Я был маленький и чёрно-белый
Посвящается
самому смелому из тех,
кому суждено учить, умирая
под небом Девы, или под 11 другими
15.09.2024
Мне не всегда было так плохо. Я помню свой самый первый день – когда только родился, котёнком. Маленький и слепой, я кричал что было сил. Широко раскрывал розовую беззубую пасть и подзывал маму поближе ко мне, чтобы она поделилась со мной своим теплом.
И мама приходила. Я чувствовал, как своим телом она заслоняла свет, как пушистой змеёй обвивалась вокруг нас, – меня и моих старших сестёр – и как подолгу вылизывала наши мокрые шубки.
Камуфляжные окрасы; для обычных дворовых котят, родившихся в сыром подвале, мои сёстры были очень нарядны. Когда я наконец смог разлепить глаза, я их рассмотрел, а не только почувствовал: одна – прямо пуговка, вся чёрненькая, а вторая белая, как снег, которого я ещё никогда не видел. Это странное слово мне подсказала мама: я всё время пытался сравнивать разные вещи друг с другом. Снег, значит снег. Ну а я, ни туда ни сюда, чёрно-белый. Почти как снег. Да, сейчас я был маленький и чёрно-белый.
— Мам, а что там? — пискнул я, показывая мордочкой на отверстие в стене, где поспешно плыли облака.
Мама обеспокоено повернула голову.
— Где? — её уши встали торчком.
— Там, куда ты постоянно уходишь.
Мама задумалась. Наверное, пыталась вспомнить, слишком уж много всего там могло происходить. Но я ничего не знал.
— Тебе туда пока не нужно, — она продолжила вылизывать мой хвост с ещё большим усердием, чем до этого, — котятам там не место.
И я понял. Значит, там снег – неизвестный и страшный, и я его боялся.
Я рассказывал эти страшилки сёстрам: у моего выдуманного снега было десять гигантских лап и большущая клыкастая пасть! Правда, количество лап от рассказа к рассказу менялось – я забывал, сколько называл в прошлые разы. Впрочем, сёстры быстро меня раскусили.
— Это всё неправда! — пискнула от недовольства белая.
— Ты разве знаешь, как выглядит снег? — а вот чёрная всегда ставила мои слова под сомнения. В такие моменты я отрицательно кивал головой и, чтобы уйти от последствий собственной лжи, жадно припадал губами к маминому животу и торопливо высасывал молоко. Это провоцировало сестёр, и мы забывали про мой «снег» до следующего утра.
А потом мне стало хуже. Один раз меня стошнило, и мама не на шутку перепугалась. А когда меня стошнило несколько раз подряд, она перестала уходить от нас и старалась всегда быть рядом – дабы греть и оберегать.
Дни становились длиннее и теплее, а я всё больше мёрз. Дрожь пробирала до костей, и я чувствовал, что так не должно быть. Вскоре моим сёстрам тоже стало плохо. Я замечал, как плачет по ночам мама: очень тихо, в лунном свете её слёзы беззвучно стекали на сырой бетонный пол и собирались в заметную лужицу.
— Мои малыши, — приговаривала мама, слабо урча, — я знаю как вам помочь! Я принесу вам кое-что, вы только держитесь!
И она исчезла: одним прыжком рассекла светящийся воздух, и лишь пыль на полу завихрилась. Мы остались одни. Голову от бетона поднять было практически невозможно, и я уже наизусть выучил периодичность звучания капель воды, падающих с потолка подвала где-то далеко отсюда. Редкие клочки горячего воздуха игрались с прошлогодними павшими листьями, переворачивая их и мешая с грязью. Как прилипшая болезнь мешала с грязью и нас. Запах из отверстия в стене донёсся до меня.
— Что-то мама долго... — моё сердце в груди подпрыгнуло, когда сзади послышался какой-то шорох.
— Ты тоже это слышал? — сёстры приподняли ослабленные ушки в сторону странного звука.
— Да, — я нашёл в себе последние силы, чтобы поднять невероятно тяжёлое тело с пола, — сидите тихо. Я посмотрю.
