Тэянг

Глава 18
«Энджи»


Все замерло: вспышки фотокамер стали неподвижными, как сияние далеких звезд, люди застыли в нелепых позах, музыка прервалась.
– Дамы и господа, как я рад вас видеть! – с чувством сказал Лис, материализовавшись посреди сцены.
Я попытался шагнуть к нему и понял, что могу двигаться – единственный из всех. Линхо замер в прыжке, барабанщик – воздев палочки в воздух, Пак – глядя в зал.
Ханбок Лиса был выткан золотом и сиял под софитами, как солнце. Я посмотрел вниз. Белоснежные кроссовки были. Тень отсутствовала.
– О, не ищи ее, – весело сказал Лис. Глаза у него сияли от предвкушения. – Софит прямо надо мной, я заранее изучил устройство сцены.
Я сглотнул. Если могущество Лиса настолько велико, что он смог остановить время на арене, вмещающей десять тысяч человек, чего еще от него ждать? Лис повернулся к неподвижному залу так, будто это у него концерт, на который все собрались.
– Милые люди! Я – кумихо. Тот самый, из легенд. Я существую, и вы можете звать меня просто Лис. Я давний друг людей. – Он прошелся по сцене. Голос у него был фантастически громкий и без всякого микрофона доносился до самых верхних рядов. – Веками я втайне творил добрые дела, но пришла пора признаться в них открыто. Я делаю людям прекрасные подарки, и вы можете попросить у меня что угодно: любовь, деньги, власть, красоту. У моей щедрости нет границ! Раньше я выбирал счастливчиков сам, но только сегодня и только для вас решил устроить нечто сенсационное. Подумайте на досуге как следует, какое у вас самое заветное желание? А когда выберете, хлопните в ладоши дважды и скажите: «Явись, явись». Я приду и подарю то, что вам нужно. Только никому не рассказывайте, а то мое спецпредложение перестанет действовать.
Я ошарашенно слушал. Остановить Лиса не пытался, потому что было совершенно очевидно – это невозможно. А потом я ухватился за спасительную мысль:
– Они тебя не слышат. Ты же время остановил. Они не слышат!
Лис довольно обернулся ко мне.
– Хён, ты не читал свежих исследований, а вот я всегда иду в ногу со временем. В этом секрет моего успеха. – Он весело подошел ко мне. – Человеческий мозг улавливает даже то, что видел долю секунды, хоть сознание это не запоминает. Это научный факт: можно показать человеку изображение очень быстро, и он будет клясться, что не видел его, но запись активности его мозга скажет по-другому, а в нужных обстоятельствах он может и вспомнить. – Лис постучал себя по виску. – Рано или поздно даже люди поймут, что это можно использовать, но, к счастью, я гораздо сообразительнее. Да еще и время умею останавливать, вот удача! Они запомнят все, что нужно, даже если не будут этого знать.
Лис снова обернулся к залу и вдруг приобнял меня за плечо – сияющий, ослепительно красивый.
– А вот и великолепная реклама результатов моего труда: Ли Син Хён. Его потрясающий голос – мой подарок, что ни в коем случае не умаляет других его достоинств. Я просто помог хорошему парню проявить себя. Если хотите добиться таких же успехов, помните: стоит только дважды хлопнуть в ладоши и сказать: «Явись, явись».
Лис глубоко, вежливо поклонился публике, и я понял: он сейчас исчезнет.
– Нет! – выдохнул я. – Подожди минуту! Зачем ты это делаешь? Я понимаю, что ради питания, но почему сейчас?
– Если слишком громко звонить в колокольчик, привлекаешь внимание тех, кто на другой стороне, – прошипел Лис, обернувшись ко мне, чтобы зал не увидел хищное выражение на его лице. – Я – древнее великое существо, и мне не нравится, когда люди считают, что они умнее меня. Сначала я разозлился, а потом подумал: секундочку! – Он щелкнул пальцами. – Все на свете – бизнес, и благодаря тебе мой будет процветать. В нужный момент все эти люди вспомнят, что нужно сделать.
