2.
Торговый центр был полон людей в выходной день. Я проходила витрины с одеждой одну за другой, выискивая платье подешевле. Мишель плелась за мной сзади, едва дотрагиваясь ногами до пола: от этого я совсем не слышала её шагов и часто оборачивалась посмотреть, идет ли вообще она за мной.
Черное платье с красивыми манжетами, украшенными стразами, привлекло мое внимание, я покрутила его в разные стороны, высматривая ценник. А как только нашла его, откинула обратно и, громко вздохнув, направилась дальше.
Неделя после выставки пролетела незаметно. Мы встретились с арендодателем кафе Тихоновой. Мужчина среднего возраста, довольно высокий, улыбчивый и с густой бородой, за которой практически не видно его губ. Он сам предложил нам с Мишель прочесть все договора, прочитанные Полиной заранее, и в них не было никаких намеков на какие-нибудь тайные деяния. Я оставалась хладнокровной. Даже если что-то пойдет не так – мы сможем с этим разобраться.
Однако, помимо встречи, Мишель пришли документы на обработку от самой Полины. И её раздосадованные возгласы по телефону я едва могла выдерживать.
— Ты даже не представляешь какая у неё неразбериха. — жаловалась Миша по телефону. — А это я ещё не притрагивалась к бухгалтерии.
— Кафе ещё не открыто, а уже все так плохо? — усмехалась я. — Ты запрашивала разрешение? У Полины вроде как есть свой бухгалтер.
— Головная боль, а не бухгалтер. — возражала она тогда. — Молю, сладкая, приезжай! Я не выдержу этого абсурда одна.
Подумав с минуту, я положила макароны обратно на полку, взятые до звонка Миши, и последовала к выходу из супермаркета.
— Выезжаю, драма-квин.
Но как только я оказалась за порогом её квартиры – оказалось никакой волокиты и в помине не было. Мишель драматизировала, и разобралась со всем и без моей помощи, а ее звонок был обычным привлечением моего внимания. Есть в Мишель одна особенность: она может болтать без умолку битый час, и никто не в силах остановить её поток речи. Иногда, даже мне это не по силам. Я слушала все, что было у неё на уме – об имени её будущего ребенка, что она никогда бы не променяла свою драгоценную фамилию на фамилию мужа, о планах быть лучшим юристом из лучших. Это было лишь малой частью её рассуждений, пока я не уснула, опираясь локтями на её двуспальную кровать сидя на полу.
Возвращаясь мыслями к реальности, я пробежалась взглядом по вещам в масс-маркете, и вдруг заметила консультанта, молодого парнишку, что мельтешил туда-сюда, преследуя нас. Он намотал не меньше пяти кругов в попытках подойти к нам, и ещё один – мы бы угодили в ловушку дьявола. Я резко притормозила, разворачиваясь на горе-работника, и застала его врасплох.
— Вам что-нибудь подсказать? — растеряно поинтересовался он.
— Где стенд с распродажами?
— Чуть дальше. По правую сторону.
Он указал рукой куда нам идти. Я коротко кивнула вместо благодарности, ступая дальше, уже без назойливого комара. Вот бы так получалось избавляться и от Мишель.
К слову, о Мишель. Сегодня она была на странность молчалива и досаждала лишь своим внешним присутствием. С момента как мы зашли в торговый центр, Миша обронила пару слов, в остальное время она ходила за мной хвостиком, уставившись в свой телефон. Меня это немного настораживало.
Стенд с распродажей был найден, и я уже продвигала вешалки вперед в поисках подходящего наряда и не отводила внимательного взгляда от подруги. Попутно оглядывая вещи, я бросала на нее мимолетные взгляды, но никакой реакции от Миши я не получала. В какой-то момент я не сдержалась, хлопнула ладонями по бедрам и произнесла:
— Что с тобой сегодня такое?
— М?
