Нелюбимая

Добавочная история «Акварели».

3 месяца спустя.

      Конечно же, ему никуда не хотелось уезжать: мысль о том, чтобы покинуть хотя бы на три дня Янлин, казалась Ханю мучительной и болезненной. Но работа оставалась работой и требовала его присутствия на важных переговорах в Южной Корее, и соответственно ― трёхдневного отсутствия дома. Раньше такая командировка не вызвала бы у него никаких сожалений и диссонансов, раньше, но не теперь. Если бы кто-то сказал ему, что он когда-нибудь будет жить так, как жил сейчас ― он ни за что на свете бы не поверил. Он не поверил бы, что когда-нибудь будет просыпаться по утрам с единственной мыслью и желанием ― увидеть Янлин; не поверил бы, что каждый божий день будет просто счастливым, что будет любить. Хань понимал, что иногда он ведёт себя слишком преувеличенно, но ничего с собой поделать не мог, ведь контролировать упавшие как снег на голову чувства и эмоции, которые много-много лет копились внутри, было нереально. Будто бы кто-то спустил все внутренние шлюзы, и потоки его чувства хлынули наружу, затопляя всё вокруг.

      ― Ладно, я поехал, ― Хань махнул рукой на прощание Лин, которая стояла в дверях, сонная и прекрасная, и зябко куталась в плед: ранний час только наступающего марта был, мягко говоря, прохладен.

      ― Удачного перелёта и успешных переговоров, ― девушка улыбнулась, наблюдая за тем, как мужчина колеблется, прежде чем бросить небольшую спортивного вида сумку на землю и, пробормотав «а к чёрту!», подбежать к ней и увлечь в поцелуй. Янлин, привстав на цыпочки, накинула плед Ханю на плечи, обнимая, и чмокнула его в нос со словами «Я буду скучать». Дождавшись, пока Лу что-то невнятно пробормочет ей в волосы, она улыбнулась: ― Иди, самолёт ждать не будет.

      Проводив взглядом машину Ханя, Янлин вернулась в дом; спать ей больше не хотелось, несмотря на ранний час, поэтому она решила посидеть где-нибудь с книгой, дожидаясь пробуждения всего дома. Поднявшись наверх за книгой, она устроилась в столовой, за огромным, любимым ею, дубовым столом; чашка ароматного чая дымилась рядом, впрочем, к ней девушка даже не притронулась. Как, собственно, и к книге: Лин, сама того не осознавая, в очередной раз задумалась настолько, что перестала обращать внимание на всё вокруг. Она снова думала о том, как всё изменилось в её жизни. Она была, без сомнений, счастлива. Янлин любила и была любима ― это чувствовалось в каждом взгляде, в каждом слове, в каждом движении Ханя, и Лин почти привыкла к этому. Могла ли она предположить, что за полгода мужчина так поменяется?..
Она словно попала в сказку, именно в ту сказку, о которой она всегда мечтала: с принцем, с большим и уютным домом, с настоящей любовью, которая укрывала словно тёплый плед, согревала и дарила осознание того, что в каждую минуту жизни ты бесконечно счастлив. Лин долго не могла привыкнуть к коротким, но нежным приветственным поцелуям, к крепким объятиям Ханя, которые, казалось, слишком многое значат, к тому самому предрассветному «Хань» из своих собственных уст ― к слишком многому нужно было привыкнуть, и Янлин должна была себе признаться, что неплохо с этим справляется.
Они были похожи на двух влюблённых подростков, и если Янлин ещё не далеко уходила от той поры, когда её запросто можно было назвать подростком, то Хань чувствовал и понимал всю глупость своего поведения, но в тайне был очень счастлив. А ещё ему было интересно быть новым и смотреть на всё с новой точки зрения, открывая для себя неизведанные аспекты жизни и самого себя. Как же плохо он себя знал.

      Задумавшись, девушка не заметила, как пролетело достаточно много времени. В половине седьмого утра в столовой, полностью готовая к началу рабочего дня, появилась миссис Чжанг. Она тепло улыбнулась Янлин и спросила, почему та в столь раннее время уже не спит. Лин напомнила об отъезде Ханя, и женщина понимающе закивала, снова улыбаясь девушке. Если кто-то и был рад за этих двоих больше, чем они сами, то это ― верная дому Лу миссис Чжанг. Давно воспринимая Ханя и Янлин как собственных сына и дочь, она, как и любая другая мать, была счастлива, когда были счастливы они. Заварив себе зелёного чая, миссис Чжанг села напротив Лин и, будто что-то вспомнив, несильно стукнула себя по лбу.

