Ева. - Пойду, скажу матери Ирины, что ей стало плохо, и мы увезём её. Она поймёт. - Девушка легко выпорхнула из комнаты, предусмотрительно не закрыв дверь.
Юноша быстро пронёс Милану к выходу, и на него падали любопытные взгляды собравшихся.
- Глупая ты девчонка, Милана, - пробурчал он, спускаясь по лестнице наконец-то на первый этаж. – Самый что не на есть глупый маленький ребёнок.
***
- Да... - отвечала девушка, выслушивая собеседника. - Я нашла её... - Ева ходила из угла в угол гостиной, нервно теребя кружевную оборку зелёного сарафана, в который переоделась пятнадцать минут назад. – Она отрубилась в шкафу, как ты и говорил, в стельку пьяная, вылакала целую бутылку водки. Утром она у меня отхватит. Еще как.
- Господи, - вздохнул в трубку Стас. – Она получит от меня, как только я приеду. Она стала другой. Я понимаю, что события, произошедшие с ней за последнее время, ломают её, и я понимаю, как ей тяжело и больно, но она не должна от этого убегать. Это не выход. Выход – продолжать жить, а не рыдать в грязном общественном туалете подпольного клуба, и не спать в шкафу на похоронах подруги. Жизнь проходит мимо неё, а этот глупый ребёнок ничего не замечает... - он потупился. Говорить дальше не было смысла – всё и так было предельно понятно.
***
Я вижу зелёные глаза. Лукавую ухмылку. Вены, расходящиеся от глаз сине-зелёной сеткой под полупрозрачной белой кожей. Кудрявые светлые волосы треплет ветер, которого я не ощущаю. Белое платье, с длинным-длинным шлейфом и всё в стразах, настолько блестящее, что на него больно смотреть. Букет из шести алых роз.
Делаю шаг вперёд, чтобы подойти поближе к ней, чтобы обнять её и сказать, как я рада, что она жива, и что я знала, что всё это лишь выдумка... но больно ударяюсь обо что-то жутко ледяное и твёрдое, как камень.
Лоб, переносица, плечи и грудь ноют от резкого удара. Открываю глаза, но ничего не вижу. Картина перед глазами та же самая, что и минуту назад. Только Ирина и ничего больше, ничего лишнего нет.
Осторожно протягиваю руку ладонью вперед, и ощущение холода появляется снова. Ладонь упирается во что-то твёрдое, во что-то, чего я не вижу этого. Как будто бы стекло, воздух застыл передо мной, сзади и по бокам от меня.
Ирина делает шаг вперёд, потом ещё один, и ещё, приближаясь ко мне всё ближе. Ухмылка на лице девушки превращается в оскал с каждым миллиметром, приближающим её ко мне.
- Я умерла. Как это вышло? – искренне удивляется девушка, когда расстояние между нами сократилось до вытянутой руки.
Она могла легко дотронуться до меня, но продолжала сжимать в руках букет, и от шипов, впившихся в её ладони, по ним бежало множество тоненьких кровавых дорожек.
- Забавно, правда? – Не дождавшись моего ответа, прощебетала девушка. В её голосе были нотки холода и жесткости, которых никогда не было у прежней Ирины. – А ты? Что сделала ты? Ты просто напилась, маленькая дрянь, - рука девушки резко дёрнулась и плотным кольцом сомкнулась вокруг моего горла, так, что я не успела даже пискнуть, и Ирина притянула меня к себе. В нос ударил противный запах разлагающейся плоти. Меня замутило. – Почему ты это сделала? Просто сидела и пила? Неужели тебе так тяжело? – Ирина, подняла брови.
- П-прости, - прохрипела я. – Я не хотела. Ты всегда была и останешься моей подругой. И я люблю тебя, какой бы ты не была. - Её хватка на секунду ослабела, но вскоре восстановилась.
- А я тебя ненавижу. - Она подняла на меня дикие, помутившиеся глаза. На секунду я забыла, что такое дышать, лишь просто потрясенно смотрела в них.
