| Выстрел в бархатной темноте | 18+

Шестьдесят девять дней назад

Дом, окруженный деревьями с густой кроной, возвышался надо мной, бесстрастно его оглядывающим на протяжении нескольких долгих минут. Дым медленно заполнял лёгкие, принося с собой знакомое блаженство от насыщения никотином, пока глаза мои перемещались от восточной конусовидной башни к серо-зелёной цементной черепице. Сейчас стояло утро, поэтому ни в одном окне не горел свет, даже в том, которое находилось на последнем третьем этаже. Просторная мансарда, вход в которую посторонним всегда был запрещён.

Воспоминания шестилетней давности стали моим болезненным окном в прошлое, к которому я старался не возвращаться лишний раз. Само собой, в нём было много хорошего. Но и того, что продолжало ранить, там тоже было полно. Двумя пальцами я лениво вытащил сигарету изо рта и выдавил дым, который неспешно растворился в тёплом воздухе летнего утра. Прислонённый к двери своего автомобиля и окутанный небольшой ностальгией, я помнил, как стоял чуть ближе к дому, у роскошного сада, о котором Эдмондо праздно восторгался каждый раз, когда подворачивался повод.

Останки поздней осени в виде рыжих листьев шуршали под ногами, когда я решил покинуть шумную вечеринку. Только Бог знал, какой был повод собирать сливки нью-йоркского общества. Тогда я знал лишь одно: этот повод был далеко не благим. Тут такие не водились. Не в этом доме. Не с этими людьми.

Спрятавшись под облысевшей кроной, я закурил и привалился к толстому стволу. Музыка доносилась из приоткрытых окон. Прохладный ветерок, проникавший внутрь, не успевал охладить пыл гостей. Любая вечеринка Эдмондо была таковой: шумной, жаркой и местами слишком бурной.

Слабый шелест опавших листьев вынудил меня нарушить тишину:

— Уйти незамеченным, к сожалению, уже не получится. Я тебя слышал. — В нескольких метрах от дерева, под которым я спрятался, стояла беседка, пустовавшая бóльшую часть времени. Но не сегодня. — Я скоро уйду. Только докурю.

Мой собственный британский акцент, резанувший по уху, отличался от контрастирующего итальянского, которым то и дело наполнялся этот огромный дом. С незнакомцами я всегда его скрывал. И сейчас поступил опрометчиво, выдав свою национальность. Тут англичан особо не жаловали.

— Правильно, я пришла сюда раньше вас, — вместо ожидаемого скромного «извините» я услышал это.

Нескрываемое удивление проскользнуло во мне, но девушка в беседке не могла этого заметить. Я стоял спиной к ней.

— Сбегать с вечеринки — моветон, — произнёс с усмешкой, без намёка на воспитательный тон.

— Кажется, я не одна плохо воспитана, сэр, — она выдавила последнее слово с ужимкой, по-джентльменски, явно передёргивая меня.

По нежному, лукавому голосу я понял: в беседке сидел подросток. Подросток-девочка. А коих я ни разу не видел в стенах этого дома — во мне сразу проснулся интерес.

— Своё отсутствие я могу объяснить вредной привычкой, — развернувшись, в ожидании увидеть девушку, сидящую в беседке, откуда доносились странноватые шуршания, я с грустью осознал: слишком темно. Пол беседки был устлан неубранными листьями, шуршание которых и выдало её присутствие.

— А я своё — отсутствием приглашения, — с лёгкой грустью, которую, кажется, она не особо воспринимала всерьёз, ответила девушка.

Всё, что я смог разглядеть в глубоком сумраке вечера, был синий костюм и, кажется... Светлые волнистые волосы. Лица не было чётко видно. Зато я заметил, что она что-то с удовольствием поедала. Конфеты.

— Тогда могу честно заверить: там скучно.

И сразу после озвученных заверений из ближайших окон послышался женский смех. Он растоптал мою попытку в пух и прах. Подросток не дрогнула, продолжая жевать и, кажется, смотреть в мою сторону.

— Звучит наигранно, — постарался оправдаться я, но незнакомка из беседки лишь хмыкнула.

А затем и вовсе отвернулась, уткнувшись в какие-то бумажки. Большего я разглядеть, к сожалению, не смог. Если бы она только знала, с кем разговаривает, то никогда бы не повернулась ко мне спиной. Если бы она понимала, кем наполнен был дом, то бежала бы отсюда сломя голову. Но она всего лишь была беспечным подростком, жевавшим нечто очень вкусное поздней ночью на улице.

— Что ты тут тогда делаешь, раз тебя не приглашали? — спросил и затянулся сигаретой вновь.

— А какое тебе до этого дело? — недовольно пробурчала, не желая, по всей видимости, отвлекаться от чтения... или что она там делала?

Я мог бы сделать несколько шагов, ступить на деревянный пол беседки и взглянуть в её глаза впервые. Мог бы приоткрыть завесу на что-то интересное, но... не стал. Ей лучше не знать меня — тень вечера, которая слишком быстро выветрится из этого дома к утру. Плохая репутация преследовала меня по пятам. Да и то, что эта незнакомка позволяла себе разговаривать со мной так... свободно, было чем-то давно забытым.

— Я охраняю этот дом.

— Неправда, — тут же пренебрежительно отрезала.

— Откуда тебе знать? — улыбнулся в ответ.

— Я здесь живу и знаю всю охрану, — протянула с некой обречённостью в голосе, даже не заметив, как заставила меня в одночасье напрячься. Когда-то давно я слышал, что у Эдмондо были дети — тот хорошо это скрывал, но они вроде не жили с ним. Или всё-таки я чего-то не знал?

Будто бы услышав ход моих бесшумных мыслей, светловолосая монотонным голосом пробурчала:

— Я дочь Лили, экономки, работающей на Борелли. Вынуждена здесь жить почти целый год, за исключением нескольких месяцев в году.

Не так давно начав работать на Эдмондо, я видел её впервые. Прислуги в доме всегда было полно: они обслуживали капризный дом с его деревянным полом, дорогущими панелями, которыми были обшиты стены каждого этажа. А со всякими крадеными антикварными штучками, требующими особо ухода, дом превращался в музей. Так что не заметить юркую девочку-подростка потенциально я мог. Если бы не был тем, кем являлся.

— Тогда понятно, почему тебя не приглашают на вечеринки подобного рода, — завуалированный ответ «потому что ты дочь прислуги» звучал именно так.

Девушка, подтвердив мои слова без обидняков, лишь тихо хмыкнула и поджала ноги, уткнувшись в листки бумаги.

— Твой костюм. Он не выглядит домашним, — мои глаза вырвали из кромешной темноты кусочки блёсток и пышность выбранной одежды. Девушка опустила голову и посмотрела на наряд так, будто увидела его впервые на себе.

