Методический материал по соблазнению

───── ◉ ─────

Аудитория была пуста, только слабый свет угасающего солнца пробивался сквозь высокие окна, окрашивая стены в теплые оттенки. Деви сидела на краю стола, пальцами нервно мяла край свитера, а взгляд был прикован к полу. Ей бы хотелось под него провалиться. То, что она узнала, повергло ее в самый натуральный шок. Доран стоял напротив, опираясь о преподавательский стол поясницей, его лицо было серьезным, почти каменным. Тяжелая тишина висела между ними словно туча, готовая разразиться грозой.

— Значит, она могла быть жива все это время, — наконец нарушила молчание Деви, голос звучал тихо, в нем слышалась дрожь собственной неуверенности. Она слабо раскачивала ногами, но резко прекратила, понимая, что ведет себя глупо. — И ты хочешь ее найти.

Бывшую. Амриту Рай. Сестру опекуна. Сказка, а не новость.

Доран вздохнул, пальцами сжимая край стола. Деви украдкой следила за настроением профессора Басу, хоть и старалась быть максимально незаинтересованной, но получалось хуже, чем она рассчитывала.

— Найти ее будет сложно, а может и невозможно, — начал Доран спокойно. — Рита может быть ключевым свидетелем к событиям прошлого, она была на месте аварии и, скорее всего, замешана в этом.

— Ключевым, — повторила Деви с горечью.

Она не видела в бывшей Дорана никаких ключей, это была женщина из его прошлого — та, кого он, вероятнее всего, любил и потерял, а она, сама Деви, стала блеклой заменой для «всегда» — просто «сейчас», но без масштаба бесконечности. Ревновать, казалось, глупо, по-детски, но она ничего не могла с собой поделать. Даже если ее найти сейчас, не станет же она свидетельствовать против себя?

— Понятно.

Деви подняла взгляд на Дорана, там было слишком много оттенков непривычного голубого. Боль. Ревность. Страх. Она вмещала так много чувств, что самой становилось тошно от собственной слабости. Она стала именно такой, какой не хотела, — зависимой от человека.

Ее губы дрогнули от желания продолжить разговор, но Деви сжала их, словно боялась, что слова вырвутся сами. Она понимала, что перед Дораном ее эмоции, как открытая и написанная крупным шрифтом книга, надевать маску не было сил, не сейчас и не перед Дораном. Он, кажется, видел все проявления ее силы и сломленности, для полноты картины не хватало последнего штриха — ревности. Если бы Деви рисовала не только черно-белые рисунки, то ревность была бы противного желто-коричневого цвета.

— Деви, — начал Доран, но она резко подняла руку, останавливая его от оправданий.

— Не надо. — Голос Деви дрогнул. — Я понимаю. Она была твоей девушкой. Ты любил ее и все такое. И если Амрита жива... — Она замолчала, словно не в силах закончить фразу о неизбежном.

То что случится? Он вот так просто откажется от Деви? Почему в ней было столько неуверенности и пустоты? Последний год стал самым запутанным и непредсказуемым.

Доран отодвинулся от преподавательского стола и шагнул к Деви, подобрался вплотную, слегка разводя ноги и вставая между бедер. Деви застыла, словно примерзла к столу, не веря. Это не было похоже на то, о чем она думала секундой ранее, так не отказываются, так наоборот — забирают. Она хотела в это верить, но боялась жить ложными надеждами.

— Деви, это не про чувства, это про правду. Про то, что она знает, — это может помочь нам.

— Нам? — Она усмехнулась и постаралась отвести взгляд от Дорана, но он буквально был стеной перед ней. Деви смотрела в его грудь, вспоминая какие мышцы скрывает черная ткань водолазки. — Или тебе? Ты хочешь найти ее, потому что она — твое прошлое. Твоя жизнь. А я... — Голос сорвался, и она посмотрела вбок, чтобы скрыть разочарование в себе. — Я просто твое настоящее. Временное. Но я все понимаю.

Деви прикусила внутреннюю сторону щеки, чтобы не наговорить других лишних слов, уже эти были несвоевременными, не то место, время — все было неподходящим для выяснения... Но «отношения» были тоже неподходящим словом.

— Деви. — Доран произнес ее имя так властно, будто приказывая, и ей это понравилось.

Она сама не была готова это признать, но вся будто вытянулась по струнке от неясного предвкушения.

— Ты не понимаешь.

— Нет, это ты не понимаешь! — Деви резко подняла голову вверх, в ее глазах горел огонь, готовый уничтожать все на своем пути. — Ты говоришь о ней, как будто она все еще имеет значение. Как будто она все еще часть тебя. А я... я сижу здесь и слушаю, как ты рассказываешь о том, как хочешь найти свою бывшую. И знаешь, что самое ужасное? Я понимаю. Я понимаю, почему ты это делаешь. Потому что я бы тоже хотела найти свою семью, если бы была хоть капля надежды, что они живы.

Деви замолчала, ее грудь тяжело вздымалась, а пальцы сжались в кулаки, хотелось бить Дорана в грудь, делать что угодно, но не вот так быть частью его мира и ощущать себя ненужной. Деви глубоко вдохнула и продолжила уже спокойнее. Найти в себе силы было сложнее, чем сдаться. Она — Шарма, даже если сейчас ей хотелось рыдать.

— Я не хочу быть той, кто стоит на пути твоего счастья. Но я не могу... — Голос предательски дрогнул, и она снова отвернулась. — Я не могу смотреть, как ты ищешь ее, зная, что она может быть тем, кого ты действительно хочешь. Но я смогу это принять, просто не в эту секунду и не когда ты так близко. Мне потребуется время, но все будет хорошо.

Хотелось отодвинуться, вернуть пространство; больше, чем это, было желание обнять и не отпускать. Но Деви не была тем человеком, кто согласен на вторые роли.

Тяжелые ладони Дорана легли на плечи Деви, заставляя посмотреть на него. Во взгляде профессора горела решимость, смешанная с нежностью и каплей обожания. Деви не понимала, как ей реагировать, она просто не умела ревновать, жизнь ее этому не научила. Никогда раньше не было и намека на это неприятное чувство внутри.

До него.

— Деви, ты слышишь себя? Ты говоришь так, будто я все еще люблю ее. Будто она все еще что-то значит. Но это не так. Она — прошлое. Ты — настоящее. И будущее, если позволишь.

Доран погладил Деви по щеке, очерчивая скулу, заправил прядь волос за ухо и вернул ладонь обратно на плечо.

Глаза Деви заблестели, в них читалась борьба — между страхом и надеждой. Она чувствовала, как слезы так и норовят сорваться с ресниц; Деви изо всех сил старалась их сдержать. Доран только что в открытую сказал ей, что Амрита осталась в прошлом, но это еще не до конца усмирило иголки возле сердца.

