40. Обвинение.
— А у меня нет парня, — прошептала я. — Мы с Адрианом не встречались. И не встречаемся. Я не такая... не изменщица.
Я не как моя мама.
Эта мысль кольнула меня прямо в сердце. Маму я очень любила, очень! Но понимала, что с точки зрения морали ее поступки не всегда правильные... То, чем она занималась. То, что скрывает часть прошлого от Уилла. То, что действительно стала встречаться с женатым мужчиной, и из-за нее он развелся с женой, которую пусть и не любил, но почему-то жил с ней вместе.
— Я рад. Не хотел, чтобы девушка мечты оказалась дешевкой, которая прыгает от одного парня к другому, — услышала я его голос. — Эй, ты правда охрененная. Прости меня, ладно?
И он ушел. А я, прижавшись спиной к закрытой двери, беззвучно заплакала.
***
Том скрылся в свой спальне и по привычке с размаха упал на кровать. Ему казалось, что его душа изодрана в клочья этой бесконечной нежностью, которую он испытывал к сводной сестре. И во всем винил виски, которые пил сегодня в каком-то занюханном баре, когда попытался прийти в себя после больницы, куда увезли мать.
Когда Том узнал, что она в больнице с белой горячкой, абсолютно невменяемая, ему физически стало плохо. Голова взрывалась от боли и тошнило от отвращения то ли к матери, то ли к самому себе. Они с отцом погнали в больницу, оба взвинченные и злые, поругались по дороге, потом поругались в кабинете главврача, который их принял — поступить иначе он не мог, это ведь сам Каулитц пожаловал, хоть и инкогнито. Уже там выяснилось, что мать в запое неделю, не меньше — сорвалась и снова начала бухать со своими подружками, у одной из которых жила. В кабинете главврача был еще и какой-то высокопоставленный мент, который рассказал, какой дебош мать устроила в баре. А когда ее пытались утихомирить, ударила какого-то официанта разбитой бутылкой по голове. Да так, что ему пришлось вызывать скорую и срочно увозить на операцию.
Том слушал все это молча, и ему казалось, будто бы эти люди говорят не про его родную мать, а про другого человека. Чужого человека. Его мама не может быть таким чудовищем! Это нереально! Она не такая!
Такая.
Осознать это было сложно, и впервые за долгое время Том почувствовал не только жалость и страх за мать, но и злость. Ну какого, спрашивается, хрена, эта женщина снова начала пить? Она же говорила ему, что вылечилась, что все хорошо! И тут же его кольнула вина — в последнюю неделю он мало с ней разговаривал. А надо было звонить каждый день, два раза в день, три, чтобы отслеживать ее состояние! Или лучше видеть ее каждый день. А он...
Отец снова все разрулил. Оплатил лечение официанту и дал сверху неплохие бабки, чтобы тот не подавал заявление в полицию. Дал на лапу менту, чтобы тот замял дело. Дал главврачу, чтобы у матери было все самое лучшее. Договорился через него на лечение в какой-то новой клинике. И они с Томом ушли. Отец отправился домой. Том сначала хотел поехать к Биллу, но подумал, что не хочет напрягать его своими проблемами, и так постоянно ноет. И просто заехал в первый попавшийся бар, где в одиночестве сидел за стойкой и глотал обжигающую жидкость, ненавидя себя еще и за это. Мать ведь тоже делала так. Она начала пить, когда ушла Меган, а отец стал гулять направо и налево. Заливала свою боль. Неужели он такой же? Такой же слабак?
К нему попыталась подсесть какая-то девица в красном откровенном платье, явно надеясь на быстрый секс и вознаграждение — она явно была охотницей за такими, как он, и знала, что Том оставит подарок, если она удовлетворит его, как следует. Но крошка не знала другого — мысли Тома были только о сводной сестре. Он как будто с ума сошел. Хотел только ее и никого больше. Билл ржал и говорил, что это любовь, а Том грозился сломать ему нос за такие слова.
Он вернулся в особняк, который все еще не мог считать своим домом (или не хотел). Пошел на кухню, потому что резко захотел жрать. И увидел танцующую там Авигель. И тогда он сошел с ума. Окончательно.