К этому момент я понял, что заболтался. А ещё вспомнил, что меня, как минимум, ищет один человек на этой чёртовой вечеринке дьяволов и демонов, но ноябрьским поздним вечером я порывался сделать что-то нестандартное для себя. Разговор с тем, кто не платит. Кто не ищет моих услуг. Кто не знает меня самого. Маленький подросток, которого больше интересовали конфеты, чем моя компания.

— А, — быстро отозвалась, — сегодня была репетиция постановки.

— Увлекаешься театром?

— Тихо ненавижу! — пылко призналась, смахнув волосы с плеча за спину. Этого оказалось недостаточно, чтобы я разглядел хотя бы профиль. Да и мне не стоило его искать. Я сделал шаг назад, вырывая искушения с корнем. — Меня вроде как вынудили сыграть мелкую роль второго плана в постановке «Алисы в стране чудес».

Любопытно. А ведь она бы хорошо подошла на роль Алисы. Невысокая. Со светлыми волосами. И ко всему прочему, голос у неё приятный.

Я отвлёкся на несколько секунд, потушив сигарету о ствол дерева.

— Белый кролик?

— Гусеница, — с отвращением пробурчала в ответ.

Синий костюм теперь оказался к месту.

— Твой персонаж — мудрая гусеница, имеющая не эпизодическую роль, как ты думаешь. Он советник Алисы, который заставляет её своими вопросами задуматься над сущностью происходящего безумия.

— Более длинное определение слову «скукотища», — никак не отреагировав на слабоватую попытку приподнять её дух, девушка взяла ручку, перевернула листы чистой стороной и начала что-то рисовать.

— Если театр — скукота, то что — веселье? — задал более приглушённо вопрос, бросив нервный взгляд на дверь, ведущую к нам на задний просторный двор любого зеваку, которому тоже мог понадобиться свежий воздух или перекур.

— Охота, игры и загадки, — с быстрой лёгкостью перечислила она.

— Хорошо. На каких животных ты охотилась?

Девушка хихикнула, прикрыв рот ладонью, — я не сразу понял, как такой простой вопрос мог вызвать подобную реакцию. Смех.

— О, нет. Я довольно гуманна к животным. Охотиться ведь можно не только на тех, кто дышит. Есть секреты. Тайны. Слабости. Они в людях скрываются лучше, чем олени в лесу.

Я, сам того не осознавая, сделал один шаг вперёд, обесценивая то, как старался держаться подальше ещё минуту назад. В её словах скрывалось многое: угроза и загадочный азарт. Неожиданно между нами смешалось кое-что, почти неуловимое. Но я уловил. Потому что не ошибался насчёт людей. И в ней нашлось место... Манипулятивному поведению, к которому склонны многие подростки. Обычно, оно обусловлено гормонами и желанием заполучить что-то, в чём в данную секунду они нуждаются. Однако в ней это поведение было управляемым и осязаемым. Значит, это либо данное при рождении, либо умело взращённое таким же манипулятором.

— Да расслабься, я шучу! — незнакомка покачала головой и что-то чиркнула ручкой в своих бумажках. — Шахматы. Мне нравятся шахматы, хотя... — цокнув, она поднесла ручку к сложенным в трубочку губам и задумчиво потыкала по ним. — Не эта гребаная партия! — выругалась и едва заметно осеклась, бросив в мою сторону взгляд. Но мне искренне было плевать на плохие словечки с уст «ребёнка», однако не плевать на слово, которое я прогнал давно из своего лексикона. «Шахматы»?

Серьёзно?

— Белые или чёрные? — в попытках найти причину остаться, я достал пачку сигарет и с неохотой подхватил вторую за вечер. Ещё пара минут на свежем воздухе пойдёт мне на пользу. Хотя сигареты... Не думаю.

Вставляя её между зубов и чиркая зажигалкой, я услышал:

— Белые. Северный гамбит в виде моего дебюта, — снова она отмахивается от меня, будто на этом моменте наша беседа должна умереть.

Она всегда так умирала.

Уверенная, что какой-то незнакомец, вышедший с шумной вечеринки, быстро откиснет, понятия не имея, что такое «северный гамбит», она услышала, как я произнёс:

— Готова рискнуть своими пешками ради дерзкого гамбита? Похвально.

Сглотнув своё удивление, незнакомка отозвалась:

— Сегодня я проиграла партию, и мне кажется, из-за этого гамбита. Никто обычно не знает, как действовать, — так мне всегда казалось до сегодняшнего соревнования. Мой соперник... будто был готов к северному и сделал его отказанным, не купившись на вторую пешку, которую я преподнесла ему на блюдечке... — хаотично оглядывая расчерченное поле (теперь было понятно, на что незнакомка уставилась), она будто пыталась понять, был ли выход из ситуации, сложившейся во время поединка чёрных и белых.

— Дай угадаю: он сыграл слоном, заставив тебя сразу защищать короля? — нагло продолжил я удивлять её своими знаниями, представляя в голове этот боевик между пешками, королями и ферзями.

— Нет, я ещё бóльшая дура, чем ты меня представляешь! — выпалила красноречиво. — Он забрал мою пешку ферзём — тогда я в ответ съела его своим и тут же потеряла его. Грёбанный конь забрал моего ферзя! — она со страстью переживала за свои фигуры даже после поражения, совершив несколько серьёзных ошибок.

Удивительно, но когда-то я был таким же. Правда, недолго.

— Без риска не будет ошибок. А без ошибок не будет урока.

В темноте я не видел её настоящей реакции на мои слишком высокопарные слова, но зато до меня донеслось фырканье, похожее на звуки обороняющегося ежа.

— Не выбирай такие дерзкие дебюты. Обычно, открытие партии северным гамбитом заставляет противника сразу напрячься. Это пугает. Так что, бросив вызов, готовься получить отпор.

— Дело не в этом, — послышался возмущённый цокот из беседки.

Она наконец убрала листки в сторону, чтобы продолжить:

— Дело в нём. Я была уверена, что он спасует и поведётся на мою игру.

— Почему он должен был это сделать? — дальше затягиваясь сигаретой, я не мог не представить её маленькие уверенные ходы. Треск шахматных фигур, когда она передвигала их, уверенная в своей победе. В той, которая так и не состоялась.

— Потому что в столовой, услышав, что осталась последняя порция его любимого блюда, он решит не брать её. Потому что на последних секундах мигающего зелёного он предпочтёт замедлить шаг и подождать на красном. Потому что он до ужаса нудный и не умеет отстаивать свои границы.

