Часть третья
— Смотрите-ка, такой молодой, а уже среди нас!
— Э, да как же о нем забыли, он совсем мальчишка!
— Он, видать, сирота, раз некому чтить его в такой день...
— Бедный, бедный ребенок...
Хоакин не открывал глаз, но чувствовал, как его обступают со всех сторон — во вспышках огненно-рыжего и ярко-зеленого, что мелькало за закрытыми веками, то ближе, то дальше становились многочисленные тени. Чем больше они сковывали замершего от страха Хоакина, тем холоднее ему становилось — по коже бежали мурашки, ледяные пальцы трогали его затылок и лопатки, вдоль позвоночника уже бежали холодные капли пота.
«Если тут кто-то есть, то это живые люди!» — уговаривал себя Хоакин и никак не мог двинуться с места.
Если бы он открыл глаза и посмотрел вниз, то понял бы, что попал в беду: его ноги вдруг стали прозрачнее и не чувствовались лишь потому, что пропадали совсем, начиная с пяток, шагающих по рыжим лепесткам бархатцев. Он не мог сделать ни шага вперед, потому что ног у него не было.
— А, chico, как странно ты выглядишь.
Голос показался Хоакину знакомым, и только это заставило его распахнуть от удивления глаза. На него в таком же недоумении смотрел самый настоящий призрак немолодого господина с густой бородой с редкими седыми волосами поверх смоляных черных. За ним Хоакин увидел ведущую вдаль и уходящую за холм дорогу из бархатцев, по которой он и пришел, и все вокруг было залито странным ядовито-зеленым цветом, так что тропинка казалась не рыжей, а желтой, словно тухлый лимон. И небо было зеленым, и земля под ногами. И не было вокруг ничего живого, и редкие-редкие деревья казались иссохшими, истлевшими до черноты, а птицы на их ветках были совсем старыми и костлявыми.
И все это Хоакин видел сквозь незнакомого господина. Потому как тот был абсолютно прозрачным и невесомым, совсем без ног.
— Сколь ни смотрю на тебя, все диву даюсь, — заключил призрак, почесав бороду, пока Хоакин в немом ужасе распахивал рот. — Чарро на тебе шелковое, богатенький ты, верно. Кто ж тебя позабыл так скоро, сынок?
Его хриплый голос, напоминающий расстроенную грубую гитарную струну, был похож на голос дяди Хуана. Хоакин не закричал лишь потому, что решил, будто с ним говорит его живой родственник.
— Тебя как зовут, chaval? — спросил призрак, похожий на дядю Хуана.
— Да откуда ж ему помнить об этом, — сокрушенно вздохнули совсем рядом, слева. Хоакин медленно повернул голову — «Это все ненастоящее, это сон, мне снится дурной сон!» — и наткнулся на тонкую фигуру очень прозрачной женщины в расписанном цветами платье. Такие носили сеньориты из богатых семей, о таком мечтала Беатрис. В волосах женщины были пышные бутоны кровавой бугенвилии и желтой стрелиции, кожа на щеках и шее была бледна, из-за чего огромные глаза с густыми ресницами казались темнее ночи.
Кроме нее вокруг Хоакина парили десятки призраков — с худыми лицами и телами, с руками белыми и зелеными, в истлевающих одеждах и старых шляпах. У них были разные лица, но все они казались Хоакину одинаковыми и не запоминались.
Все это были позабытые миром души мертвых.
— М-меня зовут Хоак-кин, — запинаясь, пробормотал мальчик, стараясь ни на кого из призраков не смотреть. Если бы с ним была отцовская гитара, он бы схватился за ее гриф изо всех сил потными ладошками, но с ним не было даже сомбреро, и потому Хоакин сжимал руки в кулаки и походил на солдата-гвардейца из игрушечного набора Гектора.
— Мен-ня зовут Хоак-кин Мурьет-та, а в-вы приз-з-раки, — повторил Хоакин, понимая, что видимые ему люди все же похожи больше на мертвых и населяют они мир мертвых и пришел Хоакин в мир мертвых.
