Необходимость

Надо ценить моменты. Мы живем в определенном промежутке, но не принимаем его в полной мере, не наслаждаемся им. Поэтому сейчас я понимаю, что моя жизнь до смерти бабушка была счастливой. Оно измерялось крохотными ценностями, мелочами, словами и поступками, которые действительно приводили душу в приятный восторг.

Нельзя утрачивать это самое счастье. Нельзя просыпаться в больничной палате, где белый полоток будет резать глаза, руки сковывать множество систем, а в горле стоять трубка. Если с тобой происходит несчастный случай, ты не воспринимаешь его так горько, потому что рано или поздно с тобой все будет хорошо. Но когда ты страдаешь от рук грязного человека, вряд ли потом сможем спокойно жить.

Я ничего не видела. Плыла по темному пространству, пока передо мной не появилось белое пятно. Сил было мало. Я повертела головой, оглядев палату.

Я все-таки умерла? Нахожусь в раю и стала ангелом?

Дверь в палату открывается. Входит медсестра и заметив, что я очнулась, улыбается.

— Доброе утро, моя хорошая. Как себя чувствуешь?

Я выжила. Вот почему внутри меня была пустота. Нет радости от пробуждения. Я все равно чувствовала себя мертвой.

Из-за трубки говорить невозможно, поэтому я пожимаю плечами.

— Оцени боль от одного до десяти. Так будет понятнее.

Показываю пять пальцев. Затем прислушиваюсь к своему телу и добавляю еще два пальца.

— Отлично. Я сделаю тебе еще обезболивающее и успокоительное. Доктор скоро придет осмотреть тебя, возможно, уберет трубку. А теперь расслабься и отдохни, хорошо, миленькая? Ты очень сильная девочка, поверь мне.

Закрываю глаза. Медсестра делает укол, гладит меня по ладошке и уходит. Через несколько секунд меня снова клонит в сон. Прекрасное действие успокоительного препарата уносит меня в другой мир.

***

Слышу всхлипывания. Короткие вдохи. Шмыганье носом. Шелест пакетов. Чего только не слышу. Кажется, будто все это делается возле моего уха. Пальцами хватаюсь за простыню и медленно поворачиваю голову на звук. Трубка из горла исчезла и я тяжело сглатываю, ощущая жжение.

— Ева? — голос раздается совсем рядом. Кто-то целует меня в лоб и гладит по щеке. Кожа грубая, напоминает прикосновение того наркомана, отчего я вдруг распахиваю глаза и судорожно пытаюсь откинуть от себя чужие руки. — Ева, это я. Дорогая, я здесь.

Папа наклоняется ближе, чтобы я могла увидеть его. До чего же красные у него глаза. Она снова целует меня в лоб и кладет голову возле моего плеча. Я запускаю свободную руку в его волосы и мягко глажу их, слушая мучительные всхлипывания. Только я подумаю о Владимире, на меня накатывает волна страха. Кожа покрывается мурашками, а волосы встают дыбом.

— Андрей и Денис живы? — из меня вырывается что-то похожее на хрип.

— Андрей сейчас находится в коме, но прогнозы благоприятные. У него серьезная черепно-мозговая травма, ушибы, переломы. Ему досталось больше всего. Денис в сознании, но очень слаб, — он сдерживает паузу, сглотнув. — Из-за того, что тебя душили, произошла травма трахеи, но все хорошо. Вы живы и это главное.

— Андрей был без сознания очень долго.

Я помню, как он, привалившись к стене, сидел с закрытыми глазами, а его грудь совершенно не поднималась. Он не дышал. Ничего не показывало о возможных признаках жизни. А Денис вовсе сидел весь в крови так, что не было видно отдельного участка чистой кожи. Насколько сильно их избивали я не знала, но точно помнила, какие удары наносили мне. В живот, грудь, спину. Ноги, в конце концов, которые сейчас ныли так, словно по ним били железными палками.

— Как я оказалась здесь? — в конец обессилев я закрыла глаза и сделала глубокий вдох.

— Чем ты думала, когда решила сбежать? К тому же держала в руках чертов пистолет! Ты не смогла бы спасти Андрея в одиночку. Посмотри, чем все это закончилось!

— Могло бы вообще не закончится.

— Десять часов. Я искал тебя десять часов и успел сойти с ума. Не получалось найти тебя даже по телефону. Мы задействовали полицию, наплевав на все. Сначала Арсений не мог дозвониться до Андрея — в это время я уже искал тебя — затем Женя не могу найти Дениса, так как тот как будто сквозь землю провалился. Про дом Андрея подумали в последнюю очередь, но, когда поняли, что вы можете оказаться там, полиция уже направлялась туда, — папа остановился и горько всхлипнул. — Ты лежала на полу в собственной крови. У тебя на шее следы от его пальцев.

Сердце быстро стучит в груди. Монитор сразу же подает сигнал, и папа просит меня успокоиться.

