Глава 14
Как только Фрэнсин зашла в дом, ее плечи одеревенели - она ощутила злобное напряжение, которое давило на нее, пока она не ссутулилась под тяжестью невысказанных истин и ложных воспоминаний.
Скорчив гримасу, Фрэнсин заставила себя выпрямиться и торопливо прошла в комнату Мэдлин. Вся одежда сестры по-прежнему находилась здесь, разбросанная тут и там, что было типично для Мэдлин. Фрэнсин не была уверена, что сестра выполнит свою угрозу уехать, поскольку та жила, повинуясь порывам, и, скорее всего, сказала это сгоряча. Фрэнсин надеялась, что она останется, и сожалела об их ссоре. Ей было нужно, чтобы рядом кто-то был, кто-то живой, а Мэдлин была единственной оставшейся у нее родней.
Она спустилась на первый этаж, схватила поднос с чистящими средствами и принялась убирать дом в попытке навести порядок в том хаосе, который царил в ее голове и состоял из обрывков мыслей, неясных догадок и сумбурных идей. Но сколько бы она ни чистила, сколько бы ни терла, у нее все равно было такое чувство, будто в воздухе витает тревога, а от стен исходит холодная враждебность.
Она убрала чистящие средства на место и спаслась бегством, выйдя в сад, чтобы выместить свою маету на деревьях и кустах, которые она в этом году еще не обрезала. Схватив ножницы для обрезки веток, Фрэнсин вошла в лабиринт из рододендронов и остановилась как вкопанная. И затаила дыхание, чтобы не упустить воспоминание о Бри, такой Бри, какой она была когда-то, - живой, полной жизненной силы и желающей ей что-то показать.
Бри повернулась, прижала палец к губам, затем выбежала из сумрака лабиринта на солнечный свет и по широкой лужайке побежала к дому. Фрэнсин поспешила за ней. Бри открыла парадную дверь, затем тихо затворила ее за ними.
Бормотание... Голос мамы. Севший, напряженный... Боязливый.
Бри взяла пятилетнюю Фрэнсин за руку и на цыпочках прошла через вестибюль. Они остановились перед закрытой дверью главной гостиной, едва дыша.
Свистящие шорохи, похожие на шепот, в котором нельзя разобрать слова...
Бри прижала ухо к двери и сосредоточилась, сморщив лицо...
Фрэнсин ощутила острую боль. Ее сосредоточение на двери гостиной рассеялось, шорохи впитались в стены - и ее снова окружила реальность.
Она посмотрела на свою руку - на кончике ножниц для обрезки веток виднелась капля крови, поскольку она слишком сильно сжала их в кулаке.
Судорожно вздохнув, Фрэнсин попыталась вернуть воспоминание, но оно уже рассыпалось на разрозненные нити, оставив в ее сознании только смутное ощущение тревоги.
Она услышала тихое тиканье, едва различимые скрипы дома, но ей показалось, что его внимание направлено внутрь него самого, а не на нее и не на дверь главной гостиной. У нее возникло чувство, будто ее дом поворачивается к ней спиной, и она едва не вскрикнула от мучительного всепоглощающего ощущения отчужденности.
Фрэнсин сбежала в сад, в самый дальний его конец, и повернулась, чтобы посмотреть на свой любимый дом. Может, он пытается ей что-то сказать? Открыть какую-то тайну, такую ужасную, что...
- Перестань, Фрэнсин! - закричала она небу и длинным теням, протянувшимся по лужайке.
Досадливо фыркнув, повернулась к дому спиной и, сделав над собой усилие, вернулась к своему воспоминанию, пытаясь прибегнуть к логике и здравому смыслу. Она видела Бри, но видела глазами пятилетней девочки, смотрящей снизу вверх на старшую высокую сестру. Должно быть, это происходило незадолго до того, как Бри погибла. Но почему к ней пришло именно это воспоминание? Ведь оно, кажется, ни к чему не имеет отношения, оно лишено определенности...
Фрэнсин снова направилась к рододендронам, надеясь, что они опять пробудят в ней это упущенное воспоминание. Но, обогнув дом, в замешательстве остановилась перед увядшим ломоносом, которым была увита стена. У глицинии, растущей над ним, появился новый трельяж[14]. Трельяж, которого она никогда прежде не видела.
- Тодд Констейбл! - прошипела она.
- Вы так произнесли мое имя, что я начинаю думать, а не убрать ли этот трельяж.
