«Потухший лучик»
Название: «Потухший лучик»
Автор: Лисанна Смит
Фэндом: Атака Титанов
Герои: Леви Аккерман, Эрвин Смит
Описание: Твой лучик потух, и как мне теперь заставить себя гореть вновь?
* * *
В помещении гулял сквозняк, просачивающийся через внушительные щели старого деревянного дома. Снаружи лил дождь, бросая свои косые хлёсткие капли в оконный проем, в котором давным давно были выбиты стекла.
Вот так дорогая Сигансия оплакивает всех тех погибших, которые сгинули во время битвы за нее. Дождь разбавляет водой лужи запекшейся крови, пуская по земле бледно-красные ручьи, омывает старые побитые домики, в которых впервые за эти пять лет обосновались люди.
Сигансия рада. Сигансия скучала по жизни, скучала по жителям.
Люди тоже ей рады, тоже скучали.
И только какой ценой вернули ее?..
Не выжило даже половины из тех, кто поехал на миссию по возвращению стены Мария. Осталась лишь жалкая кучка счастливчиков — а счастливчиков ли вообще? Вокруг все усеяно трупами — мертвые люди и внутри стен, и за стенами. Как же долго придется перевозить их в Трост, чтобы похоронить...
Сейчас везде царит неприятная, обреченная и холодящая атмосфера — она липкая, холодная, ужасающая и пугающая. Сейчас люди в замешательстве — они достигли своей цели, вернули обратно свою территорию, но что дальше? Что делать теперь, когда цель уже достигнута? Радоваться или плакать? Это благословение или проклятие? Успех или поражение?
С одной стороны — успех, ведь теперь стена Мария вновь принадлежит людям. С другой — поражение, если посмотреть на количество погибших.
Бедные выжившие! Мало того, что они сейчас рассеяны, как овцы без пастуха, они в замешательстве, они ослабели физически и морально, так им еще и приходится собирать тела собственных товарищей с поля боя. Им приходится нести трупы тех, кто был их друзьями, товарищами, возлюбленными, даже простыми коллегами. Они несут тела тех, с кем сражались бок о бок.
Все видимое пространство заполненно телами — это трупы, бездыханные оболочки, но ведь все они были людьми — живыми людьми.
Меня знобит и трясет. И это отнюдь не сквозняк пробирает меня до костей, не мрачная могильная прохлада пускает по моей спине мурашки.
Я сижу в ветхом доме, в какой-то комнате, на какой-то еле уцелевшей кровати. А рядом со мной он — тот, чьего трупа здесь быть не должно, потому что он должен был жить.
Но почему тогда я сейчас вижу накрытое белой простыней его тело? Только тело...
Наверное, раньше я был просто в шоке, поэтому до меня слабо доходили эмоции. Теперь же они возвращаются — постепенно, плавными волнами накрывают меня с головой.
Ко мне пришло понимание. Теперь я понимаю, что не дал этому человеку выжить. Не дал ему это сделать собственными руками.
Я ведь был так близко. Так близко, черт возьми! Даже ввел ему под кожу иглу от шприца, оставалось только пустить сыворотку превращения в кровь.
Почему ты отдернул тогда руку? Почему, Эрвин?
Почему?!
Закусываю губу, как делал уже сотню раз подряд за эту проклятую миссию. Мой взгляд скользит по накрытому белой тканью телу — его телу. Это теперь просто труп...
Труп...
Осознание этого набатом бьется у меня в голове, мне хочется метаться по комнате от бессилия, как подбитой птице в клетке.
Я ведь сам послал его на смерть — подтолкнул его к этому, именно после этого он направил отряд смертников на Звероподобного. И он был командиром этих смертников.
Я был готов к тому, что он погибнет. Я был готов высматривать его тело в горе трупов, был готов осознать, что он уже мертв.
Но я не был готов к тому, что умирать он будет у меня на глазах.