– Тогда, в первый раз… – выдавил я. – Почему ты вообще ко мне пришел?
Лис подошел ко мне вплотную, улыбаясь шире, чем это возможно для человеческого рта. Тени все еще не было – верхний софит был слишком ярким.
– Какое забавное совпадение у наших имен. Ли Син Хён – почти Лис Ин Хён, – прошептал он мне на ухо. – Я дам тебе столько успеха, сколько ты сможешь вынести.
– Ты мой отец? – брякнул я, не успев даже подумать.
Лис искренне рассмеялся.
– Ну, не льсти себе! Если бы подобные мне могли иметь детей, человечество уже давно стало бы хоть немного умнее. И красивее. Но ты – именно то, что мне нужно. У тебя есть власть, ради тебя люди идут на жертвы. И это ты еще только начинаешь свой путь!
– Ты меня вообще не знаешь!
– О нет, Хён. Это ты себя не знаешь. – Лис с улыбкой покосился на неподвижный зал. – На этом стадионе столько похожих на тебя людей: они живут, думая, что они жалкие неудачники. А на самом деле просто боятся ненароком увидеть то ужасное, великолепное и настоящее, что в них есть. – Он широко усмехнулся и лизнул мою щеку. Я сжался от отвращения: язык у него был холодный как лед. – Это смешнее, чем ты думаешь. Вам, людям, вообще не нужна магия, у вас все есть. Но вы так очаровательно боитесь открыть глаза, что я никогда, никогда не останусь без сочного питания.
Он сделал шаг назад, и я понял: это его последнее слово.
– Я буду звонить во все колокольчики во всех садах, – сказал я. – Я тебя изведу.
– Мой жалкий, глупый друг! Я прихожу, только когда хочу. Мне просто нравятся сообразительные и смелые – милый мальчик по фамилии Ю, которому я когда-то дал способность сочинять истории, выдумал трюк с колокольчиком для своей сказочки. Мне показалось очаровательным то, как ты забавно понял его выдумку, вот я и решил тебе явиться. Но теперь хоть обзвонись, не приду. Но спасибо, благодаря тебе у меня получилась шикарная рекламная акция. Прощай, Хён.
Он щелкнул пальцами и исчез, а время снова пошло как ему положено. На меня обрушилась лавина звуков: крики толпы, пение и музыка на сцене. Все просто началось с той же секунды, когда прервалось, а я так и стоял, опустив руку с микрофоном. Парни покосились на меня с недоумением: я не пел, не танцевал, да и вообще вид у меня, видимо, был тот еще. А я думал об одном: колокольчики, может, и неправда, но почему Лис боялся, что я увижу его тень? Значит, он действительно не может освободиться, если схватить тень за хвост?
К счастью, песня уже подходила к концу. Наверное, все решили, что мне стало плохо, – группа «Тэянг» в своем репертуаре. Когда стих последний аккорд, парни бросились ко мне. Я выдавил улыбку, показывая, что все в порядке.
Хотя я был совсем не в порядке. Нам предстоял последний номер: сложная хореография, каждое действие продумано, а я стоял посреди сцены, дрожал и думал, что поставил под угрозу десять тысяч душ. А хуже всего было то, что Лис победил. Если я сейчас в микрофон расскажу людям, что я – просто фальшивка, и буду умолять их не продавать душу оборотню ни за какие блага, это никак не поможет им избавиться от подсознательных воспоминаний о Лисе, наоборот: подтвердит, что Лис действительно существует.
Никогда не думал, что окажусь в такой роли: пособника злого демона-искусителя, который пришел за человеческими душами. Это было падение – самое глубокое, самое отчаянное падение в бездну, какое только могло со мной произойти. Больше всего на свете я хотел сказать всем этим людям правду. И худшим наказанием было то, что я не мог. Я медленно опустился на колени и уперся ладонью в пол. Губы тряслись.
Музыканты не понимали, что делать, зрители притихли. Нет тишины громче, чем тишина десятитысячной толпы. Я остановившимся взглядом смотрел в зал, в котором где-то была и моя мама, потому что я ее сюда пригласил.