Фрэнсин резко повернулась.
- Почему вы вообще поместили его сюда, ведь я вас об этом не просила?
- Ваша глициния вилась поверх ломоноса, а мне всегда нравился ломонос. Он должен быть виден во всей своей красе, когда начнет цвести, а не быть скрытым, даже если его скрывает такой красивый вьюнок, как глициния.
Фрэнсин уставилась на него, гадая, не смеется ли он над ней.
- Вы могли бы сказать спасибо, - мягко добавил Тодд.
- Спасибо, - пробормотала Фрэнсин, но в ее устах это «спасибо» прозвучало немного нелюбезно. - И спасибо, что вставили стекла в окна маленькой гостиной, - добавила она. Ей было нелегко благодарить людей - редко бывало нужно говорить кому-то спасибо.
- Вообще-то, их вставил Киф. Он успешно учится и сделал хорошую работу.
- А где ваш фургон? - спросила Фрэнсин, поскольку не слышала звука мотора. А ей не помешало бы заранее услышать, что Констейбл уже здесь.
- Сейчас чудесный вечерок, вот я и решил пройтись. Киф задержится на работе, а затем поведет фургон сам. Ему нужно больше практиковаться. - Тодд улыбнулся. - Вы не хотели бы погулять?
- Я сегодня уже гуляла. - На самом деле Фрэнсин не гуляла, а бежала, но ни к чему говорить Констейблу, как и где она провела свой день.
- Тогда вам, возможно, захотелось бы показать мне ваш сад.
Фрэнсин хотела было найти отговорку, но затем все-таки кивнула. Она гордилась своим садом, однако ей редко представлялась возможность похвастаться им.
Какое-то время они шли молча, затем Констейбл сказал:
- Я прочел газетные заметки, которые нашел Киф. - Это было наводящее утверждение, но его низкий голос был мягок и располагал к откровенности. - Должно быть, это было ужасное время для вас и вашей семьи.
Фрэнсин пожала плечами с безразличием, которого она вовсе не чувствовала.
- Я ничего из этого не помню. Мне тогда было пять лет.
Они опять пошли молча. Фрэнсин была не уверена, что она готова с кем-то говорить о своей семейной трагедии. Все это было слишком личным, слишком обескураживающим... а Констейбл как-никак был ее постояльцем. Даже если б она испытывала потребность излить душу, которой отнюдь не ощущала, ей совсем не хотелось, чтобы Констейбл счел ее сумасшедшей.
- Но ведь вы начали что-то вспоминать, не так ли? - так же мягко сказал он. - В тот вечер, когда подошли к колодцу... Полагаю, это тот самый колодец?
Фрэнсин заколебалась, затем кивнула.
- Да, в моей памяти воскресают какие-то обрывки. Но я даже не уверена, что это настоящие воспоминания. Я вспомнила, что находилась в колодце, но помню только то, что там было темно и что Бри говорила мне не шевелиться и не шуметь. - Эти слова вырвались у нее сами собой.
Констейбл остановился как вкопанный.
- Вы тоже были в колодце? В газетах об этом ничего не было.
- Знаю. Я нашла полицейского, который первым прибыл на место. Меня достали из колодца вместе с Бри и Монтгомери. Я понятия не имею, почему в газетах нет об этом ни слова. И могу только полагать, что на этом настояла моя мать - возможно, для того, чтобы оградить меня от шумихи.
- А что вы делали в колодце?
Фрэнсин опять заколебалась. Как объяснить, что то немногое, что ей известно, основано всего лишь на предположениях, подтвержденных лишь призраком Бри?
- Не знаю. Мне приходит в голову только одно - что Монтгомери упал в колодец, и мы с Бри залезли туда, чтобы вытащить его.
- Но почему Бри говорила вам, чтобы вы не шевелились и не шумели?
Фрэнсин молчала. Было странно слышать, как кто-то говорит о Бри вот так, буднично, как говорят о реальном человеке.
- Не знаю. Да, теперь, когда вы заговорили об этом, это и впрямь кажется мне странным. Возможно, мы играли в какую-то игру...
- Играли в колодце, да еще и с младенцем? - Тодд фыркнул. - У детей отлично развит инстинкт самосохранения, как бы малы они ни были. Мои дочери орали бы как резаные, окажись они в колодце.