— А если она жива? Что тогда? Ты будешь смотреть на нее и вспоминать, как было раньше? Будешь сравнивать?

Ладони Дорана не давили, но помогали быть в этой реальности. Не полностью подчиняться страху и неуверенности.

— Нет. — Ответ прозвучал твердо, почти жестко, это вызвало волну жара по щекам Деви. — Я не сравниваю. И не буду. Потому что ты — это ты. И никто другой. Никто. Ты поняла?

Она кивнула, но не промолчала:

— Я не хочу быть второй. Не хочу быть тем, кто всегда будет в тени твоего прошлого.

Деви говорила открыто, заталкивая стеснение и панику куда-то подальше. Если они не поговорят, она сойдет с ума.

— Ты не будешь. — Доран притянул ее к себе, обнимая так крепко, что Деви едва могла дышать; его тепло, его запах — все это окутало, как защитный кокон. — Ты никогда не была второй. И никогда не будешь.

Доран потерся щекой о макушку Деви. Она понимала, он хочет сказать что-то еще.

— Даже когда меня пытали, и я был готов умереть, я вспоминал не Риту, не время с ней, а девочку, которая обозвала меня монстром. Из раза в раз в собственных кошмарах я спасал тебя, зажимал рану на животе. Эти воспоминания, какими бы ужасными они ни были, удерживали меня на плаву, не давали сдаться и уйти. Просто я знал уже тогда, что должен позаботиться о тебе, даже не представляя, какая ты стала.

Его слова вонзались в самое сердце, разрывая душу на части этой общей болью. Доран редко говорил о прошлом, но Деви и без слов знала — за его плечами был настоящий ад. И теперь, слыша, что в самые черные минуты он вспоминал именно ее — маленькую, испуганную, искалеченную, — она буквально физически ощущала, как что-то сжимается глубоко внутри.

Они были как два сломленных ростка, едва пробивающихся сквозь асфальт. Но вместе — становились сильнее бетона, способными пробить любую толщу. Не просто выжить. Отвоевать. Прошлое. Настоящее. Будущее. Все.

Внезапно перед глазами всплыло воспоминание: темнота лифта, его ладонь, вжатая в ее живот, словно пытаясь залатать невидимую рану. Даже тогда, когда самому требовалась помощь, его первым порывом было защитить ее.

Горькая ирония: те самые слова, что когда-то ранили — «монстр», — оказались ключом к спасению. Деви поняла это только сейчас: самые страшные чудовища как раз больше всех нуждаются в защите.

Пальцы вцепились в ткань водолазки Дорана, будто пытаясь привязать к реальности. Страх потерять его был почти физическим — словно он мог рассыпаться в прах прямо в ее объятиях.

— Я просто боюсь потерять тебя, — прошептала она признание, голос дрожал. — Боюсь, что она заберет тебя у меня. Боюсь, что тебе навредит Камал; даже боюсь, когда представляю, как ты водишь мотоцикл.

Ей не нужны были квартиры, деньги, машины или дорогие подарки. Деви нужны были моменты, что они делили. И хорошие, и плохие. Помогали бороться с демонами и страхами. Направляли. Они создали свой хрупкий мир — из утреннего кофе с горьковатым привкусом, из неловких завтраков, что готовили друг для друга, из ночных разговоров, когда слова лились рекой, смывая все страхи. Этот мир, построенный на осколках прошлого, стал их убежищем — тихой гаванью, где боль превращалась в силу, а одиночество растворялось в тепле прикосновений.

— Никто не заберет меня у тебя. — Доран прижал губы к ее волосам, голос звучал как клятва. — И тебя я тоже никому не отдам, принцесса. До тех пор, пока ты будешь этого хотеть.

В объятиях Дорана Деви вдруг осознала с кристальной ясностью — брак с Камалом невозможен. Даже если закон лишит ее семейного состояния, одно останется с ней навсегда — ее истинное «я». Фамилия, которую не стереть. История рода, вписанная в века. Пока в груди Деви бьется сердце, род Шарма будет жить. Да и благотворительность — не самая плохая перспектива для ее наследства.

Доран не оставил ей ни секунды на сомнения. Его пальцы вцепились в подбородок, грубо запрокидывая ее голову, и в следующее мгновение его губы уже захватили ее. Первое прикосновение было обманчиво мягким — всего лишь призрачное скольжение, пробуждающее каждую клетку ее тела.

Но иллюзия нежности развеялась мгновенно.

Его поцелуй превратился в нападение, в безжалостное завоевание. Он впивался в ее губы, словно пытался вытянуть из нее всю боль, все страхи, выпить до последней капли. Деви захлебнулась в этом шквале, ее пальцы судорожно вцепились в его плечи.

Она попыталась что-то сказать — протест, мольбу, признание — но он не дал ей и шанса. Его руки сжали бедра, прижимая так сильно, что она почувствовала каждый мускул его тела через тонкую ткань одежды. В этом жесте было что-то первобытное — не просто желание, а заявление на владение.

И самое страшное — она не хотела сопротивляться.

— Доран, — застонала Деви, почти беззвучно, голос дрожал, смешиваясь с его дыханием.

— Дивия. — Он прошептал в ее губы, дыхание горячее, как пламя. — Ты слишком много думаешь и сомневаешься.

Его язык вторгся в ее рот с властной настойчивостью, и Деви издала глухой стон, который застрял где-то в горле. Ее руки сами собой обвили его шею, пальцы запутались в темных прядях, которые она так часто представляла в своих самых потаенных фантазиях. С легкой жестокостью она дернула за волосы, чувствуя, как Доран отвечает на это низким рычанием прямо ей в губы.

Она отвечала на каждый его жест с такой же неистовой страстью, будто пыталась через поцелуй передать все, что не решалась сказать вслух. Тело вспыхнуло, каждая нервная клетка лихорадочно сигналила — он здесь, он реальный и он ее.

Когда рука Дорана скользнула под свитер, Деви вздрогнула от контраста — шершавые подушечки пальцев на нежной коже. Каждое прикосновение оставляло за собой след из мурашек, будто он рисовал невидимые узоры прямо по ее нервам. Она запрокинула голову, обнажая шею, а ее грудная клетка вздымалась в прерывистом ритме, сердце колотилось так сильно, что казалось — вот-вот вырвется наружу.

— Ты всегда так реагируешь на мои прикосновения. — Доран шептал, губы скользнули по ее шее, оставляя поцелуи. — И это сводит меня с ума.

Он целовал кожу, на которой в начале их знакомства оставил синяки. Зализывал сошедшие раны, просил прощения, Деви знала это, чувствовала.

— Доран. — Она попыталась говорить, но голос дрожал, а мысли путались. — Мы... мы в аудитории.

