29. Порочные сны.
После свадьбы мамы и Уилла прошла неделя. Я уехала из бутик-отеля на следующий день вместе с Ханной, которая, в отличие от меня, повеселилась на славу. Она отрывалась с каким-то мужчиной, тем самым депутатом, будто была молодой беззаботной девчонкой, и ночь провела в его номере, а утром, страдая от похмелья, повезла меня домой, как будто бы я не могла добраться одна. Но Ханна пообещала маме, что доставит меня до квартиры в целости и сохранности, поэтому держала слово. В этом плане она всегда была принципиальной.
— Что у вас было с тем милым пареньком? — допытывалась Ханна меня в машине. — Обжимались?
— Мы просто танцевали, — ответила я, понимая, что она говорит про Билла.
— А зря. Надо было хотя бы петтингом побаловаться. Неужели он тебя не завел?
Водитель, который вез нас, с удивлением взглянул на Ханну. Он не знал, что она вполне свободно говорит о вещах, которые другим кажутся постыдными.
— Ханна, мы реально просто танцевали. И ничего больше, — улыбнулась я, а потом вдруг вспомнила, как по глупости сняла платье перед окном, не видя на балконе напротив Билла и Тома. Господи, хорошо, что на мне был лифчик, иначе бы эти двое стали невольными свидетелями моего стриптиза. А ведь я хотела и лифчик перед окном снять — хорошо, что Билл крикнул закрыть шторы.
В голове появилась глупая фантазия — как я раздеваюсь перед окном, и за мной наблюдает Том, и это возбуждает его... Меня будто током прошибло. Я ненормальная, раз думаю об этом!
— Ничего больше? А вот и зря, Ави. Знаешь ли, секс полезен для здоровья. Для вашего — тоже, — увидела Ханна в зеркале очередной озадаченный взгляд водителя.
— Что ж я, спорю, что ли? — пожал тот плечами. — Просто странно, что мать дочери такое говорит. Мол, давай, дочурка, спи с первым встречным — поперечным. Поправляй здоровье!
Ханна довольно улыбнулась — ей нравилось, что некоторые считали, будто мы мать и дочь. Она действительно любила меня и относилась как к родной племяннице. Своих детей у неё не было, и я знала, что это для нее болезненная тема.
— Есть такая вещь — называется «половое просвещение», — промурлыкала Ханна. — Это когда ты рассказываешь детям о том, что такое сексуальность, и формируешь позитивное отношение к своему телу и к своим желаниям. А не вбиваешь в их головы, что секс — это грязь и мерзость.
— Звучит пошло, — поморщился водитель.
— Только в вашей голове!
Всю дорогу они спорили о том, нужно ли половое просвещение или нет. В итоге водитель набрался смелости и пригласил Ханну на свидание. Та мило его отшила, а мне сказала:
— Вот старый кобелина. На пальце след от кольца, а все туда же — на свидания.
— Тебя же это раньше не волновало, — вырвалось у меня, но Ханна не обиделась — лишь погрозила мне пальцем.
— Не моего ранга мужчина. У меня депутат наклевывается. Холостой, между прочим. На кой мне женатый водила без копейки за душой? — хмыкнула Ханна. Иногда ее прямолинейность меня поражала, но зато она всегда оставалась честной.
Ханна пробыла со мной до вечера, после чего умчалась в спа-салон.
В нашей квартире я осталась одна, и не могу сказать, что особо страдала от одиночества.
Мама постоянно звонила по видеосвязи и показывала прекрасные виды то с пляжа, то со своего шикарного люкса. Она обгорела в первый же день и со смехом рассказывала, как Уилл всюду искал средства после загара, мазал ее, а потом пару дней в знак солидарности сидел с мамой в номере, выходя на пляж лишь вечером, когда солнце теряло свою силу.
— Я тоже хочу на море, — сказала я однажды зачем-то, видя на заднем плане лазурное побережье. Захотелось вдохнуть морской соленый воздух, подставить лицо южному солнцу и почувствовать кожей освежающий бриз.
Это услышал Уилл и пообещал, что все организует.
— Авигель, ты можешь просить все, что захочешь, — сказал он, обнимая маму. Уилл тоже загорел и улыбался так, будто проживал одни из самых счастливых дней. — Ты ведь знаешь, что возможностей у меня много, и мне будет приятно порадовать тебя.
— Спасибо, все и так хорошо, — ответила я, смутившись.
— Ты слишком скромная. У вас это семейное, — улыбнулся он и поцеловал маму в висок. — Я хочу, чтобы ты ни в чем не нуждалась. Поэтому каждый месяц ты будешь получать деньги на карманные расходы, если не против. А если тебе что-то понадобится — только скажи. Хорошо?
Он сдержал обещание — и в этот же вечер мне на карту пришла такая сумма, что я несколько раз перепроверила ее, не понимая, почему так много ноликов. Может быть, мне кажется? Но нет, мне не казалось. Вильям действительно отправил мне деньги на карманные расходы, и тогда я впервые ощутила, насколько у него большие возможности, что такие огромные суммы он считает «карманными расходами». И сколько, в таком случае, получает его родной сын. Хотя, наверное, Тому все мало. Он привык жить в роскоши, ни в чем не нуждаясь. И то, что мне казалось баснословными деньгами, для него было копейками.