Фрэнсин прикусила губу, пытаясь мысленно продлить воспоминание о том, как она находилась в колодце. Там было темно и тихо... Там с ней была Бри, шептавшая ей на ухо...
Она досадливо замотала головой, сознавая, что на нее смотрит Констейбл. И невесело улыбнулась.
- Больше я ничего не помню, только то, что там было тихо и темно... Я всегда боялась этого колодца. По крайней мере, теперь я знаю почему. Мне бы очень хотелось вспомнить больше.
Он понимающе кивнул.
- А почему вы решили разыскать вашего отца именно теперь, когда он, скорее всего, уже умер?
Эта внезапная смена темы заставила Фрэнсин вздрогнуть. Она открыла было рот, чтобы сказать Констейблу, что ее отец точно умер, поскольку его призрак проник в дом, затем закрыла его. К своему удивлению, Фрэнсин поняла, что не хочет ему лгать. Да, большинство людей считают ее эксцентричной, и, наверное, он тоже, но правда слишком странна, так что вряд ли он ей поверил бы... Или хуже того: он бы ей поверил и тут же собрал бы свои вещи и съехал. А ей не хотелось, чтобы он уехал, хотя Фрэнсин и не понимала почему.
- Меня одолевает любопытство, - ответила она. - Моя мать говорила нам, что он погиб от несчастного случая, а потом Мэдлин вдруг сообщила мне, что в наших местах вообще нет никаких записей о его смерти. - Пожала плечами. - Так что у меня есть скелет в шкафу, о котором я никогда и не подозревала, и мне хочется узнать об этом побольше. Хочется выяснить, что он был за человек, почему сбежал...
- И почему ваша мать вам лгала? - тихо докончил Констейбл.
Фрэнсин кивнула.
- Да, и это тоже. Ведь у нее не было причин лгать.
- Если только она не пыталась вас защитить.
- От чего?
- Она же была ваша мать, а матери всегда защищают своих детей... Не могла ли она защищать вас от того, что сделала одна из вас, ее дочерей?
- Например, от чего? Мы же были тогда маленькими девочками, а Монти еще даже не исполнилось года.
Констейбл кивнул, задумчиво опустив голову.
- В газетах писали, что полиция хотела разыскать вашего отца, - сказал он, когда они обошли по кругу почти весь сад. - Информации там было немного, но странно, что он исчез в тот самый вечер или ночь, когда двое его детей утонули. Тот факт, что полиция разыскивала его и обратилась к гражданам с просьбой помочь в его розыске, наводит меня на мысль о том, что, по их мнению, он мог быть причастен к гибели детей. Могло ли случиться так, что он утопил ваших брата и сестру, а затем сбежал?
- Надеюсь, что нет. Надеюсь, что это был просто трагический несчастный случай. - Она хотела что-то добавить, но передумала. - Но насколько я понимаю, он был человек жестокий и грубый, - и хорошо, что он сбежал.
- Но для ваших трех сестер, которых он забрал с собой, в этом не было ничего хорошего.
- Да, - печально согласилась Фрэнсин. - Поэтому я и хочу выяснить, что с ним стало. Я надеюсь, что, узнав это, смогу разыскать своих сестер. Они были немного младше меня, так что, вероятно, еще живы.
- Я бы тоже хотел их найти. Я... - Тодд остановился и удивленно сдвинул брови. - Что в вашем саду делает корова?
Фрэнсин рассмеялась.
- Это Маккаби. Она желает получить свой ужин.
Констейбл посмотрел на приближающуюся к ним корову, затем на Фрэнсин.
- Я действительно уже давно не встречал такой интригующей женщины, как вы.
- Большинство здешних жителей считают, что я чокнулась, ну или рехнулась, - эти слова они употребляют, когда хотят выразиться мягко.
Он улыбнулся.
- Зато вы никогда не бываете скучной.
Маккаби подошла к Фрэнсин и бархатным носом ткнулась ей в живот, прося внимания.
- Она не отстанет от меня, пока я ее не покормлю.
Фрэнсин обошла дом и быстро покормила Маккаби и кур. Констейбл следовал за ней, не произнося ни слова, но она все время чувствовала на себе его взгляд.
- Не касайтесь его! - закричала она, когда он подошел к клумбе с луноцветом, новые побеги которого уже начали обвивать стену сарая, и на одном из них благодаря тому, что клумба находилась на солнечном месте, укрытом от ветра, расцвел его первый в этом году цветок. Похожий формой на нераспустившийся колокольчик, он задрожал, когда Констейбл поднес к нему руку и едва не коснулся его.