— Мурьета? — переспросил господин с бородой и приблизился к перепуганному мальчику еще ближе. Капля пота потекла вдоль виска Хоакина. Он хотел зажмуриться, но что-то его удержало от несмелого поступка. Должно быть, то была мысль о большом мире взрослых, в который так стремился Хоакин. Взрослых, но не мертвых. Как же он оказался здесь...
— Живой, вы только посмотрите! — загомонили прозрачные фигуры в обветшалых одеждах. — Живой мальчишка, ребенок совсем!
Хоакин даже не разозлился на то, что его вновь назвали ребенком — попробуй-ка спорить с призраками в мире позабытых, куда тебе дорога должна быть закрыта! Мальчик всего лишь спрятал руки в карманах широких штанов, чтобы не показать, как трясутся пальцы.
— Что ты забыл здесь, chico?
— Да, вы только посмотрите на него! Дрожит, как мелкий сурок! Такому совенку не место среди нас.
Хоакин вжал голову в плечи и старался ни на кого не смотреть, чтобы не выдать, как ему было страшно.
— Меня зовут Хоакин Мурьета, — сказал он, надеясь, что живое имя покрепче свяжет его с живыми, чем с мертвыми. — И я ищу своего брата Алехандро.
— Видел я двух Мурьета, — закивал господин с бородой. — Они прошли по тропе во дворец Шибальбы. Сегодня же шли.
— К-как? — икнул Хоакин, всего на мгновение забывая о страхе. — К-кто?
— А мне почем знать! — прокряхтел господин и тряхнул скрытой под рукавом широкого заскорузлого плаща рукой. — Мальчишки, двое. Один с тебя ростом, второй помельче. Младший хоть какую-то вежливость проявил, а в старшем почтения, как и в тебе, ни либрама [1]!
— А вы точно знаете, что это были Мурьета?.. — запинаясь, переспросил мальчик, и господин с бородой так рассердился, что, будь он живым, обязательно бы побагровел от ярости.
Он затряс уже обеими руками и почти навис над Хоакином, тараща на него пустую левую глазницу и почти невредимый правый глаз.
— Что я, Мурьету не узнаю, по-твоему? Я не настолько стар, чтобы забыть, как выглядят поганцы Мурьета!
— Ай, амиго, не пугай малыша, — попыталась осадить господина женщина в пышном платье. — Не видишь, ему и так страшно.
— И вовсе мне не страшно! — заявил Хоакин, только на последнем слоге у него предательски надломился голос, и он запнулся, вся храбрость ушла из груди вместе с шершавым ш-ш-ш-но.
Призрак женщины улыбнулся одними губами, темными, словно при жизни она красила их яркой помадой, а после смерти в мире позабытых вся краска из них ушла. На ее белой, подсвеченной зеленым, коже губы выглядели жутко, пусть и улыбались Хоакину по-доброму.
— Не бойся, Хоакин Мурьета. Тебя не тронут тут, пока ты связан с живыми. Как и мальчика и того, кто вел его по дороге.
— Они оба точно были крови Мурьета! — встрял господин с бородой. — Такие худосочные и лохматые, эту породу с другой не спутать!
— Алехандро! — воскликнул Хоакин. — Это ведь был Алехандро, мой брат!
Призраки вокруг мальчика заволновались и всколыхнулись, его крик унесся вдоль дороги из бархатцев и вернулся протяжным эхом, стоном, зовом.
— Хоакин...кин...кин...
— Это тебя, мальчик, — сказала женщина в красивом платье. — Тот маленький chico, должно быть, уже во дворце Шибальбы.
Призраки все, как один, вздрогнули при упоминании о злом духе.
Шибальбой пугали маленьких детей, и Алехандро боялся его больше всех других монстров. Если он шел прямиком в лапы бога Смерти, то только обманувшись, по наущению кого-то, кого не пугался.