— Следить за соперником до сражения — похвальная затея, но здесь ты не учла две вещи, — я сумел скрыть в голосе своё восхищение той стратегии, которую выбрала эта маленькая женщина. Умная шахматистка.

— У него есть брат-близнец?

— Во-первых, агрессивный дебют пробуждает страх в сопернике. А страх, как правило, заставляет нас прыгать выше головы или делать то, что нам несвойственно. Ну а во-вторых, — я знал, что следующие слова могут задеть её за живое, и всё же прознёс: — ты — девчонка в шахматах.

— Ещё один разговор с ещё одним сексистом. Становится скучно, — она сделала вид, будто зевает, похлопав рукой по открытому рту и заскучав находиться со мной в одном разговоре.

Я поджал губы. Подавил смех, а следом и осознание того, что за весь вечер мне впервые стало весело.

Далеко не светская беседа стала понемногу меня забавлять. Я уже знал, что собирался ответить, чтобы окончательно разворошить этот улей, как внезапно меня остановил грохот. Открыв дверь с ноги, на крыльце появился Кейден. Вместе с ним погулять вышел и приглушённый свет вместе с хохотом девушек на фоне. По ту сторону мира, который я оставил на десять минут, послышался хлопок пробки, визг и очередное наигранное хихиканье.

— Тащи свою задницу обратно: Эдмондо хочет с тобой поговорить.

— Докурю только, — я приподнял сигарету, наполовину приконченную, пока мой друг, кажется, даже не замечал девушку, скрывающуюся в беседке. Та тоже замерла.

Всё-таки двое — это совещание. А трое — уже вечеринка. И вечеринок эта девушка явно не искала.

— Мне передать, что ты заставляешь его ждать? — Кейден сделал опасный шаг вперёд. Ещё один — он точно заметить маленькую неприглашённую на вечеринку гостью.

— Иду, — у меня не осталось другой опции, поэтому я быстро затушил сигарету, исподлобья наблюдая, как друг, удостоверившись, что добился своего, попятился назад.

И когда он исчез за открытой дверью в холле, я повернулся и снова обратился к подростку, торопливо заговорив:

— От девушки-шахматистки не ожидают чего-то великого, гусеничка. Уверен, при виде тебя по другую сторону доски, соперники представляют грецкий орех вместо мозга в черепной коробке. Вот он — чистейший сексизм. Но если ты действительно хороша на шахматном поле, как говоришь, пользуйся моментом неожиданности, когда оппонент поймёт, что находится в двух ходах от шаха и мата. Это и есть то, что ты упустила в своей игре.

— Облапошить, значит? — едко усмехнулась она.

— Выиграть — вот что это значит, маленький гроссмейстер.

— Ну где ты там?! — недовольно воззвал ко мне Кейден, зацепившись языком с очередной девушкой.

— Хороша или так себе? — в моём вопросе она наверняка расслышала вызов, ведущий к яркой и незабываемой игре. — Только честно.

— Ты не хочешь проверять мои способности.

— Тогда... — я вытащил белый нагрудный платок из кармашка, — есть ручка? — обратился к ней, подойдя вплотную к беседке, но прикладывая усилия, чтобы не поднять глаза и не взглянуть на лицо маленькой женщины-гроссмейстера. Носа коснулся ягодный аромат. — Иду я, иду! — ещё раз крикнул своему другу, не желая, чтобы тот вновь появился на крыльце и всё-таки увидел, чем именно я тут был занят.

Подросток без слов протянула ручку, которой до этого вела записи.

Нахмурившись, я опустил свои глаза на белую ткань и, нанося первые буквы и цифры, произнёс:

— Пешка на e4. Твоя партия за чёрных, — я быстро отдал ей свой платок вместе с ручкой, а затем пообещал, что приложу все силы, чтобы забыть эту встречу.

И не вернусь сюда.

Не буду искать гусеницу, притаившуюся между деревьев.

Рыхлый гравий заскрежетал под шинами подъезжающего позади автомобиля. Он прогнал старые приятные воспоминания. Мне не полагалось бередить воспоминания, не полагалось смахивать с них толстенный слой пыли и воскрешать в памяти знакомство, стоившее мне когда-то всего, чтобы его забыть. Вспыхнувший интерес к Джен чем-то напомнил мне о той крошечной гусенице, сидевшей в беседке и сокрушающейся над проигранной партией. Обе с характером и обе заставляли меня остановиться, чтобы подумать.

А ведь я тогда мог оставить её присутствие незамеченный. Мог позволить уйти из беседки. И не затевать того разговора, изменившего всё на свете.

— Господи, — простонал Кейден, припарковав свой автомобиль рядом с моим спорткаром и шагнув в этот яркий день с солнцезащитными очками на переносице, — не могу поверить, что когда-то любил это место. — Он окинул торопливым взглядом мрачный особняк.

— А теперь готов бежать прочь? — усмехнулся я в ответ.

У нас было много причин любить этот дом, боготворить хозяина и прислуживать ему. А затем... Всё изменилось. И как-то скоропостижно нашлись причины навсегда выйти за дверь и любым хитрым способом избегать Эдмондо Борелли и его просьб.

— Как насчёт сжечь дотла это мерзкое итальянское гнездо? — с неожиданной дерзостью предложил Кейден, тем самым удивив меня и заставив шумно вдохнуть свежий воздух — единственный плюс этого места.

— Кстати о мерзкий итальянцах... Где Тоск? — я не был готов приписывать всё-всё в этом доме к мерзкому. По крайней мере, одна гусеница, жившая тут шесть лет, оказалась приятной особой.

— Не знаю, но думаю, как обычно, со шлюхами. Где ему ещё быть? — осязаемая осторожность пролегла в общем отсутствии осуждения.

Ни я, ни Кейден не были готовы выдёргивать нашего друга из того состояния, в котором он пребывал уже какое-то время, как и не были готовы к тому, что нас ожидало после него. Любой шторм однажды рассеивается. После него остаются обломки. Разбираться с ними — вот, что хуже, чем Тоск, развлекающийся со шлюхами.

Внимательный взгляд жёг висок, и мне всё-таки пришлось повернуть голову. Я знал, что за нами наблюдали. Сквозь отполированные стёкла гостиной я заметил карие глаза Армандо.

«Ты ведь даже не догадываешься, что натворил?» — просипел Армандо пять лет назад, когда дела приняли ужасающий оборот. Пусть наши с ним отношения изначально пребывали в испорченном состоянии, однако в тот момент картина прояснилась: нечто было утеряно безвозвратно. Процесс гниения оказался запущен, и уже ничто не могло его остановить.

— Личная шавка тут как тут, — произнёс Кейден, прослывший похожей нелюбовью к помощнику Эдмондо.

— Я ему не доверяю, — не сводя глаз с Армандо, я приветственно качнул головой.