- Почему? - спросил он, отдернув пальцы.
- Потому что он ядовит.
Констейбл нахмурился.
- Моя жена выращивала это растение в нашем саду. Вряд ли она стала бы это делать, если б знала, что оно ядовито.
- В большей части садов есть ядовитые растения, об опасности которых люди даже не подозревают, - заметила Фрэнсин, поставив мешок с кормом для коровы обратно в сарай и пройдя во двор. Она кивком указала на плющ, покрывающий стены Туэйт-мэнор. - К ним относится даже плющ. Его можно видеть везде, потому что люди не знают, что он ядовит. Они выращивают его, потому что он выглядит красиво. Людям следовало бы лучше знать, какие растения ядовиты, а какие нет.
- Однако в вашем саду много опасных растений.
Фрэнсин пожала плечами.
- Многие из них посадила еще моя мать. Она любила луноцвет, и мне не хватило духу его вырвать. Как бы то ни было, здесь живем только я, Маккаби, козы и куры. Животным хватает ума не притрагиваться к тому, что может нанести им вред. В этом плане они на удивление сообразительны.
Констейбл рассмеялся.
- Поистине, ваш сад - это смертельная ловушка для неосторожных.
Фрэнсин чуть заметно улыбнулась.
- Моя мать объяснила мне, что ядовито, а что нет. Луноцвет может вызывать галлюцинации, вспышки жестокости и, в самом худшем случае, смерть. - Она показала кивком на лабиринт из рододендронов. - Это растение не менее ядовито, только оно убивает сразу, без галлюцинаций. Гортензия тоже весьма смертоносна, как и наперстянка, которая вообще растет везде.
- И не забудьте про крапиву, - сухо добавил Констейбл.
- Верно, но крапива может быть полезной, к тому же вреда от нее совсем немного - самое большее, небольшая сыпь. Есть вещи намного, намного хуже.
Констейбл откинул голову назад и рассмеялся.
Фрэнсин смотрела на него с подозрением, не вполне понимая, что именно он счел таким смешным, и надеясь, что он смеется не над ней.
Тодд перестал смеяться, когда она по привычке остановилась возле аптекарского огорода.
- Вы были очень близки, вы и ваша мать. Вы много говорите о ней.
- Да, мы с ней были близки. Она всегда была занята делом. Она не могла праздно просидеть даже двух минут, но когда была нам нужна, то всегда оказывалась рядом. Это она научила меня всему, что я знаю о садоводстве. Мы проводили здесь очень много времени. - Фрэнсин улыбнулась, вспомнив, как она сама и мама склонялись над грядками и клумбами. Им никогда не было нужды много говорить; достаточно было и того, что они были вместе.
- А где была Мэдлин, когда вы с вашей матерью работали в саду?
Фрэнсин посмотрела на него с удивлением.
- С друзьями. Она никогда не питала интереса к саду. Большую часть времени она проводила в деревне.
- Должно быть, здесь Мэдлин было одиноко.
- Почему? У нее же были друзья.
- А у вас была мать.
- Да, - медленно произнесла Фрэнсин, глядя на плющ, обвивающий стены двора и похожий на остов гобелена, на котором предстоит выткать листья. Почти не замечая написанного на лице Констейбла любопытства, она подошла к плющу и внимательно всмотрелась в него. Констейбл назвал ее сад смертельной ловушкой. До сих пор Фрэнсин почти не думала о том, что в нем есть немало ядовитых растений, ведь такие растения встречались в большинстве садов: английский плющ, луноцвет, наперстянка, гортензия, рододендрон, олеандр, молочай красивейший - даже глициния достаточно токсична, чтобы вызвать рвоту. Но другие, те, что росли в оранжерее или на солнечных, укрытых от ветра местах, встретить в английском саду можно было нечасто.
Качая головой, Фрэнсин прошла мимо Констейбла и возвратилась в сад. И остановилась, уперев руки в бока и нахмурившись. Почти все растения в ее саду были в той или иной степени токсичны. Она посмотрела на луноцвет. Это был цветок матери. На тайном языке цветов он означает «цвести в темные времена», и поэтому подходил Элинор Туэйт как нельзя лучше. Но только теперь Фрэнсин понимала, насколько темными те времена были для мамы.