Лежа на кровати в своей спальни, Том тихо смеялся. Что он ей говорил спьяну? Что замерз? Что хочет, чтобы она отогрела его? Она и отогрела. Позволила ему сделать ей хорошо.
Это была его странная фантазия. Не чтобы он кончил от ее рук, а чтобы она — от его пальцев. Том невольно прокручивал это в голове, каждый раз дико заводясь — гораздо сильнее, чем от порно или чьего-то реального секса, свидетелем которого порою становился на тусовках.
Авигель оказалась чувствительной — стоило ему дотронуться до нее там, как задрожала от нетерпения, слегка выгнула спинку, сильнее впилась пальцами в его плечи. Несколько минут он играл с ней, ощущая восторг от прикосновения к самому запретному месту ее тела. Ласкал Айви, вместе с ней задыхался от нетерпения, наслаждался ее взглядом, учащенным дыханием, тихими короткими полустонами, которые она не могла сдержать в себе. А когда он назвал ее по имени — как в своих фантазиях — она кончила. И он, жарко целуя Ави в губы, ощущал, что сам на пределе, так сильно распалился. Если только она коснется его сейчас, там, внизу живота, крепко обхватит тонкими пальцами, будет достаточно нескольких движений ее руки, чтобы он испытал то же самое, что и она.
Том был уверен, что это произойдет, но им помешали. И разом все возбуждение схлынуло. У отца проблемы. Большие проблемы. Если он правильно понял, главному конкуренту отца достались секретные коммерческие сведения по важному строительному проекту. Он перехватил инвесторов и будущих партнеров из Китая, явно предложив им более выгодные условия, чем у отца. Нет, империя Каулитца из-за этого не рухнет. Но проблемы будут. И судя по тому, как вел себя отец, большие.
А потом Айви его добила — своей нежностью. Он зачем-то сказал ей правду, перестав притворятся подонком. Вдруг понял, что она ни при чем. Во всем виновата только ее мать. Ее мать и его отец. А она... Она такая же жертва обстоятельств, как и он сам. Его милая девочка, с которой он не сможет быть — чувство вины загрызет его заживо. Малышка, которую заставили стать его младшей сестрой.
Том признался, что не знал, кто она такая, и тотчас почувствовал себя идиотом. Но в ответ Ави тоже призналась — сказала, что ни с кем не встречается, и ему вдруг стало гораздо легче. Словно они оба оголили перед друг другом души. Стали на равных. Один — один.
Она не стала просить его о чем-то, уговаривать или соблазнять. Просто приняла его слова, полные боли, как данность. И это тоже его сразило.
Зачем она так с ним поступает? Почему такая хорошая? Он не заслуживает. В их несостоявшейся паре козел — это он.
Вспоминая поцелуи на кухне, Том прикрыл глаза. Перед ними все еще стоял ее образ.
Это точно виноват виски! Во всем виноват он! Алкоголь винить было легче, чем себя.
Том откинул голову на подушку и в голове пронеслась новая фантазия — она обхватывает его не пальцами, а губами, горячими, мягкими и податливыми. И он мягко направляет ее, удерживая за распущенные волосы...
* * *
Я думала, что засну с трудом после всего того, что случилось, однако стоило мне положить голову на подушку, как я отрубилась. А когда распахнула глаза, в моей спальне было уже светло. Сначала я подорвалась с кровати, решив, что опаздываю в универ. Потом вспомнила, что сегодня воскресенье, и никуда ехать не надо. Села, всунув ноги в мягкие тапочки, потянулась к кружке с водой, которую обычно ставила рядом с кроватью, а потом... Потом вспомнила все, что было вчера.
Я и Том. Нестерпимый жар внизу живота. Фейерверки перед глазами. И обезоруживающая всепоглощающая нежность, от которой хотелось плакать. Не переставая думать о том, что произошло, я пошла в душ. И там, стоя под водой, задумчиво касалась себя так же, как касался Том вчера ночью. Не для того, чтобы получить удовольствие, а чтобы понять, как он это делал. И зачем.
Я ненормальная, раз позволила ему это. Или наоборот?..
Многое мне оставалось непонятным, однако одно я знала точно — нам нужно поговорить снова. Вчера все было слишком сумбурно, слишком странно, слишком глупо... И слишком больно. Может быть, при свете дня все будет иначе?