Он кивнул в ответ, отошёл назад и исчез за полупрозрачной молочной тюлью. Наверняка торопится, чтобы доложить своему ненаглядному боссу о нашем прибытии.

— Да как такой скользкой роже можно доверять?

— Я не о нём. Сейчас меня волнует Эдмондо, — я говорил о нашем старом партнёре, с которым давно уже все дела были закрыты, а связи старательно зачищены. — Недавно он просил меня вновь отследить для него человека.

— Кого? — Кейден снова посмотрел на меня.

Я провёл рукой по волосам, подставляя кисть, покрытую капельками красок, под внимательное изучение друга. Синие, бежевые и красные пятна украшали запястье. Он ничего не сказал.

— Не знаю. Я отказался от дела. Мы ведь давно поставили точку в совместном бизнесе.

— И расстались мы по-дружески, — с сарказмом подметил Кейден.

— Расставаний по-дружески не существует, тем более в нашем деле. Как и не существует понятия «пожать руки и примириться».

Гнетуще и безнадежно я снова посмотрел на этот треклятый дом, совершенно не желая переступать порог. Клянусь, от одного его вида тошно становилось. Опустив глаза на почти неоновую, яркую траву, мысленно про себя я делал ставку: как быстро назревающие переговоры с Эдмондо о новом сотрудничестве превратятся в необратимую войну.

— Каков наш план? — кажется, совсем не специально Кейден задал вопрос более мрачным тоном, будто бы мы взаправду готовились к войне.

— Не соглашаться на новое сотрудничество, только если... это не вопрос жизни и смерти. А ещё не давать обещаний и не злить Эдмондо. Всё как обычно. Как в былые дни.

— С третьим у нас проблем не будет: Эдмондо ведь считает тебя своим сыном, — проницательно подчеркнул он, глядя на моё нисколько не изменившееся лицо.

— Отцовская любовь ему неизвестна, да и подарков на Рождество я от него ни разу не получал, — сказанное мной вынудило Кейдена сдавить улыбку на лице, хотя повода для шуток я здесь не находил.

— Он выражает её по-другому, — посмеялся рыжеволосый друг, взъерошивая копну на голове.

Мы оба прекрасно знали: Эдмондо неспособен выражать любовь, заботу и привязанность по одной причине — он лишён этих чувств в самом зачатке. Делало ли это из него психопата? Возможно. Было ли этой причин сожжённых мостов? Безусловно.

От медленно текущего разговора нас отвлек негромкий гул ещё одной подъезжающей машины. Вместо броской белой иномарки Тоска наши взгляды оказались прикованы к жёлтому такси.

Когда автомобиль остановился рядом с нами, на заднем сидении я увидел своего вечно приносящего проблемы друга, вдрызг пьяного. Он протянул несколько купюр водителю и не с первого раза нашёл рычажок, открывающий дверь.

— В своём репертуаре, — простонал Кейден.

Я сделал несколько шагов к такси, как дверь всё-таки открылась, и Тоск вместо того, чтобы, как нормальный человек, выйти из машины, вывалился на гравий, подняв пыль и испачкав свой помятый костюм.

— Ты меня на ходу что ли выбросил, идиот? — выругался итальянец и добавил ещё несколько ругательств, которых водитель не в силах был понять. Ногой Тоск пнул дверь, и та с шумом захлопнулась.

— Скажи спасибо, что довёз! — парировал в ответ мужик и, сплюнув на землю, добавил: — Алкаш.

Он выжал педаль газа и, ещё сильнее подняв пыль на несколько метров над шинами, поспешил скрыться из виду. В это время Тоск, не считавший себя принцессой на горошине, откинул голову назад и плотно закрыл глаза. Этого оказалось достаточно, чтобы я окончательно разозлился. Вусмерть пьяный итальянец собирался на передней лужайки особняка Эдмондо устроить себе предобеденный сон.

— Ах ты, грёбанный сукин сын! — злобно прошипел я, поднимая спящего за грудки и встряхивая так, что тот моментально очнулся. — Всё, что от тебя требовалось, — это приехать вовремя. Но ты каким-то удивительным образом способен накосячить в любом деле.

Кейден, хоть наверняка и злился не меньше меня, масло в огонь решил не подливать. Он тихо обратился ко мне:

— Не трогай его. Он этого не стоит!

— Так я приехал, fratello! (с итал.: брат!) — Тоск выдохнул мне в лицо смесь из запахов ликёра и крепкого алкоголя. — Только забыл, зачем...

— Чтобы всё как обычно испортить, — я, достаточно испачкавшийся в этом дерьме, толкнул Тоска обратно, отчего тот, как мешок, рухнул на землю и захохотал во всё горло.

— Ты сказал: «приехать», я приехал! Друг мой, все условия выполнены, — беспечность в его голосе звучала отвратительно.

Мы с Кейденом многозначительно переглянулись, перекинувшись фразами без слов. Что ещё ожидать от Тоска? От человека, который всю свою жизнь воспринимает как телевизионное шоу с розыгрышем призов.

— Отвези его домой — пусть протрезвеет. И проследи, чтобы он не добрался до бара и до аптечки, а то этот умник и спирт водой разбавит, — обратился я к Кейдену.

Я даже взглянуть сейчас на Тоска без отвращения не мог. Конечно, появление в нетрезвом виде от него было чем-то ожидаемым. Ведь, признаться честно, это не первая встреча, которую Тоск срывал. Но эта та, которую срывать было нельзя.

— А Эдмондо? — произнёс рыжеволосый чуть громче, пока валяющийся на гравии итальянец начал напевать мотивы знакомых песен, игравших ночью в нашем клубе.

— Справлюсь без вас. Тем более, мы оба знаем, Тоск в этом состоянии только всё испортит и уж точно не поможет. — Я собрался с мыслями очень быстро, и, казалось, от былой злости не осталось и следа.

На самом деле мне пришлось приглушить её в своей голове до уровня гиблых нашёптываний. К сожалению, злость здесь не поможет. От неё Тоск не протрезвеет и не придёт в себя.

— Уверен? — переспросил друг.

— Посмотри на него ещё раз — не можем же мы оставить его валяться на лужайке перед домом, — я кивнул в сторону опять засыпающего на наших глазах итальянца и добавил более разочарованно: — Он снова всё испортил.

— Талант, который не скрыть.

Ещё несколько долгих мгновений мы смотрели на почти двухметрового лба, который спал сейчас, как младенец. Ей Богу! В его поступках читалась инфантильность, в словах — тоже. И если раньше у нас каким-то чудом хватало сил и упорства прикрывать его, а иногда даже останавливать от совершения безрассудств, то сейчас... когда Клевер переживал не лучшие дни, присматривать за Тоском оказалось делом невозможным.