Открытое пространство кабинета только распаляло их. Шепот ветра в высоких окнах, случайные шаги в коридоре — каждый звук заставлял сердце биться чаще, превращая запретное в сладкий грех.

Деви всегда носила маски — примерной девочки, послушной наследницы, холодной леди. Но профессор Басу... Он разглядел то, что скрывалось под слоями притворства. Разорвал все ее защитные покровы одним лишь взглядом пронзительных золотых глаз.

Теперь она была здесь — растрепанная, запыхавшаяся, с распухшими от поцелуев губами — и это было самое настоящее, что случалось с ней за последние годы. Никаких правил. Никаких масок. Только его руки на ее теле, только их прерывистое дыхание, смешивающееся в единый ритм.

Он разбудил в ней ту самую Деви, которая годами томилась в заточении высокой башни — страстную, дерзкую, живую. И теперь остановиться было невозможно.

— И что? — Он приподнял голову, отвлекаясь от пульсирующей венки на шее, глаза горели таким огнем, что Деви почувствовала, как ее тело отвечает ему даже против разума. — Ты хочешь остановиться?

Конечно нет.

Деви не нашла слов. Ее пальцы сами потянулись к вороту его водолазки, дрожа от нетерпения. Она дернула ткань вниз, но плотный трикотаж не поддавался. С раздраженным вздохом она проскользнула ладонью под материал снизу, ощутив, как горячая кожа обжигает кончики пальцев.

Ногти впились в рельефный пресс, который так часто мерещился ей в ночных грезах. Каждый мускул напрягся под прикосновением, будто от удара током. Она чувствовала, как его дыхание сбивается, как пульс учащается под ее ладонью.

— Деви... — Голос звучал предупреждающе, но она уже не могла остановиться. Ее пальцы скользили по горячей коже, запоминая каждый изгиб, каждый мелкий шрам. Она хотела запечатлеть это ощущение навсегда — жар тела, дрожь в его мышцах, кофейный вкус на губах.

В этот момент она поняла — никакие фантазии не сравнятся с реальностью. Ни один рисунок не передаст того, как его тело отзывается на каждое ее касание.

— Вот видишь, — прошептал он, губы снова нашли ее для поцелуя. — Бессмысленно сопротивляться.

Его руки скользнули выше под свитер, сталкиваясь с коротким топом под ним. С легкостью он снял кофту и бросил ее на парту. Деви почувствовала, как тело загорелось под прикосновениями. Его пальцы скользнули по ребрам, ладонь легла на грудь поверх ткани топа, и Деви застонала, когда он начал ласкать ее соски через одежду, пощипывая их.

— Доран... — Она звучала почти неразборчиво, но он всегда понимал. — Мы сейчас можем...

Деви не смогла продолжить и сформулировать, она больше не могла принимать решения и понимать, что хорошо, а что плохо. Рядом с Дораном — однозначно хорошо.

— Не можем, — с горечью произнес он, губы скользнули по ключице, оставляя поцелуи. — И не будем.

Каждое прикосновение превращалось в навязчивую потребность, в неистовую необходимость. Его губы жгли, руки оставляли следы, а тело прижималось так плотно, что она чувствовала каждый его мускул.

Деви не осознавала, когда ее пальцы начали расстегивать его ремень. Дрожащие руки скользнули ниже, и она ощутила под ладонью твердую выпуклость, от которой перехватило дыхание. В животе закрутило, сжимаясь сладкой судорогой.

— Доран... — Голос звучал хриплым, чуждым.

Доран ответил низким стоном, когда ее пальцы исследовали контур его возбуждения через плотную ткань джинсов. Мир сузился до этого момента — до их прерывистого дыхания, до дрожи в коленях, до нестерпимого желания, которое пульсировало в каждом их прикосновении.

Она больше не могла думать. Только чувствовать. Только хотеть.

— Доран, — прошептала, голос дрожал от нетерпения и страха. — Я не могу... я не хочу останавливаться.

Аудитория больше не казалось неподходящим местом для первого секса, главное — человек, с которым это произойдет.

Он прижал ее к себе еще сильнее, дыхание было горячим и прерывистым. Его руки скользнули по спине, лаская кожу, а затем опустились ниже, к бедрам, прижимая к себе.

— Ты сводишь меня с ума. — Доран говорил у самого уха, губами скользнул от ключицы к плечу. — Но мы не можем... не здесь. Не так.

Деви хотела протестовать, хотела сказать, что ей все равно, она готова на все, лишь бы не останавливаться. Но он уже отстранился. Доран мягко обнял ее, прижимая к груди. Его сердце билось так же быстро, как и ее, но в его объятиях было что-то успокаивающее, что-то, что заставляло чувствовать себя в безопасности.

— Мы не можем, — повторил он, будто уговаривая не только Деви, но и себя. Голос был уверенным, но твердым. Как и весь он. — В первый раз все должно быть не так.

Деви прикрыла веки, ощущая, как бешеный ритм сердца постепенно замедляется. Его ладони, еще минуту назад жадно исследующие тело, теперь мягко скользили по спине — успокаивающие, оберегающие. Губы коснулись лба в почтительном поцелуе, таком контрастном после минувшей бури страсти.

В этом жесте было что-то священное — словно он запечатывал невысказанную клятву. Она не понимала, о каком «первом разе» говорил Доран: о ее неопытности вообще или об их первом совместном опыте. Но в этот момент это не имело значения.

Глубокий вдох. Запах его кожи, смешанный с терпким ароматом возбуждения. Твердые руки, все еще дрожащие от напряжения, но уже сдерживающие свою силу.

Он остановился. Когда она, потерявшая всякий контроль, готова была отдаться здесь и сейчас — он нашел в себе силы быть разумным за них обоих. И за эту милость она чувствовала благодарность.

— Спасибо, — прошептала она губами, которые все еще горели от его поцелуев. Не за то, что отверг. А за то, что сберег. Для чего-то большего. Для лучшего момента. Для них. — Я не хочу тебя терять. — Голос Деви был едва слышен даже для нее самой.

Он перевернул всю ее вселенную с ног на голову. Не просто разрушил старые стены — он взорвал их динамитом, оставив лишь дымящиеся руины. Но вместо того, чтобы восстанавливать прежнее, начал строить что-то совершенно новое прямо на пепелище.

Каждым прикосновением он закрашивал серые будни яркими мазками. Каждым словом — оживлял то, что Деви считала навсегда умершим внутри. Он не чинил — он создавал заново, смешивая осколки ее прошлого с чем-то диким, необузданным, по-настоящему живым.

И самое страшное — она больше не боялась этого хаоса. Потому что в его руках даже разрушение чувствовалось как акт творения. Как начало, а не конец.

