Методический материал по соблазнению

───── ◉ ─────

Доран сидел в кабинете, глядя в точку на стене за плечом декана. В помещении стояла тишина, наполненная ожиданием неприятного разговора. Профессор Басу не чувствовал страха или опасений, он просто знал, что беседа ему не понравится. А судя по тому, как декан отводил взгляд, не начиная разговор, боялся тут только он. В кабинете пахло старыми папками и растворимым кофе, и аромат второго раздражал.

— Профессор Басу, — начал неуверенно декан, не поднимая взгляда от монитора ноутбука.

Его голос казался нейтральным, почти скучным, как у врача, объявляющего диагноз, о котором сам пациент уже догадывается, — но Доран уловил скрытую нервозность. Он привык, что люди не любили смотреть ему в лицо.

— Сегодня было получено обращение. Анонимное, но адресованное в вашу сторону. Хотите взглянуть?

Доран не ответил, просто кивнул и немного протянул руку по подлокотнику кресла. Его ладони были спокойны, пальцы не дрожали. Он знал, как управлять телом, даже когда внутри все сжималось в тугой узел. Даже когда хотелось разломать ближайший предмет, выместить ярость — пусть на мебели, пусть на собственных костяшках. Он уже понимал, что увидит там.

Декан нажал пару клавиш, развернул к нему монитор. Письмо было коротким. Несколько абзацев, написанных холодным сухим текстом. Но суть — совершенно определенная.

«Преподаватель Доран Басу нарушил кодекс университета, вступив в интимную связь со студенткой Дивией Шарма. Нарушение этики, злоупотребление положением, угрозы академической объективности. Просьба инициировать проверку и ОТСТРАНИТЬ двух виновных».

Доран читал медленно, очень внимательно. Ни один мускул не дрогнул на лице. Он знал цену панике. И знал, что единственный способ выйти из этой ситуации — не позволять себе лишнего даже в мыслях.

Но когда взгляд упал на последнюю строку, на фразу о «неподобающем поведении, замеченном в административной части кампуса», в нем что-то щелкнуло. Один единственный раз он позволил себе это «неподобающее» и сейчас жалел, что всего единожды.

Это была Одри Херд. Доран был уверен, что после всего, что она уже сделала, анонимная жалоба была одной из самых невинных ее проступков. Но это было достаточно грязно, чтобы бросить тень на его репутацию как профессора и на Дивию как на лучшую студентку курса. Одри действовала слишком трусливо, чтобы предъявить напрямую.

Студентка, которая не привыкла проигрывать, которой он не дал даже шанса приблизиться, несмотря на все ее старания. В последнее время Доран стал обращать внимание, что Херд пытается выглядеть чем-то похожей на Деви: она перенимала ее стиль в одежде, и если раньше ходила, как раскрашенная Барби, то сейчас в ее гардеробе появились вещи, которые были похожи на вещи Деви. Доран бы этого и не заметил, если бы та не пыталась всячески привлечь его внимание.

Сегодня утром он сам подписал ей приговор — передал анонимное досье в полицию. Джошуа Бекстон. Имя, фотографии, вся мерзость, что таилась за фасадом преступника. И имя Одри — в переписке. Цепочка была выстроена, и когда все начнет разваливаться, она станет одной из первых, кто пойдет ко дну.

Она ударила первой, как думала. Но Доран и Деви уже спланировали мероприятие на сегодня. И оно точно не понравятся Херд.

Доран почувствовал, как кресло под ним будто стало хрупким. Как легко его было бы сейчас переломить, впечатывая в пол. Но он лишь глубже оперся локтями о подлокотники и посмотрел на декана, совершенно со спокойным лицом.

— Кто еще видел письмо?

— Только я и юридический отдел. Они пока не передали в комиссию, ожидают вашего ответа.

Декан развернул ноутбук к себе и немного поерзал на стуле. Доран видел его волнение; такие новости точно не принесут ничего хорошего для университета. Снижение финансирования и доверия гарантировано.

Доран пошел с козырей.

— По своим каналам я узнал, что в ближайшее время будет заведено уголовное дело против одного из студентов. Речь идет о серьезном обвинении. И, насколько мне известно, информация еще не начала просачиваться в кампус. Если информацию из этого письма придать огласке сейчас, это нанесет непоправимый ущерб репутации Гарварда.

Декан покашлял, потянулся за термосом, налил себе кофе и сделал глоток. Он нервничал.

— Кто именно? — спросил он после короткой паузы.

— Мисс Одри Херд, — ответил Доран, не меняя тона. — Проявляла ко мне избыточный интерес с начала семестра. Была особенно настойчива в стремлении получить место ассистентки. После отказа — начала выказывать обиду. И теперь, полагаю, решилась на ответный шаг. По-детски мстительный. Стиль письма, формулировки — все указывает на нее.

