28
Pov Harry
Не это я ожидал увидеть. Спустился, услышав шум на первом этаже. Эрлинг давно уехал, Миссис Андерсон тоже, а охрана не заходит в дом без особой необходимости. Озборна должны были выпустить, поэтому я предположил, что блондин оставил дверь открытой и пёс зашел в дом. Это не в первый раз происходит. Клянусь, этот парень родился в лифте.
Но, к моему удивлению, это не Озборн. Скрытый в тени, я стоял, уткнувшись лицом в дверной косяк. Влага от дождя перекочевала с её одежды на ковёр, капли бесшумно падали на пол. Под сводами дождя она молча суетилась, как пчела в улье, избавляясь от мокрой одежды. Её движения были словно нервозные аккорды в симфонии беспокойства. Мне казалось, что она могла бы делать это быстрее и более уверенно, но вместо этого, каждое её действие казалось спешным, но некоординированным. Ее неторопливость раздражала Меня.
Невольно мои глаза обратили внимание на самые мелкие детали её внешности, ища то, что отвернет меня от нее. Я преувеличивал, думая, что её брови кажутся немного низкими, как будто вечные тени дождя оставили след на её лице. Губы, обычно подвижные и яркие, сейчас словно теряли свою игривость. Ещё, она слишком высокая. Мне всегда нравились низкие девушки. Маленькая грудь, худощавое телосложение. Пористые, темные вьющиеся волосы словно пытались удержать последние капли дождя, словно тайная тропинка, ведущая в мир, о котором могли говорить только ветры и шепот листвы. Но они были далеки от идеала, которого я всегда придерживался. В моих глазах прямоволосые блондинки с голубыми глазами казались привлекательнее.
Вот почему, казалось бы, это нелепо, что мои глаза так магнетически притягивались к её карим глазам. Они казались загадкой, которую я старался раскрывать на каждом взгляде, словно мозаика, собирающаяся впервые. Глаза, в которых казалось, что хранятся нерассказанные истории, глубоко уходящие вглубь её души. Мне просто нравиться вызов, которые читается в её взгляде. Это чертовски притягательно.
Я старался выискивать в ней недостатки, словно это была моя задача – разоблачить их. Но всё это были всего лишь мои попытки обмануть самого себя. Игра разума. Глубоко внутри меня я понимал, что она нравится мне гораздо сильнее, чем ожидалось. Она априори не должна быть мне симпатична. Но в её случае даже идеальные стандарты блекли перед её особым обаянием.
Если бы я увидел её где-то в ночном клубе, ресторане или на улице, я даже не обратил бы на неё внимания. Девушка бы ничем не выделялась из толпы. Да она бы и не хотела привлечь моё внимание. Сомневаюсь, что мы вообще бы где-то, когда-либо пересеклись. Слишком разные миры. С каждым днём её нахождения здесь, я всё больше мечтаю о том, чтобы нашей встрече никогда бы не было. Я хочу, чтобы она ушла.
Все эти "несовершенства" делают её особенно интересной и влекущей. Я не собирался бороться с общепринятыми стереотипами о "идеальной" внешности, но всё, что казалось мне привычным, начало неожиданно рушиться перед этой упрямой, кареглазой девушки.
Мой разум пытался увести меня от этого пути, словно страж на входе, но я уже чувствовал, как этот барьер рушится. Поэтому она должна уйти.
– Где ты была? – решаюсь выйти из тени, – И почему ты вся мокрая?– подхожу к ней ближе, чтобы помочь. Она крутится с этой курткой в руках, будто ребёнок.
Мой голос напугал её. Наши взгляды снова пересеклись. Её глаза словно завораживающий светлячок в темном лесу. И даже в моей голове звучало как-то пусто и беспомощно, когда я пытался оправдать свои чувства бутылкой виски. Но в них не было того "вызова", который так мне нравился.
Сжатые в кулак ладони, тяжелое дыхание. Мне кажется, или она вот-вот заплачет?
– Не знаю куда положить мокрую куртку, – машет вещью перед лицом, будто я идиот.
Я ведь слышу её дрожащий голос, вижу опущенные глаза. Что-то явно произошло, пока я сидел в своём кабинете, ожидая того, что она передумает. Что всё-таки уйдет сама.
– Например сюда, – вырываю куртку из его рук бросая на пол, – Что случилось? Это Эрлинг? Он чем-то тебя обидел?