Собирая остатки терпения воедино, я помог Кейдену запихнуть горького пьяницу на задние сидения чёрного автомобиля.

Долгие годы мы поддерживали друг друга в самые тёмные и страшные эпизоды жизни, но у Вала и Кейдена они проходили, а у Тоска вся жизнь — сплошной тёмный эпизод, из которого он сам не стремился выбираться. Путь самоуничтожения был выбран им. И только им. Никакие разговоры не в силах были поставить его на другой путь.

— Сеньор Борелли просил проводить вас на террасу. У него сейчас важный телефонный разговор. Придётся подождать, — произнёс дворецкий, открывая дверь передо мной и пропуская внутрь.

Терраса представляла собой просторную площадку с навесом, построенным специально от опадающих листьев близь стоящих деревьев и от непогоды. Летом тут всегда было приятно сидеть с прохладным напитком и утопать глазами в лесу, который будто подкрадывался к особняку всё ближе и ближе.

Дворецкий проводил меня к заставленному посудой и едой столу и кратко изложил:

— Пока вы ждёте, мы подадим завтрак. Вам чай или кофе? — предложены были стандартные варианты. — Или может, свежевыжатого сока?

— Кофе без молока, — я прошёл мимо стула во главе стола и сел рядом, помня, как тут заведено и каков порядок. Во главе позволено сидеть только Эдмондо.

Белые, начищенные скатерти меня нисколько не волновали, как и слегка торжественная обстановка на фоне моей праздной чёрной футболки и джинс в цвет верху. Взглянув на весьма удобные кроссовки, я вспомнил дни, когда сюда приезжал только при полном параде.

Сейчас мне совсем не хотелось думать об идиотской выходке Тоска; о том, как сейчас туго и уныло Кейдену везти пьяное тело домой, а затем следить, чтобы в это тело не попало и капли алкоголя; о том, зачем Эдмондо вновь попросил о встрече; о том, кого он так рьяно и упорно пытался отыскать — ни о чём. Мне нужна была тишина.

Терраса из тёмного дерева навеяла новые воспоминания о крошечной гусенице, которая когда-то очень давно жила тут. Где-то глубоко внутри я искренне надеялся, что она всё-таки превратилась в прекраснейшую бабочку и улетела прочь отсюда. Забыла о той беспросветной жути, которой я наполнил её жизнь. Забыла об агонии. Забыла, для чего прошла эту агонию — небольшой сувенир после путешествия в мою мрачную жизнь.

— Там наготове будет стоять грузовое судно, — продолжал объяснять Корнелио, стуча по точке на карте, где крупным планом был изображён Нью-Йорк и все его боро. — На борт уже пробрались наши люди, которые будут следить за товаром до самых берегов Европы.

Я вглядывался в обозначители на карте, стараясь делать это как можно незаметнее. Рядом сидел Кейден и Тоск, а также Эдмондо вместе с Армандо. Верным псом, не отходящим от ноги хозяина.

— На пути их могут поджидать две неприятности: таможенные представители и пираты, — говорил дальше Корнелио.

Эта техническая часть волновала меня меньше всего. И Кейден озвучил другое опасение, несущее бóльшую опасность для намечающихся делишек:

— За некоторыми картинами нужен постоянный надзор. Морской воздух и солёная среда может подпортить полотна. Вот, о чём нам надо подумать.

Вклинившись, я уверенно подал голос:

— Контейнер нельзя вскрывать в пути. Во-первых, это трудно. Во-вторых, микроклимат внутри только ухудшится. Нужно подобие герметичного саркофага.

Эдмондо, сидевший по другую сторону стола, как всегда, во главе, нахмурился, и они с Армандо лениво переглянулись. От меня не скрылась смена выражений их лиц.

Внезапно за моей спиной открылась дверь, и взгляды тех, кто сидел в ту сторону лицом, обратились к вошедшей служанке, которая принесла с собой небольшой серебряный поднос с сигарами, специальным каттером для обрезания сигар и прозрачной пепельницей.

Мы продолжили разговор, оставив паузу и скомканное молчание позади. Заговорил Армандо:

— Саркофаг дело дорогое и тяжёлое.

Откинувшись на спинку стула, обитого жаккардом, я громко хмыкнул. Наши глаза — мои зелёные и его чёрные — схлестнулись в безмолвной битве. Взгляд пусть и прожигал, но голос мой оставался холодным и твёрдым:

— Если мы утратим хоть одну картину, даже самую крошечную и недорогую по сравнению с другими, эти потери будут в разы серьёзней, чем какой-то «тяжёлый» саркофаг.

Молодая служанка с каштаново-рыжими волосами, собранными в низкий пучок, взяла каттер лёгким и быстрым движением, а затем так же ласково надрезала сигару. Я заметил дрожь в её пальцах. Она боялась. Каждого из нас почти в равной степени. Однако своего босса всё-таки чуточку больше. Эдмондо же, не глядя на неё, принял сигару и обратился к сидящим мужчинам за столом:

— Угощайтесь, друзья. Прямиком из Кубы.

— Никогда не понимал сигары, — отозвался Кейден, но всё же отказываться не стал, когда служанка подошла с подносом к нему.

— Потому что в тебе нет и капли итальянской крови, — отмахнулся Тоск и не позволил служанке надрезать сигару, оставив весь церемониал себе. — И, если ты только попробуешь назвать сигары вкусовщиной, я надеру тебе зад.

— Откажусь. — Я выставил руку вперёд, не позволяя служанке даже сделать шаг в мою сторону.

— Англичане, — проворчал Тоск, быстро закуривая свою и пуская клубы с бешеной скоростью. Атлет бы позавидовал объёму его лёгких.

А затем он блаженно прикрыл глаза под негромкий смех Эдмондо, оказавшись на гребне удовольствия от листьев табака. Наконец за столом все расслабились.

— Был у меня друг-англичанин, который однажды умудрился затянуться сигарой, будто это какая-то чёртова трубка! — загоготал Корнелио.

Кабинет заполнился густым дымом и сладким ароматом. Я же вытащил пачку сигарет и под расстроенные возгласы мужчин с хитрой улыбкой закурил белую тонкую трубочку. Я никогда не наслаждался этим горьким вкусом — лишь ощущением блаженного спокойствия, когда кровь пропитывается никотином.

— И что стало с тем другом? — спросил Кейден, морщась от горьковатости, найденной в дыму, от которого он изо всех сил старался избавиться, размахивая руками перед лицом.

— Сначала я отвесил ему подзатыльник, а затем научил курить. Ну а после... мы перестали быть друзьями, — более мрачно закончил он, и все за столом смекнули, что дело было явно не в неумении курить сигары.