— Ты не потеряешь меня, — ответил Доран и крепче обнял Деви.

Она бы продала душу, чтобы остаться здесь — в этом коконе его тепла, где не существовало ничего, кроме их переплетенных дыханий. Но жизнь — жестокая сводня — напомнила о себе календарной датой: пятница, тринадцатое. Число, пахнущее железом и обещанием беды.

Радхика. Кай. Кровные узы.

Деви сжала кулаки, чувствуя, как под ногтями остаются следы. Мальчик с глазами, слишком знакомыми, чтобы быть случайностью. Она уже любила его — эту неугомонную энергию, эти бесхитростные вопросы. Но если в его жилах текла кровь Шарма...

Доран оторвался первым, его губы коснулись виска — поцелуй-обещание, поцелуй-прощание. Когда он отошел к столу, в воздухе повис невысказанный вопрос: что дороже — империя ее родителей или эта новая жизнь?

Деви прикусила губу, но в голове уже выстраивались планы. Кай мог быть ключом к ее свободе. Или последним гвоздем в гробу ее надежд.

— Итак, практикант. Правило номер три. Носи юбки как можно реже, иначе думать о работе я перестану совсем. Хорошо, что сегодня ты была в брюках. — Доран протянул Деви свитер.

Она улыбнулась, совершенно забывая и о фотографиях, и о проблемах.

— Где твои очки? — Деви провела пальцем по краю стола, вспоминая, как они сверкали на его переносице во время лекций. — Ты же иногда их надеваешь.

Доран молча открыл ящик, достал оправу с тонкими стеклами и демонстративно поднял их перед лицом.

— Вот.

Мгновение — и они исчезли обратно в темноту ящика.

— Так тебе они не нужны? — Она нарочно сделала глаза круглыми, играя в наивность.

Уголок его рта дрогнул.

— Совет декана. «Профессор должен выглядеть солидно». — Он пожал плечами. — Пустые стекла.

Деви прикусила губу, медленно натягивая свитер через голову.

— Жаль. — Ее голос стал бархатистым. — Они тебе... очень шли.

Последние слова повисли в воздухе, наполненные недосказанностью. С хитрой улыбкой она скользнула к свободному столу, оставляя его с этим намеком. Но не успела открыть рабочий ноутбук, как его голос настиг ее:

— Практикант Шарма.

Она подняла взгляд.

— Если будешь так смотреть на мои очки, я надену их только для тебя. — В его глазах вспыхнул тот самый опасный огонек. — Наедине.

Деви почувствовала, как тепло разливается по шее, она покашляла, стараясь вспомнить о работе.

Она задержала палец над экраном, прежде чем отправить сообщение Филлу. Короткое, сухое уведомление об увольнении — не та благодарность, которую он заслуживал. Она мысленно представила его сгорбленную фигуру за стойкой кафе, и в груди защемило.

«Хотя бы этот чертов лотерейный билет...» — подумала она, надеясь, что судьба наконец-то улыбнется этому человеку.

Работа в кабинете Дорана оказалась неожиданно... правильной. Профессор Рид не преувеличивал — ее пальцы летали по клавиатуре планшета, предвосхищая его запросы. Деви ловила его мысли на полуслове, кивала, прежде чем он заканчивал фразу, и тут же вносила правки в документы.

Этот механический труд, эта деловая рутина, которую она всегда презирала, теперь казалась спасительным якорем. Здесь не пахло горелым кофе и дешевым маслом, не раздавались грубые окрики посетителей. Только тихий скрежет пера Дорана по бумаге, шелест страниц и...

— Практикант Шарма.

Его голос вырвал ее из раздумий.

Доран редко работал здесь, предпочитая шумный деканат. Но сегодня он явно наслаждался уединением. Или, как подметила Деви краем сознания, возможностью не делить ее внимание с коллегами. В уголке его рта играла та едва уловимая ухмылка, которая заставляла ее пальцы дрожать над клавиатурой.

— Принесите нам... — Он использовал официальное обращение, хотя в кабинете кроме них никого не было.

Деви уже вскочила со стула, прежде чем он закончил фразу.

— ...кофе. — Доран протянул карточку.

В его глазах вспыхнул тот самый огонек, который превращал даже самые обыденные слова в опасную игру.

Когда напиток был допит, пришло время для очередного признания.

— Я пойду на выставку, — наконец нарушила молчание Деви, отвлекаясь от работы. — Сарасвати тоже хочет. Ей нужно поговорить с Радхикой.

Деви умолчала, что и она сама хочет задать ей пару вопросов.

Доран вздохнул, пальцами он сжал документы, медленно откладывая их на край стола, Деви поняла, он сделал это, чтобы не испортить листы во время разговора.

— Деви, ты сама рассказала мне, что Камал угрожал тебе в машине. Ты понимаешь, что это не просто слова? Он опасен. Я не отпущу тебя никуда, даже после работы я отвезу тебя сам и плевать хотел, если кто-то это заметит.

— Я понимаю, что это опасно. — Она подняла на него взгляд, полный уверенности. — Но я не могу сидеть сложа руки. Сарасвати нужна эта встреча. И я не могу бросить ее. Плюс, мне тоже кое-что нужно уточнить у Рады.

Деви первый раз произнесла ее имя вслух в том самом варианте, каким она представилась: «Друзья называют меня Радой». Они не были друзьями, но совершенно точно перестали быть врагами.

— Ты не бросишь ее, если останешься в безопасности. — Голос Дорана был твердым.

Если бы Деви не знала Дорана, то испугалась бы. Но чем сильнее он был против, тем больше она хотела настаивать на своем решении.

— Камал может использовать это мероприятие, чтобы навредить тебе или запугать. Ты даже не представляешь, на что он способен.

— А ты представляешь? — Она резко встала, ее голос дрожал от гнева. — Ты думаешь, я не понимаю, что он опасен? Но я не могу жить в страхе. Я не могу прятаться вечно. Вдруг у меня получится получить у него признание.

— Деви. — Доран прикрыл веки. — Это не про страх. — Он тоже поднялся, шагнул к ней, его глаза горели. — Это про здравый смысл. Пока Камал на свободе, ты в опасности. И я не позволю тебе рисковать собой.

— И что же мы будем делать? — Она усмехнулась. — Если я все равно собираюсь пойти.

— Деви. — Он произнес ее имя так тихо, что она едва услышала. — Я не хочу тебя потерять.

— А я не хочу терять себя тоже. — Ее голос дрогнул, и она отвернулась, чтобы скрыть переживания. — Я не могу сидеть и ждать, пока кто-то решит, что мне делать. Я должна быть там. Для Сарасвати. И для себя в первую очередь. Все, что осталось у меня от семьи, — я. И мне уже пора разобраться в прошлом.

