ПРОЛОГ
Рассалас Армандо Диаз
За год До.
Эль-Пасо, штат Техас
Я смотрю на свои наручные часы. Минутная стрелка обогнала пятерку и уже застыла за секунду до шести. Она обещала быть здесь в пять вечера.
Точнее: я попросил ее о встрече в пять.
Это было тридцать минут назад, уверен, она уже не придет. Андреа всегда так делает. Она бежит, а я пытаюсь угнаться... Она отдаляется, я следую попятам. Она предает – я прощаю.
Я отвожу взгляд от циферблата и с трудом делаю вздох.
Каждый... божий... раз.
Нестерпимое жжение в легких усиливается. Привстав, я достаю из заднего кармана джинсов смятую пачку сигарет и ложу ее перед собой на стол. Еще месяц назад это странное головокружение от никотина казалось мне непонятным, сейчас же я находил в нем спасение. Все мои воспоминания тлели на уздечке, когда я подносил к нему зажигалку.
Вся та боль.
Все те переживания.
Все последние десять лет моей жизни.
Абсолютно все обращается пеплом, и от этого становится легче. Пусть всего и на минуту, пока у моего рта тлеет сигарета.
О большем я и не прошу.
— Просите, сэр, но здесь нельзя курить, — раздается прямо над моей головой.
Я рассеянно оборачиваюсь в сторону голоса.
— Мне жаль, но это семейное кафе. До семи вечера здесь нельзя курить, — с улыбкой повторяет официантка и указывает жестом на круглую эмблему-предупреждение прямо над вывеской «Стейк-хаус у Чака».
На небольшом рельефном баннере изображена перечеркнутая дымящаяся ковбойская шляпа с цифрой семь посередине. Рисунок пожелтел со временем и стал не таким четким, однако был все еще хорошо заметен с любого уголка этой забегаловки.
В прошлые визиты сюда мне не приходилось обращать на него внимания.
— Конечно, — я кашляю, чтобы придать голову слышимость. — Простите, я сейчас спрячу их.
Забрав красную пачку Maльборо со стола, я снова привстаю и засовываю ее в карман джинсов, смяв еще сильнее. Все это кажется таким бредом. Одним из тех кошмарных снов, когда ты подскакиваешь на постели и не можешь отделаться от реальности всего испытанного.
Я не похож на самого себя, и меня это злит. Все идет наперекосяк.
Абсолютно все.
— Вам подлить еще кофе? — снова обращается ко мне девушка, держа перед собой небольшой стеклянный заварник.
Я качаю головой, бессмысленно уставившись на край ее белого передника, вышитого коричневыми нитками.
— Дайте мне знать, если вам что-то понадобится, — спустя несколько секунд произносит официантка.
Прежде чем уйти к другому столику, она, мнется, окидывает меня одним из тех самых взглядов, и мои отяжелевшие веки закрываются сами собой.
Однажды и Андреа смотрела на меня так, словно я был ее самым заветным желанием. Она была первой, чьей внимание меня покорило. И она же стала первой, кто перестал мечтательно оборачиваться мне вслед.
Горечь переполняет все мое нутро.
Я тянусь за чашкой своего отвратительно остывшего кофе и делаю пару глотков. Хочется всего на свете, но только не сидеть в этом дурацком кафе, не прокручивать в голове наш последний разговор, не думать о тех ошибках, которые я мог допустить...
— Рассалас? — выпитое ранее кофе встает поперек горла.
Закашлявшись, я мгновенно поднимаюсь из-за стола и оборачиваюсь. Придерживая свой огромный беременный живот, ко мне медленно подходит Кейтелин. Ее светло-коричневое платье в мелкий горошек сливается с обоями на стенах.
В глазах начинает мутнеть.
— Она не придет, — разочарованно киваю я.
— Ей тоже тяжело, Расс, — шепчет Кейтелин, останавливаясь рядом с моей кабинкой.
От нее исходит едва уловимый аромат горных цветов – такой знакомый, что мои внутренности скручивает спазмом. Меня до сих пор удивляет, что они пользуются одними и теми же духами. Андреа злится, стоит кому-то сказать про их схожесть друг с другом. Она стригла волосы короче, чем у сестры. Пользовалась красной помадой, потому что Кейтелин ее не любила. Одевалась иначе... Однако их общую страсть к альпийским астрам побороть не смогла.
Я мучительно отвожу взгляд от абсолютно идентичного лица свой жены и стискиваю зубы.
Мне хочется накричать на Андреа в чертах Кейтелин.
— Прекрати говорить так, словно в этом есть моя вина, Кейт, — через силу произношу я. — Прекратите все, мать вашу, винить меня в этом.
— Ты уехал, — встает на защиту сестры она. — Тебя не было пять лет в Аль-Пасо...
На мое левое плечо ложится тонкое женское запястье – на то самое место, где сейчас под фланелевой рубашкой пульсирует глубокий порез от кухонного ножа. Преисполненный обидой, горечью и злостью, я сбрасываю ее руку с себя.
