глава 12-острые слова.
После занятий мы с подругами направились в сторону дома. Недавно мы с мамой и Исмаилом приняли непростое решение – переехать. Старое жилье было слишком наполнено воспоминаниями об отце, и это давило. Теперь у нас просторная трехкомнатная квартира, залитая солнечным светом, на седьмом этаже. Самое приятное – мои новые соседки, Зейнаб и Фатима, живут прямо напротив! Зейнаб на восьмом, а Фатима на шестом.
-А давайте купим мороженое! – предложила Зейнаб, сияя от предвкушения, и указала на яркий прилавок. Мы с Фатимой рассмеялись и дружно кивнули, предвкушая сладкое удовольствие.
-Здравствуйте, нам, пожалуйста, три клубничных!– попросила Фатима, обращаясь к продавцу.
В этот момент я заметила Эдварда и Аделину, направляющихся к тому же прилавку. Неужели и им захотелось мороженого?
Аллах, Аллах!Неужели им места мало?– пронеслось у меня в голове.
-Мне кажется, они нас преследуют! Может, это призрак Эдварда?– шепнула Фатима, и мы не смогли сдержать смех.
Эдвард выглядел как обычно: черная оверсайз толстовка, черные джинсы, немного растрепанные волосы.
Счастливые козлины!
— Привет! — раздался слишком приторный голосок, от которого я чуть не блеванула.
— Пока, — съязвила я, смотря на Аделину и Эдварда.
— Хай! — крикнула Фатима, направляясь к нам с тремя морожеными, отдав одно мне, второе Фатиме, а третье оставив себе. Она взглянула на парочку твикс.
— Гуляете? — спросила невинным голоском Аделина, а я внутренне уже умерла от её голоса.
— Нет, спим. А что, тоже присоединиться хочешь? Не стесняйся.— парировала я, и на её лице появилось явное отвращение.
— Асия, язви у себя дома, — проговорил глубокий голос Эдварда.
— А я на улице живу, поэтому язвить могу сколько душе угодно.
— Видимо, поэтому у тебя нет воспитания. Папочка не воспитал?
Это было лишним. Я прикрыла глаза, глубоко вдыхая воздух.
— Это лишнее, Эдвард, — произнесла Фатима, глядя на него с ненавистью
Я почувствовала, как внутри меня закипает гнев, но старалась держать его под контролем. Слова Эдварда были как удар под дых, целясь в самое больное место.
— Аси, солнце, не плачь, — успокаивали меня девочки, когда мы уже потерялись из виду Эдварда и его девушки. Там я и дала волю слезам.
— Придурок, — прошептала Зейнаб, глядя куда-то вдаль.
— Нужно было ему врезать! И его девушке заодно! Так говорит, что думала, меня прямо на них стошнит! Это что за ванилин? Как Эдвард вообще терпит её? — возмущалась Фатима.
Мы поговорили ещё минут тридцать и направились в сторону наших домов. Мы с девочками попрощались, и они пошли в свой дом, а я — в свой.
Дома я села сразу делать конспект по анатомии.
За окном сгущались сумерки, и свет настольной лампы казался единственным островком тепла в наступающей темноте. Я старалась сосредоточиться на схемах и определениях, но мысли то и дело возвращались к недавнему разговору. Слова Фатимы о "ваниле" и отвращении к девушке Эдварда звучали в моей голове, смешиваясь с собственными обидами и разочарованием. Как же легко люди могут ранить друг друга, даже не осознавая этого. Эдвард, казалось, совершенно не замечал, как его спутница вела себя, или же просто не придавал этому значения. Это было странно, ведь он всегда казался таким внимательным и чутким.
Я провела рукой по странице, чувствуя шероховатость бумаги. Анатомия требовала полной концентрации, но сегодня это было особенно сложно. Каждая клетка, каждый орган казались далекими и неважными по сравнению с тем, как сильно меня задело поведение Эдварда.
Зейнаб, как всегда, была немногословна, но её молчаливое согласие с Фатимой говорило о многом. Она тоже видела и чувствовала то же самое. Мы были подругами, и наши мнения часто совпадали. Но сейчас я чувствовала себя особенно одинокой в своей обиде. Может быть, я слишком остро реагировала? Может быть, это просто подростковые переживания, которые со временем пройдут? Но сейчас, в тишине своей комнаты, эти мысли казались мне слишком утешительными, слишком легкими. Реальность была куда более болезненной. Я вздохнула и снова уставилась на учебник, пытаясь заставить себя вернуться к миру костей и мышц, но образ Эдварда и его девушки, словно навязчивая мелодия, продолжал звучать в моей голове.