Мишель непонимающе подняла на меня свои большие глаза. Похлопала ресницами, как невинное дите.
— Что там такого важного?
Я кивнула на гаджет в её руках. Как только её внимание вновь вернулось ко мне, я перестала отвлекаться и просматривала вещи детальнее.
Телефон Мишель полетел прямиком в её сумку. Подойдя к стенду с другой стороны, она задумчиво стала перебирать вешалки напротив меня.
— Ты будешь смеяться. Или же скажешь, что я глупая.
— Ну что?
Она вздохнула.
— Искала будет ли кто-то из Орбпипа на выставке.
— Конкретно Лемина ты имела ввиду?
— Конкретно – да.
— Оставь эти бесполезные попытки. — рассмеялась я. — В самом деле, неужели ты ему личное приглашение напишешь, лишь бы выиграть спор?
— Если очень захочу, именно так и сделаю! — дернув все вешалки разом в одну сторону, торжественно произнесла она. — Азарт пришел во время игры, и меня уже ничем не остановить.
Я достала зеленое короткое платье из кучки.
— Звучит устрашающе. — совсем не испугавшись, я подначивала тот самый азарт, о котором говорила Мишель.
— Ну коне-е-ечно. — наигранно, растянув слова, ответила мне подруга.
Ее идей насчет Лемина я не разделяла. Чем наш с Дмитрием разговор мог быть запоминающимся, если я ляпнула какой-то несвязный бред, назвала свое имя и ответила на его вопрос про «случайности» первое что пришло на ум? Мишель считала нашу взаимосвязь особенной. Я же — бессмыслицей.
Я покрутила платье, вытесненное из набора других, и пробежалась по нему взглядом. Треугольный вырез на груди, длинные рукава с перьевыми манжетами, прямой шов от талии. Мишель перехватила ценник раньше, чем я успела опомниться и одобрительно кивнула.
— Храни Господь распродажи.
После этих слов я направилась прямиком в примерочную, где накинула платье поверх своей тонкой туники. Радости в шоппинге я никогда не видела, и даже считала это глупостью, а потому максимально экономила время на выборе вещей.
Покрутившись вокруг себя, я оценивала наряд. В области груди платье сидело хорошо, через плотную ткань, выглядевшей слегка дешево, поглядывали очертания джинс – оно тесно прилегало к телу. Но в остальном, вещь была хороша собой. Быстро сняла с себя платье, так же быстро его оплатила и вышла из магазина, пока Мишель не присмотрела себе десять похожих кофточек, которые обязательно нужно померить. Все.
До моей квартиры с Мишель мы добирались вместе. В этот раз она сама проявила инициативу пойти на выставку и позаботилась о сборах заранее, решив что поедет в выставочный зал от меня.
— Сколько сейчас?
Мишель вытянула руку вперед, поглядывая на свои наручные часы.
— Четыре часа до выставки, если ты об этом.
Я кивнула.
Глупо было бы не признать свое ужасное волнение. Но если припомнить сколько времени ушло на то, чтобы моя работа оказалась замеченной – оно, это волнение, вполне оправдано. И я совсем не предполагала какую именно фотографию выбрали из всех отправленных мной.
Но главной вишенкой на торте всего моего сладкого беспокойства была бессонница, настигнувшая меня в самый не подходящий момент. Беспокойные мысли то и дело крутились в моей голове, а сердце отбивало свой собственный ритм, как обычно бывало перед важными событиями. Проснулась я не утром, от заведенного будильника, а ближе к обеду, с десятого пропущенного от Мишель – именно ей удалось поднять меня на ноги в этот день.
Добирались до дома мы на такси. Такую роскошь я позволяла себе крайне редко, что не скажешь о подруге, но как только мы оказались у меня – я спохватилась за сборы, пока Миша приняла роль повара на моей кухне. Моей благодарности не было границ: готовить я совсем не любила.