Корнелио добавил:

— Нашими худшими врагами становятся либо лучшие друзья, доверие и любовь которых мы потеряли, либо... те, которые были нашими самыми блестящими учениками. Потому что мы открываемся им и показываем наши слабые места, куда впоследствии они будут наносить самые сокрушительные удары. Так что вы, ребята, — итальянец провёл взглядом по Тоску и Кейдену, чтобы остановить свои карие глаза на мне, — будущие враги.

— Как-то мрачновато, — хохотнул Тоск, — но с этим парнем, — два его пальца, между которыми держалась сигара, указали в мою сторону, — я бы лучше не воевал.

— Господин, — служанка, обошедшая всех, встала рядом с Эдмондо. Она наклонилась к его уху, чтобы следующие сказанные слова дошло только до него.

Я следил за лицо самого старого итальянца за столом пристально и внимательно, но оно нисколько не поменялось. Было ли сказанное служанкой плохим или хорошим, никто за столом не мог сказать. Всё, что заметил я, — так это, как всего на несколько коротких мгновений сигара зависла у его губ. Момент, когда он принимал решение. Молниеносно. Уверенно.

— Армандо, — он обратился к своему псу, — наша пташка вылетела из гнезда. Ты знаешь, что делать, — в тёплом голосе итальянца я хорошо слышал скрытую угрозу, адресованную пташке, о которой шла речь.

В доме было полно прислуг, поэтому, возможно, одна служанка настучала на другую. Но это лишь «возможно». Я не мог перестать думать о той девчонке, случайно встретившаяся мне в прошлом месяце на одной из вечеринок.

Следя за тем, как Армандо послушно качнул головой — по-другому он и не умел — и без слов двинулся к двери, которую, как мне показалось, открыл нарочито не слишком широко, я повернул голову, ловя нотки некоторой подозрительности в этой неестественной картине событий. А затем послышался его нравоучительный голос:

— Что ты здесь делаешь? — звучал он крайне недовольно. — Ты ведь знаешь правила: в этой части дома тебе запрещено появляться.

А после до меня донесся глухой звук, будто бы пташка ударила тяжёлыми каблуками своих туфель о пол. Или не туфель. Слишком уж твёрдый и каменный был этот звук. Звук каприза и непослушания.

Её ответа я, к сожалению, не расслышал. Армандо более негодующе произнёс:

— Разве у тебя не балет? Иди и не зли меня больше. Додумалась подслушивать! Тем более, если ты не забыла, после той выходки на кладбище твоё наказание ещё не подошло к концу.

Их шаги постепенно удалялись от кабинета. К столу вернулась жизнь. Зародить диалог решил Тоск, сказав:

— Увесистая для птички.

И только я среди сидящих знал правду: это не птичка, а гусеничка.

Гусеничка, которая посмела подслушивать и которую поймали на этой глупости. О её наказании можно было только гадать. Подняв глаза, я встретился с хмурым взглядом седовласого Эдмондо. Чёрт! Кажется, он следил за мной всё это время.

— Прости, сынок, что заставил ждать, — вошедший на террасу, Эдмондо застал меня врасплох.

Сморгнув воспоминания, которые тянули меня сейчас на дно, я обратил глаза на всё того же седовласого итальянца, морщин на лице которого немало прибавилось за прошедшие шесть лет.

— Хотя одиночество тебе всегда было к лицу, — Эдмондо занял место напротив, а не во главе, что немного напрягло меня. Интересно! Нарушил свою собственную традицию, которую чтил и заставлял чтить других? Очень подозрительно.

— В тишине отлично думается, — ответил и протянул руку своему бывшему партнёру по бизнесу через стол. Он со знакомой холодной улыбкой пожал её.

— С таким завораживающим видом сложно не опуститься в меланхолию и рефлексию, да? — его карие глаза обратились к густому лесу, сливающемуся с травой и резко переходящий в голубое небо. Пейзаж, достойный быть изображённым на холсте. — Не поделишься, о чём думал?

Разговоры о прошлом я бы предпочёл отставить в сторону — его ни к чему было поднимать. Тем более с тем, с кем я разделил самые мрачные его эпизоды.

— Да так, о моментах, которые надо решить. Проблемы, вопросы и всё, от чего голова болит, — ответив уклончиво, я потёр шею, разминая мышцы.

Эдмондо, держа в руках нож, подхватил большой кусок масла и шлёпнул его по зерновому хлебу. Размазывая и внимательно оглядывая кусочек, он сочувственно проговорил:

— Слышал о ваших трудностях с ФБР — крысы пытаются сесть на ваш хвост. Если нужно, я сделаю несколько звонков, и проблемы будут решены. Тем более, как я понял, дело в маленьком, я бы даже сказал, ничтожном стражёре? — то, как он размазывал масло, будто это были внутренности человека, устрашало.

Я отпил кофе, найдя в себе ответ, полный пренебрежения. Другому бы не нашлось места за столом.

— Закрывая этот вопрос, я снова напомнил себе одну простую вещь: так или иначе, все ломаются под натиском. И к сожалению, способ почти всегда один и тот же. — Я опустил висок на указательный палец и разочарованно посмотрел в сторону, пока в другой руке крутил неиспользованную зубочистку. Касаясь острых краёв, я позволял острию вонзиться в подушечку пальца, и когда становилось заметно больно, снижал натиск.

— Если у тебя, Прайс, получилось сломить всех на своём пути, это совсем не значит, что все в мире гнутся под твоим весом, — итальянец откусил кусок самодельного бутерброда с красной рыбой и посмотрел на меня исподлобья.

— Но они гнутся, — зубочистка вновь неприятно кольнула указательный и большой пальцы, когда я надавил посильнее, заставляя прогнуться — так делали и люди, так придётся сделать Джен Гриффин. — А затем ломаются. — Кусочек дерева треснул пополам, но перед этим всё-таки проколол подушечку большого пальцы. Бусинка алой крови набухла на поверхности кожи.

— Ломаются те, которым есть, что терять. Такова ведь наша тактика? — напомнил мне о том, что твердил всегда. Годами.

Я помнил каждое его слово и каждый болезненный урок. Домашние задания, которые мне когда-то приходилось выполнять, были и подарком, и отравой. Мне вспомнились её шелковистые волосы, покрытые кровью. Вспомнились некстати. И я надавил на слегка ноющую ранку на пальце, размазывая бусинку крови по коже.

Боль отвлекала. А затем вернула холодный рассудок. Как всегда делала.

— Но если им нечего терять, что мы делаем? — подталкивая меня к родной тьме, Эдмондо терзал этим разговором. Как делал всегда.

Ещё один пройденный урок.

— Убиваем, — холодно произнёс и поставил точку: — Мы избавляемся от них.