Бледная сова издала протяжный крик и слетела с ветки умершего королевского дерева. Притихшие духи наблюдали за ее полетом вместе с Хоакином и одинаково вздохнули, когда она исчезла в неожиданной белой вспышке в той стороне, где находился дворец бога.
— Это Шибальба! — вздохнули призраки.
— Беги за братом, если хочешь увидеть его, — погрозил господин с бородой. — Шибальба никого не пощадит, особенно такого ангелочка. Особенно в День Мертвых.
— Что же мне делать? — жалостливее, чем ему хотелось, спросил Хоакин. он не хотел, чтобы его окружали духи умерших и позабытых, но и в одиночестве идти во дворец Шибальбы пугался.
— Беги за братом, — повторила за бородатым господином женщина в платье. — У тебя есть еще три часа на его спасение, потом дорога в мир живых закроется для таких chico, как вы двое.
Призраки расступились, давая Хоакину пройти, и он, не заметив, как исчезают его ноги, побежал по рыжим лепесткам вперед.
— Меня зовут Антонио Мурьета, негодяй! — кричал ему вслед господин с бородой. — Помни меня, негодник!
Мир мертвых ничем не походил на тот, что Хоакину описывала в сказках мама. Она говорила, что это красочный мир, полный цветов, ярких платьев на женщинах и красивых чарро на мужчинах, что там полно танцев и музыки, и веселья, и души мертвых целые дни и ночи проводят в карнавалах и праздниках, а в мир живых приходят на два дня в году.
Мир мертвых, в котором оказался Хоакин, походил на самые мрачные истории от кузена Даниэля: это был жуткий, тревожный мир, весь пропитанный зелеными противным светом, усаженный мертвыми деревьями с мертвыми птицами на них, и множества душ здесь не водилось, а те, что попадались Хоакину по пути, не обращали на него никакого внимания, словно он не был единственным живым мальчиком в этом мире за последние тысячу лет. Он бежал по единственной видимой дороге из живых цветов и верил, что движется правильной дорогой, ведь только по ней могли ступать живые ноги Алехандро.
Кто привел его младшего брата в этот мир? За кем с таким доверием пошел вечно пугливый мальчик?
Хоакин боялся звать Алехандро, потому что не хотел привлекать внимание: вдруг Шибальба, услышав его, примчался бы за ним быстрее, чем Хоакин отыскал бы брата.
Чем ближе он был ко дворцу Шибальбы, тем плотнее становился туман — да-да, он клубами поднимался от зеленой земли и окутывал прозрачные тела призраков и ноги Хоакина — по крайней мере, мальчику казалось, что только поэтому он не мог разглядеть свои ступни, а не чувствовал их от сковавшего тело холода.
То, что называлось дворцом, больше походило на высокую скалу с острыми пиками, упирающимися в темно-зеленое, точно болото, небо. Хоакин замер перед ней и запрокинул голову вверх. Звезд не было видно, луны не было, только исходящий от скалы ядовитый свет указывал на то, что его путь окончен.
Страха в Хоакине было больше него самого.
Он вдруг понял, что сердце у него не билось и дыхания не было, а руки превратились давно в ледышку. Он не знал, что это значит, но думал, что должен поторопиться. Антонио Мурьета — его далекий-далекий предок, возможно, о котором семья уже позабыла, — сказал, что Шибальба никого не щадит.
Эта мысль заставила его позабыть о неприятных ощущениях в теле и двинуться дальше. К скале.
Там, в самом центре ее, ровно посередине, была узкая расщелина, из которой на тропу рыжих бархатцев лил ярко-зеленый свет. Должно быть, это был вход во дворец. Хоакин уже хотел смело шагнуть внутрь, когда его внезапно окликнули.
— Стой! — раздалось за спиной Хоакина. Он испуганно обернулся и — если бы у него билось сердце, оно тотчас бы замерло от страха! — увидел сгорбленного седовласого старика.