Легкий душ освежил голову. Натянув новое платье на голое тело, я достала из шкафчика в шкафу пару сережек. Я стояла у зеркала, вдевая одну из них в ухо, когда Мишель плеснула воды в почти готовое блюдо, и запах растянулся по всей квартире. Живот моментально заурчал, я застонала от голода и поспешила к плите.
Не дождавшись пока паста до конца впитает в себя соус, я схватила вилку из верхнего ящика и наложила себе небольшую порцию в тарелку. Мишель добродушно рассмеялась, медленно потянувшись у плиты.
— Боже, это очень вкусно. — уплетая без остановки, бормотала я у кухонного гарнитура. — Спасибо.
Быстрая трапеза закончилась. Я поспешила довершить свой образ, в это время Мишель намывала посуду.
Проделав несколько шагов назад, я полностью оглядела себя в зеркало. Встала на носочки, положив руки на пояс, и слегка покрутилась из стороны в сторону. Мое телосложение не было подтянутым, скорее наоборот, худощавым, но платье сидело идеально, подчеркивая мои формы. Мишель, заметив мое занятие, пролепетала «какая ты красивая!» и захлопала в ладоши. Я смутилась, но виду не подала.
— Кое-кто точно будет в восторге. — играя бровями, пропела подруга.
— Ни слова о Лемине. — поспешила поправить я. — Я не для него прихорашиваюсь, и точно не ради него иду на выставку.
— Ну конечно.
Я врала лишь наполовину. Не исключено, что мы могли пересечься с ним на выставке снова, как в прошлые выходные, но выглядеть особенной мне хотелось и потому что это первая опубликованная работа моего авторства. К тому же, будь Лемин в выставочном зале мне больше не нужно было краснеть и говорить невнятный бред. Теперь у меня имелся козырь в рукаве, мой заслуженный седьмой номер. И это не могло не радовать.
— Вселенная, если ты слышишь, пусть эта выставка будет значимой в моей жизни. — я прикусила губу, скрещивая пальцы, как в детстве перед экзаменом.
— Так и будет.
— Надеюсь ты это говоришь без очередных намеков. — опустив руки, говорила я. — Больше я не выдержу.
— Без всяких, — она подняла руки вверх. — но у нас спор. И если Лемин все же будет там, значит я победила и ты уже не отвертишься от уговора.
— Знаешь Мишель, — сумка с прикроватной тумбочки оказалась в моих руках. — твоя болтовня так утомляет.
— Если бы не я – ты бы уже давно была в депрессии.
Она весело дотронулась до моего носа пальцем, а затем, пританцовывая, прошла ко входу. Я задумчиво сжала губы.
— Депрессия кажется не таким уж плохим вариантом.
Мы вышли из дома довольно быстро. Погода на улице менялась в считанные секунды, и ветер, чуть ли не сносящий все вокруг, сейчас легонько поддувал в затылок, в то время как дождь, идущий стеной перед нашим с Мишель выходом, напоминал о себе только огромными лужами.
В отличии от меня, Миша не любила метро, хотя в автобусах порой было теснее, чем в подземке. Она спихивала это на страх замкнутого пространства, и когда спускалась глубоко вниз, чувствовала нарастающую панику, что перевешивала любой аргумент. Но сейчас, не смотря на свой страх, она с опаской и некой тревожностью, переступила через себя и спустилась. Не знаю точно, ради меня ли, или ради чего-то другого, но я невольно словила себя на мысли, что это значимо.
— Между прочим на одной из станции иногда появляется удивительная личность. Он прозвал себя Бродячим Псом. Он философ.
— Бродячий пес... — задумчиво повторила Мишель, присаживаясь на свободное место в вагоне. Как только поезд двинулся, подруга нервно дернулась, не придавая этому значения. — Надо же! Я столько упускаю.
Я ничего не ответила. Лишь рассмеялась с ее слов и только.
Проделав недолгий путь от станции метро до здания Крауз-холла, мы оказались у входа и я остановилась.