Боже, почему я так сильно хочу снова почувствовать его губы на своих губах? А еще хочу... отдать долг. Сделать приятное и ему.
Едва я представила то, как и где касаюсь Тома, как лицо начало гореть. Раньше я никогда не представляла, как столь откровенно касаюсь парней. Но что делать со своим странным желанием изучить его тело? Он ведь касался меня так откровенно... Почему я не могу сделать то же самое?
Нет, нам действительно нужно поговорить еще раз.
Приведя себя в порядок, я вышла из спальни и спустилась на первый этаж, ожидая встретить маму, которая в это время обычно готовила по воскресеньям поздний завтрак, но стала свидетельницей отвратительной сцены. В гостиной находились мама, Том и Умлл. Мама стояла за спиной отчима, сжимая пальцами одной руки запястье другой. Она была, как и всегда, красива, только ее лицо казалось бледным. Уилл, кажется, так и не спал, и под его глазами залегли темные круги, а губы были поджаты.
— Повтори еще раз, — сказал он Тому, стоящему напротив. На его лице было написано презрение.
— Повторяю. Это она подставила тебя, — услышала я его голос. — Твоя новая женушка.
Услышав это, я застыла на месте, чувствуя, как кровь леденеет в жилах.
Его слова стали для меня ударом хлыста — хлестким, болезненным и внезапным. Вчера он называл меня по имени так ласково и чувственно, что мне хотелось счастливо улыбаться, а сегодня обвиняет мою мать в предательстве отчима. Да как он посмел?!
— Что ты сказал? — словно робот, повторил Уилл. Его голос был глухим и безжизненным. А взгляд метал молнии — мне даже страшно стало. Отчим был словно непоколебимая скала, возвышающаяся над волнующимся морем.
— Мне в третий раз повторить? Отец, это она подставила тебя. Передала инфу Челларио, — процедил сквозь зубы Том.
— У тебя есть доказательства, сын? — спросил Вильям.
— Доказательства? А тебе мало того, что я слышал? — сказал тот с вызовом. — Она разговаривала по телефону, — метнул он быстрый взгляд на маму, лицо которой было болезненно-бледным. — И сказала, что все сделала так, как он и просил.
— Что именно сделала? — почти ласково задал новый вопрос его отец. — Ты слышал?
— Нет. Но того, что я слышал, вполне достаточно, — вздернул подбородок Том. — В конце она сказала, что ее часть выполнена.
— То есть, на основе этого ты утверждаешь, что Мелисса предала меня? — Уилл неожиданно схватил сына за плечо, и тот вздрогнул. — Я правильно тебя понял, сынок?
Том гневно уставился на отца.
— Правильно. Она та самая крыса, которую ты ищешь с ночи.
Еще один удар обжигающего хлыста. Я сорвалась с места и бросилась к маме, взяла ее под руку, стараясь показать, что я с ней. Только мама даже не взглянула на меня — продолжала смотреть на Уилла и Тома. Я вдруг поняла, что ее трясет. Боже, бедная мама...
— Ты не лжешь? — спросил Уилл тихо.
— Зачем? Думаешь, хочу оболгать твою любимую? — ядовито спросил Том. Он явно был зол из-за того, что отец не верил ему безоговорочно. И эта злость волнами исходила от него во все стороны — я чувствовала ее кожей, и сама начинала злиться. Да как он смеет?.. На мою маму?.. Ради чего? Зачем?
Воцарилась тишина — настороженная, оглушающая. Такая тишина стоит на кладбище вечерами, когда людей нет, по крайней мере, живых... Зловещая тишина.
Уилл отпустил сына и повернулся к маме.
— Мелисса, — позвал он ее по имени. Как-то жалостливо позвал, будто не веря в это. — Это правда? Ты...
— Нет, — прошептала мама испуганно, и я поняла, что она дрожит сильнее. — Это не я, любимый. Это не я...
По каменному лицу Уилла заходили желваки. Он перевел взгляд на Тома, который смотрел на маму с презрением.
— Мелисса, — передразнил он отца, — неужели ты не хочешь рассказать правду?
— Это не я... Утром я звонила только доктору, — повторила мама, и я почувствовала, как дрожь в ее теле становится сильнее.
— Зачем? — спросил Уилл.