Доран поднялся и сделал шаг в сторону окна. Некоторое время смотрел на двор кампуса, на студентов, идущих на лекции. В его голове уже выстраивался план — как сыграть ее же монетой.

Он знал, что должен держать все под контролем. Деканат. Расследование. Каждое слово, произнесенное им. Но внутри гудело другое — имя, которое никто не должен произносить с плохими намерениями. Деви. Он мог бы отрицать, делать вид, что все под контролем, но с ее появлением порядок рухнул. Его жизнь, выстроенная по четкой системе, пошатнулась. Она вошла туда без стука и предупреждения и осталась. В каждом утре, взгляде, стоне, который до сих пор сводил его с ума.

Он хотел укрыть ее от всего, что шипело и глядело из темноты. Решить каждую ее проблему, стереть из жизни прошлое, запереть этот мир снаружи, оставив ее одну — рядом с собой. Его руки помнили ее изгибы, тело — жар ее кожи. Разум — звук дыхания, когда она выгибалась под ним, принимая, как будто он был не грехом, а спасением.

Эти мысли раздражали, сжигали его самообладание. Доран не позволял себе подобного. Никогда раньше. Но с ней все стало иначе. Она чувствовалась по-иному.

И теперь — обвинение. Иронично. Потому что, возможно, впервые в жизни оно приближалось к истине. Только не в той форме, в которой это представляла Одри. Их отношения давно вышли за рамки правил, он Доран не просто спал с Деви, он дышал ей, он хотел этого и планировал не останавливаться.

В кармане коротко провибрировал телефон — Бо прислал обновления по делу Джоша. Доран открыл сообщение и едва заметно кивнул.

Война началась. И он знал, как воевать.

— Я подготовлю официальный ответ. В нем будет изложено, что студентка Шарма не является объектом расследования, что между нами не было ни одного случая нарушения этики, подтвержденного свидетелями или фактами. Я укажу, что нахожусь в курсе конфликта интересов и что с начала учебного года наше взаимодействие ограничено исключительно академической сферой.

Доран повернулся к декану, поправил лацканы темно-синего пиджака и продолжил:

— Мы оба знаем, насколько токсичны подобные анонимные жалобы. Поэтому — если вы согласны — я предлагаю закрыть этот вопрос внутри университета. Без выноса на дисциплинарную комиссию. Юридический отдел получит письменное объяснение. Взамен я подпишу документ о добровольном самоограничении на взаимодействие с указанной студенткой вне учебного процесса до окончания проверки. Формально все будет соблюдено, мисс Шарма все еще является моей помощницей, и увольнять я ее не планирую, она справляется, как справлялась и с профессором Ридом.

Декан смотрел на него долго, взвешивая информацию. Потом кивнул:

— Это приемлемо. Университет не заинтересован в публичных скандалах, особенно, если, как вы говорите, планируется еще и расследование. Это слишком много для одного дня.

Декан поправил седеющие и редеющие волосы.

— Студентка Шарма не будет знать об этом инциденте, — уточнил Доран. — С вашей стороны — полная конфиденциальность. С моей — контроль соблюдения правил. Это останется между нами.

— Согласовано, семья мисс Шармы очень сильно помогла нам со строительством спортивного комплекса. Не хотелось бы терять таких инвесторов из-за нелепых слухов.

Доран вышел из кабинета, шаг его был размеренный и спокойный. Секретарь, имя которой он постоянно забывал, почти уползла под стол от его появления. Но имя этой девушки было неважно, сегодня был ее последний рабочий день, хоть она этого еще не знала.

Доран не оглянулся и не попрощался с деканом, они вновь скоро встретятся на открытой лекции. Внутри пульсировал холод: от ярости, которую он успешно контролировал. Доран мог принять любые сплетни для себя, ему было безразлично, что его называли убийцей с первого дня появления тут, но упоминание Деви вызвало удивительно новые чувства. Он был готов закинуть ее на плечо и отправиться куда-то на край света, где не будет почтового индекса. Но понимал, что это недопустимо и все, что в его силах, — защитить и отгородить от этого сообщения.

Теперь — очередь Одри оказаться в центре внимания, которого она к себе требовала. Осталось тридцать минут до открытой лекции.

Доран вышел из административного крыла и свернул в сторону западной галереи — там, где окна выходили на сад, а коридоры были чаще пусты. Ее образ держался в голове, как наваждение: волосы, чуть влажные после душа, губы, которыми она прикусывала край ручки, когда думала, и голос. Этот голос, хриплый после сна, который он помнил на ощупь. Возникла острая необходимость вновь почувствовать Деви. Раз уж его обвиняли в неподобающем поведение, настало время начать себя так вести.