А потом я покосился на растерянных Пака, Джо и Линхо – на группу «Тэянг» обрушилась очередная беда. Я зажмурился и с трудом поднялся на ноги, сжимая микрофон.
Я ничего не могу прямо сейчас исправить, но я должен закончить этот концерт на высокой ноте. Ради музыки, ради парней и ради зрителей – ради всего настоящего, что осталось на свете. Мне было больно от страха и шока, и я не мог вспомнить наш бодрый и блестящий, тщательно выстроенный финальный номер. Какие движения надо делать, с чего начинается текст, где я должен стоять?
Единственная песня, которая вспыхнула в моей голове ярко, как свет, была самой печальной из всех, что я знал. Любимая песня деда Кима, которую тот включал на своем кассетнике, когда грустил, – «Энджи» группы «Роллинг Стоунз». Английского я не понимал, но текст и перевод выучил давным-давно.
Из-за кулисы на сцену вышли два незнакомых человека в обычной одежде, и я понял – Ын Сок кого-то послал увести меня. На этом моя карьера точно закончится, и плевать бы на нее, но вместе с ней, возможно, закончится карьера сорвавшей концерт группы «Тэянг», а зрители уйдут домой грустными и разочарованными.
«Мне бы хотелось, чтобы на свете было побольше праведников, которые приходят на помощь тем, кому они нужны», – сказал Пак, и пусть я теперь никогда больше не смогу назвать себя хорошим человеком, я сделаю последнее, что могу: спою для всех. А дальше будь что будет.
Лоб был мокрый, и я вытер его рукавом пиджака. Стразы на ткани больно царапнули кожу. И когда двое в штатском почти дошли до меня, я пропел первую строчку. Голос у меня был волшебный, но боль – настоящая.
«Энджи, когда же исчезнут грозовые облака над нашей головой? И куда нам теперь идти?»
В глазах стояли слезы, но я не плакал. Настоящие певцы не плачут, они только делают вид, даже в грустных сценах мюзиклов, иначе дыхание собьется. Я знал, что волшебный голос все сделает и без моих усилий, но я его больше не слушал – только собственный, едва различимый за красотой иллюзии голос: несовершенный, глупый и печальный.
«У нас в душе нет любви, а в карманах – денег, мы не очень-то счастливы, но, Энджи, ты не можешь сказать, что мы не пытались».
Свет софитов кто-то где-то приглушил, и теперь я мог различить лица в первых рядах танцевального партера. Люди плакали. Наверное, они горевали о чем-то своем, обо всем, что когда-либо потеряли. Мой голос был их проводником к тем чувствам, которые обычно заперты на замок. В этом волшебство музыки. Я не мог исправить то, что сделал Лис, но я мог хотя бы это.
«Энджи, ты прекрасна, но, может быть, нам пора прощаться? Я все еще люблю тебя, вспомни, сколько всего мы оплакали вместе».
Не знаю, о ком думал дед, когда снова и снова слушал эту песню, о какой давней любимой, а я оплакивал сразу все свои разбитые мечты, и даже сам слышал – этот фантастический голос впервые поет с таким острым, рвущим душу чувством, моим собственным. Я не сразу понял, что где-то невидимый мне гитарист начал подбирать мелодию. Потом присоединился барабанщик, за ним бас-гитарист.
«Все наши мечты обратились в дым, и я прошепчу тебе на ухо: Энджи, куда же нам теперь идти?»
Не помню, когда я услышал, что пою не один. Пак вступил вторым голосом – мастерски, как умел он один. У него в руке не было телефона, он никуда не подсматривал, так откуда он знает текст? Я встретился с ним взглядом, и в его глазах было даже больше печали, чем обычно. Линхо слов не знал, но чувство музыки у него было фантастическое, и он мягко подпевал «у-у-у», «о-о-о», держа верхние ноты.
«Вытри слезы, Энджи, с тобой никто не сравнится, и вкус твоих поцелуев навсегда останется со мной».