Она ничего не отвечает и это наводит меня на мысль, что это всё-же он.
– Слушай, он может показаться грубым, но это его стиль общения. Своеобразный метод отбора, – опускает глаза, разглядывая свои мокрые ноги, –Обещаю, что больше он к тебе не приблизится.
На первый взгляд он кажется каким-то грубым и неприятным типом. Избалованным, словно жизнь дарила ему подарки на поток, и он к этому уже привык. Да и его стиль общения, ну, довольно поверхностен, часто даже мимикрирует под хамство. Я думал о нём так, шестнадцать лет своей жизни.
Это всё какая-то игра, маска, которую он носит. Внутри него есть какой-то странный моральный садизм, что ли.
Но этот парень – потрясающий друг. Лучший из всех, кого я знаю. Я не могу объяснить, почему он выбирает такой образ общения и поведения с людьми которые привлекают его внимание. Эрлинг держит это в секрете, а я не собираюсь рыться в темном лесу его фетишей. Так он выбирает людей с которыми он может общаться на равных. Если ты прошел проверку, не поддался его провокациям, смог найти, что ответить, и не побоялся ему это высказать – поздравляю, ты открыл нового персонажа. Эрлинга Эстлунда с которым приятно общаться.
– Нет, – отрицательно мотает головой, – В этот раз он был достаточно вежлив.
А вот это уже что-то новое. Остаётся узнать, чего Эстлунд добивался своей вежливостью.
– Что же тогда произошло?
– Ничего, – тихо, почти шёпотом, произносит девушка.
– Посмотри на меня, –это начинает меня раздражать.
Мотает головой, мол "нет". Мы же оба знаем, что в конце концов я всё узнаю. Почему бы не рассказать мне сразу? Зачем устраивать эти сцены. Я никогда этого не пойму.
С ней слишком сложно. Неуместное упрямство, попытки доказать мне то, что не является действительностью. Стоит передо мной, думает, что может обмануть. Думает, что может скрыть что-то от меня. Когда же она поймёт, что это невозможно? Ей пора перестать тратить силы на попытки которые заведомо обречены провалом.
– Ну же, – ещё немного и я перестану с ней церемониться.
Указательным пальцем приподнимаю её подбородок, заставляя взглянуть на себя.
Мой мир, сотканный из теней, ощутил трещину, когда мои глаза встретили её. Она плачет. Опять.
Я неуверенно стоял, мои пристальные глаза устремились на её лицо, столь близкое и в то же время непонятное.
Что мне, бл*ть, делать? Я даже не знаю причину её слёз.
Я не знал как обращаться с её эмоциями. Мои руки взлетели к её лицу, но потом резко замерли в воздухе – словно было опасно дотронуться до этой слабости. Мой разум боролся с неопределенным чувством страха перед тем, что я не понимаю, что держит в ней такую боль. В моем мире не было места для таких эмоций, но сейчас, стоя перед ней, я осознавал, что он изменился. Она его часть.
– Бруна, – вытираю слёзы с её щек подушечкой большого пальца.
Но всё тщетно, так как на их места мгновенно появляются три новых. Будто это Лернейская гидра, у которой стоило отрубить одну голову, как на ее месте вырастали две другие.
– Ты не виноват, – произносит дрожащим, будто лепесток на ветру, голосом, – Мне жаль, Гарри, – каждое слово казалось словно подвешенным на нити, готовым оборваться в любой момент.
Её слова отразились в воздухе, словно эхо, перенеся меня в мир, где я не ожидал оказаться. "Мне жаль", прошептала Бруна, и моё ошеломление стало настолько ощутимым, будто холодные руки схватили меня за горло. Она сказала, что я не виноват, и это словно сотрясло меня, словно землетрясение, раскачивая мои устои. Я молчал, в глазах её чувствовалась искренность, которая оказалась мне чуждой, как дневной свет в моем тёмном мире. Мои чередующиеся эмоции и рациональное мышление внезапно разошлись настолько далеко, что я остался лишь ошеломлённо стоять, не зная, как реагировать на этот неожиданный переворот событий.
В мире, где я был хозяином своей жизни, признавать слабость, допускать, что мне могут сочувствовать, было чем-то невыносимым. Жалость казалась оскорблением, которое я отвергал настолько сильно, как будто это была ядовитая змея.
Ей не может быть жаль меня. Я виноват абсолютно во всём, что сейчас с ней происходит.