Доран достал телефон, остановился возле витражного окна и, не раздумывая, напечатал короткое сообщение:

«Зайди в аудиторию 3В и запри дверь. Мне нужно быть в тебе. Сейчас».

Доран не ждал письменного ответа. Он знал, что она придет. Потому что в этом безумии, в этой точке, где все правила рушились, — они совпадали.

И именно там, в разломе между запретным и настоящим, рождалось то, что было только их.

Аудитория 3В встретила Дорана полумраком и тишиной — ей почти не пользовались, студенты в эту часть кампуса не доходили. Он вошел первым, прикрыл за собой дверь и прошел вглубь — к кафедре, за которой никогда не читал лекций. Свет пробивался через плотные занавешенные шторы тонкой полосой, делая атмосферу интимной, почти закрытой от всего мира.

Дверная ручка щелкнула спустя две минуты. Деви вошла — в темно-синем свитере в тон его пиджака, волосы собраны небрежно, взгляд цепкий. Доран даже не успел сделать шаг — Деви заперла замок, она сама подошла и не сказав ни слова, просто встала напротив.

Их взгляды встретились: без вопросов и «зачем». Все уже было сказано. Он приблизился к Деви. Его рука обвила ее затылок, притянула ближе, и губы сомкнулись с ее губами так, будто до этого он несколько дней не дышал.

Поцелуй был не ласковым — требовательным. Почти грубым, на границе дозволенного. Но в этой резкости не было злости. Только потребность: острая, выжженная, нечеловеческая. Он жаждал ее так, как раньше жаждал ясности, тишины, порядка. Она стала его новой системой координат — и он уже не хотел от нее избавляться.

— Закрой глаза, — прошептал он в губы. — Не думай ни о чем. Просто будь здесь. Со мной.

Ее пальцы вцепились в его ворот, он чувствовал, как Деви дрожит от такого же желания. Они оба знали: у них нет времени. Здесь, в замкнутом пространстве, где стены хранили их тайну, можно было позволить себе все: нарушать запреты, быть ближе.

Доран хотел стереть с нее весь день. Каждый чужой взгляд. Каждое чужое слово. Оставить только себя. Только свои прикосновения. Только ее дыхание у своей шеи. Чтобы вспомнить, какого это — принадлежать, без прав и условностей.

И он был готов сделать это сейчас. С полной уверенностью, что она — его. Как и он — ее. Несмотря на анонимные жалобы, расследования, разницу в возрасте и статусе. С Деви он не чувствовал границ, она их просто уничтожала своим присутствием. А в начале он так противился этому чувству, все ради того, чтобы теперь тонуть в них целиком.

Он подхватил ее на руки — как будто она не весила ничего, как будто ее тело было создано для того, чтобы вписываться в его объятия, заполнять пустоту между его руками и его кожей. Деви не сопротивлялась, не задавала вопросов, не пыталась перевести дух — она просто приняла это, всем своим существом, каждой клеткой, которая уже знала его прикосновения, запах, голос. Ее руки обвили его шею, пальцы вцепились в волосы у затылка, и она прижалась к нему так плотно, что между ними не осталось воздуха, не осталось ничего, кроме этого, мгновенного, животного — да.

Доран нес ее к парте, и каждый шаг отдавался в крови глухим, нарастающим гулом. Он знал, что Деви чувствовала, как его пальцы впиваются в бедра, как дыхание — горячее, неровное — обжигает ее шею. Он развернул ее спиной к себе, и Деви даже не успела содрогнуться от прохлады воздуха на коже — его ладони уже скользнули под свитер, охватили ее талию, провели вверх, к ребрам, к груди, к ключицам, будто проверяя, будто убеждаясь, что она здесь, что она его.

Он не торопился.

Но в этой неторопливости не было нежности — только голод. Хищный, неумолимый, разъедающий изнутри.

Пальцами он впился в пояс ее брюк, медленно, намеренно затягивая момент, заставляя ее кожу гореть под прикосновением. Ткань соскользнула вниз, обнажив мягкие изгибы бедер, и Доран не удержался — опустился на колени, прижал лицо к ее плоти, вдохнул ее запах, сладкий, сводящий с ума.

— Доран... — Голос Деви дрогнул, но он не дал ей договорить.

Его зубы впились в нежную кожу ягодицы — не больно, но достаточно, чтобы она вздрогнула, чтобы ее пальцы судорожно сжали край стола. Он почувствовал, как ее тело напряглось, как мурашки побежали по спине, и это только разожгло его еще сильнее. Он прикусил снова, чуть ниже, оставляя на ней следы, метки, которые завтра будут напоминать и просить о повторении.

Потом раздвинул ее.

И погрузился в нее языком.

Деви вскрикнула, ее тело резко прогнулось, живот прижался к холодной поверхности стола, но Доран не остановился. Он вкушал ее, медленно, методично, заставляя каждый нерв в теле взрываться от переизбытка ощущений. Ее стоны, ее прерывистое дыхание, то, как пальцы царапали дерево — все это сводило его с ума.