— Ты не мой папа? — произношу я, встречая его пораженный взгляд. Папа с грохотом кладет голову на край кровати и молчит некоторое время. Знал ли он, что я не его родная дочь? Что его любимая женщина изменяла ему с лучшим другом? Мысли меня добивают. Мне не хочется верить, но я начинаю плакать. Я думаю о парнях, а потом сразу же о Владимире и своей матери, затем о папе и это не дает мне покоя. Покой никогда не наступит. Не сейчас, когда я узнала столько всего.

— Ты знал об этом? Скрывал от меня двадцать лет?

Папа вытирает влажный нос и откидывается на спинку стула. Он совсем расклеился. Я еще никогда не видела, чтобы взрослый мужчина так много плакал.

— Пап? Скажи же мне.

— Твоя мама сказала мне об этом сразу же, как мы нашли тебя. Она держала тебя в своих руках, когда я появился.

— Она была привязана.

В палату входит медсестра, которая делала мне укол. Папа прерывается и быстро вытирает слезы.

— Проспала пять часов! Ты — борец, девочка. Как себя чувствуешь?

— Больно говорить.

— У тебя травма гортани и трахеи. Случился перелом подъязычной кости.

Я щупаю свою шею. Вот почему мне больно глотать и поворачивать головой.

— Мы немного подвигали тебя, пока ты спала эти три дня. Нельзя, чтобы пролежни образовались. А завтра мы с тобой прогуляемся по коридору. Папа, можете напоить дочку водичкой. Лучше давайте по чайной ложечке. Вечером приду сделать еще один укольчик.

Я была без сознания три дня?

— Спасибо вам, — говорит папа за нас двоих.

— Может хочешь обезболивающего, Ева?

— Пока терпимо.

— Тогда отдыхай. У тебя на кровати лежит пультик с кнопкой, если что-то потребуется просто нажми, и я прибегу.

Она выходит, тихо закрыв за собой дверь. Я снова смотрю на папу.

— Она смогла вырваться из петель. Владимир, увидев, как ты потеряла сознания, принял еще несколько пакетиков наркотика. Его сердце остановилось от передозировки.

— Что?

— Все закончилось. Он умер, Ева. Даша успела оказать тебе первую помощь и не отпускала до приезда скоро. Она как на духу выпалила, что ты не моя дочь. Но я буду верить в эту чушь, пока лично не увижу анализы на отцовство.

— Где она сейчас?

— Этажом выше.

— Ты не мой папа, — плачу я. Почему я говорю эти слова? Почему мне от них так больно?

— Мы не знаем наверняка, дорогая.

— Я хочу побыть одна.

— Ева, я всегда буду твоим папой.

Я ничего не ответила. Отвернулась от папы и закрыла глаза, пытаясь подавить все чувства, которые меня сейчас накрыли. Я не смогу это принять. Ничего из всего, что произошло.

***

Медсестра обрабатывает мой катетер и аккуратно заклеивает его специальным пластырем.

— Готова? Нужно пройтись.

— Я не в состоянии ходить. Ноги не шевелятся.

Медсестра смеется. Она берется одной рукой за мою руку, другой поддевает меня за спину и легонько помогает поднять корпус. Я выпрямляюсь.

— Теперь отпусти ноги. Каждую по очереди и не спеши. Мы не торопимся.

Интересно, а она знает, что со мной случилось? Выглядит она чрезмерно спокойно.

Опускаю сначала правую ногу, затем левую. Рядом с кроватью стоит инвалидное кресло на случай, если мне не хватит сил ходить самостоятельно. Мысль, что я буду ездить в этом кресле, приводят меня в ужас. Неужели мое состояние настолько тяжелое, что приходится прибегать к жестким мерам?

Девушка берет меня за обе руки и перед тем, как полностью поднять, пристально смотрит в глаза. Она улыбается тепло и доброжелательно. От этой улыбки становится н легче. Мне нравится, что есть люди, которые хотят помочь другим. Ее профессия действительно стоит того, чтобы быть благодарным. Я встаю на ноги.

— Ну как? Покажи-ка мне, сделай шажок.

Я делаю шаг вперед. Боже, никто этого не отнял! Я могу спокойно ходит, пускай и сил мало. У меня снизилась эффективность работы сердца, появилось воспаление легких, но со временем после приема таблеток, я восстановлюсь. Как и восстановится голос, поскольку из-за повреждения трахеи и глотки, голосовые связки стали слабее.

— Ты молодчина! Там тебя спрашивал один парень, хочешь к нему сходить?

Она игриво улыбается. Легко, непринужденно. Мы выходим из палаты и меня тотчас встречает несколько пар глаз. Врачи, другие медсестры, пациенты. Папа заплатил за отдельную палату. Я целыми днями лежу одна.

— Какой парень?

— Сказал, что хочет видеть Еву. А на этаже ты у нас одна.

— Денис?

Я думала о нем все утро и надеялась попросить медсестру сводить меня к нему. Как же я рада, что она сама предложила.

— Точно! За ним смотрит другая девочка. Говорит, что все уши прожужжал — так сильно хочет тебя видеть. Колись, возлюбленный?

— Вроде как. Вы можете отвести меня к нему, пожалуйста?

— Туда мы и направляемся. Он пока не может вставать. У него сломана рука и нога.