– Эрлинг, – всхлипывает, – Он рассказал мне слишком много, – она нервно качает головой. Её плечи опустились, а спина скруглилась, словно под весом неудержимой усталости.
– Пойдем, – она же рухнет здесь, у порога, если сейчас же не сядет.
Я ничего не добьюсь от неё, пока она не успокоится.
Следует за мной и даже не сопротивляется, когда я беру её за руку. Завожу на кухню и усаживаю на стул за барной стойкой.
Миссис Андерсон всегда оставляет ромашковую заварку в гайвни, так как по ее словам, ромашковый чай отлично снимает стресс и напряжение. А напряженным я кажусь всегда. Милая женщина и не догадывается, что никакой чай мне не поможет. Я слишком много чего попробовал, чтобы вернуться к обычному чаю.
Но это должно помочь Бруне. Иначе, всё это время, миссис Андерсон заваривала этот чай зря.
– Выпей, – ставлю чашку перед ней, – Это ромашковый чай, – ловлю на себе недоумевающий взгляд.
– Не думала, что в этом доме пьют чай для того, чтобы успокоиться,– на её лице появляется что-то наподобие улыбки.
Это то, что я обычно привык видеть на её лице. Со мной она редко искренне улыбается.
– Я бы мог предложить тебе транквилизаторы или синтетические наркотики, но я не храню такое дома. С недавних пор в моём доме живет девушка, которая уж слишком часто в них нуждается, – у меня получается её отвлечь, – Не хочу, чтобы у неё развилась зависимость.
Pov Bruna
– Это самая несмешная шутка, которую я когда-либо слышала, – пальцами провожу под глазами, дабы убрать следы растекшейся туши.
Ненавижу себя за то, что расплакалась перед ним. За то, что не смогла засунуть свои эмоции куда подальше, не смогла дотерпеть до момента пока не останусь одна.
Мне надо было просто отвлечься, как например сейчас, с ромашковым чаем. Но тогда, смотря в его глаза, это было невозможно.
– Я и не пытался шутить, – садиться напротив меня упираясь локтями на стол.
– Даже этот трюк не помогает. Эта шутка безнадежна.
Уголок его рта приподнимается и на его щеке появляется ямочка, которая так ему подходит.
– Ладно, возможно ты права, – его ухмылка становится шире, – Я запишу её в список неудачных шуток.
Мои глаза незаметно скользят по чертам его лица. Волосы, упрямо падающие на лоб, обрамляют его лицо, и расположение каждой пряди кажется тщательно продуманным. Глаза пересекают дорогу с моими, и я невольно отвожу взгляд. В этот раз я на это не попадусь. Мой взгляд переходит к его скулам – высокие и крепкие, словно символ его внутренней силы. И пока я старалась понять, как такая изысканная красота могла быть объединена с его жестокостью, я чувствую, что ответ уже у меня есть.
– Но со своей задачей она справилась, – встречает мой непонимающий взгляд и продолжает, – Ты не плачешь.
Почему именно сейчас?
Когда я узнала об ужасах его жизни. Когда я нашла оправдание его реальности. Когда единственное, что я чувствую к нему это сочувствие. Именно сейчас он не проигнорировал мои слёзы. Не нагрубил, не начал язвить, не обесценил мои переживания, не заставил говорить. Гарри Стайлс сделал мне ромашковый чай, чтобы я успокоилась. Я даже и предположить не могла, что он вообще знает о лечебных свойствах этого напитка.
От этого ещё сложнее.
– Ну, теперь расскажи мне, что этот парень тебе наговорил. Я запрещу ему входить в этот дом пока ты здесь, – его голос звучит строго. Ничего в его тоне не указывает на то, что это шутка, – Каждая встреча с ним плохо для тебя заканчивается.
– Не нужно, – делаю глоток чая,– Мне интересно, что меня ждёт на других этапах отбора.
– Не советую, – он искривил лицо, будто съел кусок лимона, – Ты ведь не садистка, Бруна, – глаза его заиграли светлой шутливостью, а губы изогнулись в легкой ухмылке.
– Я просто очень любопытная, – пожимаю плечами.
– Ну, смотри, в его игре нет "стоп" слова, – скрестил руки на груди и облокотился на спинку стула.
– Я обращусь к тебе как только это станет невыносимо, – отзеркаливаю его действия.