Джо воспользовался паузой перед припевом и вклинился c рэпом – было кристально ясно, что он придумывает на ходу, и обаянию его неуклюжих страстных строк невозможно было сопротивляться. Рэп был создан для того, чтобы его читали вот так, кричали о своей любви и потере на заваленных мусором улицах. И когда он умолк, мы с Паком, не сговариваясь, вступили с припевом, но громче – получилось яростно, искренне, потрясающе, а Джо и Линхо подстроились с теми словами, которые успели запомнить. Музыка была везде, и я впервые кожей почувствовал, что такое группа: каждый творит свою особую магию, и вместе у нас получается настоящий взрыв. Мы все были собой, и поэтому мы были «Тэянг».
«Энджи, разве не здорово просто быть живым? Они не смогут сказать, что мы не пытались».
В этой песне была тоска и надежда, и когда иссякла последняя нота, тишина еще несколько секунд звенела, как струна. А потом зал взорвался такими аплодисментами и криками, каких я не слышал никогда, даже в записях с концертов знаменитых групп.
Мы с ребятами кланялись и кланялись, положив руки друг другу на плечи, зал колыхался, как сияющее море лиц, мой грим потек и щипал кожу. А выпрямившись, я заметил в первом ряду золотой блеск. Лис в своем расшитом золотом ханбоке стоял и улыбался, глядя на меня так, будто я сделал все даже лучше, чем он задумал. Или, может, мне привиделось, я уже ни в чем не уверен.
Когда нас отпустили со сцены, я на негнущихся ногах отправился в ближайший туалет, заперся в кабинке, и там меня вырвало. Я сидел на полу в своих изумительных концертных брюках и трясся от холода, пока в дверь не постучали.
– Эй, чудик, – сказал Пак. – Ты как?
Я в ответ что-то промычал. Мы не общались по нерабочим поводам уже почти месяц, и я не знал, где лучше разместить свой ответ на шкале от «Все нормально, сейчас выйду» до «Все ужасно, иди сюда, я расскажу тебе о своих бедах».
Послышалась какая-то возня. За верх кабинки ухватились бледные руки, затем показалось лицо, а потом Пак подтянулся и перевалился через дверь целиком. Он брякнулся на пол напротив меня. Это смотрелось очень странно, потому что он тоже был в крутейшем концертном наряде.
– Ну? – спросил он таким добрым голосом, что индикатор на шкале выбора ответов стремительно унесся к «Ты не представляешь, как я рад тебя видеть, у тебя найдется пара часов, чтобы послушать мою безумную историю в деталях?».
Но изо рта не вырвалось ни звука, и в этот раз не из-за проделок Лиса. Просто… Недаром ведь у меня никогда не было друзей, да? Делиться с кем-то своими тайнами – значит дать ему власть над тобой, а десять школьных лет в статусе сына незамужней матери-одиночки полностью отбили у меня способность кому-то доверять, чтобы опять не превратиться в то жалкое посмешище, каким я тогда был. Один раз я расклеился и изменил принципам, когда поделился с Паком мечтой поразить своими успехами неведомого отца, и сами помните, что после этого было.
И теперь я смотрел в лицо Пака, такое родное, с грубыми скулами и поплывшим от жара софитов гримом, и сказать хоть одно настоящее слово было куда страшнее, чем бросить вызов продюсеру, генеральному директору, Лису и всем оборотням этого мира. Я прислонился затылком к стене и помотал головой.
– Все нормально. Перенервничал, – сказал я.
Потому что правда, самая настоящая правда обо мне состоит в том, что быть добрым, заботливым и благодарным – лучшая защита. Выглядишь нормальным членом общества, просто немного нелюдимым. Отношения с другими людьми – слишком большой риск, лучше уж лавировать среди них, не приближаясь, чем собирать потом осколки разбитого сердца.
Мы молча сидели на полу туалета, глядя друг на друга, потом Пак вздохнул и поднялся.
– Ну ты вроде не умираешь, так что давай-ка так. Сейчас ты поедешь в общагу, умоешься, ляжешь спать, а завтра в десять придешь в переговорную на собрание.