Он чувствовал ее. Каждую дрожь. Каждое сжатие мышц, каждое бессвязное слово, сорвавшееся с ее губ. И этого было мало. Всегда мало. Доран поднялся, одной рукой притянул ее к себе, другой освободился от джинсов. Она была готова — горячая, влажная, дрожащая.

Когда он вошел в нее, мир исчез.

Осталось только это — ее тело, принимающее его, стоны, пальцы, впившиеся в его руку, голос, повторяющий его имя, как молитву. Он двигался медленно сначала, наслаждаясь каждым сантиметром, вздохом, каждым сдавленным стоном. Но чем сильнее она сжимала его, чем громче звала его, тем яростнее становились толчки.

С последнего раза их близости прошло не больше трех часов. А ему все еще было мало. Этого никогда не будет достаточно. Она — в его коже, в венах, в мыслях. Она вытеснила все, что было раньше. Деви стала его привычкой, его изъяном. Кислородом.

Он вцепился в ее бедра, двигался жадно, как подросток, которому позволили жить. Его губы касались ее шеи, затылка, он чувствовал, как она выгибается, как вжимается в него, как ее пальцы цепляются за край стола, будто это единственное, что удерживает ее на поверхности здравомыслия.

Он слышал стоны: не сдержанные, не приглушенные — настоящие. Эти звуки сводили его с ума, срывали с остатка самообладания. Деви дышала чаще, ее спина дрожала под его руками. Голос — прерывистый, полубессвязный — впивался в его сознание, стирая все постороннее.

— Еще... — прошептала она, содрогаясь. — Доран... пожалуйста...

Он стиснул зубы, ускорил темп, и весь мир растворился в этих движениях, в этой синхронности, в этом слиянии. Он чувствовал, как она теряет равновесие, как вся отдается ему, без остатка, без попыток контролировать. И он не мог больше держать себя.

Он ощущал, как Деви приближается, дыхание срывается, ногти впиваются в его кожу.

— Я не могу... — Ее голос был хриплым, сдавленным.

— Можешь, — прошептал он в ее ухо, ускоряясь, заставляя тело вздрагивать с каждым движением.

Она кончила с резким, отчаянным криком, тело сжалось вокруг него, и Доран потерял себя.

Оргазм накрыл его не волной — взрывом.

Резким, огненным, убийственным. Он не просто кончил — он разрушился. Его тело напряглось до предела, пальцы впились в ее бедра, зубы сжались так сильно, что челюсть свело судорогой. Доран не дышал, больше не думал. Не существовал в этой вселенной. Просто чувствовал — как мир рушится, как сознание меркнет, как все внутри него перезаписывается ею. Потом — пустота. Тишина. Только их сердца, бьющиеся в унисон. Их дыхание, медленно выравнивающееся. Он не отпускал Деви.

Не мог.

Ее спина прижималась к его груди, волосы пахли его шампунем, пальцы все еще дрожали.

Они остались так — соединенные, сбивчиво дышащие, с головами, склонившимися друг к другу. Доран обнял Деви за плечи и прижал к груди, все еще не отпуская.

— Я сойду с ума, — выдохнул он. — Если нас заставят остановиться.

Доран осознавал всю серьезность ситуации, но ничего не мог с собой поделать. Он бы с радостью отказался от преподавания, чтобы просто быть с Деви без формальных ограничений должности. Но пока не мог, ощущал необходимость быть рядом в стенах Гарварда с ней.

Деви не ответила. Только вытянула руку назад и сжала его ладонь в своей крошечной.

В этой тишине, уже после, когда дыхание медленно выравнивалось, его сознание накрыло коротким, резким толчком.

Доран замер.

Мысль обрушилась внезапно, будто кто-то ударил по затылку: контрацепция. Ее не было. Только кожа к коже — и он, внутри Деви, без барьеров, без пауз, без мыслей. Он закончил в ней. Жадно, не выходя. И это сбило его на долю секунды, заставило напрячься. В голове закрутились последствия такого поступка. Он никогда не позволял себе настолько срываться. Никогда не терял грань и рассудок. Но сейчас, с Деви — потерял.

Он посмотрел на нее. Она все еще не пришла в себя: плечи слабо дрожали, дыхание было частым. Страх мгновенно растворился и осталась только ясность. Он бы сделал это снова. Сделал бы все так же. Если это приведет к последствиям — он примет их с радостью. Потому что, черт возьми, он ни разу в жизни не позволял себе того, что позволил с ней. Ни разу не чувствовал себя настолько живым. Настолько настоящим и что главное — желанным. Он видел себя ее глазами, Деви не отводила взгляд от него, она не боялась его шрама и его прошлого, став настоящим.