Томительное предвкушение, в котором я пребывала весь долгий день оставался позади и за дверями находилось то, чего я желала больше всего на свете.
Однажды, я услышала фразу. Единственное, через что человек может оставить след на этой Земле – это искусство. И я полностью с ним согласна. Я делала все, для того чтобы достичь своей цели, подавала заявки во многие издательства, писала письма и ждала ответа. Активно вела социальные сети, публиковала различные работы. В институте зарекомендовала себя, как талантливого фотографа, и хоть там, в учебном учреждении, это не играло особой роли, я все равно выкладывалась в этом на все сто, что было важно лишь для меня. Я должна была показать свой уровень, должна была доказать всем и самой себе в том числе, что я стою намного большего. И в частности, я хотела оставить след в память об отце.
Он бы этим безусловно гордился.
Он бы гордился тем, чего я могла достичь.
Прямо сейчас, я достигну этого. Достигну того, о чем думала беспрерывно на протяжении многих лет. И от осознания этого, руки начали дрожать. Моему воодушевлению не было границ, и я, стоя на тротуаре, разглядывала вывеску зала, принадлежащего Крауз-холлу и улыбалась одним только мыслям. Скрестив пальцы, я начала подниматься по ступенькам.
В вестибюле мы с Мишель оставили верхнюю одежду, повесив на одну из свободных напольных вешалок. Я сделала глубокий вдох, успокаивая бешенный сердечный ритм, и только после этого прошла следом за подругой в основной зал, где находились все работы фотографов.
Мои ладони взмокли от волнения. Медленно шагая вдоль работ, я заставляла себя не бежать сломя голову точно ребенок к седьмому номеру. Как и обычно, я разглядывала фотографии под первыми номерами, имена этих людей не менялись, и уже давно просмотренные профили этих людей были в моих подписках. Я переводила взгляд на тех, кого считала зрителями, и пыталась считать их эмоции, понять просто ли они были зеваками, или теми людьми, кто правда интересовался фотографиями, как способом выразить свои чувства и эмоции.
Мишель дернула меня за руку, вынуждая вернуться в реальность. Потянула вперед и мои ноги чуть не запутались между собой. Я остановилась, хлопнула ладонью по её руке и вернулась к прежнему темпу, в котором и шла раньше. Подруга нахмурилась, отмахнулась и встала рядом, ступая в ногу со мной.
Не могла точно понять, что заставляло меня останавливаться и тратить время на других. Сейчас не было ничего важнее, чем оказаться рядом со своей работой, запечатлеть плоды своих стараний, вечных заявок и долгого молчания со стороны зала, но я отчего-то оттягивала этот момент, словно сладкая и желанная конфета была последней в коробке, и от этого, хотелось оставить послевкусие на потом, растянуть удовольствие.
Но Мишель уже подошла к седьмому номеру, и ее нахмуренные брови ввели меня в такое сильное заблуждение, что я на секунду остановилась в метре от работы. Сердце мое пропустило один удар, и я заволновалась пуще прежнего.
— Что там?
— Сладкая...
Больше медлить я была не в силах. Подскочив к подруге, я обернулась на фотографию, посмотрела на номер под ней и имя. Не знаю, как можно было так непрофессионально отнестись к выполнению работы, что в имени оказалось не две, не пять... А куча ошибок.
Ведь под фотографией, которая собственно и не была моей, красовалось имя Константин Решетов.
Уголки губ нервно дернулись вверх. Не то, чтобы я не ценила работы других, напротив... Но это показалось мне очень сильным и больным ударом под дых.
Седьмой номер с прекрасной работой другого фотографа принадлежал Константину Решетову, а не мне.
— И как это понимать?
Мишель указала ладонью на фотографию перед собой, приоткрыв рот от негодования.
— Поищем под другим номером.