Я подошёл вплотную к границе между светом и тьмой – туда, куда ещё никогда не заходил. Лучи солнца из отверстия в стене сюда уже не доставали, и моя тень плавно переходила в какую-то бесконечную черноту подвала. Из дальнего угла веяло чуть-чуть сыростью, немножко теплом и слегка чем-то кислым. С потолка звонко падали капли; падали, и их звук отражался от стен, усиливая себя стократно. Всё говорит об одном – мне нет пути обратно. Даже если я захочу вернуться.
— Тут кто-то есть? — рявкнул я, так громко, насколько смог, и прислушался. Сёстры за спиной перестали копошиться и тоже притихли. — Так выходи на свет, чего ты боишься?
Я не знал кому было страшнее: мне идти в неизвестную темноту или шороху покорно выползать на жгучий солнечный свет. Я держался. От нервов у меня скрутило живот, и мне захотелось в туалет.
Около минуты, кажется, я прождал повторения того странного звука в особой боевой позе. Как только я собрался разворачиваться и уходить, раздались глухие шаги и отчётливо серые лязги ржавого металла в молчаливом сумраке дальнего угла подвала.
Через пару секунд ко всему этому добавились голоса, по-видимому, чем-то восхищённые: они послышались мне очень высокими. Будто бы это были какие-то странные большие самки. Я замер, а за моей спиной замерли и сёстры. Они так и жались друг к другу, дрожа от холода, хотя деньки выдались на редкость жаркими.
— Получилось? — завопил кто-то наверху.
— Ещё как! Больше она от нас не ускользнёт. — ответил другой голос, низкий и ещё более незнакомый.
Я многие голоса уже знаю и нахожу вполне знакомыми, но точно не эти. Этих голосов я никогда ранее не слышал. Становилось зябко, а под лапами-таки вообще... словно лёд пророс.
Кто эти голоса? Что они делают? Зачем они здесь?
Я стал звать маму. Тишина. Голоса вдали, будто под водой. И снова тишина. Я внимательно вслушался в странную обстановку: громкий железный скрежет, доносившийся откуда-то сверху.
— Ты думаешь там есть кто-то ещё?
— Конечно! Посмотри на эту мамочку. Шипит, ругается. — я уловил в голосе самца нотки гордости. — Она точно кого-то защищает.
— Может быть себя?
— Даже если и так, — ещё один подозрительный щелчок, — но я должен проверить.
И потолок внезапно треснул напополам: о дивный новый свет залил весь подвал полностью, а я успел лишь зажмурить глаза от неожиданности. Пока щурился, я ничего не видел, только слышал: голоса чужие, громкие очень, писки сестёр, жалобные и протяжные, снова голоса, скрежет металла, стук по дереву и лязг какой-то цепи. Что-то очень большое и сильное крепко схватило меня и подняло в воздух. Сердце испуганно бухнуло в груди прямо перед тем, как я потерял сознание.
Всё, что произошло дальше, случилось быстро. Я не смог толком ничего осознать. Цветные пятна бешено крутились перед глазами, но ничего из них не принимало знакомых мне форм. Другие запахи, другие звуки. Я привык лишь к сумраку подвала, к его обстановке около одной из стен. Я несколько раз терял сознание, и от страха даже описался. Мокрый, но я всё ещё боролся.
Мои сёстры оказались рядом, когда эти огромные монстры, что схватили нас, кинули меня в новое тёмное место. Здесь было сухо и тепло. Я покатился кубарем и даже перевернулся на подстилке несколько раз, и только после этого смог наконец-то открыть глаза. Всё такое незнакомое. Меня сильно стошнило скисшим молоком. Простите, сестрёнки... Где мама?
Мы с сёстрами оказались в каком-то затемненном ограниченном пространстве с дырками в стенах. Я подполз к одной из дырок и глянул наружу.
— Мама! — я заорал, — Мама! Мама! Что происходит? Мама!..
Она там, внизу! В другой клетке со страшными тонкими металлическими прутьями, что стояла на земле. Я заплакал.
По нашему домику с силой стукнули, да так, что я подскочил с места и потерял маму из виду. Из-за меня на нашу клетку накинули какую-то простынь, стало темно; когда нас подняли вверх, мы втроём в унисон припали головами к подстилке и жалобно пискнули. Я слышал мамино шипение и удары когтей о стенки её клетки. Мы остались одни втроём, а мама осталась одна в одиночестве.