Доран помог ей выпрямиться, прижал к себе, поцеловал в висок и вышел с легким огорчением. Ему слишком нравилось быть внутри Деви.

— Я не спросил разрешения и совершенно потерял контроль. — Он выдохнул, пытаясь подобрать слова. — И это меня не оправдывает, — прошептал он.

Доран аккуратно помог Деви натянуть одежду, устранить следы близости, ладонями выправляя ткань на ее коже, как будто мог извиниться прикосновениями. Он ждал ее реакции и был готов к любому ответу: экстренная контрацепция или же просто принятие факта произошедшего.

— Но я не жалею, — продолжил Доран после того, как Деви не ответила, — ни о чем. Ни на секунду. Даже если это изменит все, я с радостью приму это. Потому что это ты.

Он посмотрел ей в глаза, ругая себя, что говорит, как влюбленный дурень. Доран хотел, чтобы она знала: он осознавал, к чему может привести его оплошность. И постарался, чтобы во взгляде не было ни капли страха.

Доран заметил — едва уловимо, — как в ее глазах на секунду мелькнула паника. Почти незаметная тень испуга. Он не успел ничего сказать — Деви уже заговорила сама.

— Я начала пить таблетки, — произнесла она тихо, почти извиняющимся тоном. — Просто не успела сказать тебе. Мне хотелось, чтобы между нами не было преград. Хотелось чувствовать тебя — полностью. Внутри. В этот момент. Всего. Уже почти как месяц.

Деви говорила сбивчиво и краснела от признания.

Доран молчал.

Деви опустила взгляд, словно не была уверена в его реакции. Но он не чувствовал гнева. Не чувствовал упрека. Только незнакомую пустоту. Как будто в нем что-то откатилось обратно.

Несколько секунд назад он был безумно счастлив, пусть и внутри напуган. Он видел перед собой не просто «сейчас», не просто момент. Возможное будущее. Их общее, необратимое, плотное, как воздух в этой аудитории. И теперь, когда все оказалось безопасным, предсказуемым — ему вдруг стало жаль.

Не потому, что он хотел ребенка. Не сейчас. Но мысль, что их близость может привести к чему-то большему, согревала. А теперь — осталась на уровне фантазии.

Доран обнял ее. Словно держал не просто Деви — но свою веру в то, что все это не случайно, их встреча, прошлое, будущее. Он приказал ей бежать, но был слишком счастлив, что догнал. Возможно, однажды они вернутся к этому разговору, когда будут готовы. Когда страх сменится уверенностью. Когда мир перестанет давить со всех сторон.

А пока — он просто прижал ее ближе и позволил себе замолчать и успокоиться.

— Я мечтала сделать это в аудитории, — вдруг сказала Деви, прижавшись к нему щекой. — С тобой, — добавила, — но, если быть честной, мне хотелось — на твоем столе рядом с кафедрой. Хотя... парта тоже сойдет.

Доран усмехнулся. Внутри снова вспыхнуло желание, едва приглушенное, разгорелось новой волной. Он понял, что готов повторить. Немедленно. И да, на своем столе. На профессорской территории, продолжая нарушать все мыслимые и немыслимые правила.

Доран наклонился, поймал ее губы в медленном, тягучем поцелуе, который сказал больше, чем слова. И в этом поцелуе снова было все — и тоска, и привязанность, и жажда.

— Доран, — простонала Деви, чуть отстраняясь, но не уходя. — У нас открытая лекция через пятнадцать минут. Мне нужно подготовиться.

Она прижалась губами к его губам, не спеша уходить.

— Продолжим после? — предложила Деви и потерлась животом о пояс Дорана.

Он приблизился к ее уху и прошептал:

— Готовься, принцесса, теперь я до самого вечера буду думать о продолжении. А вечером я поужинаю тобой.

Деви залилась краской. На фоне недавнего экстаза ее смущение выглядело почти нереальным, как будто только что не кончала с его именем на губах. Но именно это ему в ней и нравилось. Она была настоящей. Живой. Честной до эмоций. Гордой и невероятно сильной.

И она была его.

Они вышли из аудитории через разные двери без слов — только с тонким электричеством в воздухе, которое все еще пульсировало между ними. Осторожность была необходимостью. Гарвард не прощал ошибок.

Через пятнадцать минут открытая лекция началась в соседнем корпусе, в другой аудитории. Доран сидел в последнем ряду — вместе с представителями академического совета и деканатом. И тем самым деканом, что несколькими часами ранее положил перед ним анонимное обвинение.

Он сидел с идеально ровной спиной, папка с распечатками лежала на коленях. Но не для чтения, а для маскировки. Он чувствовал, как ткань брюк натянута, как внутри пульсирует жажда, и он ничего не мог с этим поделать. Он был чертов извращенец — не иначе. Ему стоило думать о дисциплине, об официальной части, об утечке данных. А он ощущал ее вкус на губах. До сих пор.