Ромашковый чай, на удивление, хорошо справляется со своей работой.
– Я готов взять на себя эту ответственность, – его взгляд направлен на меня, словно пытается проникнуть в мои мысли. И в этот раз я совсем не против. Не хочу говорить.
– Я не стану тебя мучать, – он слегка пожал плечами и поднял ладони ладони вверх, – Ты можешь не рассказывать мне что сегодня произошло.
Мои брови мгновенно подскочили вверх, глаза раскрылись шире, словно увидела самое настоящее чудо. Уголки губ едва заметно приподнялись, создавая изумленную улыбку.
Кто стоит передо мной? Это не может быть Гарри Стайлс. Его будто подменили.
– Только если ты обещаешь, что это позволит тебе уснуть этой ночью, – хрипло проговаривает он.
Боюсь, что хорошее отношение ко мне всего лишь часть игры, и я должна участвовать в ней, чтобы его не потерять. Я стараюсь уловить каждый мельчайший намек, каждое изменение его выражения лица или тон голоса. Мои эмоции колеблются между расслабленностью и тревогой, ведь я осознаю, что эта идиллия хрупкая. Словно фарфоровая посуда. Всё что мне остаётся – подыграть.
– Обещаю, – лгу я, – После этого крепкого напитка я буду спать как младенец.
***
Мои мысли до сих пор кружатся в вихре эмоций. Я начала ощущать некий род сочувствия к тому, кто столько разрушил в моей жизни. Перед глазами встают его жесткие слова и безразличное отношение, но среди этой злобной палитры появляются отголоски чего-то более глубокого. Возможно, это его собственные демоны, которые заставили его так действовать. Я ощущаю, как борьба между злобой и сочувствием разрывает меня изнутри, и эти мысли не дают мне уснуть. В этот момент я понимаю, что прощение может быть не столько для него, сколько для меня самой – чтобы отпустить этот груз негативных эмоций и начать исцелять свои раны. Но это невозможно когда я здесь.
Сидя в тишине, я размышляю о жизни и её несправедливости. Мои мысли кружатся вокруг того, как некоторым людям выпадает столько боли и трудностей, словно жизнь преднамеренно подбрасывает им испытания. Это как будто жестокая игра, где некоторые получают карточку "несправедливости" на каждом шагу. Моя душа сжимается, когда я представляю его борьбу, и я ощущаю негодование перед этой несправедливой долей.
Мне нужен воздух.
У Панорамных окон есть один недостаток – их нельзя открыть. Они стоят здесь, как непроницаемые барьеры, лишив меня возможности почувствовать влажное прикосновение ветра к моей коже и запах свежести, впитывающийся в каждую клеточку моих легких. Чтобы в полной мере насладиться свежим воздухом, мне приходится выйти из комнаты.
Благо, на этом этаже есть прекрасный балкончик. Шагаю на холодный ламинат и жадно делаю глубокий вдох, опуская в мир свои мысли, словно они могут существовать в этом мире где-то кроме моей головы.
Взгляд уходит вдаль, словно пытаясь понять, как мир может быть таким неснисходительным. Я ощущаю тяжесть этой несправедливости, как груз на плечах, который нельзя просто так бросить. Задаюсь вопросом, почему судьба так беспощадно раздаёт свои карты, и почему эти несправедливости могут быть столь глубоко вживлены в путь некоторых людей. Это чувство бессилия и гнева перемешивается в моей душе, и я осознаю, насколько жизнь может быть жестока со всеми, кто находится под её неумолимым влиянием.
Мои мысли блуждают в лабиринте моральных дилемм. Я смотрю на этот мир через призму жестокой судьбы, которая касается каждого из нас. И, казалось бы, можно было бы понять, почему кто-то становится холодным и жестоким, если жизнь наносит ему удар за ударом. Но в этом оправдание? Я ощущаю, как борьба между сочувствием и осуждением раздирает меня. Понимание того, что человеку было дано несправедливое бремя, вызывает во мне сострадание, но это лишь отголосок сложного вопроса – насколько правомерно использовать свою боль в качестве оправдания жестокости.
– Ты не сдержала обещание, – его голос прерывает тишину, напугав меня до чертиков.
Голос словно молния в темных небесах. Так внезапно, как взрыв, этот голос перерезал мои размышления, и невидимые руки страха прижали мою грудь. Секунды растянулись, как вечность, в то время как мои глаза искали его фигуру в темноте. Этот неожиданный голос наполнил мои мысли тревогой, словно ночной кошмар, который я не могла отогнать.