Я не был готов к тому, что он будет на грани между жизнью и смертью.
Я не был готов к выбору, кому отдать этот проклятый шанс на жизнь.
Я не был готов к тому, что он по собственной воле вырвет свою руку из моей ладони в последний момент.
Я не был готов возвращать Армина с того света.
Вспоминая, какими отчаянными были Эрен с Микасой, хочется горестно усмехнуться и постараться не заскулить. Они так хотели спасти друга, что были готовы пойти с угрозами на начальство. И они пошли — даже дрались за возможность оживить умирающего Армина.
Только вот...
Сам я в тот момент понимал, что веду себя ничуть не лучше их. Каким другом был для них Армин — таким же и Эрвин был для меня. Я никогда в этом им не признаюсь, но в тот момент я был готов позорно взвыть от отчаяния.
Знал бы Кенни, на какие муки он меня обрекает, когда сунул мне эту проклятую сыворотку прямо в руки.
И так как эта сыворотка была у меня, именно мне было решать, кому в этом случае жить. Чьего друга спасти — друга этих ребят или своего собственного?
Увы, каждый человек в глубине души эгоист. И я бы ни за что не вернул Армина с того света, если бы была возможность сделать это для Эрвина.
А возможность была...
Честно, в тот момент я не думал о статусе Смита как командира Разведки, хотя и козырял этим перед молодняком. Все те слова о том, что Эрвин важен человечеству и всему легиону, на самом деле были для меня пустым звуком. Я говорил это для того, чтобы казаться эдаким чертовым благодетелем, который заботится об общем благе.
Брехня.
Ни о чем подобном в тот момент я не думал. Я откровенно врал, глядя этим почти еще детям в глаза. Делал вид, что этим я спасаю человечество.
Какое к чертям человечество... В тот момент я думал, что мне нужно спасти друга. Мне было плевать на все: и на народ, и на солдат, и на всю Разведку в целом.
И я почти спас тебя, Эрвин!
Зачем ты остановил меня?
Почему вынудил отдать этот шанс другим?
Другой вопрос: почему я послушал тебя? Почему я не проигнорировал твой жест, не вколол эту дрянь в тебя силой? Почему я слушал тебя даже тогда, когда ты умирал у меня на глазах?
Да я как твой верный пес, черт возьми; будьте прокляты инстинкты этого чертового клана, с которым я связан! Почему у меня была такая собачья преданность тебе, что я был готов исполнить твое желание, даже смотря твоей смерти в глаза?!
А ты ведь знал, что я послушаюсь. Я уверен, что даже в этой предсмертной агонии ты умудрялся осознавать, что творится вокруг.
Скажи мне, Эрвин... Ты чувствовал мое отчаяние?
Я дрожу. Дрожу, обхватывая себя за плечи, до боли сжимая пальцами собственную форменную куртку; не могу удержать в себе новую волну запоздалой паники, поэтому сгибаюсь пополам, наклоняясь к собственным коленям; сжимаю челюсти, кривя губы, и до желтых пятен со всей силы жмурю веки, из последних сил стараясь не разразиться истерикой.
Но сил уже нет...
Я все их отдал на твой план, Эрвин.
И все равно не сумел прикончить Зика. Не смог, понимаешь?! Так по-глупому, но я не успел...
Мой отчаянный сиплый вопль было не слышно на всю округу только потому, что в последний момент я сжал зубами рукав собственной куртки. Я был готов захлебнуться собственными рыданиями, которые так позорно не смог больше держать.
Почему я только сейчас понял, что так много должен был тебе сказать? Почему только сейчас, смотря на твое тело, мне в голову лезут те вещи, которые я должен был говорить, когда ты был жив?
Если бы ты сейчас был жив, я бы ни за что не упустил этот шанс — высказал бы тебе все дерьмо, которое чувствую. Но потом бы, привычно передернув плечами, отвернулся в сторону и невнятно признался, что я боялся тебя потерять. Но ты бы, конечно, прекрасно услышал мой голос.