— Я... Мне нужна была консультация, — ответила мама.
Мне стало не по себе. Камер внутри дома нет — этого не хотел сам отчим, потому что не хотел жить «под наблюдением», как сам говорил. Камеры только снаружи. Значит, проверить правдивость слов Тома невозможно. Вдруг Уилл поверит сыну?
Я вдруг уловила знакомое неприятное ощущение беззащитности. И следом пришло отчаяние — ну как же так? Почему все вышло именно так? Зачем Том делает это? Моя бедная мама, за что ей все это? Я сильнее сжала руку мамы. И она с благодарностью на меня посмотрела.
Снова воцарилась та самая тяжелая тишина, из-за которой хотелось кричать во все горло, разгоняя ее. Уилл никого не обвинял: ни Тома, ни маму. Просто стоял, смотрел в пол и молчал. И это было хуже, чем если бы он кричал от ярости. Возможно, еще немного, и бушующее море сокрушит непоколебимую скалу. Он явно не знал, кому верить — единственному сыну или любимой женщине. Мне стало его жаль.
— Мы можем это проверить, — вдруг раздался знакомый мужской голос.
Тишина была разбита. В гостиной из кабинета появился глава службы безопасности — мужчина лет тридцати пяти крепкого телосложения, с щетиной, которую принято считать сексуальной, и спокойным, но внимательным взглядом серых глаз. Он, видимо, снял пиджак и оставался в рубашке с закатанными рукавами и без галстука. Рубашка облепляла рельефные мышцы и подчеркивала суровую мужественность.
— Поясни, Эрик? — перевел на него взгляд отчим.
— Если Мелисса звонила кому-то по телефону, мы сможем отследить это, — пояснил мужчина. — Детализация звонков покажет, кому и когда Мелисса звонила. И мы сравним это с тем, что рассказал Том.
— Да, хорошо, — тяжело кивнул отчим.
— Я могу также попросить у вас телефон? — спросил Эрик, глядя на маму. В отличие от Уилла начальник службы безопасности был спокоен — словно оказался в своей стихии.
— Д-да, — не сразу, но ответила мама. Она протянула ему телефон в нежном розовом чехле и беспомощно взглянула на Уилла.
Эрик забрал у нее телефон.
— Сколько времени на это нужно? — задал ему вопрос отчим.
— Некоторое время, — уклончиво ответил тот. — У меня есть свои люди в офисе оператора. Постараемся сделать все максимально быстро, Вильям Энши.
Он вернулся в кабинет отчима, где, кроме него было еще несколько сотрудников службы безопасности. А мы остались в гостиной вчетвером: мама, Том, Уилл и я. Том хотел уйти, но отец не отпустил его. Велел остаться и ждать, что скажет Эрик.
Отчим грузно опустился в кресло, не говоря ни слова — он будто погрузился в свои тяжелые мысли. Том с размаха уселся на один диван. Мы с мамой опустились на другой. Она была все такой же болезненно-бледной, и я даже принесла ей воды, но мама от нее отказалась.
— Жаль, что ты мне не веришь, отец, — с непонятным отвращением произнес Том. При этом он смотрел на мою маму, и его глаза полыхали ненавистью. А вчера в них была нежность, от которой я умирала и возрождалась, как птица феникс...
В голове промелькнула отчаянная мысль — а вдруг... вдруг он не лжет? Он ведь не такой, мой Том. Он бывает равнодушным, резким, грубым. Но он не подлый. Он дважды меня спасал.
Но... разве мама может быть предательницей? Нет, не может. Мама тоже не такая. Моя мама испортила себе жизнь, пойдя в экскорт, чтобы я жила счастливо. Она искренне любит Уилла, я же знаю, я же вижу! Она не сможет предать его.
Я взглянула на маму, которая смотрела бездумным взглядом на кофейный столик и молчала. Что будет, если это она предательница?
Нет. Я не имею права думать так о своей маме, единственном родном человеке. Это отвратительно.