— Ты не одна. — Он подошел к ней, руки легли на ее плечи как в начале их первого спора. — У тебя есть я, и я сделаю все, чтобы защитить. Но ты должна довериться мне. Не бежать впереди и не пытаться навредить себе опрометчивыми решениями.

— Я доверяю тебе. — Деви посмотрела на него, и в ее глазах была боль. — Но я не могу просто ждать. Я не могу. Он убил мою семью, почти убил меня, я просто устала бояться.

— Тогда позволь мне быть рядом. — Слова звучали как мольба. — Если ты решила идти, я пойду с тобой. И у меня будет для тебя сюрприз, раз ты решила ускорить события.

Дорану не пришлось отвозить Деви в башню, так как эту ответственность взяла на себя Сарасвати, пообещав выдать подруге платье для вечера. Доран сопротивлялся несколько секунд, но все же смирился, что Деви придется отпустить в компании своей племянницы. Он проверил машину и только после этого согласился. Договорились встретиться на мероприятии, в определенное время и ни минутой позже.

───── ◉ ─────

Выставка, где участвовала Радхика, была событием, которое невозможно пропустить. Зал, где проходила экспозиция, напоминал скорее храм искусства, а не обычное выставочное пространство. Высокие потолки, украшенные изящными лепнинами, отражали мягкий свет огромных хрустальных люстр, которые рассыпали по помещению тысячи бликов-осколков. Стены, выкрашенные в глубокий темно-синий цвет, служили идеальным фоном для скульптур, каждая из которых казалась живой, дышащей историей и душой.

Скульптуры Радхики были настоящим откровением. Одни — из белоснежного мрамора, с гладкими, почти невесомыми линиями, изображали человеческие фигуры в моменты крайнего напряжения эмоций. Другие, выполненные из бронзы, поражали своей фактурностью: каждая складка, каждый изгиб был проработан с такой тщательностью, что казалось, будто металл вот-вот оживет.

В центре зала возвышалась самая большая работа — огромная композиция, изображающая двух людей, чьи руки почти соприкасались, но не соединялись. Это была метафора близости и одновременно недостижимости, и она притягивала взгляды всех гостей. Мужчина был выполнен из темного металла и являлся отражением прошлого, а девушка — из светлого камня. Она тянула руку к возлюбленному, но не могла дотянуться, казалось, эти дюймы между их пальцами причиняли боль обоим, но уже ничего нельзя было изменить.

Гости выставки были не менее впечатляющими, чем сами скульптуры. Женщины в вечерних платьях, расшитых блестками и кружевами, мужчины в строгих, безупречно сшитых костюмах — все они казались частью этого мира искусства. В воздухе витали ароматы дорогих духов, смешиваясь с легким запахом мраморной пыли и воска.

Повсюду слышался мягкий гул голосов, прерываемый время от времени щелчками фотоаппаратов и вспышками камер. Журналисты, с блокнотами и диктофонами в руках, старались уловить каждое слово жемчужины выставки — Радхики, которая, как настоящая королева, перемещалась между гостями, одаривая их своей улыбкой и краткими, но емкими комментариями. Деви обратила внимание, что она не использовала свою фамилию, нигде не было ни одного упоминания Басу. Лишь имя, которое воспринималось как псевдоним.

Деви стояла у одной из скульптур, изображающей женщину с закрытыми глазами и руками, протянутыми к небу. Она чувствовала себя немного потерянной в этой толпе, но ее внимание привлек знакомый силуэт. Доран. Он стоял в нескольких шагах от нее, разговаривая с группой коллег из университета, которые тоже стали гостями выставки. Темный костюм идеально сидел на нем, подчеркивая стройную фигуру и широкие плечи. Деви почувствовала, как ее сердце забилось чаще, когда их взгляды встретились. Он был почти рядом, но невозможно далеко, общаясь с другими людьми и без возможностей быть рядом, держать ее за руку.

Она замерла, наблюдая за тем, как к Дорану подходит женщина. Она была невероятно красивой — высокая, с идеальными чертами лица и длинными белыми волосами, которые то и дело поправляла, словно играя с ними. На ней было элегантное платье глубокого изумрудного цвета, которое подчеркивало стройную фигуру. На шее сверкало изысканное ожерелье, и пальцы касались его, как будто она хотела привлечь к нему внимание.

Доран будто был не сильно вовлечен в разговор. Он сухо улыбался, кивал, и Деви почувствовала, как в ее груди закипает опять что-то темное и неприятное. Она не могла отвести взгляд, хотя каждый ее нерв кричал, чтобы следует отвернуться. Женщина смеялась, слегка наклонив голову, и ее голос, мягкий и мелодичный, доносился до Деви, хотя слов она не различала из-за расстояния.

— Кто это? — спросила Сарасвати, которая наконец отвлеклась от своих мыслей и заметила, куда смотрит подруга.

— Не знаю, — ответила Дивия, стараясь звучать максимально равнодушно.

Сарасвати посмотрела на нее с легким удивлением, но ничего не сказала. Деви же чувствовала, как ее пальцы сжимаются в кулаки. Она ненавидела себя за эту ревность, но не могла с собой справиться. Женщина казалась такой уверенной, такой... подходящей для него. Они выглядели как пара — два взрослых человека, красивых, успешных, принадлежащих к одному миру.

Деви почувствовала себя маленькой и незначительной. Ее простое черное платье, которое еще минуту назад казалось изысканным, теперь выглядело бледно и скучно по сравнению с роскошным нарядом незнакомки. Она поправила прядь волос, которая выбилась из прически, и сжала губы, стараясь не показывать своих эмоций.

Но затем она заметила, как Доран слегка отстранился от женщины, его улыбка стала еще более холодной, а взгляд скользнул в сторону Деви. Их глаза встретились на мгновение и этого было достаточно, чтобы успокоиться. Он не сказал ни слова, но в его взгляде читалось безмолвное признание.

— Деви, — раздался голос Сарасвати, — ты как будто не здесь. Все в порядке?

— Да, — ответила Деви, стараясь улыбнуться. — Просто нервничаю.

— Понимаю. — Подруга тяжело выдохнула, повертев браслеты на руке. — Пойду попробую найти сестру, вдруг она не пошлет меня.

Сарасвати ушла, пробираясь через толпу гостей и не дожидаясь ответа.

Деви проводила ее взглядом и отвернулась, но не могла не бросить еще один в сторону Дорана. Женщина все еще говорила с ним, но теперь он казался совсем незаинтересованным, да и она — не флиртующей. Его руки были в карманах, а взгляд периодически возвращался к Деви. Он лукаво улыбался ей, давая понять, что видит ее насквозь.