Я боялся тебя потерять...
Теперь я боюсь смотреть вперед, потому что, отныне, там не будет тебя.
Я сорвался. Мои плечи ослабели от той ответственности, что я нес все это время. Ты всегда слушал меня, принимал мои заскоки; выслушивал меня, терпеливо заваривая мой любимый чай, хотя я прекрасно знал, что ты терпеть не можешь крепкий черный.
Я пошел за тобой, когда погибли Фарлан и Изабель, доверившись всей оставшейся душой, и ты оправдал мое доверие.
Я никогда никому не подчинялся, с какой силой меня бы ни заставляли это сделать. Но ты умудрился меня подчинить себе, не делая для этого ничего. Я так и не понял, как начал так преданно идти за тобой.
Я мог вести себя как полный подонок, но ты всегда знал, что я пойду за тобой при любых обстоятельствах. Я буду ворчать, возмущаться, но в конце концов выполню твой приказ.
Я выполнял даже твои просьбы.
И как ты умудрился из такого оборвана-оболтуса сделать меня третьим лицом Разведотряда? Как умудрился добиться того, чтобы я — самое настоящее хамло из самой задницы этого мира — так бесприкословно служил тебе? Как ты смог усмирить меня?
Даже я этого не знаю.
Знал ли это ты, Эрвин?
В последний раз я так срывался, когда потерял Фарлана и Изабель. Сейчас меня накрывает та же истерика, что и тогда, хотя я до последнего был уверен, что этого не случится.
Я ведь умею держать себя в руках.
Умею же?..
— Не умею, черт возьми, — выдавливаю я вслух, несмотря на сдавленное рыданиями горло, утыкаясь мокрым от холодного пота лбом в колени. Меня прорвало. Я уже не могу контролировать собственные всхлипы и дрожащие плечи.
Жалкое зрелище. И хоть я назван сильнейшим бойцом человечества, я настолько жалок, что аж сердце предательски защемило.
Эрвин... Однорукий ты идиот, чего ты добился собственной смертью? Видел бы ты меня — удивился бы. Думал ли ты когда-нибудь, что по твою душу я буду лить слезы?
Сигансия стала братской могилой. И среди того множества трупов есть дорогой для меня человек. Один из последних дорогих мне людей...
Через хлипкие деревянные стены по комнате бегает сквозняк, который противно вылизывает мое мокрое лицо. И только этот сквозняк видит лежащий на кровати труп, накрытый светлой тканью, а рядом с ним — согнувшегося пополам от собственной боли, бессовестно и позорно плачущего, сломанного и разбитого сильнейшего бойца человечества.
А ведь ты погиб в двух шагах от собственной мечты, Эрвин.
Я опустошен и будто раздроблен изнутри. Чувствую, что если останусь здесь, то сил не хватит уже ни на что.
Но снаружи ждут. Ждут те жалкие остатки выживших, которыми сейчас командует бедная Ханджи. Им нужен я... И ей, Ханджи, я тоже нужен сейчас.
Накрываю уцелевшую руку Смита своей дрожащей ладонью. Его кожа холодная, посиневшая. Закусываю внутреннюю сторону щеки, пожимаю пальцами его ладонь, прощаясь, а затем выхожу из этой проклятой комнаты, бросая последний взгляд на накрытое тканью тело.
Ужасное чувство отступившей истерики я не ощущал уже давно. Вместе со слезами будто вся оставшаяся душа наружу вылилась. Никогда бы не подумал, что буду горестно заливаться, вытирая собственные сопли. Кошмар какой-то.
Из признаков недавно накрывшей меня истерии остались лишь покрасневшие уголки глаз, когда я вышел на улицу, под моросящий дождь. Накинутый на плечи плащ не укрывал мою голову своим капюшоном, пока я просто тупо стоял возле закрывшейся двери уцелевшего дома, бесцельно смотря в пустоту.