- В чем дело? - спросил Констейбл. - Вы что-то вспомнили?
- Не то чтобы вспомнила... - Она вышла из задумчивости. - Я просто заметила кое-что, чего раньше не замечала. - И, резко повернувшись, вошла в дом.
В маленькой гостиной стоял книжный шкаф, полный книг по садоводству, которыми Фрэнсин пользовалась редко. Она достала несколько из них и быстро пролистала.
Констейбл уселся на стул напротив нее и, взяв одну из книг, открыл ее на первой попавшейся странице.
- Так много ядовитых растений, - продолжила Фрэнсин, как будто Констейбл задал ей вопрос. - Я... - Она покачала головой, чувствуя, что не может претворить мелькнувшую у нее в голове смутную мысль во что-то ясное и конкретное.
- О чем вы думаете? - тихо спросил Констейбл.
- Не знаю... Наверное, о чем-то в моем саду... - Она захлопнула книгу. - Как бы мне хотелось вспомнить! Почему я не помню? В моей голове крутятся все эти разрозненные факты и теории, но, как бы я ни старалась свести их воедино, их смысл все время от меня ускользает, и картина не складывается.
- Когда все это случилось, вы были маленьким ребенком, - мягко сказал Констейбл. - Это нанесло вам психическую травму, так что неудивительно, что вы ничего не помните. - Он пристально посмотрел на ее бледное напряженное лицо и продолжил: - Давайте рассуждать логически. Существует несколько возможных объяснений; во-первых, то, что утопление было несчастным случаем, и ваш отец действительно сбежал с вашими тремя сестрами - чему я склонен верить, потому что иначе полиция не объявила бы его в розыск. Второй возможный вариант - в тот вечер или в ту ночь произошли два несчастных случая: Бри и Монтгомери утонули в колодце, и тогда же погибли ваш отец и остальные три девочки. Хотя два несчастных случая за один вечер или одну ночь кажутся мне совпадением слишком уж невероятным... Есть еще одно возможное объяснение. Оно неубедительно, но все же не совсем уж невероятно, и вы уже упоминали эту возможность прежде.
- Да, - ответила Фрэнсин, не отрывая глаз от лица Констейбла.
- Вы упоминали, что, когда вы находились в колодце, Бри говорила вам не шевелиться и не шуметь.
Фрэнсин кивнула.
- Так что не исключено, что вы и Бри в самом деле играли в игру. В прятки. Вы спрятались в колодце, взяв с собой Монтгомери, потому что хотели спрятаться от ваших сестер. Возможно, вы делали это и прежде.
- Однако вы сами говорили, что у детей очень хорошо развит инстинкт самосохранения и что они вряд ли стали бы делать такие опасные вещи.
Констейбл улыбнулся.
- Возможно, я был неправ. Возможно, вы и ваши сестры не унаследовали ген, отвечающий за самосохранение... Я понимаю, что мои рассуждения неубедительны, но, возможно, когда Бри и Монтгомери утонули, ваши сестры увидели, что произошло, и убежали. Сколько им было лет?
- Агнес было шесть, Виоле четыре, а Розине всего три.
- Тогда от моей теории не остается камня на камне. Они были слишком малы, чтобы решить сбежать из дома. - Он замолчал, затем добавил: - Ну, возможно, это не относится к Агнес - вероятно, ей уже было достаточно лет, чтобы она могла подумать об этом и увести за собой своих младших сестер. Но в таком случае их обнаружили бы довольно быстро. Даже Агнес была слишком мала, чтобы обладать навыками, необходимыми для успешного побега... К тому же это не объясняет, что же сталось с Джорджем.
Фрэнсин прикусила губу. Констейбл сейчас думает о своих собственных дочерях, которые наверняка выросли, окруженные любовью, - из того немногого, что она знает об этом, понятно, что наверняка так оно и было. А из того, что она узнала о своей собственной семье, явствовало, что в ней царила иная атмосфера, а потому, возможно, у детей Туэйтов были иные реакции, чем у их сверстниц. Если отец бил их, быть может, первым их побуждением было убежать.
Они оба подняли глаза, когда снаружи донесся звук автомобильного двигателя.
- Ох уж этот Киф! - вздохнул Констейбл. - Вечно он держит ногу на сцеплении... Я поговорю с вами позже. - И он вышел из комнаты, оставив Фрэнсин с ее книгами по садоводству.