Дивия почувствовала, как ревность утихает, но все еще где-то глубоко внутри оставалось это неприятное чувство. Она знала, что не имеет права ревновать, что их отношения — это тайна, которую нельзя раскрывать. Но это не помогало, хотелось подойти и поцеловать его на глазах у публики, но Деви не могла позволить себе такую роскошь: он все еще ее профессор, а она — студентка. Поэтому она просто отвернулась, туша в себе последние сомнения. Она балансировала от одного экспоната к другому, смотрела на красивое, но видела лишь белое, мысли были далеко за пределами вырезанных искусственных форм.

Деви прошла мимо Дорана в толпе, стараясь не смотреть в его сторону, но ее рука неслучайно коснулась его. Она почувствовала, как его пальцы на мгновение сжали ее в ответ, прежде чем он отстранился. Это мимолетное прикосновение заставило ее выпрямиться и поднять подбородок вверх, а его взгляд, полный скрытого смысла, говорил, что он тоже не может оставаться равнодушным.

Они остановились у одной из скульптур — абстрактной фигуры, изображающей двух людей, чьи силуэты переплетались, но не соединялись. Деви делала вид, что рассматривает статую, но ее мысли были совсем в другом месте. Она чувствовала, как его рука снова касается ее, на этот раз более уверенно, но все еще скрытно от чужих любопытных взглядов. Слишком рискованно, но невероятно хорошо, чтобы отказаться.

— Ты ревновала, — прошептал он, его голос был тихим, но теплым, как будто он наслаждался ее реакцией.

— Нет, — солгала Деви, стараясь звучать уверенно, но голос выдавал.

Доран слабо усмехнулся, его пальцы слегка сжали ее ладонь.

— Ее зовут Жаклин, — сказал он, как будто это объясняло все. — Она здесь с мужем. Позже я вас познакомлю.

Деви хотела послать это знакомство в пекло, но не успела. Ее мысли вдруг прояснились, и она поняла, где видела эту женщину раньше. Жаклин была владелицей этого помещения, известным меценатом и творцом, чья жизнь теперь была посвящена поиску молодых талантов. Деви почувствовала себя глупо, но все равно нахмурилась.

— Не хочу, — сказала она, стараясь звучать твердо.

Доран не настаивал, и это показалось ей странным. Он просто смотрел на нее, глаза были полны понимания и чего-то еще, чего она не могла назвать словами, лишь ощущениями.

Он все равно сделает это. Он будто победил, но Деви еще не понимала, почему.

Она уже не злилась на него, только немного на себя. Но то, как он касался ее ладони, пока никто не видел, успокаивало. Он все еще был ее, а она — его. И пусть этого никто не знал, главное, что это знали они, спрятанные в обществе сотен глаз.

Доран слегка наклонился к Деви, голос звучал тихо, могло показаться, что он хочет ее поцеловать на глазах у десятка гостей. Он прошептал, едва касаясь уха губами:

— Хочется сбежать, но, увы, у меня на тебя есть планы, раз мы уже все равно тут, нет смысла откладывать. Пойдем со мной.

Доран повел в соседний зал, где шум толпы стихал. Деви ощущала на себе заинтересованные взгляды. Он нарушал границы, заявлял свои права простыми действиями, и Деви обожала и ненавидела его одновременно. Если про них узнают в университете, Деви получит лишь словесный выговор, а вот Дорана — уволят. Но он все равно держал Деви за руку, не боясь последствий. Большое панорамное окно открывало вид на ночной город, и у него стояла та самая Жаклин, с которой ранее беседовал профессор Басу. Деви неохотно, но последовала за ним, чувствуя, как его рука не отпускает ее даже под прямым взглядом женщины.

— Жаклин, это Дивия Шарма, — представил ее Доран уверенно, с легкими нотками гордости. Он немного приобнял ее, поглаживая талию пальцами. — Я рассказывал о ней.

Деви ощутила, как ее щеки заливаются румянцем. Она кивнула, стараясь улыбнуться, хотя внутри все сжималось от напряжения. Жаклин протянула руку, ее улыбка была теплой и искренней, и только с близкого расстояния, Деви смогла разглядеть настоящий возраст Жаклин. Она была значительно старше Дорана, отчего-то эта мысль успокоила Деви окончательно.

— Очень приятно, Дивия, — сказала Жаклин покровительственным тоном. — Доран много о тебе рассказывал.

Деви обменялась с ней любезностями, все еще не понимая, зачем этот разговор. Она украдкой посматривала на Дорана, но его лицо было невозмутимым. Он все так же приобнимал Деви, бросая вызов миру, и она была рада рисковать рядом с ним.

— Спасибо, что ты согласилась, — сказал он Жаклин.

Жаклин кивнула, и Деви вдруг поняла, что в ее взгляде нет ни капли похоти или интереса к ее мужчине. Но зачем этот разговор?

— Я рада была помочь, твой вклад в искусство, Доран, — он неоценим. Если бы не ты, нам бы пришлось искать дополнительных спонсоров еще несколько месяцев, чтобы открыть эту выставку.

Доран кивнул, пропуская благодарность.

Он посмотрел на Деви:

— Недавно, когда мы писали тест, я обещал хорошую стажировку для того, кто получит самый высокий балл, — напомнил Доран, его глаза встретились с ее. — Жаклин ищет таланты, и ты — именно то, что ей нужно.

Деви ощутила, как ее мысли путаются. Она писала тестирование по бизнесу? Все ее обучение — это цифры и статистика. Деви была одним целым со своей профессией только на бумаге и только лишь ради диплома. Но прежде чем она успела что-то сказать, Доран перебил ее мысли:

— Эта стажировка будет в художественной студии. Жаклин планирует открыть новую в Бостоне, и ей очень интересно посмотреть на твои работы.

Деви молчала, сердце колотилось за ребрами, она верила и нет в свою удачу.

— Доран рассказывал, что у тебя прекрасные портреты. — Жаклин достала сигарету и прикурила кончик, делая затяжку; она протянула портсигар Дорану, но тот молча отказался. — Я доверяю его вкусу, но хотелось бы тоже посмотреть.

Деви боялась рисовать людей. Доран был первым, кто смог появиться из-под ее карандаша за последние семь лет. Она переживала, что не справится, но и отказаться не хотела. Стажировка у мецената такого уровня — это не просто билет в новую жизнь, это целый поезд, она это понимала, но слова застряли в горле сухим комом.

— Деви великолепно рисует, — продолжал Доран, спасая от неловкой паузы, его голос звучал уверенно, хотя в глазах читалась легкая лукавинка. — Я видел нарисованный портрет.

Деви почувствовала, как ее лицо заливается краской. Она знала, о каких портретах он говорил, — тех, где она нарисовала его. Но об этом он, конечно, умолчал.

Жаклин улыбнулась:

— Я бы хотела увидеть твои работы. У тебя есть портфолио?