Моя болезнь прогрессировала. Какое это имело значение сейчас, когда нас всех куда-то несут какие-то монстры? Однако, значение это имело: меня укачивало, моё восприятие сильно искажалось, потом меня тошнило. И казалось бы, нечем мне уже.. так нет, слюнями. У меня сильно болел живот, но я старался не обращать на это внимание. Подобрав под себя лапки, я пытался уловить моменты, когда ветер отбрасывал простынь от дырочек, и я мог увидеть хоть что-нибудь. Я чувствовал запах сестёр. Они сидели вместе, свернувшись бок о бок перепуганными ватрушками. У меня вспотели подушечки лап.
Через очень много времени мы снова оказались на ровной поверхности, стоя неподвижно не пойми где: уличным воздухом здесь больше не пахло, да и запаха мамы поблизости тоже не было. Я проклинал простыню слабыми как я сам проклятиями. Розовый свет сочился через ткань и, такой рассеянный, обрамлял контуры моего тела. Белая сестра казалась светло-розовой.
Я прищурился, когда вновь услышал такие знакомые и одновременно незнакомые голоса. Простынь зашевелилась и в секунду улетела с клетки. В дырочки снова можно было заглядывать.
Нам открыли дверцу.
Мне так хочется рассказать вам, сколько всего я пережил за эти пару дней и к чему я пришёл.
Случилось так, что с улицы в тот день нас забрали люди. Они выследили нас по передвижениям мамы, поймали всех и развезли в разные места. Я очень скучаю по своей маме, мы с ней давно не мурчали вместе. С другой стороны, у меня остались мои сёстры. Сейчас они с аппетитом кушают дневную порцию котячьих паштетов, пока я рассказываю вам всю эту историю.
В первый же день, когда нам открыли дверцу, мы чересчур осторожничали. Сами понимаете: новые запахи, звуки, цвета и прочее. Вы бы стали выходить? Вот и мы просидели так до полуночи, и лишь со светом луны вылились на тёплый гладкий пол в поисках исчерпывающих ответов на свои вопросы. Мы сразу прошлись по списку важных дел и в первую очередь отправились на поиски еды. Чуть позже я уяснил, что территорию нам придётся делить с одной двуногой самкой, которая видимо и оставила для нас ароматной вкуснятины на ночь. Чуть позже я познакомился и с её самцом. Он долго меня гладил.
На следующее утро мои симптомы снова проявились. Сестёр, оказывается, тоже коснулось это. Их стало тошнить и они начали чаще бегать в туалет и жаловаться на боль в животе. В моём же туалете иногда появлялась кровь. Я уверял себя, что это ненормально, и стал незаметно отказываться от еды. Зачем кушать, если мне больно от этого? Вялость и сонливость сменились на апатию и невозможность поднять даже голову.
— Мне кажется, они болеют, — самка нежно брала нас на ручки, осматривала и гладила около хвостика, — их надо лечить.
— Согласен.
— А вдруг у них что-то инфекционное? Они же могут болеть одним и тем же? — она крутила, рассматривала со всех сторон, а у меня из носа тем временем текли сопли. — Как будто кошачья ОРВИ. Или ротавирус... Это передаётся людям?
— Скорее всего нет, но я бы проверил их.
И мы отправились в путешествие, где сильнее всего на планете пахло кортизолом из-под кошачьих лап. Меня трясло. В первый раз я ничего не понял, но узнал бы это место из тысячи, окажись я там ещё раз. Я больше ничего не знаю. У меня хорошо получалось только мяукать и отлично выходило трястись. Я был маленьким листиком, который перекатывал ветерок где-то в моём родном подвале.
В какой-то момент дверцу снова открыли и я любопытно вылез наружу. Сёстры остались позади. Незнакомец в белом осторожно поднял меня над поверхностью и начал крутить: он заглянул мне в рот, в уши, в нос, погладил шерсть, поднял хвост.
— Панлейко, — в конце концов сообщил он, — у него серьёзные подозрения на панлейкопению.