      ― Давно хотела тебе сказать, Янлин, да всё забываю: ты же, кажется, хотела посмотреть на старые фотографии мистера Ханя? ― Лин кивнула, припоминая, что однажды обмолвилась об этом в разговоре с женщиной. ― Я вспомнила, где видела старые альбомы. Они на чердаке, если хочешь, мы можем подняться туда.

      ― Если, конечно, не сложно, миссис Чжанг, ― Янлин улыбнулась, предвкушая, и отложила книгу.

      ― Это что, правда Хань? ― девушка засмеялась, когда увидела на одной из первых фотографий в альбоме щекастого карапуза, который задорно улыбался беззубым ртом. Миссис Чжанг подтвердила это, так же тихо посмеиваясь. В коробке было ещё много старых вещей Лу: несколько фотоальбомов, школьный дневник из выпускного класса, потрёпанные тетрадки с конспектами на английском языке из университета, пара открыток от родителей и пачка листов, чуть пожелтевших, с акварельными, немного выцветшими рисунками. Рисунки были похожи на те картины, которые висели в её комнате, поэтому Янлин непонимающе посмотрела на миссис Чжанг: ― Это тоже Хань рисовал?

      ― Да, он раньше довольно много времени проводил за красками. По нему, конечно, не скажешь, но он отменный художник, правда, отрицает это, ― с нотками ностальгической грусти во взгляде, но с улыбкой смотрела женщина на акварельные рисунки. ― После смерти Вэй он не брал в руки кисточки.

      Янлин весь вечер просидела в своей комнате над пожелтевшими листками, пока Вики с усердным пыхтением пыталась повторить художества своего папы. Девочка трудолюбиво водила кисточкой по бумаге, выводя на ней замысловатые пятна и линии, которые в её понимании были похожи на Лорда, на их кота Грэга и даже на маму. Лин же смотрела на чувственные рисунки Ханя, как и в первый раз, когда она увидела картины у себя в комнате, отмечая, что они нарисованы так, словно художник растворялся где-то между слоями краски. Почему он никогда не говорил ей, что рисует? Почему не показывал своих умений? Почему скрывал то, что те картины, которыми она много раз при нём восхищалась, нарисованы его рукой? Значит ли это, что у Ханя ещё было, что от неё скрывать? И почему ей немного неприятно от этого?

***

      Хань вернулся поздно вечером, когда в доме уже не осталось прислуги, а Вики уже спала, и только взволнованная его поздним возвращением Янлин дожидалась в гостиной. Устало опустившись рядом с ней на диван, Хань, под монотонный говор тихо работающего телевизора, обнял девушку и принялся рассказывать, как в Корее красиво, как долго им пришлось просидеть в зале для конференций, чтобы сойтись в условиях договора, и как сильно он успел соскучиться. Янлин, глаза у которой уже закрывались из-за бессонных ночей, которые она провела за не совсем приятными размышлениями, слушала внимательно и изредка улыбалась шутливым словам мужа.

      ― А мне миссис Чжанг показала твои детские фотографии, ― стараясь не выглядеть слишком напряжённой, Лин постаралась сделать вид как можно более непринуждённый и весёлый. «Кошмар какой!», ― засмеялся Хань, но осёкся, когда всё же углядел на дне глаз девушки какое-то беспокойство. ― И ещё она показала твои рисунки.

      ― Миссис Чжанг совсем не умеет хранить секреты, ― тихо ответил Лу, всеми силами пытаясь удержать себя от волнительной дрожи в голосе.

      ― Почему ты никогда не говорил, что те картины, которые мне так нравятся, нарисовал ты? Почему ты больше не рисуешь? ― Янлин говорила тихо, опустив взгляд, так что Ханю приходилось прислушиваться к её голосу. Вот только совершенно понятную обиду в её тоне он услышал очень явно: они же обещали друг другу ничего не скрывать, а он скрыл так много.

      ― Это слишком сильно напоминает мне о Вэйинь, ― Хань почти не запнулся на этом ненавистном имени, но всё же запнулся, и Лин уловила эту запинку. ― Я не могу вспоминать о ней.