Перед ним, за кафедрой с которой он обычно читал лекции, стояла Деви. В строгом темном свитере, с собранными волосами, прямым взглядом. Она держалась уверенно. Профессионально. Ни единого намека на то, что десять минут назад ее тело дрожало в его руках.

— Добрый день. Мы начнем с электронного тестирования. Все вопросы соответствуют материалу, пройденному на прошлой неделе, — четко произнесла Деви, вводя студентов в курс сегодняшнего мероприятия; рассказала про открытый формат лекции, представила всех приглашенных.

Студенты открыли ноутбуки, электронный интерфейс загрузил тест. Доран знал, что именно эти вопросы были переданы в деканат вчера — он сам настоял. Подозрение на слив данных было все еще не подтвержденным. Но Доран доверял Деви и поэтому, предложил ей самой начать вести лекцию, а учебной коллегии предложил следить за ходом тестирования, чтобы вычислить, кому именно продает информацию секретарь.

Правда, Доран немного жалел, что все-таки не взял Деви на преподавательском столе. Но это они еще наверстают.

После окончания теста Деви продолжила:

— А теперь — устная часть. Я выберу несколько вопросов из теста и попрошу ответить вслух. Формат — случайный. Списать не получится. Профессор Басу, прошу вас.

Деви сделала шаг в сторону, освобождая кафедру.

Доран выдохнул через нос и встал. Папка все еще лежала на коленях, и он аккуратно поднял ее, держа перед собой.

Черт. Как подросток.

Он чувствовал себя нелепо и дико — но стояк не собирался исчезать, не после всего, что что было между ними до начала лекции. Не после того, как она стояла там — в своем свитере, строгая и властная, и только он один знал, как она звучит, когда теряет контроль.

Доран шел к кафедре, прижимая папку к животу, и молился, чтобы никто не заметил. Пытался мысленно переключиться. Подумать о чем-то отталкивающем — о счетах, о заседаниях, о старухе Фрау, работающей консьержкой, пока Доран не отправил ее на пенсию. Это не помогало.

Он чувствовал, как запах Деви все еще живет на его коже. Доран ощущал себя безумцем. Но это было лучше любого порядка, в котором он жил раньше. Мир больше не воспринимался черно-белым, Деви постаралась добавить красок.

Он встал за кафедру, взял кликер и сдержанно кивнул:

— Благодарю мою ассистентку, мисс Шарма, за начало лекции. Теперь мы перейдем к анализу результатов тестирования.

Он нажал на экран. На доске высветилась таблица и студенты затаили дыхание.

Проверка начиналась по-настоящему.

На экране высветились баллы: большинство студентов колебались в пределах 70–85. Только двое получили максимальный результат — ровно 100 баллов. Доран уже знал, кто эти двое. Первый — тот, кто был стабильно вторым на курсе после Деви, но так как сейчас она не проходила тестирование, на втором месте была Одри Херд.

Он перевел взгляд на нее. Блондинка сидела во втором ряду в центре и выглядела так, словно сейчас на гвоздях. Она нервно теребила край рукава кожаной куртки, взгляд метался, ноги отдавали методичный стук под партой. Он видел, как она сглотнула слюну, как сжала губы, как осознала, что проглотила наживку, а он все еще не отчислен.

И когда Доран оторвал взгляд от экрана, она резко подняла руку.

— Профессор, простите... можно... мне выйти? Мне плохо. Головокружение.

Доран изобразил сочувствие и слегка наклонил голову:

— Конечно. Но сперва... ответьте, пожалуйста, на один из вопросов. Мы ведь как раз перешли к устной части.

Он перелистнул слайд и произнес:

— Одри, поясните, как изменение ключевой ставки ФРС влияет на структуру капитала публичной компании в краткосрочной и долгосрочной перспективе, и какие стратегические решения, в связи с этим должен принять финансовый директор.

Аудитория замерла. Кто-то опустил глаза, кто-то хмыкнул. Вопрос был сложный даже для подготовленного студента. Ответить на него, не прочитав материал, — невозможно.

Доран смотрел на Одри спокойно. Холодно. Он уже знал, что скажет в случае неудачного ответа. Или в случае бегства.

В любом варианте — маски спадали.

Одри продолжала молчать. Она моргала слишком часто, ее пальцы теребили волосы, которые она уложила в прическу, напоминающую ту, которая была у Деви вчера, а другая рука коснулась лба, как будто ей действительно стало плохо. Она едва слышно пробормотала:

— Простите, правда, кружится голова.

Доран не сводил с нее взгляда.

— Кто готов ответить? — обратился он к аудитории.