От прежней робости не осталось и следа. Я огибала присутствующих и быстро просматривала имена, в надежде увидеть свое. Точно не знала, какую из трех отосланных фотографий выбрал зал, но надеялась на одну единственную, более значимую для меня работу.
Нужно было хотя бы оказаться на выставке. Это моя цель на сегодняшний день, и я просто не могла не увидеть свою работу. Слишком долго я ждала этого момента.
По ощущениям я пробежала весь выставочный зал, и от скорости, с которой я двигалась дальше и дальше, у меня кружилась голова, но я не останавливалась ни на секунду. Боялась. Очень сильно боялась вовсе не обнаружить своей работы.
И все же, одна фотография показалась мне знакомой. Мое имя выведено прямо под ней, и я остановилась, переводя дух.
Девушка в танцевальном купальнике, сверху которого надета атласная юбка, сгорбившись, изображала руками крылья. Ее лопатки выпирали, а сама она была зажата, словно находилась в коконе. На стене виднелось отражение её смыслового аспекта – крылья – которые в свою очередь служили передатчиком боли, страданий, мук, слабой веры в самого себя. Я уловила кадр со спины девушки и одновременно поймала тень. Одна из лучших фотографий, сделанных мною. Я опустила глаза на номер.
Тридцать семь.
Меня чертовски унизили, перевесив с долгожданного и лучшего седьмого номера на тридцать седьмую позицию.
— Ничего себе, Ана! Так красиво!
Восторженно щебетала Мишель, приблизившись к фотографии.
Я прикусила язык. Конечно, она красивая! И я так сильно злилась на несправедливость, с которой столкнулась. Подлость, которую не могла предугадать. Я запрокинула голову наверх, уставившись в потолок, и уперлась руками в поясницу.
— Ненавижу проигрывать.
— Ну почему проиграла сразу? Ты же опубликовалась, это что-то да значит.
— Ни черта это не значит, Мишель.
— Мы выясним почему так произошло, я уверена мы что-нибудь решим, ведь...
Она резко замолчала. Я не отрывала глаз от потолка, ведь иначе она бы заметила мой взгляд, полный разочарования.
— Ведь?
— Так ты фотограф...
Я сглотнула, прежде чем медленно убрать руки с поясницы и опустить голову вниз. Я бросила взгляд на Мишель, и она кивнула, отвечая на мой немой вопрос: «Точно ли я правильно поняла кто стоял за моей спиной?»
Несколько часов назад я считала эту встречу счастливой монеткой, а сейчас желала исчезнуть. Я полная неудачница.
— ... Теперь все встало на свои места.
Мишель резко встрепенулась, подскочив ко мне, и воскликнула:
— Вот же оно, твое решение!
Была бы моя воля – я бы прихлопнула ее прямо здесь.
Вместо этого, я шикнула на неё, призывая замолчать. Взяла себя в руки, наконец развернувшись к журналисту лицом. Он не изменял своим вкусам, стоя перед нами в классическом костюме. На секунду я уловила запах его одеколона, и протяжно затянула побольше воздуха в легкие.
— Случился конфуз. — продолжала Мишель, вовлекая в подробности Лемина. — Ошибка зала.
— Замолчи. — я дернула ее за руку.
Яростный возглас остановил Мишу, и она поджала губы, с надеждой уставившись на Дмитрия. Импульсивная, наивная, глупая зараза. Почему решила, что именно сейчас будет хорошо воспользоваться положением Лемина?
— Какая ошибка?
Я не отвечала. Тогда он взглянул на фотографию позади меня и произнес:
— Так в чем дело?
— Ни в че...
— Они перепутали номера, Ана должна была быть в начале зала! — перебила меня Мишель.
Я ахнула от возмущения, взглянув на нее. Она протянула руки вперед, ладонями выстраивая защиту от меня, и попятилась назад. Моему негодованию не было предела, что вообще на неё, черт возьми, нашло?
— Интересно. — усмехался Лемин. — Разве это не обсуждается заранее?