      ― Почему ты до сих пор не отпустишь её? ― Янлин опустила взгляд на свои пальцы. ― Что до сих пор держит её в твоём сознании? Боль утраты? Ненависть? Любовь?

      Хань не смог ответить. Он не признавался в этом даже себе.

      Ханя уже давно не мучили кошмары с участием его первой жены. Это была его самая большая, очевидная слабость, избавиться от которой он, как не старался, не мог на протяжении вот уже трёх с лишним лет. Вэйинь приходила к нему в сны, когда кто-то сильно бередил воспоминания о ней, которые Лу мечтал забыть, утопить, заколотить, как разбитое окно в старом доме, никому не нужное и не приносящее пользы. Вэй представала перед расшатанным сознанием Ханя такой, какой она была при жизни: дерзкая, стервозная улыбка на вечно розовых губах, холодный живой взгляд медовых глаз и хрипловатый тягучий голос. Она шептала, что заберёт у Лу всё самое дорогое и любимое; и тем ему становилось страшнее, чем правдоподобнее и реальнее была девушка. Хань немел от страха, покрывался липким холодом пота и терял сон минимум на неделю. Потом он забывался работой и (почти) не вздрагивал от любого шороха в своей собственной спальне.
Это была его персональная фобия, от которой Хань сходил с ума по временам. Он жил с этим три долгих года, и никто не знал о его слабости. Конечно, догадывался Сюмин, который неоднократно был свидетелем его приступов, когда Лу просил стакан воды и напряжённо расслаблял галстук; догадывалась миссис Чжанг, ведь это она заваривала ему успокаивающий нервы травяной чай; а теперь догадывалась и Янлин, пусть и немного по-другому.

      «Я заберу у тебя всё, что ты любишь и что тебе дорого».

      Тяжёлое сердцебиение не способны усмирить ни глубокие вдохи, ни стакан воды, ни даже глоток морозного ночного воздуха, который тут же пробрал Ханя холодом прямо до костей. Впервые за долгое время ему снова приснился кошмар. Последний раз вздохнув холодного воздуха, Хань закрыл окно, прижимаясь лбом к холодному стеклу. Мысли путались, а где-то на кончиках пальцев до сих пор чувствовались электрические покалывания страха. Часы, на которые падала полоска лунного света, показывали лишь немного за полночь, что означало, что Лу, утомлённый перелётом, уснул сразу же, как только его голова коснулась подушки, а спустя всего лишь полчаса сна он проснулся в холодном поту. Его тело ломило от усталости, но Хань знал, что не сможет уснуть, пока под боком не окажется чьё-нибудь живое тепло.

      Ноги сами привели его к комнате Янлин. Какова вероятность того, что она ещё не спит? Они разошлись по спальням всего каких-то тридцать минут назад, может, она ещё не уснула? Женщины же всегда долго приготовляются ко сну? Хань робко постучал в дверь девушки, но не услышал ответа. «Спит», ― заключил он и развернулся, чтобы уйти, как дверь с тихим скрипом приоткрылась. На лице Янлин не было и следа сна. «Впустишь?», ― неуверенно улыбнулся мужчина, чувствуя себя последним идиотом, думая, что девушка сейчас извинится и закроет дверь. Но Лин открыла дверь шире, пропуская Ханя внутрь.

      ― Я не мог уснуть, ― объяснил Лу свой неожиданный визит, подходя к окну, из которого открывался чудесный вид на пробуждающийся от зимней спячки сад в лунном свете: он никогда не думал, что это так красиво. ― Я думал над твоими словами. Я хочу, чтобы ты знала всё, и хочу, наконец, попробовать избавиться от воспоминаний о Вэй, ― Хань коротко вздрогнул, когда его талию обвили тонкие руки Янлин.

      ― У тебя всё получится, ― прошептала девушка, и Лу почувствовал её тёплое дыхание сквозь тонкую ткань футболки. Хань перевёл взгляд с тонких пальцев у себя на животе снова на пейзаж за окном. Он старался собраться с духом.