— Нет, — честно призналась Деви, мысленно прощаясь со стажировкой.

Жаклин едва заметно кивнула, но не перестала выглядеть заинтересованной.

— У тебя есть время составить его. Держи. — Жаклин протянула визитку Деви. — Вышли на почту, и мы подумаем, что с тобой делать. — Она вновь затянулась. — А пока я покину вас и найду супруга, уверена, вы и без меня скучать не будете.

Она сделала пару шагов в сторону и остановилась.

— Не затягивай с ответом, Дивия Шарма, я редко делаю такие предложения новичкам.

Деви кивнула, сжимая визитку и не сильно веря в случившееся. Они остались одни, мероприятие проходило в соседней комнате, а они были здесь — опять рядом, и Деви не могла найти что сказать. Она не знала, благодарить или ругаться, что за нее замолвили слово. Как вести себя, когда что-то делают не для собственной выгоды, а просто?

— Как?.. — Она осеклась, но потом продолжила. — Как это возможно?

Доран все еще стоял рядом, но уже не придерживал Деви за поясницу, теперь находясь перед ней. Но расстояние между ними такое ничтожное, что любой незваный гость, открывший дверь в эту комнату, понял бы, что отвлек пару отчего-то очень интимного.

— Жаклин заменила Раде мать, если можно так сказать. Моя сестра жива и здорова, но Радхика не хочет поддерживать с ней связь по определенным обстоятельствам.

Деви кивнула, вспоминая разговор с Радхикой, как собственная мать отказалась от дочери из-за ее положения, бросив ту на растерзание решения: аборт или изгнание из семьи. Поднимая эти воспоминания, стало понятно, почему Рада не использовала фамилию в выставке, она больше не Басу, пусть даже в документах было написано обратное.

— Она мне рассказала — возможно, не все, но большую часть. — Деви еще раз посмотрела на визитку, боясь, что та исчезнет, как тыква.

— Радхика не часто после рождения Кая, но пыталась выбраться на курсы. Где-то там она познакомилась с Жаклин, та стала ее наставником, помогала, и вот теперь Рада участвует в выставке. Пусть сейчас собраны множество скульпторов, но то, что она есть в этом списке, — это огромный шаг к собственной экспозиции.

Дивия понимала, что Доран гордится своей племянницей, и то, что он ни разу не осудил ее за выбор оставить ребенка. Деви почти обняла Дорана, просто потому что ей захотелось. Монстр с самой прекрасной душой. Если бы можно было влюбиться в человека еще сильнее, Деви бы сделала это сейчас.

— Я не могу показать ей портреты, единственные были в блокноте, нового у меня нет, да я и людей рисовать не могу. — Она уткнулась носом в отложной ворот черного пиджака Дорана, не боясь, что их увидят вместе.

— Меня ты рисовала, — подбодрил ее Доран, поглаживая по спине, водя линии по краю черного вечернего платья.

— Ты — это другое, тебя я рисовать могу, но как только начинаю думать, чтобы нарисовать кого-то другого, то сразу идет отторжение и все. Брат — последний, кого я рисовала, и, кажется, я больше не умею.

— Как насчет того, чтобы я стал твоей моделью? Скажем, один вечер в неделю. Можем начать сегодня. — Доран немного отстранился, чтобы посмотреть на Деви, увидеть то, что она скрывала даже от самой себя.

Она улыбнулась, и Доран отзеркалил ее эмоцию. Казалось, что у них одно счастье на двоих: если Деви хорошо, то и Дорану внутри спокойнее и теплее, если что-то беспокоит ее, то и он будет на стороже, готовый сражаться, если ситуация того потребует.

Деви нравилось вот так вот стоять рядом и жить их момент не в толпе, не разделяя внимание, не пытаясь делать вид, что они друг для друга ничего не значат. Но время было не на их стороне, пришлось вернуться в общий зал.

Теплый свет люстр отражался в хрустальных бокалах, наполняя пространство мягким сиянием. Деви прижалась спиной к холодной стене, стараясь слиться с тенью. Ее пальцы нервно обхватили тонкую ножку бокала — шампанское едва колыхалось, пойманное в золотистую ловушку. Деви не собиралась его пить, каждая капля алкоголя была бы рискованной, когда где-то рядом мог быть Камал.

Где же она?

Взгляд скользил по толпе, выхватывая незнакомые лица. Радхика должна была быть здесь, но ее нигде не было видно.

— Жаклин рассказала мне о предложении.

Голос прозвучал так близко, что Деви вздрогнула, и несколько капель выплеснулись на паркет, оставив прозрачные следы. Она резко обернулась.

Радхика стояла вполоборота, улыбаясь той уклончивой улыбкой, которая всегда означала: «Я знаю больше, чем показываю».

— Прости, — сказала она, но в ее глазах не было ни капли раскаяния. Напротив — в них вспыхнул едва уловимый огонек удовольствия.

Деви стиснула зубы, чувствуя, как учащенно бьется сердце от предстоящего разговора.

— Я как раз хотела поговорить с тобой, — проговорила она, намеренно медленно ставя бокал на подоконник. Хрусталь тихо звякнул о мрамор.

Она окинула зал беглым взглядом — никто не смотрел в их сторону.

Радхика рассмеялась — легкий, почти музыкальный звук, который почему-то резал слух.

— Поэтому ты забилась в самый дальний угол? — Ее голос звучал насмешливо. — Я знаю, что ты здесь с Сарасвати. Она уже устроила мне сцену посреди толпы. — Пауза. Взгляд скользнул по лицу Деви, будто пробуя на вкус ее напряжение. — Но ты... ты выглядишь так, будто ищешь не разговора, а спасения.

Губы Деви дрогнули. Значит, сестры снова поссорились. Но сейчас это не имело значения, она попробует найти пути к их примирению позже, а пока Деви было нужно узнать, является ли Кайрас отцом Кая.

Деви сделала глубокий вдох, собираясь с мыслями, но Рада заговорила первой.

— Жаклин... — начала Радхика. — Она прекрасный наставник. Тебе осталось только предоставить портфолио и договор будет уже у тебя на столе. Она нечасто берет стажеров, я стала первой, ты будешь второй. И пока ты не успела усомниться, это не из-за того, что я по документам Басу и не потому, что ты спишь с моим дядей.

Деви почувствовала, как краснеет, но не стала спорить, технически Рада была права. Пальцы сами собой сжались в кулаки, и Деви была рада, что оставила бокал в стороне, иначе тот сейчас пошел бы трещинами.

— Но я... — Голос сорвался, Деви прокашлялась и вернула себе самообладание, готовясь признаться в слабости с высоко поднятой головой. — Я больше не могу рисовать людей.