Но и думать об Томе, как о том, кто специально хочет ее очернить, не могу. Как же больно... Только вот Уиллу больнее в несколько раз. Я взглянула на него и поняла, что он хоть и выглядит спокойно, на самом деле едва держится. Тогда я встала и, сказав, что сейчас вернусь, ушла на кухню. Сделала чай из липы. Принесла в гостиную и разлила по чашкам для всех. И все это в абсолютной тишине, от которой по телу бежали мурашки. Ни Том, ни мама к чаю не притронулись, зато Уилл с благодарностью взглянул на меня, улыбнулся краем губ и тихо сказал:
— Спасибо, Ави.
Было страшно. Ожидание было сродни пытке. Минуты тянулись долго — время будто замедлило бег. Но когда Эрик позвал отчима, я испугалась еще сильнее. Отчим ушел в кабинет, и несколько минут не выходил оттуда.
— Признайся сама, — сказал Том вдруг, листая какой-то журнал, но не останавливаясь взглядом ни на одной страницы. — Отец любит покаяние. И дает шанс. Всем дает шанс. Тебе тоже может дать.
— Перестань, — прошептала мама, почему-то прижимая руку к животу. — Зачем ты делаешь это?..
— Что делаю? — поднял бровь Том.
— Выживаешь меня из этого дома. Что я сделала тебе? Полюбила твоего отца? — в голосе мамы проскальзывали истерические нотки. — Я не виновата в том, что он бросил твою мать, Том.
— Какая ты забавная, — усмехнулся он. — У тебя неплохо выходит роль жертвы.
— Том, хватит, — нахмурилась я.
— Я ничего не делал, — сглотнув, ответил Том, задержав взгляд на мне. — А вот твоя мать сделала. Самую большую ошибку в своей жизни.
— Я же сказала, хватит, — почти взмолилась я.
В это мгновение дверь кабинета распахнулась, и оттуда вышел Уилла, лицо которого потемнело. Он стремительно подошел к сыну, схватил за грудки и поднял. Занес дрожащий от напряжения кулак для удара, но... не ударил. Так и держал напротив лица.
Том смотрел на него с презрением, но защищаться даже не пробовал. Просто ждал, что его ударят, безвольно опустив руки. Меня опутала слабость, в ушах зазвенело. Солгал... Он солгал, чтобы обвинить маму.
Нет, нет, Том, ты же не такой... Зачем?..
— Зачем?! — почти прорычал Уилл. — Ты же знаешь, что и так по уши в дерьме! Для чего ты решил оговорить Мелиссу, сопляк? Захотел добить меня? За что, Том? Ты же мой сын! Мы же должны быть в одной команде! Ты... Ты...
Недоговорив, отчим отпустил Тома.
— Значит, не веришь? — спросил он.
— С телефона Мелиссы сегодня был совершен лишь один звонок — доктору, — сказал появившийся следом за Уиллом Эрик, и я нахмурилась, не понимая, зачем мама звонила врачу. У нее что-то со здоровьем? — Мы проверили детализацию, а также осмотрели сам телефон. Связались с доктором, с которым Мелисса разговаривала. Проверили его — он чист. Может быть, ты что-то перепутал, Том? Может быть, тебе послышалось? Или ты не так что-то расслышал?
— Я, по-вашему, ненормальный? — вдруг вызверился тот. — Значит, она взяла телефон у кого-то! И сделала новый звонок!
— У меня? — зачем-то спросила я, не узнавая свой голос, ставший чужим. И достала свой мобильник. — Проверьте и его тоже. Чтобы никто не сомневался в нашей с мамой честности. Да, может быть, мы не так богаты, не из того самого «высшего общества», но и она, и я знаем, что такое достоинство.
Я буквально вручила телефон Эрику и взглянула на Каулитца — со злостью, которая колола меня изнутри. Он тоже смотрел на меня — непонимающе и растерянно. Будто не ждал этих слов.
— Авигель, тебя никто не обвиняет, — нахмурился отчим.
— Том ясно дал понять, что мама звонила с чужого телефона. А это значит, что, скорее всего, с моего. Я хочу, чтобы его проверили тоже, — твердо ответила я, стараясь справиться с подступающей истерикой. — Не хочу жить в этом доме, ловя на себе взгляды, будто я пособница предательницы. Пусть все будет честно и открыто.
Мой телефон в руке начальника службы безопасности зазвонил, и тот, глянув на экран, коротко оповестил:
— Вам звонит некто Билли.
— Это Билл. Перезвоню потом, — отмахнулась я. — Идите и проверяйте.