      ― Вэйинь умерла при родах Вики. Неподходящая фигура, плохая наследственность, разгульный образ жизни ― я не знаю, какова была причина сложных родов, но сердце не выдержало. Доктор сказал, что ещё немного, и Вики могла бы погибнуть тоже. А я любил её всем сердцем уже тогда, даже просто как образ, идею, как своего ребёнка. Я даже не думал о том, что она может оказаться не моей дочкой. Вэй хоть и была дрянью, но осторожной дрянью. Да и у Вики такие же глаза, как у меня, как оказалось потом. Но дело не в этом, ― Хань замолк, пытаясь справиться с обуревавшими эмоциями; он дышал, тяжело и прерывисто, а Янлин слегка гладила его ладонью по груди, улавливая ритм его сердца и дыхания, перенимая на себя. Каждое слово мужчины давалось ему тяжело, и болью отдавалось в сознании Лин. ― Вэйинь чуть не забрала у меня Вики. Вики, которую я уже любил всем сердцем, всей душой, мою Вики. Я очень испугался тогда, когда узнал об этом. Я боялся настолько, что не отходил от кроватки малышки, и, только видя её умиротворённое спящее личико, успокаивался. Через несколько дней после похорон Вэй, она начала мне сниться. Реальная, как будто живая. Она всё время грозится забрать у меня всё, что мне дорого, что я люблю. Она грозится забрать за собой Вики. Обещает закончить то, что не довела до конца, ― Хань запрокинул голову назад, стараясь удержать слёзы. Откровения всегда давались ему тяжело.

      ― Не бойся, теперь у тебя есть я, а вместе мы ни за что не отдадим Вики, ― по-детски наивно произнесла Янлин, но почему именно от этих слов стало проще.

      Он остался на ночь у неё в комнате. Она прижималась к нему, как совсем маленький ребёнок льнёт к родителю, как, бывало, Вики льнула к нему, когда ей не спалось. Присутствие Янлин позволило Ханю заснуть.

      На утро Ханя в её комнате не было: стрелки часов показывали лишь без нескольких минут шесть утра, когда Янлин, отчего-то, проснулась. Он ушёл ещё раньше. Что-то с обидой кольнуло в груди. Девушке нужно было о многом подумать, поэтому она поднялась со своей кровати, собираясь прогуляться с Лордом к фонтану. Забрав волосы в небрежный хвост и надев на себя привычные для прогулок по саду майку и клетчатую рубашку, Лин, стараясь не шуметь, вышла в коридор и мягко прикрыла за собой дверь. Девушка хотела спуститься вниз, но увидела, что дверь в комнату Ханя немного приоткрыта, и в небольшую щёлку просачивается полоска солнечного света, создавая на противоположной стене причудливые тени и блики. Это было совсем не её дело, она не должна была, по её собственному мнению, проявлять такого любопытства, но именно любопытство оказалось сильнее, и Янлин-таки заглянула внутрь.

      Хань был в той же тонкой светлой футболке, что и ночью, а волосы были взъерошены на затылке, что говорило о том, что он совсем недавно покинул кровать, а значит и комнату Лин. Девушка улыбнулась этому своего выводу, и тут же поражённо замерла, когда поняла, что Хань... рисует. Он водил кистью по большому листу бумаги, пытаясь изобразить в акварели восход солнца за окном. Янлин долго наблюдала за этим завораживающим зрелищем, пока её не выдал громко мяукнувший в знак приветствия Грэг. Хань вздрогнул и обернулся, Лин взяла на руки пушистого кота.

      ― Ты куда-то собралась так рано? ― Хань отложил кисть и акварели и полностью развернулся к девушке, в удивлении нахмурив брови.

      ― Я проснулась минут пятнадцать тому назад, и мне показалось, что я больше не усну, поэтому решила немного прогуляться, чтобы согнать остатки сна, ― рассказала Янлин, с тайным восторгом наблюдая за растрёпанным, как воробей, Ханем с голубой полоской краски на щеке.

      ― Я, должно быть, разбудил тебя, когда уходил, ― виновато улыбнулся Лу, но Янлин отрицательно покачала головой, чувствуя, как внутри разливается облегчение. ― Просто я открыл глаза со стойким желанием попробовать... снова попробовать что-нибудь нарисовать.

      ― И как оно? ― с улыбкой поинтересовалась девушка, заглядывая через плечо Ханю.

      ― Пока ещё не понял, ― признался мужчина, и Янлин рассмеялась. «Не буду тогда мешать», ― сказала она, отпуская блаженно мурлыкающего кота на пол, но была остановлена Ханем: ― Нет, останься здесь, пожалуйста.