Радхика приподняла бровь, но ничего не сказала, она взяла у мимо проходящего официанта два холодных бокала с шампанским и один передала Деви. Она приняла его на автомате, сразу пожалев.

— Последний, кого я рисовала... — Деви закрыла глаза на мгновение, словно пытаясь стереть воспоминание. — Был мой брат. Кайрас Шарма.

Тишина казалась почти ощутимой, ее можно было потрогать и попытаться надломить. Пузырьки в бокале начали лопаться слишком громко, накаляя момент.

Деви медленно подняла взгляд, ловя реакцию на побледневшем лице Рады.

— Ты... случайно не знакома с ним? — Она все же рискнула спросить. Влезать в чужие жизни было неправильно, но от знания многое зависело.

Что-то мелькнуло в глубине глаз Радхики — слишком быстро, чтобы разглядеть спрятанную боль.

— Нет, — ответила она, слишком гладко, слишком легко.

Но пальцы ее сжали бокал так, что костяшки побелели.

Ложь.

Деви почувствовала, как холодная волна пробежала по спине. Она не знала, что скажет дальше, — план рушился, а слова приходили сами собой.

Но она уже зашла слишком далеко, чтобы отступать.

— Странно...

Деви медленно провела пальцем по краю бокала, чувствуя, как хрусталь леденит кожу. Голос ее звучал тише, но каждое слово было отточенным, как лезвие. Она не хотела причинять боль, лишь узнать правду, хоть маленькую ее часть.

— Я ведь видела твое фото у него в телефоне.

Радхика сделала быстрый глоток и замерла. Лишь на мгновение — но Деви уловила это. Микроскопическое изменение в дыхании, едва заметное напряжение в плечах.

— Было это, конечно, семь лет назад... — Деви притворно задумалась, делая вид, что вспоминает. — Но я все еще вижу тот снимок. Ты стояла у фонтана в белом платье. Кайрас разозлился, когда я увидела его заставку, он так и не объяснил мне, кто эта девушка, а потом спрашивать было уже не у кого.

Ложь. Чистейшая ложь.

Кайрас никогда не проводил в обществе Деви больше десяти минут, что уж говорить о том, чтобы увидеть заставку его телефона. Никакого фото не было — лишь смутные догадки, обрывки разговоров, которые она складывала в голове, как пазл. Но игра стоила свеч.

Радхика рассмеялась — слишком звонко, слишком нарочито.

— Должно быть, ты кого-то путаешь. — Она сделала большой глоток шампанского, будто пытаясь смыть неловкость. — Я никогда не фотографировалась у фонтанов. И уж тем более в белом.

Но пальцы ее сжали бокал так, что казалось хрусталь вот-вот треснет, обнажая все тайны стеклянной крошкой.

Деви прищурилась.

— Правда? А мне казалось, ты любила белый цвет. Она наклонилась чуть ближе, понизив голос до шепота. — Особенно тогда... летом.

Радхика резко отстранилась. В ее глазах вспыхнуло что-то дикое — страх? Гнев?

— О чем ты говоришь?! — Насмешки во взгляде больше не было, не было и легкой надменности.

Деви ощущала, что права. Она все поняла правильно.

— Я просто удивлена, что ты не помнишь. — Деви развела руками, изображая невинность. — Ведь он помнил и даже в последний день он написал мне...

Деви затихла, не решаясь произнести последние слова Кайраса. Она была уверена, что он был намерен отказаться от свадьбы с Амритой, отказаться от наследства.

Тишина повисла между ними — густая, как дым.

Радхика вдруг резко повернулась к окну, будто внезапно заинтересовалась чем-то в ночном дворе. Но Деви видела — ее плечи напряглись, дыхание участилось.

Попала в точку. Напомнила о боли, разворошив собственную как осиное гнездо, которое кусало оголенное сердце.

Теперь оставалось лишь одно — надавить сильнее, пустить кровь.

— Может, ты просто не хочешь вспоминать? — мягко спросила Деви. — Потому что тогда... что-то пошло не так?

Радхика резко обернулась. В ее глазах горело предупреждение и блеск от непролитых слез:

— Остановись.

Но Деви уже не могла остановиться.

— Или потому, что ты боишься, что я знаю больше, чем говорю? Потому что смотря в глаза Кая, я вижу его глаза? Человека, кого ты давно похоронила и забыла. На чьи похороны ты не пришла. Скажи это, Кайрас Шарма — отец твоего ребенка?

Радхика закрыла глаза. Деви никогда не видела ее такой уязвленной. Ее тошнило от себя самой, от того, что она наговорила все это, лишь бы узнать правду и добраться до истины.

— Да.

И в этот момент совсем рядом разбился бокал.

Звон хрусталя прокатился по залу, резкий, как выстрел, но никто из гостей даже не обернулся.

Камал Рай стоял в двух шагах от них — слишком близко, чтобы можно было надеяться, что он не слышал. Высокий, широкоплечий, с холодными глазами, которые уже оценивали ситуацию. Его рука поддерживала Одри Херд — именно ее бокал теперь лежал на полу хрустальным веером. Официанты уже бросились убирать осколки, но Деви даже не заметила их движений.

Она смотрела только на Камала.

А он смотрел в ответ.

— Дорогая подруга... — Одри вдруг отделилась от его руки и бросилась к Деви с неестественно сладкой улыбкой. Ее объятия были театральными, без настоящей теплоты — как будто она обнимала одну из статуй.

Деви резко отстранилась, содрогаясь от прикосновения.

— Что ты здесь делаешь? — прошипела она, но вопрос был не только к Одри.

Одри притворно надула губки, делая вид, что обижена.

— Прости, что не предупредила, но я так боялась, что ты будешь против...

Голос ее звучал фальшиво, как плохо сыгранная роль.

То, что Одри знала Камала, не было новостью. Но вот то, что они появились здесь вместе... Это меняло многое.

Не из-за разницы в возрасте. А потому, что Деви знала, кто они на самом деле.

Камал — убийца в дорогом костюме. Одри — продажная кукла, готовая целовать руку любому, кто заплатит, даже собственному отчиму.

И сейчас они стояли перед ней, как идеальная пара: Камал Рай с уложенными усами, Одри Херд в красном платье-футляре, что выделялся как кровавое пятно на фоне всех собравшихся.

Камал медленно поднял бокал, будто собираясь произнести тост.

— Какая неожиданная встреча, — произнес он, и в его голосе не было ни капли удивления.

Он не сделал ни глотка, Деви помнила: он никогда нигде не ест и не пьет, будто чего-то боится, прием не стал исключением.

В толпе мелькнуло знакомое лицо — Доран. Он уже шел к ним, и это хоть немного успокоило Деви.

Но было уже поздно. Опекун все услышал.

───── ◉ ─────