Её глаза начали терять цвет, и вскоре зрачок и радужка исчезли. Остался только белок и лопающиеся в нем сосуды, которые окрашивали его в нежно-персиковый цвет. Я зажмурилась, не в силах больше смотреть на её разложение.
- Крысёныш! – прошипела она, и резко отпустила меня. Упав на землю, я начала жадно хватать воздух ртом, словно рыба, волной отброшенная на берег. Когда я подняла глаза на то место, где только что находилась подруга, я увидела лишь запутавшийся в кружевах и блёсках букет из шести алых роз.
***
«А я тебя ненавижу! Крысёныш!».
Слова эхом отдаются у меня в голове, пока я прихожу в себя, тяжело дыша и уперевшись взглядом на узорчатый потолок, который прежде я видела только в одном месте. Боже мой. Какой сейчас день? Ещё сегодня? Или уже завтра?
События вчерашнего дня накатывали один за другим, представая у меня перед глазами поверх реального мира. Как видения. Одно воспоминание за другим приносили дикую боль в голове. Такую, как будто кто-то сбросил на меня ядерную бомбу.
Нет! Она жива! Этого не может быть! Нет, чёрт возьми, она не умерла! Стоит мне сейчас встать, как я увижу её сидящей с Евой на кухне и пьющей чай. Или что-нибудь покрепче. Главное, что она жива и всё-таки что-то пьёт.
Словно в трансе встаю и в полумраке бреду на кухню, всё ещё под воздействием воспоминаний вчерашнего дня. Я отчётливо помню, как закрылась в шкафу и позвонила Стасу. Жалкая, пьяная идиотка.
Из-под двери выползает тонкая полоска света, тянется по полу и заканчивается под потолком на противоположной стене. На кухне кто-то есть, и этот кто-то Стас, Ева или Лёша.
Я аккуратно нажала на дверную ручку, и дверь открылась с тихим щелчком, оповещая о моем приходе. Ева, бегающая с полотенцем на плече и тарелками в руках от стола к кухонному шкафу, мурлыкала себе под нос какую-то незатейливую мелодию, но стоило мне появиться на пороге, как она замолчала и изменилась в лице, посмотря на меня с несвойственным ей материнским видом.
- Неужели проснулась? – Девушка отставила тарелку на барную стойку, находящуюся сразу по левую сторону от двери, и уперла руки в бока. – Мы думали, что ты будешь спать как минимум сутки. Надо же! Тебе хватило девяти часов. Рекорд среди малолетних алкоголичек! – осуждающе сверлила меня взглядом девушка. Я опустила голову, словно нашкодивший котёнок, и тихо пропищала:
- Прости. У меня крыша уже едет, - я болезненно поморщилась. – Меня окружает пустота и темнота. Я так не могу, понимаешь? - я посмотрела Еве в глаза, и её взгляд смягчился. Я даже прочитала в нём нотки жалости. – Если с потерей Ольги я успела смириться ещё до её смерти, то смерть Ирины стала для меня ударом. Представь, что всё правую или левую сторону твоего тела отсекли. Тебе было бы больно и плохо? Ты бы скулила от беспомощности?.. – Представив, как я сейчас выгляжу со стороны, я помотала головой из стороны в сторону, закрыв глаза и пытаясь прогнать образ, а потом тихо сказала: - Боже мой, я такая жалкая...
- Послушай, я всё понимаю, честно. Я пережила похожую историю в одиннадцать, после чего около года провалялась в психиатрической клинике с нервным срывом, - девушка подошла ко мне, и бережно положила руки на мои плечи, легонько сжав. - Но ты должна помнить, что чья-то смерть не означает конец твоей жизни. Понимаешь? Смерти других людей, какими бы они близкими не были, делают нас сильнее. Такова жизнь, такова судьба, которую мы не вправе изменить. Ognuno muore a suo tempo*.
-Как это переводится? – озадаченно поинтересовалась я после секунды молчания. На каком языке бы она это не сказала, получилось чисто и красиво.
- Итальянский, - улыбнулась девушка. – Это переводится как «Всё умирает в своё время».
b&{