Также мне часто писал Адриан. Он звал меня на свидания, а я мягко отказывала ему. Мне не хотелось его обижать и говорить, что он мне не понравился, поэтому я все время была для него занята. Может быть, он и понимал что-то, но писать не переставал.
А еще ко мне несколько раз приезжала с ночевками Софи, и с ней мы обсуждали наши истории, планы на будущее и парней. Софи ужасно нравился Билл, и она постоянно о нем говорила, правда, когда узнала, что мы танцевали, завздыхала.
— Тоже хочу потанцевать с ним, — сказала она грустно, сидя на диване рядом со мной.
— Мы можем это устроить, — улыбнулась я.
— Как?!
— Как-нибудь! Я приглашу его к себе на день рождения, например, и...
— Заставлю? — скептически перебила меня подруга. — Приставишь нож к горлу и велишь: «Танцуй с этой уродкой»?
Я нахмурилась — не любила, когда она так говорила о себе. Мне хотелось одновременно дать ей подзатыльник и обнять, но в итоге я просто просила не говорить глупости. А она пожимала плечами и выдавала, что это не глупости, а правда жизни.
Билл стал для Софи кем-то сродни принца Эрика для Ариэль — этакой недосягаемой романтической мечтой, идеальным парнем в белоснежной рубашке и с ослепительной улыбкой. Диснеевская «Русалочка» была самым любимым мультиком Софи, и, если честно, они казались мне похожими: обе рыжеволосые, любопытные, склонные к исследованиям, в чем-то наивные, но искренние, храбрые и верные. А еще они обе мечтали измениться: Ариэль хотела получить ноги вместо хвоста, а Софи — стать стройной. Иногда я думала — ради желаемого Ариэль отдала свой прекрасный голос. Чем же должна пожертвовать моя подруга? Я переживала за нее, хотя и старалась не показывать это, но чем помочь, кроме поддержки, не знала. Я любила ее такой, какой она была, и мне было жаль, что Софи не видит своих достоинств, зациклившись на том, что считает недостатками.
Поначалу подруга часто спрашивала меня о Каулитце, но я не хотела говорить о нем. Сухо поведала о том, что произошло на свадьбе, и дала понять, что он теперь для меня — табу. Софи поняла меня, и я была благодарна ей за это. Я запретила самой себе думать об Томе, и у меня это почти получалось. Правда, это не мешало ему сниться мне и делать такие вещи, о которых я могла застонать прямо во сне. Это случилось, когда Софи ночевала у меня, и она посреди ночи зашла ко мне в комнату, думая, что мне снится кошмар, хотя снилось мне совсем другое — то, как Каулитц срывает с меня одежду, так, что пуговицы осыпаются на пол. И начинает трогать между ног так, что внутри все сжималось от сладкого предвкушения.
— Ты в порядке? — испуганно спросила Софи, касаясь моего плеча.
— Почти, — пробормотала я, открывая глаза. — Этот придурок не оставляет меня в покое даже во сне.
Софи мигом все поняла и залилась смехом, а я обиженно отвернулась к стене, надеясь, что Каулитц больше не станет тревожить меня во снах.
— Ав, ты в курсе, что по Фрейду сны — это проекция вытесненных или нереализованных желаний? В том числе сексуальных... — вкрадчиво спросила подруга. В ее голосе слышался явный намек.
— По Фрейду все, что угодно связано с сексом, — отмахнулась я, в глубине души понимая, что подруга права.
В один из вечеров я зачем-то залезла на страничку к Алексе и, разумеется, нашла у нее фото с Томом. Он небрежно обнимал ее, а она касалась губами его щеки и дотрагивалась концами пальцев до его кос на макушке. «Мой мальчик», — так был подписан этот снимок. Я в который раз вспомнила, как она лапала Каулитца, как они ушли — видимо, чтобы Алекса удовлетворила его, и мне стало противно. А он ведь после этого хотел, чтобы я поцеловала его! Как Том вообще это представлял? Сначала он целует одну, через несколько часов — другую. Наверное, он и спит со всеми подряд. Ему плевать на честь и верность.
К Тому я зачем-то тоже зашла — куча подписчиков, лайков и комментариев, только вот фотографий мало, хотя недавно он все-таки выложил одну. Это было странное селфи — сфотографирована лишь нижняя часть лица, плечи и частично обнаженная грудь, на которую падала тень.
Первое, о чем, я подумала, глядя на этот снимок, было: «Какие у него ключицы». Выступающие, сексуальные... У него было сильное тело, но ямочки над ключицами делали Тома чуть более беззащитным, чем он был на самом деле. Глядя на них, я ощутила острое желание поцеловать его в шею, почувствовать под своими губами, как бьется пульс под кожей. Провести кончиком языка по выпирающим ключицам, осторожно прикусить зубами плечо...
Представляя это, я откинулась спиной на кровать, чувствуя, как начинает закипать кровь. Это было ненормально — чувствовать столько всего к такому, как он, Том Каулитц. И в эти мгновения я ненавидела себя больше, чем его самого.