Я прекрасно знал, что мог встать сейчас со стула, сесть в машину, поехать по известному адресу, войти в её квартиру, поймать и наконец сжать горло надоедливой Гриффин. Я бы наверняка почувствовал бешеное биение её испуганного сердца перед тем, как отобрать у неё жизнь. В конечном счёте крысы в ФБР на благо мне и моему альянсу выставят всё, как ограбление. Достаточно одного слова. И он сделают. Но по какой-то непонятной причине я меньше всего сейчас хотелось избавляться от маленькой мышки, которая безуспешно пыталась попасть в мой дом.

— Послушай, Прайс, на самом деле я позвал тебя, чтобы заключить выгодную для нас обоих сделку. Думаю, ты не глупый и сразу понял, что это не какой-то там семейный завтрак... — Эдмондо налил себе заранее заваренный слугами чай и знаком предложил мне угоститься, но я отрицательно качнул головой, довольствуясь своим горьким кофе.

— Догадывался, — безучастно хмыкнул в ответ.

— Я уже говорил, что мне нужно найти одного человека, который... кое-что у меня украл... — от услышанного мои брови почти бесконтрольно дёрнулись вверх — сложно было представить такого наглеца, способного обокрасть Борелли. — Мои люди, кажется, нашли этого ублюдка, но мне нужно место...

И тут я всё понял. Дело было и всегда будет вестись вокруг моего подполья. Место переплетений всех группировок. Место под носом у копов, где проводились сделки. Переговоры смешивались с возгласами танцовщиц и клацаньем каблуков, а пролитая кровь врагов — с алкоголем.

— Я никого не пускаю в подполье. Больше никогда, — после минуты тишины, за которую я осторожно обдумал всё: и прошлое, и возможные будущие перспективы, я всё же дал свой ответ.

— Много чего успело произойти с того момента, Прайс.

Словно змея, Эдмондо раскрыл пасть и бросился вперёд, желая склонить к решению в свою сторону. За добродушными карими глаза итальянца, невинно намазывающего масло на хлеб, скрывался кровожадный преступник.

— Тем более это договор выгоден нам обоим. — Ветер, дувший в сторону леса, слегка взволновал снежные волосы на его висках. — Мы разберёмся с недоброжелателем. А взамен ты получишь десять процентов от прибыли моих компаний. Что ты будешь делать с этими деньгами, меня не волнует, но сумма даст тебе и твоим ребятам всё, что пожелаешь.

— Деньги, деньги, деньги... — негромко произнёс я, пока внутри разгоралось пламя гнева от недовольства, что Эдмондо только и ждёт, чтобы ему пошли навстречу. Он не терпит отказов.

— Сотни миллионов долларов. Это выгодная сделка. А взамен прошу всего лишь о части твоих услуг — даже не всё то, что ты и так для меня делал. За долю. За деньги. Они заткнут всех копов в мире, любого федерала и любую никчёмную стажёрку.

Старческие зубы, давно заменённые на искусственные, пытались прикусить мою кожу на шее. Подчинить. Загнать в очередную кабалу, из которой я едва вырвался однажды.

— У меня было одно правило насчёт подполья — оно было грубо нарушено. И на это... наверное, я бы наплевал, сеньор Борелли. Я бы отпустил. — Ведь я прощал нарушителей, зная, что сам никогда не являлся образцом послушания. — Но затем вы втянули в свои дела меня. Я нарушил собственные правила, нарушил своё слово ради вашей мести, частью которой никогда не желал являться.

— Это всего лишь один эпизод...

Я сразу перебил его, возвысившись над столом:

— Это была женщина. И я сделал то, что умею делать лучше всего. Я притворился, что не понял этого сразу. Я сыграл в вашу игру однажды, закончив последнюю партию, сеньор Борелли. — Я чувствовал, как вновь владею ситуацией. И уж поверьте, рядом с этим монстром контроль — большая редкость. — Подполье теперь закрыто навсегда. И это не моя вина. Не моя.

«А ваша» — хотел добавить, но промолчал, зная, что тот и так уловил посыл.

— Ты не понимаешь, что теряешь и что сейчас говоришь, сынок. — Эдмондо, перестав быть тем добродушным стариком, которым вошёл на террасу, откинулся на спинку стула и с вызовом посмотрел на меня.

— Как сказал мой учитель: тех, кому уже нечего терять, сложнее всего убить. — Я вернул ему его же слова. — Близких у меня нет, а смерть я видел неоднократно, и честно говоря, она меня до жути завораживает. — смешок слетел с моего рта. — Тогда скажите, учитель, чего именно мне стоит бояться?

Разворошив гнездо со змеями итальянского происхождения, я уже не чувствовал яда. К нему у меня иммунитет. Тем более... давно отравленный человек не чувствует ни отравы, ни страха, ни смерти.

***

Бросив велосипед за мусорные баки, я прикрыла его брезентом и ещё раз оглянулась назад. Около здания-парковки было безлюдно — оно находилось на окраине города в полузаброшенном опасном месте.

С тяжёлым рюкзаком на плечах я повернулась и направилась внутрь, зная, что мне предстоит преодолеть ещё два этажа. А там, на парковке меня ожидал арендованный потрёпанный автомобиль чёрного цвета.

Натянув бейсболку ниже, тем самым спрятав лицо от камер, я перепрыгивала через ступеньки. Оголенные мышцы проступали на ногах. Из-за часовой поездки на велосипеде под жарким солнцем кожа покрылась липким слоем пота.

Восстанавливая сбившееся после небольшого марафона дыхание, я подошла к автомобилю и открыла одиноким ключом без брелока дверь, а затем нырнула в душный салон.

— Ну и смрад! — недовольно произнесла, торопливо открывая передние окна, чтобы впустить хоть какой-то свежий воздух внутрь.

Рюкзак шлёпнулся на пассажирское сидение рядом. Я открыла передний кармашек, чтобы проверить вторые ключи, но наткнулась на злополучный билет.

Флоренс возникла из ниоткуда в переулке, где я, присев на корточки, отстёгивала велосипед от железяки. Соседка с верхнего этажа запыхалась, подбегая ко мне в домашних тапочках и протягивая на ходу синий билет.

— Вот, — Флоренс вложила в мои руки билет, пока тёплый ветер играл с её светлыми прядями, — как обещала. «Сон в летнюю ночь» — комедия Шекспира в пяти актах. Я, кстати, тоже буду на сцене.

Переводя взгляд от билета к Флоренс и обратно, я, признаться честно, ни в какой из потенциально существующих вселенных не могла подумать, что обещание достать билет будет осуществлено. Поправив давящий на плечи рюкзак, я посмотрела на каллиграфические серебристые буквы. «Сон в летнюю ночь».