Поднялась одна рука — та самая, второй обладатель ста баллов. Парень в очках, всегда подготовленный. Доран кивнул:

— Пожалуйста. — Имени отличника Доран не помнил.

Студент дал развернутый, четкий ответ — с объяснением краткосрочного давления на стоимость долга и акций, с оценкой долгосрочных последствий для структуры капитала и решениями финансового директора по балансировке между долговым и долевым финансированием. Все по делу.

— Достаточно. Спасибо, — коротко произнес Доран и вновь повернулся к Одри.

— Как так получилось, мисс Херд, — голос его был ровным, — что на протяжении всего срока обучения вы отвечали правильно только на те вопросы, которые передавались в деканат? Но стоит задать вопрос по изученной теме — вы сразу молчите? Давайте-ка посмотрим на результаты устных вопросов и письменных.

Доран открыл статистику по студенту и наглядно было видно, что Одри всегда набирала сто баллов в тестированиях, которые были переданы в деканат. Для них была определенная отметка для удобства поиска.

Одри вспыхнула на секунду, а потом лицо побелело, губы задрожали. Она подняла глаза на Дорана, полные гнева и бессилия.

— Вы намекаете, что я, что я мошенница? Это абсурд. Я готовилась всю ночь. Просто я волнуюсь. Это давление. Не каждый умеет держать себя под контролем, как вы, профессор.

Голос ее дрогнул на последних словах. Она надеялась перевести разговор в эмоциональную плоскость. Сделать из себя жертву. Возможно — вызвать сочувствие. Но Доран не моргнул. Он не был той аудиторией, что легко поддается театру студенток, которые в первый учебный день чуть ли не прямым текстом предложили себя. Пауза затянулась.

А затем он сказал:

— Тогда присядьте, мисс Херд.

Он выждал полсекунды и продолжил уже жестче:

— И чтобы не было недопониманий: я не намекаю. Я утверждаю. Вы жульничали. Сегодня утром была уволена мисс Джесика Уитли, секретарь. После внутренней проверки выяснилось, что она систематически передавала вам закрытую информацию — как по обучению, так и вне его рамок. Джесика все рассказала.

Доран мухлевал, она еще ничего не рассказала, но ее и правда уведомят об увольнении сразу после завершения лекции.

Одри застыла. Ее губы приоткрылись.

— Она сама меня шантажировала! — Одри была на границе истерики.

Остальные студенты смотрели по сторонам. Некоторые выглядели слишком довольными. Скорее всего, давно подозревали.

— Это серьезное обвинение, и в отличие от вас, мисс Херд, — я располагаю доказательствами. — Спокойно добавил Доран и сделал пометку на планшете, не отрывая взгляда от ее лица.

— Джессика Уитли подробно изложила, как именно вы расплачивались с ней за информацию, — продолжил Доран, не повышая голоса, но каждое слово отдавалось в стенах, как удар. — У нас есть переписка, аудиофрагменты, подтвержденные ее подписью. Не только об учебных материалах, но и о данных, касающихся других студентов и преподавателей.

Доран намекал на себя, не просто же так Одри узнала, где он живет.

Аудитория загудела. Ряды шевельнулись, кто-то закашлялся, кто-то переглянулся. В проходе уже стоял декан с поджатыми губами. Он знал, что будет озвучено, был предупрежден, но сейчас злился — в первую очередь на себя. Он не заметил этого раньше. Он дал системе треснуть у него под носом.

Доран почувствовал, как взгляды сосредоточились на нем. Он не искал внимания — но оно само нашло его. И он был к этому готов и не отвел взгляда от Одри. Она сидела с выпрямленной спиной, но в лице не осталось цвета. Кулаки сжались в беспомощные комки на парте. Ситуация больше не поддавалась ее контролю. И это было видно всем.

Именно в этот момент в аудитории раздался глухой стук в дверь. Один, второй — сдержанный, но уверенный, не требующий промедления. Все головы обернулись. Дверь отворилась ровно настолько, чтобы в проеме показалась темная форма.

— Профессор Басу? — спросил мужчина с жетоном на груди и с тонкой кожаной папкой в руке — Департамент полиции Кембриджа.

Он переступил порог, за ним — вторая фигура, женщина в форме. Мужчина заговорил громче, чтобы все слышали:

— Мы ищем студентку Одри Херд. Ее имя фигурирует в переписке и материалах, касающихся расследования, открытого сегодня утром. Если она присутствует, просим ее пройти с нами.

В аудитории воцарилась мертвая тишина. Кто-то шумно вдохнул. Несколько студентов повернулись к Одри, одни — в шоке, другие — с тем самым выражением, которое появляется при внезапном осознании чьей-то лжи.

Одри застыла. Ее руки все еще лежали на парте, но теперь она не могла даже шевельнуться. Лицо стало белее бумаги.