– Ты меня напугал, – моё сердце отчаянно пытается выбраться из груди. Я была слишком увлечена мыслями.
– Я не хотел, – он подходит ближе и я наконец могу разглядеть его высокую фигуру.
Под покровом ночи, в мягком свете луны, я обнаружила себя, углубившись в разглядывание лица Гарри Стайлса. Тени играли на его чертах, словно скрытые стороны его души отражались в контурах его лица. Взгляд скользил по его бровям, которые казались поднятыми на веки размышления, а затем ушел к его глазам – глубоким, словно они хранили в себе тайны вселенной.
– Три часа ночи, я стою одна в полной темноте и тишине. Ты ожидал чего-то другого? – мои брови приподнимаются и я смело смотрю в его глаза. Но тут же об этом жалею, ведь света луны достаточно, чтобы в них было больно смотреть.
– Я в порядке, – отворачиваюсь от него, возвращая взгляд на луну, – Мне нужно было подышать воздухом. В комнате стало слишком душно
– Заставить Эрлинга всё рассказать было намного проще, чем тебя, – встаёт возле меня, локтями опираясь на стеклянные перила.
Мы смотрим в разные стороны. Он предпочитает темноту.
– Хорошо, – с моих плеч свалился один маленький камушек, – Я бы не смогла.
– Тебе не стоит об этом много думать, – прочищает горло, – Это сложно забыть. Я понимаю. Но ты попробуй.
– Почему он мне это рассказал?
– Не знаю, – пожимает плечами, – У этого явно были причины. Но одно я могу сказать точно – в ближайшее время ему не стоит попадаться мне на глаза.
– Не завидую ему.
– Почему ты плакала? – после несколько минут тишины произносит он.
– Мне стало жаль человека, которому пришлось это пережить, – честно признаюсь я.
– Не стоит. Его больше нет, – говорит так, будто его слова легки как пёрышко, но до меня долетают камни, – Он погиб вместе с теми кого любил.
Это словно удар ранящий до глубины души. Глубоко внутри, что-то ещё надеялась на то, что в нем остался хотя бы маленький след того Гарри. Парень который любил и был любим. Парень, которым так восхищался Эрлинг. Но он стер его из своего сознания. Для того, чтобы жить, ему пришлось убить всё, что делало его слабым перед испытаниями которые преподносит жизнь.
Воображение охватило меня силой, когда я попыталась представить, как он почувствовал каждый удар. Утрата карьеры казалась как удар молота по его надеждам и амбициям, разбивая их на крошки, оставляя только разочарование и пустоту.
История его предательства отцом перекликалась с болезненными аккордами в моем сердце. Какой ад он пережил, обнаружив, что человек, на которого он полагался, обернул его спиной. Воспоминания о его девушки, матери и сестры только усугубили боль. Как он мог перенести потерю таких близких душ? Как он мог справиться с этой пустотой?
– Мне жаль, – это всё, что я могу сейчас произнести.
– Разве я похож на человека, которому нужна жалость? – поворачивает голову в мою сторону, его губы искривились в насмешливой усмешке.
Смотрю на него, и мне хочется только одного – обнять его. Как он сделал тогда.
И я обнимаю.
Возможно, я просто хочу скрыть свои эмоции от него.
– Нет, – отрицательно качаю головой, – Тебе я сочувствую, Гарри, – я поджала нижнюю губу между зубами, затаив дыхание, – Мне даже представить тяжело эту невыносимую боль. А тебе пришлось её пережить.
Когда я обняла его, я почувствовала, как он сначала напрягся, удивленный неожиданным жестом. Его тело стало неподвижным, словно он не знал, как действовать дальше. В его объятиях я ощутила краткий момент растерянности, как будто он был ошеломлен тем, что кто-то может проявить такую искреннюю заботу в его трудный час.
Я почувствовала, как его дыхание сначала замерло, а затем стало глубоким и равномерным, когда он начал осознавать, что я действительно это сделала. В этот момент его напряжение постепенно уступило место облегчению.
Его удивление было почти ощутимо, как легкое дрожание в его теле, когда он начал обнимать меня в ответ. Я чувствовала, как его руки сначала нерешительно легли на мои плечи, а затем с каждым мгновением становились все более уверенными и теплыми. Это чувство удивления, и одновременно признательности, пробивалось сквозь его привычную броню.