— У нас ожидается солд-аут, поэтому билет смогла урвать только один, но так у тебя будет возможность познакомиться с богатыми мужчинами! — играючи она нашла плюс даже в этой ситуации.

— Очень неожиданно. Спасибо, Флоренс. — Я не знала, что сделать: обнять её или пожать руку — люди так редко делали мне приятное, что какой-то билет в театр обернулся для меня лёгким шоком.

— Всем нам в Нью-Йорке поначалу одиноко. Странно, да? Кто бы такое сказал про этот мегаполис... — она окинула взглядом здания, окружающие нас вместо деревьев и кустов. Это был лес из металлоконструкций, бетона и электропроводов. — Так что приходи завтра.

— Я приду, — качнула головой и просияла благодарной улыбкой в ответ.

Сейчас я потерянно смотрела на кусочек блестящей бумаги, не веря, что мне нужно найти платье, накраситься и выйти в свет. Впервые за очень долгое время.

Не с первого раза двигатель завёлся. С истошным звуком он задрожал и запустился. Я выехала с парковки и, так и не сняв бейсболку, направилась туда, где меня ожидал Альдо. А ещё впереди меня ожидал долгий путь — нужно было выбраться из металлических джунглей и оказаться на свободе.

Там за мной никто не смог наблюдать. Там я буду свободна от глаз, которые постоянно следили — я чувствовала это. Когда была дома одна. Когда делала себе кофе в офисе. Когда говорила с коллегами. Когда возвращалась домой на метро. Когда смывала с себя остатки дня. Когда лежала в спальне, окружённая темнотой.

Даже засыпая, я стала бояться, что и сны больше не принадлежали мне. Он выслеживал меня и не выпускал из виду — в этом я была уверена. Словно охотник он выбрал себе жертву.

Изучая дело Ворона, я продолжала принадлежать Клеверу. Всецело и всепоглощающе. Читая отчёты преступлений, я не могла перестать думать о шифре, а он всё никак не поддавался разгадке. Пытаясь представить своё будущее, я не видела ничего. Ни счастливого конца. Ни награды от Бюро за успешное расследование. Ничего.

Почтовый ящик продолжал пустовать. Точнее визитка с оставленным посланием для него всё также бездельно валялась уже которые сутки. Но я не забирала её, потому что держалась за надежду, что всё-таки он придёт и получит мой ответ. Ведь он наверняка не сводил своих глаз с меня.

Подбирая черты лица парню, скрывающиеся под маской с алым клевером, я наконец подъехала к старой хижине. Внутри брезжал тусклый свет. С рюкзаком и пакетом в руках я вышла и оглядела реденький лес вокруг. Здесь стояла приятная тишина, свидетельствующая об отсутствии людей.

Шумный мегаполис остался позади, там же осталось и ощущение напряжения из-за постоянной концентрации на работе. Тут, где не было интернета, а связь ловила хреново, я наконец смогла расслабиться.

В мрачно-пугающей хижине меня ожидала компания друга-итальянца, который скучающе листал книгу, кажется, совершенно не вчитываясь в её строки. Он поднял взгляд и, увидев меня на пороге, обрадовался появлению ещё одной души среди этой глуши:

— Боже милостивый, ты меня пощадил! — немного постановочно он вскинул руки к небу, грезя о том, чтобы его кто-то услышал там наверху. — Я мог сойти с ума, но Господь не позволил тишине, отсутствию интернета и микроволновки лишить меня рассудка.

Тут же вспомнив, с кем имею дело, я закатила глаза и бросила рюкзак вместе с пакетом на пол.

— Сложно лишить человека того, чего у него никогда не было, — отразив его шутку своей фирменной дерзостью, я скрестила руки под грудью.

Альдо потратил несколько секунд, недовольно смеряя меня своим взглядом, а затем, вновь вскинув руки к небу, начал умолять:

— Помоги, Господи! Это испытание я не выдержу и согласен сойти с ума, если таков мой путь!

— Очень смешно. — Я закатила глаза, игнорируя эту театральную постановку, и продолжила: — Удалось её разговорить?

— Не-а. Кажется, ты её нехило так напугала. Она молчит, ничего не просит, даже воду с недоверием принимает.

— Но ты ведь не забыл её покормить и напоить? — встревоженно спросила, делая шаг в сторону единственной железной двери в деревянной хижине.

— У меня в детстве было четыре тамагочи. Ни один не умер, — похвастался Альдо, откинувшись на спинку зелёного дивана.

— Не сравнивай тамагочи с человеком, гений! — Я расстегнула замок сумки и вытащила оттуда контейнер с едой из ресторана, прихваченной по дороге, а также тёплый плед, который прикупила на днях.

— Кормишь, поишь, только попу не подтираешь, — перечислял он даже немного бездушно, загибая пальцы. — Правда эту в карман не положишь... Если только по частям.

От услышанного я замерла, взглянув на друга и давая без слов возможность забрать свои слова обратно. Неужели он заговорил про расчленёнку?

— С ней так тоскливо... Клянусь, я бы и пальцем её не тронул. Раз она нужна, пусть живёт.

Его слова не звучали, как данное обещание, скорее, как нежелание делать лишний энергозатратный шаг. Альдо лениво опустил ореховые глаза к книге и продолжил листать страницы.

— Пока Клевер не знает о ней и нашем плане, нужно пользоваться каждым шансом. Ты не забыл? Почему именно ты здесь? Не чтобы листать книжки и журнальчики в мечтах о разогретом в микроволновке буррито, — вскипела в ответ.

Шёпотом я продолжила:

— Ты должен с ней подружиться. Ты должен добиться её доверия.

— Да как мне это сделать, если ты решила держать её в подвале?! — он почти крикнул на меня, но только шёпотом. С явной агрессией.

— Аль, как ты не понимаешь? Я плохой коп, а ты хороший. Из двух зол в заточении она выберет меньшее — тебя. Просто будь рядом и... проявляй хоть чуточку сочувствия.

Альдо пронзил меня остро заточенным взглядом, вкладывая в него всё то, что я и так про себя знала.

— Давай, плохой коп. — Он указал рукой на новенькую металлическую дверь, которая способна была сдержать любого монстра. Она не совсем рассчитана на человека, да и ограждать свободу людей законодательно было запрещено. Мне ли не знать? — Покажи, как надо налаживать мосты.

Скрывая отсутствие решимости, я вооружилась вкусной едой и мягким пледом. А медленно открывая первый засов, затем следующий, я готовилась ко встрече с осуждающими, боязливыми глазами, которые обязательно напомнят, кто из нас двоих монстр и кого на самом деле нужно держать за решёткой.

Подписывайся на мой телеграм-канал: https://t.me/vasha_vikusha