Доран перевел взгляд на декана и слабо кивнул, давая понять, что говорил про это сегодня утром. Тот стоял у стены, сжав губы в тонкую линию, бледный от напряжения. Его взгляд метался между Дораном и Одри. Там было все — и осознание, и тревога, и упрек. Он явно вспоминал свой утренний разговор с Дораном. Предостережения, сомнения.

Слишком поздно для не афиширования. Но Доран заметил на лице декана и еще одну эмоции, облегчение от того, что он не предал огласке информацию из анонимного письма.

Одри медленно поднялась. Она пошатнулась, когда встала, и один из офицеров мягко взял ее под локоть, помогая пройти между рядами. На нее не надели наручники. Пока — нет. Но в каждом шаге, которым она покидала аудиторию, звучало: «конец».

Доран стоял за кафедрой, но не испытывал триумфа или радости, скоре ничего и успокоение, что Деви не узнала про анонимное послание.

После окончания лекции Доран молча собрал планшет и бумаги, коротко кивнул представителям деканата и вышел из аудитории. В коридоре его почти сразу догнал декан.

— Пройдемся? — бросил он, не дожидаясь ответа.

Они шагали по полупустому коридору. В каждом шаге декана чувствовалась усталость. Когда они свернули в боковой холл и остановились у окна, он заговорил:

— Это именно то, о чем вы говорили утром?

— Да, — ответил Доран.

Декан кивнул коротко. Медленно выдохнул.

— Сообщение об анонимной жалобе будет удалено. Причина — отсутствие подтверждений и конфликт интересов со стороны заявителя. Юридический отдел будет согласен, я улажу этот момент.

Доран почувствовал, как по телу прокатилась волна облегчения. Он не улыбнулся. Просто закрыл глаза на мгновение, как будто благодарил кого-то безымянного за отсрочку приговора.

— Вы знали, что за Херд придут на лекции? — Декан внимательно всматривался в лицо Дорана, но тот даже не моргнул.

— Нет, не ожидал, что так быстро.

Декан кивнул, принимая ответ.

— Но, если я узнаю, — продолжил декан, — или хотя бы заподозрю, что все это было правдой, вы лишитесь работы. А мисс Шарма — диплома.

Он развернулся и ушел, не дожидаясь ответа.

Доран остался наедине с тишиной.

Он смотрел в окно, на ветви старого вяза, качающиеся за стеклом. Слышал в голове не голос декана — голос Деви. Ее смех. Ее хриплый шепот. Ее простое «я здесь». И это стало самой опасной частью — он слишком привязался, это пугало, но Доран понимал, если однажды она захочет уйти — он не станет держать. Не посмеет. Он слишком уважал ее силу. Но скорее всего, в тот день, его собственный путь завершится. Просто обретет точку.

Он сделает все, чтобы она получила этот чертов диплом. Даже если он ей и не пригодится. Он хотел, чтобы у Деви был выбор. Не страх. Не кровавый след из прошлого, не пятно на имени. Свобода в собственных решениях.

Он никогда не держался за кафедру. Никогда. Она была ему как волшебная таблетка от пустоты. Так сказал армейский психолог, когда Доран возвращался после службы: «Вы слишком собраны. Вам нужна структура. Академия может сработать. Попробуйте вернуться к преподаванию».

Он попробовал.

До Деви.

А теперь — все изменилось. Теперь кафедра была только фоном. И если все это однажды рухнет — он выдержит. Если только Деви не исчезнет вместе с этим.

Телефон завибрировал в кармане. Доран не сразу посмотрел — слишком глубокими были мысли. Но когда открыл сообщение, все внимание мгновенно переключилось.

Бо:

«Продолжил копать. Нашел занятный штрих. Перед тем, как Одри заказала ту самую съемку, ее надоумил Камал. Он был инициатором. Или, как минимум, направляющим. Так что теперь, когда расследование официально открыто, имя опекуна тоже поднимется к поверхности».

Доран перечитал дважды. Внутри что-то хрустнуло от подтверждения того, что он и так чувствовал. Камал все время был ближе к центру, чем казался. Весь этот показной контроль, опека, дипломатичность — теперь превращались в дымовую завесу. Вот как он «быстро» подчистил фото, он просто знал, где нужно искать. Тогда Доран даже не подумал, а откуда он узнал про фото, если они были только в чатах университета и на них не было видно лица.

Доран сжал телефон в руке. Это означало только одно: игра стала крупнее. Камал ошибся, и это было им на руку.

Он быстро набрал ответ.

Доран:

«Послезавтра мы вылетаем в Швейцарию. Если у тебя получится — я хочу вас познакомить».

Ответ пришел почти сразу.

Бо:

«Постараемся».

Доран обратил внимание на формулировку ответа, но не предал ей значения.

───── ◉ ─────