Слово странное, и я подумал, что меня теперь так зовут. Меня отпустили, я снова встал на свои четыре, вернее – обессилено лёг на живот. К горлу подступила едкая тошнота, которая чуть не вышла из меня через нос.
— Необходимо будет сдать анализы, чтобы подтвердить заболевание. У него осталось мало времени, прогноз крайне неблагоприятный. По результатам анализов скорее всего потребуется переливание крови. Вы уже искали донора? — человек в белом поправил очки. — Но стопроцентных гарантий я дать не могу, каждый организм индивидуален...
И дальше что-то ещё. Я вернулся к сёстрам, приободряя их:
— «Панлейко», он сказал. Ничего страшного тут нет, — я упал на подстилку, — он вроде бы так сказал...
Упал и отключился.
Я думал, что очередной обморок, но нет: просто ненадолго уснул. Для котят это нормально; мама позволяла нам спать вдоволь.
Сдавать анализы оказалось очень страшно. Меня насильно достали из домика на холодную скользкую поверхность, со всех сторон мои лапки держали большие резиновые лапы, что больно перетягивали мне мышцы, кольнули чем-то острым и попытались забрать мою кровь. Я упирался: совершенно не хотел отдавать им свою кровь, но она всё равно предательски убегала из меня в сомнительные разноцветные баночки.
Опустошённого, меня вернули обратно в домик. Забрали чёрную сестру, потом забрали белую. Спустя два страшных кровопролития их вернули ко мне, бледных как снег и с круглыми глазами.
— Всё, малыши. — тихо улыбнулась наша самка, плотно закрыв дверцу. — Мы едем домой. Вы герои! Сегодня двойная порция паштета каждому!
Но она не знала, что мы не голодные. Ещё она понятия не имела, что сегодня ночью я самолично отправлюсь на поиски этой непонятной "Пан клейко пенни.." на нашей территории и постараюсь убить её. Ну и у кого теперь прогноз неблагоприятный?
Я мог бы продолжать и дальше верить в чудо. Но, обойдя каждую стену в новом доме, осмотрев каждый закоулок пространства, – я так и не нашёл ничего похожего на то, что искал. Да и с каждым часом мне становилось всё труднее ходить. Не знаю столько времени прошло; солнце уже точно и вставало, и опускалось, может всего-то дня два.
Я слышал как наша самка громко разговаривает с кем-то невидимым. Я наблюдал, слушал, искал – никого. И мне бы было всё равно, но после этого странного разговора с невидимкой она достала какую-то странную шуршащую коробочку, разобрала её содержимое над столом (я ничего не увидел) и подошла ко мне с сёстрами. Неожиданно неприятно взяв меня за голову и пальцем открыв мне рот, она затолкала что-то мне прямо в глотку, и я не мог не проглотить это что-то. Горько и очень слюняво. Белую сестру она схватила следующей. Потом чёрную. Мы пищали от горечи на наших маленьких розовых языках.
Если нам должно было стать легче – не стало. Живот сильно болел, а сил доползти до лоточка у меня совсем не было. Мы не ели, практически не спали. А если мне удавалось вздремнуть, мне снились ужасные сны. Сегодняшняя ночь обернулась для меня вечным кошмаром, страданиями.
Я пищал. Так я звал на помощь, но меня никто не замечал. Дыхание учащалось, и боль не пропадала ни на секунду. Я лёг на бок и, не моргая, уставился в стену перед собой.
Каким-то чудом наша хозяйка ещё не спала. В её спальне загорелся свет (мы втроём жили на кухне на мягкой подушечке), послышался взволнованный шёпот. Она вышла к нам. Кажется, она испугалась того, что увидела. Я не понимал. Не мог даже думать, не то, чтобы понимать. Боль съедала меня изнутри, я был готов умереть, хотя я только начал жить. Меня взяли на руки, потом положили в переноску, затем.., а дальше...
Знакомый запах. Я здесь уже был. Несколько ночей назад в этом помещении мне кололи лапку и осматривали меня полностью. Тогда я мог ходить. Сейчас у меня не получается даже пошевелить ушами. Для любой кошки очень важно оставаться чуткой, а я распластался по дну переноски в сеточку. Моё теплое дыхание мешалось со здешним прохладным едким воздухом. Сквозь сеточку переноски я едва разглядел стол, который уже знал, и фигуры в белом. Кажется, фигуры были новые. Я не знаю. Меня мутит.