Я даже в порядок себя привести не могу. Обессилел настолько, что трудно даже с места сдвинуться. Но оставшимся солдатам необходимо начальство.
— Леви, — зовут меня осторожно, тихо и очень жалобно, а я даже и не заметил, как ко мне подошла Ханджи. — Ты бы поел...
— Не могу, — отвечаю я сипло. Понимаю, что надо есть, но не могу. Меня и так уже четыре раза вырвало до этого, и я бы блевал еще, если бы в желудке уже не была тягучая ноющая пустота. Такой жалкий — опустошенный не только морально, но и физически. Я наконец поворачиваю голову к Ханджи, видя ее осунувшееся истощенное лицо. — А сама-то хоть ела?
— Меня вырвет, если я это сделаю, — признается она, поджимая искусанные недавно до крови губы и смотря куда-то в сторону.
Ханджи теперь командир. Не завидую ей, ведь ей приходится быть опорой и главой уцелевшего народа, в то время как ей самой хочется разрыдаться. Я вижу, что она сама держится на грани возможного.
А ведь она была с Эрвином дольше меня. Когда я попал в Разведку, она уже была там вместе с ним.
И пока я тут лил слезы, она работала наизнос.
Хреновый из меня капитан...
— Я тебя подменю, — говорю я, а потом кладу ей руку на плечо. — Отдохни.
— Тебе тоже нужен отдых. У тебя глаза покраснели, ты к нему ходил?
— Не мог удержаться.
— Ты столько времени без сна. У тебя скоро будет обморок с такими успехами.
— Ханджи, я подменю, — настойчивее говорю я, сжав пальцами ее плечо. — Я ведь знаю, что ты тоже к нему пришла.
Она замолкает, молчит. Только потом лишь кивает, смотря на меня. Она тоже была без капюшона, подставляя голову под моросящий дождь, и ее волосы были полностью мокрыми, как и мои. Она лишь натягивает плотную грубую ткань моего плаща на мою голову, укрывая меня от дождя, а потом поворачивается к двери. Медлит, будто боится, но потом выдыхает и все же заходит внутрь.
Раздается противный скрип несмазанных петель, и дверь за ней закрывается. А я иду к отряду и прекрасно знаю, что там, наедине с трупом и сквозняком, Ханджи тоже будет рыдать.
Сигансия стала местом смерти сотни людей. И наш общий друг и начальник — один из них. И Сигансия оплакивает такую высокую цену, какую пришлось заплатить за нее.
Эрвин Смит погиб героем, который повел отряд на верную гибель, чтобы освободить человечество. Но зло ведь не дремлет, и я сделаю все возможное, чтобы жертва моего друга не была напрасной.
Человечество получит свободу, к которой так стремился Эрвин.
И когда будут публичные похороны, я буду стоять напротив надгробья с его именем. Опущу скудный букет незабудок, которые ему нравились, о чем он однажды проболтался, и подожму губы. Проведу огрубевшей ладонью по надгробию и на прощание похлопаю по холодной поверхности пару раз.
Эрвин Смит — тринадцатый командир Разведотряда, легендарный сумасшедший разведчик, превосходный лидер.
И настоящий друг.
Ты был лучиком в этом отряде самоубийц. Ты собой освещал путь не только мне, но и другим. Ты стал лучиком надежды всего человечества.
И моим в том числе. Только благодаря тебе я горел.
Твой лучик потух, и как мне теперь заставить себя гореть вновь?
Пройдет время, но на кладбище так и будет стоять надгробие с именем великого человека.
И его имя — Эрвин Смит.
Конец короткого рассказа...
Посвящается любимому персонажу.
James Arthur — Impossible
https://www.youtube.com/watch?v=fY3U9vaLPSo
Источник видео: https://youtu.be/fY3U9vaLPSo
Дата публикации рассказа: 06.03.2020.