Шаги у меня маленькие, но быстрые. Хочется поскорее увидеть Дениса, лично убедиться, что с ним все в порядке. Хочется поцеловать его и прижать к себе. Как только представлю, что он пережил! Получив столько травм, душевных и физических, хочется лишь одного — быть рядом.

Замечаю зеркало на посту и прошу медсестру подойти к нему. Вид у меня ужасный: огромный корсет на шее, синяки под глазами, впалые щеки. Руки все в синяках, царапинах. И все это сделал один единственный человек — биологический отец-наркоман.

— Ты красавица. Врачи смогли тебя заново собрать. У тебя все будет хорошо, веришь мне?

— Я чуть не умерла.

— Но сейчас ты жива. Стоишь перед зеркалом и видишь свое отражение. Через месяц другой будешь выглядеть как раньше, моя хорошая.

Доходим до палаты.

— У него тоже отдельная?

— Папы постарались, чтобы у вас было все самое лучшее.

Медсестра стучит по открытой двери и сообщает Денису, что пришел кое-кто, кого он очень ждал. Он полусидит на кровати. Рука и нога загипсованы, на шее — корсет прямо как у меня. Заметив меня, он улыбается и его глаза увлажняются. Даже на таком расстоянии я могу увидеть это. Выглядит Денис не лучше меня.

— Ты здесь, — медленно говорит парень, протягивая руку в мою сторону.

Я подхожу к нему без помощи медсестры, аккуратно беру его руку и прижимаю к своей больной груди, к своему бешено колотящемуся сердцу, готовая упасть и разрыдаться от счастья. Вот он. Ушибленным, сломанный, плачет, но все еще живой.

— Не могу поверить, что это случилось. Мне так жаль, — произношу я. Я сажусь на кровать.

— Не надо. Это не наша вина.

Глажу его по лицу, смахивая волосы, падающие на глаза. Потом нагибаюсь к нему и целую в губы через боль и слезы. Мне нужно почувствовать его. Нужно знать, настоящий ли он.

Он целует меня в ответ.

Я корчусь, и говорю: — Только поправься и я буду целовать тебя каждую минуту.

— Звучит как обещание.

Денис откидывается головой назад, не спуская с меня взгляд.

— Денис, звонил твой отец. Сообщил, что твои друзья должны приехать с минуты на минуту, — громко говорит медсестра, отчего в ушах звенит.

— Какие друзья?

— Приехали с другого города. Парень вроде бы Матвей.

Голова непроизвольно поворачивается к этой медсестре, но боль сковывает в своих тисках. Я вскрикиваю и хватаюсь за шею.

— Нельзя так голову резко поворачивать, Ева! — вскрикивает девушка. Я не слышу ее, смотрю на Дениса.

— Какого черта?

— Понятия не имею. Вы уверены, что он именно это сказал?

Медсестра закатывает глаза:

— Я не глухая, парень.

— Я не собираюсь видеть их. Все, что случилось, стало для меня последней каплей. Прошу, уведите меня отсюда.

— Стой, Ева, я не знал, честное слово.

— Не важно. Если ты общался с ними, продолжай делать это без меня. Я прошу тебя, не вмешивай меня в еще один круговорот.

— Ева, постой. Останься здесь. Рядом со мной.

Я встаю с кровати, отпускаю теплую руку Дениса и прошу медсестру помочь мне. Горло заболело еще сильнее. Видимо, я могу ощущать лишь физическую боль, потому что даже узнав о приезде своих старых друзей, ничего внутри не шевельнулось. Мне плевать. Может быть, я не до конца понимаю, что же все-таки случилось?

— Эй, вам сюда нельзя! Молодые люди, кому я говорю! — кричит женщина за пределами палаты. Слышится громкий топот мужских ботинок и стук каблуков по кафельному полу.

Тут мои чувства оживают. Я замираю, ощущая всем своим нутром, что это они. Матвей и Регина. Сжав медсестру, я говорю ей, чтобы она побыстрее меня отсюда увела.

Говорю, что не хочу их видеть.

Говорю, что у меня начинается истерика.

Денис просит закрыть дверь и никого не впускать, но никто не успевает этого сделать. Матвей вваливается в палату и ошарашенно смотрит на Дениса.

— Чувак! Мне сказали, что ты попал в какую-то передрягу!

Поздно. Слишком поздно. Регина замечает меня и удивленно отшатывается.

Мое сердце останавливается. Легкие не хотят принимать воздух. Я все пытаюсь сделать глубокий вдох, но у меня не получается. Говорю об этом медсестре. Слышу, что Денис зовет меня по имени. Он говорит и говорит, кричит и кричит, а я ничего не слышу. Смотрю на Матвея, он смотрит на меня. Парень даже не моргает.

Я хватаю свободной рукой за воздух. Мне кажется, что там была стена, я хотела удержаться, но падаю. Никто не успевает словить меня. Моя голова ударяется об пол.

Я теряю равновесие, пытаясь схватиться за стену. Рука соскальзывает, я падаю. Им не удается меня поймать. Голова ударяется об пол.

А потом пустота.