Это был — и вы удивитесь, но не слишком сильно, если вспомните, в каком мире находился наш юный отважный герой, — сам Хоакин Окоморениа Каррильо Мурьета.
Старик Хоакин Мурьета, семидесяти пяти лет и восьми месяцев от роду, полупрозрачный почти-призрак в старых грязных одеждах, остановился рядом с собой, испуганным юношей, и опасливо, словно боялся, что кто-то услышит каждое его слово, сказал:
— Пойдешь во дворец Шибальбы, сгинешь навеки.
Хоакин не знал, что ответить внезапному встречному, только смотрел на сгорбленного старика во все глаза и отчаянно пытался понять, где и когда мог его видеть прежде. Между тем, его престарелая версия продолжала:
— У тебя еще вся жизнь впереди, глупый мальчишка. Возвращайся обратно в мир живых, а сюда дорогу забудь!
Тут уже Хоакин не выдержал и топнул ногой:
— Я не могу уйти отсюда без брата! Я должен вернуть его маме и папе!
Старик будто разозлился еще сильнее, закашлялся и зашипел, поскольку не мог повысить на себя голос:
— Что тебе дело до брата, он позабыл о тебе много лет назад.
Вот же противный старик! Хоакин нахмурился, надул губы. Не станет он слушать какого-то проходимца, который плетет чушь про него и Алехандро!
Ты не уследил за братом в ночь Ангелочков. И теперь твой брат сгинет в стране Шибальбы, в стране позабытых.
— Я иду за своим младшим братом, — сердито ответил Хоакин, стараясь не вспоминать угрозы от теней, — потому что я за него в ответе. А вы можете идти дальше, сеньор. Вы с кем-то меня перепутали. Мой брат не забывал меня.
— Но можешь ли ты пообещать себе это в будущем? — прокряхтел старик. — Когда жизнь начнет уходить из твоего тела с каждым днем все больше и быстрее и когда тебя покинет твоя жена и оставят твои внуки? Будет ли тебя помнить твой младший брат?
В этот момент, надо признать, все юные пылкие мальчики и даже почти-мужчины, должны бы вести себя одинаково: они должны упрямиться и ругать уставшего старого незнакомца, что поучать их у него нет никакого права. Но Хоакин Мурьета, пусть и был упрямцем, обладал добрым сердцем и был немножечко, как говорят теперь современные мексиканцы, ingenuo idealista. К тому же, он испытал жгучую обиду за слова старика и подумал, что Алехандро никогда-никогда не поступил бы так со старшим братом. Поэтому он закивал.
— Обещаю, уж мы друг о друге не забудем.
Хоакин отвернулся, но не сделал к скале ни шага. Застыл, неуверенный и испуганный, вспомнил, что был всего лишь одиноким мальчиком в мире мертвых. Старик смотрел на него с легкой досадой и — все же — искрой надежды. И потому только, заметив, как боится пугливый мальчик всего вокруг, вздохнул по привычке, покачал головой и заявил:
— Ну хорошо, chico. Я провожу тебя во дворец Шибальбы. Пойдём со мной.
Неприятное чувство поселилось в животе Хоакина. Оно прежде занимало место в его горле, потом спустилось в грудь, а теперь вот сползло еще ниже и осталось в животе, прямо в желудке.
Хоакин чувствовал себя беспомощным и брошенным в мире позабытых, куда его привели ноги. И пусть ему решил помочь неизвестный одинокий старик — Хоакину казалось, будто он один в целом мире.
Он решил не думать об этом — почти-мужчины, как он помнил из рассказов Даниэля, когда тот был младше, не задумывались об одиночестве и делали то, что должны были.
— Идем, Хоакин Мурьета, — позвал его старик.
Хоакин зажмурился и шагнул во дворец Шибальбы, прямо в расщелину в скале.
[1] Мера веса в Мексике, 1 либрам равен 11,5 килограммам