      Янлин удивлённо остановилась, а потом села рядом с Лу, который возобновил рисование. Девушка увлечённо следила за процессом, а Хань не мог не бросать на неё взглядов: пряди волос, выпавшие из хвоста, подсвечивались золотом лучей всходящего солнца, тонкая белая шея совсем не скрывалась за воротничком рубашки, а гранатовая капля завораживающе поблёскивала и переливалась кроваво-огненными сполохами между её ключиц. Лин была запредельно близко. С её присутствием работа пошла быстрее: голубые громады неба с белыми пористыми облаками за окном вырисовывались быстрее, золотые потоки света были намного реалистичнее, а белые занавески получались воздушнее и кружевнее.

      ― Ты запачкался, ― нежно улыбнулась Янлин, проводя пальцами по щеке мужчины, и он не удержался, поймав её за руку и ласково прикасаясь губами к запястью, к голубым нитям вен под чувствительной кожей.

      Сознание и мышление вдруг перестали существовать вовсе: всё осталось на уровне ощущений, на уровне чувств. Каждый миллиметр кожи Янлин ощущался так явственно, так запредельно чётко, что Ханю казалось, что он сошёл с ума. Её запах, неуловимый, скользящий, манящий, её влажное дыхание, опаляющее приоткрытые губы, её кожа, дурманящая своей бархатностью ― всё это было доступно ему, только ему, и почему именно это собственническое чувство, эти эгоистичные мысли о том, что всё это будет принадлежать ему, будет принадлежать впервые ― всё это сводило с ума, до крышесносного стука в груди и мелодичного шума в ушах.

      Хань исследовал её тело, завоёвывал каждую его маленькую частичку для себя, а Янлин сдавалась без боя. Она была смущена, но Лу прекрасно видел, как ей нравится каждое его движение, каждое прикосновение, как она с предвкушением наблюдает за ним, как отвечает ему. Он видел, как покрывается мурашками её белая кожа, когда он проводит кончиком носа по линии её острого женственного плеча, отодвигая ткань рубашки и целуя каждый миллиметр. Он чувствовал, как её сердце начинает биться быстрее, когда он опускается с поцелуями к более интимным местам, например, к ложбинке между грудей. Он действительно наслаждался её невинностью, видя, как она старается сдержать вздохи удовольствия.
Лу не напирал и не торопил события. Он лишь медленно расстёгивал пуговицы клетчатой рубашки Лин, неторопливо стаскивал с неё белую майку, позволяя её телу сантиметр за сантиметром привыкнуть к прохладному воздуху, терпеливо дожидался, пока девушка осмелится снять футболку и с него тоже, чтобы не спеша, сдерживая все свои порывы, прижать её к своей груди, избавить её волосы от ненужного бремени в виде ленты, позволяя им рассыпаться по его собственным рукам. А выступающие позвонки и невероятные изгибы её спины под ладонями и вовсе лишали рассудка.
Конечно, он не ждал активных действий от Янлин, думая, что вся инициатива будет в его руках, что он сможет контролировать ситуацию, поэтому, когда она совсем неуверенно, но как будто с какой-то тайной решимостью, прикоснулась горячими влажными губами к его шее, Хань потерял всю свою сдержанность, чувствуя, как внутри происходит какое-то замыкание. До искр, до затмения. Подхватив Янлин на руки, он, роняя мольберт и краски, пачкаясь в невысохшей акварели, всё ещё не ориентируясь в пространстве и во времени, стал продвигаться к кровати. Он осторожно опустил девушку на кровать, сминая под ней идеально застеленные до этого простыни. Тело Янлин было до криминального прекрасно. И Хань терял голову с каждой секундой рассветной нежности.
Его пальцы оставляли на её идеальной коже едва заметные следы акварельных красок, словно девушка была холстом, а он рисовал на ней историю, картину своих собственных чувств, желаний, тайных мыслей. Когда Хань прикасался к этим размытым приглушённым мазкам губами, он чувствовал чуть медовый привкус.

      ― А вдруг проснётся Вики? ― совсем не вовремя спросила Лин, всё же не в силах даже на секунду прекратить покрывать лицо Лу поцелуями.

      ― У нас с ней связь. Она знает, когда лучше спать подольше, ― улыбнулся Хань, не в состоянии оторвать взгляда от очаровательной женской фигуры в лучах восходящего солнца.