– В этой боли есть и сила. Она, как лавина, сметает всё на пути, оставляя за собой пожары и вечную засуху, – он делает паузу, – Но пожары тлеют. Да и засуха не препятствует жизни. Ничего не встаёт на свои места, ведь их больше нет. Но ты строишь новые, ты находишь нового себя, которому не страшны никакие бедствия, ведь боли больше не существует.
Тепло его дыхания ощущается на коже, как лёгкий, но прочный щит. Звуки, которые он издает, заставляют почувствовать не просто слова, а их вес, их плоть и кровь. Они создают некий пузырь вокруг нас, который изолирует от всего остального мира, от всей боли и страха, которые они несут.
Но ведь это он. Он страх и боль.
– Жизнь и есть боль, – предательская слеза, как капля расплавленного стекла, неспешно скатывается по моей щеке.
Уровень моей эмпатии достаточно высок, но обычно, разум довольно быстро возвращает меня обратно. Иначе, можно сойти с ума, утопая в чужом несчастье и переживаниях.
Но в этот раз, его история будто разбудила что-то в глубине моей души. Словно смешалось всё, о чем я когда-либо горевала. Я просто не могу взять себя в руки, не могу вразумить себя.
Чувствую его тепло и биение сердца, словно оно переплеталось с моим. Все вокруг затихло, и оставались только мы – две души, потерявшиеся в свете луны.
Сзади меня пропасть, впереди – он. Мне не выбраться, даже если бы я этого хотела. Но не хочу.
Я помню кто он, помню почему я здесь. Помню на что способен и всё, что было до этого момента. Но я позволяю себе не думать об этом. Я ощущала, как его присутствие начинает исцелять меня отнюдь не магическим способом, а каким-то глубоким пониманием моей души. Завтра я обещаю себе об этом забыть, но сейчас, мне нужен тот, кто сможем меня понять. Даже если это Гарри Стайлс.
И вот я стою, прижатая к его груди и тихонько всхлипываю пытаясь успокоиться.
– Я не знаю, что ты чувствуешь, ведь природа обделила меня высоким уровнем эмпатии, – нежно поглаживает мои волосы, – Но я буду с тобой, пока тебе не станет лучше. Если слёзы облегчают твоё состояние, плачь. Если для того, чтобы тебе стало легче, мне нужно всю ночь говорить о том, что это больше не болит, я буду.
– Обещай мне, что перестанешь винить себя за их смерть, –упираюсь руками об его грудь, немного отдаляясь. Мне нужно посмотреть на него.
Стоит спиной к луне, поэтому мне трудно распознать хоть что-то на его лице. Остаётся лишь чувствовать. Его тяжелое дыхание и руки, которые осилили хватку вокруг моей талии.
– Не могу, – блики в его глазах исчезают и я понимаю, что он закрыл глаза, – Я никогда не смогу простить свою слабость.
– Слабость? – он к себе слишком жесток, – Горевание это не слабость.
– Эмоциональная уязвимость это слабость, – освобождает меня из своих объятий, – Пойдём, я посижу с тобой пока ты уснёшь.
– Не стоит, я в порядке.
– Тебе нужно выспаться, – игнорирует мои слова, уверенно направляясь в сторону моей комнаты, – У тебя пара в восемь утра. Или ты собираешься прогулять?, – он включает свет и я вижу ухмылку на его лице.
– Нет, – он усмехнулся, мол, ничего другого он не ожидал, – Я просто не хочу потом отрабатывать, – моё оправдание никак не влияет на него.
– Самая примерная студентка в университете, – он вальяжно садится на кресло возле кровати.
Решаю ничего не отвечать на его колкость. Мне нужно как можно быстрее уснуть, а ему уйти.
Снимаю кардиган, оставаясь в своей розовой пижаме с бабочками. Мне её папа подарил, когда мне было пятнадцать. Моё тело будто не менялось с того времени. В каждой складке, в каждом потертом уголке, она нежно хранит моменты воспоминания, когда папа с улыбкой протянул мне этот подарок, отмечая, что она была сделана именно для меня. Она давно не такая яркая как тогда, и бабочки еле заметны. Я не могу решиться её выкинуть, но обещала себе, что сделаю это как только черная окантовка окончательно сотрется. Могу сказать, что это произойдёт очень скоро.