— Даже на это я пошел ради нее! — меня начинает трясти. — Мы хотели завести ребенка, Кейт! Я хотел купить ей дом, о котором она мечтала! Я прошел через все это только ради ее лучшей жизни!
Несколько посетителей за соседними столиками оборачиваются на нас. Смущенно оглядываясь, Кейтелин приближается ко мне практически вплотную – насколько это позволяет ее огромный живот – и привстает на носочки. Стоит ей заглянуть в мое лицо и посмотреть этими пронзительными, светло-карими глазами все мои силы бороться исчезают.
Все мои слова, которые я подбирал для ее сестры этой ночью, испаряются. Я вновь остаюсь один на один со своим разбитым сердцем и этой титанической усталостью, практически прибивавшей меня к земле.
Я выше Кейтелин на целый фут, но сейчас этого ни она ни я не ощущаем.
— Мне жаль, Рассалас, — с болью шепчет она. — Ты знал, какая она, и мирился с этим долгие годы. Я понимаю. Понимаю, как тебе тяжело. Понимаю, что это разбило вас, но, прошу... Она снова начнет принимать таблетки, обещаю.
Я слышу это уже тысячный раз. Поначалу Андреа, и в правду, старалась. Но потом опять что-то происходило, она опускала руки и все повторялось.
Каждый... божий... раз.
Я становился свидетелем ее нарушенных клятв из раза в раз. И все они – все вокруг – винили меня в этом. Никто, даже моя собственная мать, не попыталась посочувствовать мне.
В этот самый момент внутри меня как будто что-то щелкает. Пружина моего терпения, натянутая за все эти десять лет до предела, наконец, лопается. Я отшатываюсь от сестры своей жены, протираю руками сухое лицо и, уверенный в своей правоте, тянусь за спортивной сумкой на полу.
— Она подписала бумаги?
Кейт закусывает губу, сдерживая слезы. Иссиня-черные волосы лежат на ее судорожно вздымающейся груди.
— Ты не поступишь так...
— Документы, Кейтелин, — повторяю я, держась за сумку со своими вещами. Только мне одному известно, как дрожат в этот момент мои пальцы, стиснутые в кулак на нейлоновом ремешке. — Она подписала их?
— Eres un traidor, Rassalas (пер. Ты предатель, Рассалас), — бросает Кейт на испанском.
Не удивительно, учитывая, что они считают меня слабаком за мое впервые принятое самостоятельное решение.
Ресницы Кейтелин дрожат, пока она испепеляет меня взглядом. Устав играть в молчанку, я выжидающе вскидываю бровь.
— Я всегда могу послать к ней своего адвоката, Кейтелин.
Все еще не веря и ожидая, что я блефую, Кейт снова пытается приблизиться, потянуться ко мне... И, будь я проклят, но окажись на ее месте Андреа это сработало бы. Я бы уступил своей жене. Я бы наплевал на все и позволил сердцу любить ее так, как мне хотелось, но...
Но это была не она. Моя Андреа даже не удосужилась прийти в это кафе, чтобы проститься.
— Однажды ты пожалеешь о своем решении, но уже будет поздно! — всхлипывает Кейтелин.
Морщась из-за слез, она распахивает свою сумочку, достает из нее сложенную вдвое бумагу и припечатывает ее к моей груди ладонью. Обессиленный от недосыпа я пошатываюсь, врезаясь бедром в угол стола и выпускаю из рук спортивную сумку с вещами.
Та с глухим стуком падает на деревянный пол стейк-хауса.
— Она подписала их, — я вижу в отражении ее мокрых глаз свое бледное, осунувшееся лицо. — Поздравляю, Диаз, ты добился своего!
Она подписала их...
Эхо ее слов переполняет мою голову. Все еще надеясь очнуться от своего реального кошмара, я забираю у Кейтелин документы на развод, поднимаю сумку и, не оборачиваясь, двигаюсь к выходу.
С каждом шагом что-то внутри меня медленно умирает, но вместе с тем, безвозвратно утраченным, рождается и что-то новое. И я пока не знаю: хорошо это или плохо.
Поступаю я правильно или нет.
Одно я знаю точно: впервые я выбрал самого себя.
— Estás actuando como un imbécil, Díaz! (пер. Ты поступаешь как подлец, Диаз!) — бросает мне в спину сестра моей уже бывшей жены. — Me oyes? (пер. Слышишь меня?)
В дверях я останавливаюсь и в последний раз смотрю на Кейт.
— Я поступаю как она, Кейтелин. Я выбираю себя...
Больше не говоря не слова, я выбираюсь на улицу, пересекаю парковку до своего пикапа, а потом направляюсь прочь из Аль-Пасо.
Прочь от своих воспоминаний.
И прочь от той женщины, которой десять лет назад я однажды поклялся, что больше нее никого не смогу полюбить...