Я такого ещё не просил, но, пожалуйста, если вдруг меня кто-то понимает и слышит, и слушает... Я больше не хочу мучаться. Мне уже достаточно. Да, я сын бездомной, брошенной кошки, и мне не стыдно за это. Совершенно. Я не знаю, кому какое зло я сделал и что именно высасывает из меня силы на последние пару вдохов, но.. я прошу. Здесь мне помогут, правда?
Правда.
Меня вытащили из моего домика. Без малейшего сопротивления я вытек на ледяной стол. Кто-то взял в руку мою переднюю лапку. Я увидел иголку и даже почувствовал боль не где-то в животе, а в своей конечности. Пульсация. Странно, я чувствую запах чужого страха. У меня нет возможности поднять голову.
Её подняли за меня: кто-то отвёл мою пасть вперёд и вытянул шею. Что-то мокрое коснулось её правой стороны, и в воздухе запахло чем-то очень-очень кислым, противным. В мою шею вошла блестящая игла с трубочкой. Краем глаза я увидел свою кровь, бегущую куда-то в сторону, и остановился в потоке своих мыслей, что превосходили боль.
Я перестал дышать, постепенно погружаясь в странный экстаз. А боль ушла. Меня отпустило, и я наконец-то расслабился. Борьбы за жизнь не было, и моя мордочка окончательно замерла в улыбке.
Сверху я мог наблюдать за всем процессом. В какой-то момент из меня вытащили иглу, и все замерли. Началась суета: кто-то звал на помощь, кто-то нажимал мне пальцами на грудь. Я не хотел возвращаться. У меня и не получилось бы. Я потихоньку уплывал далеко отсюда. Пока там внизу надо мной склонилась целая толпа, я плыл выше, как будто по лестнице, где ступеньки были мне как раз по размеру.
Я услышал чей-то плач. Обернулся посмотреть: через окно второго этажа было видно чьё-то тело, склонившееся над коленями на ступеньке лестницы. Я узнал в этом плаче голос самки, одной из, что была со мной в мои последние минуты. Её запах я ощущал больше всех, наверное, она и была самой близкой ко мне, возможно, именно она меня и спасла.
— Спасибо!
Она встрепенулась, подняла голову, рукой убрала волосы назад и оголила красное от слёз лицо.
— Спасибо, — я повторился, — ты.. мой доктор?
— У меня ведь ничего не получилось! — она громко всхлипнула, но я был терпелив, — Ты умер у меня под рукой, у нас не получилось тебя спасти. Прости нас. Мы не смогли.
Она закрыла лицо руками.
— Совсем наоборот, — я потихоньку поднимался наверх с потоками воздуха, и эта молодая самка уже почти пропала из виду, — ты спасла меня! Знаешь, как сильно болел мой животик? Ты не представляешь... А сейчас – смотри! Я чувствую себя лучше всех!
Я взмыл в небо с тёплым ласковым ветерком. Громкие слёзы её остались позади, а я, возможно, ещё многое хотел бы опровергнуть, но я просто не успел. Я надеюсь она, в белом, будет в порядке.
***
Я знаю: мне стоит пояснить, о чём эта история для тех, кто не знаком со мной лично и кое-что, скорее всего, не смог понять.
Во время забора крови из яремной вены у меня под рукой умер котёнок, который и так сильно болел. Вину в первые секунды ошибочно я взяла на себя. Переступить через боль и снять с себя ответственность у меня получилось далеко не сразу. Я очень надеюсь, что там, где сейчас находится этот малыш, сухо и тепло и очень много вкусной еды. Не хочется говорить, но, возможно, он даже встретился со своей мамой, однако с кошечкой я знакома не была, и судьба её мне неизвестна.
Часть истории о жизни котёнка до встречи со мной – моя личная выдумка, однако это не позволяет мне говорить, что она – абсолютно точно полная ложь.
Берегите своих малышей. Мы – единственные, кто у них есть.