Это именно та пижама, которую никто не должен видеть кроме меня. Я случайно взяла её, когда в спешке собирала чемодан. Но не пожалела, ведь в ней так тепло и уютно. Именно то, что нужно в этом доме.
Но время не щадит никого, поэтому я быстро забираюсь под одеяло, чтобы он её не увидел. Гарри не тот человек, который воздержаться от комментария. А я не хочу, чтобы над ней кто-то смеялся. Это разобьет мне сердце.
Что угодно сегодня может разбить мне сердце.
– С чего ты вообще решил, что с тобой, мне будет легче уснуть?
– Потому что этой ночью твой враг не я, а собственные мысли.
– Ты почитаешь мне сказку? – ложусь обратно устраиваясь поудобней. Я всегда проигрываю.
– Нет, но я займу твои мысли чем-то другим, – поникший голос выдаёт его усталость, – Отражение веков: Анализ Романа Квентина Дорварда в контексте Современных Реалий.
– Ты будто готовился к этой ночи всю жизнь, – пытаюсь разглядеть в его руках телефон, но его нет.
– Это была тема нашего проекта по литературе в двенадцатом классе, – объясняет он.
– Самый примерный ученик в школе, – мне достаточно вовремя вспоминаются его слова.
– Этот проект был очень важен для той с кем я его делал, – мне кажется он улыбается, но здесь слишком темно, чтобы я была уверена в этом, – Я был худшим учеником, но её подвести не мог.
– Надеюсь он достаточно неинтересен, чтобы я могла уснуть под это, – наконец нахожу удобную позу для сна.
– Это достаточно неинтересно, чтобы уснул и я тоже, – вытягивает ноги и скрещивает руки не груди, – Несмотря на это неудобное кресло.
– Ты уж постарайся не засыпать, – мои слова вызывает у него смешок.
– Почему ты его запомнил, раз он настолько неинтересный?
– У меня ассоциативная память, – его голос становится тише, – Этот проект был сделан с человеком, которого я любил больше чего-либо другого. Всё, что связано с ней я буду помнить всегда.
Мое сердце сжалось, словно невидимая рука крепко сжимает его. В груди зажалась непонятная боль, словно кто-то воткнул в нее крепкий шип. Он её любил. Сильно.
Не могу объяснить свою реакцию на его слова. Возможно, это осознание того, что Гарри способен любить. Я почувствовала необъяснимую тяжесть. Может быть из-за понимания, что никто и никогда не скажет так обо мне. Меня никогда так не любили. Должно быть, Ева была потрясающей девушкой.
– Спокойной ночи, Гарри, – закрываю глаза, концентрируя все свои силы, чтобы как можно быстрее уснуть.
Я бы хотела, чтобы он рассказал мне о ней побольше. Чтобы поделился со мной счастливыми моментами. Мне было бы интересно узнать о его маме и сестре. О тех, про которых с восхищением говорил Эрлинг. Я бы хотела услышать о том как он с восхищением рассказывает о своей страсти к футболу.
Но мои расспросы будут абсолютно неуместными. Мой интерес ничем не оправдан. Я не должна забывать, что я здесь делаю.
– Роман рассматривает социальные различия и конфликты между разными слоями общества. Эта тема остается актуальной и в современных обществах, где неравенство, борьба за власть и социальную справедливость являются актуальными вопросами. Квентин Дорвард, сталкивается с социальными различиями и противоречиями, когда его чувства к девушке из другого социального слоя оказываются под угрозой, – ещё никогда его голос не казался таким умиротворенным и идеальным для того, чтобы заснуть.
Он рассказывал о том, что роман поднимает вопросы истоков и наследия, связывая их с судьбой персонажей. Тема наследия и значимости прошлого может быть сопоставлена с современными дискуссиями о культурном наследии, национальной идентичности и сохранении исторических ценностей.
Было что-то про конфликт веры и власти,
про ценности и личную этику и смешение истории и вымысла.
Его слова переплетались с сюжетами моих начинающихся снов, но я точно помню фразу : "Сильные чувства могут оказать влияние на решения героев в исторических событиях. Это то, что не изменится никогда. Под этим я лично подписываюсь.".
– Спокойной ночи, бабочка.
И там точно было что-то про бабочек и карму. Но это было на границе моего ясного сознания и провалом в сон. Я была не в силах что-то запомнить.