Я еще не решил, как быть дальше: прийти на собрание, сбежать в Китай, податься в монахи, уйти в запой, – поэтому сделал головой какой-то неопределенный жест: ни да ни нет. Пак зло фыркнул, резко распахнул дверь кабинки и обернулся.
– Как же ты люто, чудовищно меня бесишь, – выдохнул он. Я моргнул от неожиданности. – Ты же у нас такой славный парень, никогда не говоришь ничего лишнего. Никто не знает, чего ты хочешь, о чем думаешь и что вообще с тобой не так. Поначалу это выглядит классно, ты типа такой загадочный, но потом… – Пак сжал ручку двери так, будто собрался ее оторвать и ею же меня прикончить. Я замер, глядя на него с пола. – Давай-ка вспомним, как ты сбежал в Ботанический сад снимать заклятие. Я-то думал, мы – одна команда, все делаем вместе, но нет! Ты застрял на долбаной томатной ферме, так, может, стоило хоть слово кому-нибудь написать? Нет, зачем, ты даже матери в основном смайлики с медвежатами посылал, у тебя же всегда все в порядке! Голос вернулся? Чудесно, сиди и молчи об этом среди томатных грядок! Если сидеть тихо, никто тебя просто не заметит, это же так удобно. – Губы у Пака скривились от ненависти. – Вот только люди тебя замечают. И знаешь что, козел? Им тяжело быть рядом с человеком, который со своими воображаемыми друзьями общается больше, чем с реальными людьми. Теряюсь в догадках, как Лис ухитрился услышать твое желание попасть в «Тэянг», потому что ты наверняка его даже вслух не сказал!
Кто-то заглянул в туалет, услышал лютый голос Пака и немедленно скрылся. А я сидел на полу, заледенев от того, как сильно били его слова, и думал: «Так вот с чего все началось, вот когда Лис меня услышал». Я все-таки произнес свое желание вслух. Мы с мамой смотрели по телевизору новости о «Тэянг», и я сказал ей: «Если бы только я умел петь, пошел бы к ним на кастинг».
Видимо, молчал я слишком долго, потому что Пак вдруг яростно пнул перегородку между кабинками. Я вздрогнул, очнувшись от размышлений.
– Опять? – прошипел Пак. – Никто в жизни не узнает, что ты там думаешь, пока ты не скажешь вслух! О, но тебе ведь поэтому и нравится общаться с фанатами. Это безопасно: можешь выдавать только то, что хочешь, они далеко, ты выполняешь свою повинность по освещению мира добром и справедливостью, при этом никто к тебе не лезет. Идеально! Но знаешь что? – Он нагнулся ко мне, и я невольно вжался спиной в перегородку. – Ты сам впрягся в одну упряжку со мной и еще двумя придурками. И мне плевать, что там с тобой произошло на концерте и какие диалоги ты с собой на эту тему ведешь. Но я по глазам вижу, что ты хочешь сбежать. Ты всегда сбегаешь. Только попробуй, я тебя из-под земли достану. Сейчас ты отсюда выйдешь, улыбнешься, поблагодаришь всех за крутую работу, а завтра придешь на собрание и приступишь к работе над туром вместе со всеми. Это ясно?
Я еле заметно кивнул, и он пошел к двери.
– П… подожди секунду, – выдохнул я. Мне было очень больно, потому что все это была правда, и мозг зацепился за тему, которая не доставляла таких страданий. – Откуда ты знал текст песни?
Пак повернулся очень медленно, и какое-то мгновение я всерьез думал, что сейчас он меня убьет.
– Классная важная информация, давай ее обсудим, – белыми от гнева губами произнес он. – Мы услышали песню на улице, она мне понравилась, я нашел текст и иногда пел ее для разминки. Еще вопросы есть?
– Ты тогда сказал, что песня – тоска.
– Но я не сказал, что это плохо. Тоска – базовое состояние всех вещей.
И с этими словами он вышел и захлопнул дверь.