S
Восемь вечера.
Солнце скрылось за подоконником, унося вместе с собой гулявший по белым волосам свет. Лишь огненно-голубые глаза никак не меняются, продолжая прожигать меня насквозь жгучими эмоциями.
- Человеческие чувства - наше слабое место. Мы заключаем себя в клетку безразличия, только ради того, чтобы не испытать еще большую боль. А то, о чем пишешь ты!..
Экран ноутбука слегка мерцает, и это мерцание, словно искры безумия, пылает в зрачках Микаэлля.
Белая рука гротескным штрихом ложится на темную ткань рубашки.
- Не все носят маски. Об этом я и рассказал в моей...
- Дурак! - склоняюсь над ним, четко проговаривая каждое слово. - Никто не в состоянии выжить без притворства. Таков наш мир!
- А каким ты видишь этот мир? - он резко вскакивает со стула и за рукав тянет меня к окну, идя по огненной полосе умирающего солнца. - Для меня он прекрасен, как прекрасно это небо!
- Везде у тебя чепуха, что в книге, что в жизни, - выдираю рукав из его пальцев и вслед за ним поворачиваюсь к панораме города, опираясь руками на подоконник. Внутри клубится злость и отчаяние. Если у меня не получится... он должен понять, он обязан принять, иначе погибнет, как должны погибнуть созданные им герои! - Каким я вижу мир? Каждый день одно и то же: серость бытия скрывается за пестрой рекламой, пустота души за броской одеждой, глупость за пропитанными фальшивым остроумием фразами. Что снаружи, того нет внутри. Люди грызут каждого, кто хоть немного, но отличается от них, кто не живет по их правилам. Приличие сковывает каждому руки, предварительно сковав умы. Человечество - часть огромной многовековой системы, а те, кто борятся, должны скрываться, иначе сгниют так же, как и другие жертвы!
Мой взгляд скользит по улицам, рассматривая сгорбившихся людей, спешащих домой с работы. Париж медленно погружается в сумерки, и скоро должен наступить тот самый промежуток времени, когда свет уже не достанет до переулков и некоторых улиц, а фонари и огни еще не загорятся. Те самые пять минут истинного облика города.
Микаэлль запрокидывает голову и широко распахивает глаза, смотря на низко плывущие, царапающие своими боками друг друга облака. Его губы кривятся в болезненной улыбке, а пальцы с такой силой вцепились в подоконник, что на дереве отпечатываются полукруглые лунки ногтей.
- Наверное, так и есть, - его голос слабеет, доносясь до меня хриплым шепотом. Юношу бьет дрожь, которая каким-то невероятным образом передается и мне. - Ты прав во всем, впрочем, как и всегда.
Первая слеза скользит по контуру скулы и падает на мягкую ткань его мятой рубашки.
- Мир в твоей книге чересчур идеализирован. Пойми, Микаэлль, это твоя главная ошибка.
- Я всего лишь писал о том, что вижу, что чувствую... Неужели все это - лишь ложь? Все мои мысли обманчивы, все выводы ошибочны? - соленые капли стекают по его щекам, блестящими каплями срываяясь на подоконник, пока он все также смотрит на лиловое небо. - Но все же, как было сладко лгать самому себе...
Его взгляд, полный боли и тоски, перемещается на простирающуюся внизу улицу как раз в тот момент, когда небо сереет, а вместе с ним теряет краски и Париж.
У меня еле получается поймать Микаэлля, когда тот, пошатнувшись, начинает заваливаться вбок, не сводя взгляда с открывшейся изнанки города.
- Прости, Антонио.
Его голос, хриплый и высокий, дрожит, трескается так же, как рассыпаются мысли в моей голове. Его ноги вновь подгибаются, и он вырывается из моих рук, делая несколько шагов назад, будто бы готовясь к прыжку. На секунду, буквально на короткое мгновение его лицо искажает гримаса боли, а затем и эта боль исчезает за густыми ресницами.
- Прости...
Он убегает, уронив стул. А мне еще долгое время мерещится сгорбленный силуэт мечтателя, продирающегося через мглу реальности.