Я нахмурилась. Этот вопрос крутился и в моих мыслях. Вместо письма на почту или любой другой связи, я увидела свое имя лишь в конце зала, прочитала его на стенде, как будто мы существовали не в век развитых технологий, а придерживались старым форматам. Но я совершенно не хотела такого вмешательства Лемина. И теперь, не хотела вообще никакого.
— Ладно, вскрываем карты, — на выдохе произнесла я, — я знаю кто ты, и прекрасно знала в прошлую нашу встречу. Мне был выгоден диалог с тобой, и я рассчитывала на сегодняшнюю выставку, как на сорванный куш, но облажалась. Давай сделаем вид, что ничего из этого не было и просто разойдемся в разные стороны?
Я посмотрела на Мишель. В её глазах был заметно смятение. Я не винила её в этом. Но в одном все же осуждала.
—Научись держать язык за зубами, когда это необходимо.
Я перевела взгляд на Лемина, что пристально наблюдал за мной. Его прищуренные глаза вглядывались в мои, он будто пытался заглянуть куда глубже, чем позволяла ситуация, и я невольно повела плечами от подобного. Вновь уловив себя на мысли, что его взгляд слишком проницаем, я отвела свой в сторону и, не попрощавшись, направилась к выходу.
Но уйти мне не удалось. Когда я коснулась ручки двери, ведущей в вестибюль, меня настигла Мишель, и коснувшись моего плеча, она, запыхавшись, проговорила:
— Ты нашла очень неподходящее время, чтобы показывать свой характер.
— Мне все равно, Мишель. Я не хочу больше здесь находится, тем более в сложившихся обстоятельствах.
— Хватит. — она прошептала это со всей строгостью в голосе, как недовольный преподаватель, отчитывающий ученика. — Мне все равно, Мишель, бла-бла, я не хочу находиться здесь, бла-бла. Это просто смешно!
— Издеваешься? — опешила я.
— Нет, я помогаю! Сейчас же вернись к нему. Он твой шанс на спасение и даже не отрицай.
— Буду отрицать. Мне вернуться чтобы что? Чтобы снова унижаться?
— Твое упрямство меня когда-нибудь убьет! Отрицай, пожалуйста!
Она убрала руку, сложив руки на поясе, и поджала губы точно обиженный ребенок. Я закатила глаза и развела руки в сторону.
— Что ты предлагаешь?
— Вернуться. Ты проиграла в споре. Я меняю просмотр «Отчаянных домохозяек» на то, чтобы ты сделала это.
Я округлила глаза, злобно выдыхая.
— Зараза!
Пройдя мимо Мишель, я возвращалась к своей работе и в считанные минуты настигла ее. Остановившись позади Дмитрия, который стоял перед моей работой и, наклонив голову вбок, разглядывал ее, я пробежалась по его фигуре взглядом. Его широкая спина заслоняла практически всю фотографию. Я тихо подошла к нему и встала сбоку. Он не обернулся, чтобы взглянуть на меня.
Мы оба долго молчали. Я разглядывала детали работы, нумерацию, выведенное курсивным шрифтом мое имя, лампочки сверху и снизу фотографии, но только не оглядывалась на парня рядом. Эта тишина, вперемешку с тихими перешептываниями, обсуждениями и личными разговорами проходивших, с цоканьем каблуков здешних дам и шебаршением каталогов с выпустившимися отсюда уже известными фотографами казалась чем-то таинственным и сокровенным. Боковым зрением я заметила его слабую улыбку, с которой он продолжал рассматривать мою фотографию. Красивый, умный, выдающийся и ни в чем не виноватый придурок.
— Что заставило тебя вернуться? — тихо поинтересовался он. Я даже удивилась, что наше загадочное молчание было прервано.
— Дурацкий спор. Что заставило тебя остаться?
В ответ поинтересовалась я.
— Полагаю – ты.
Он не отводил взгляда от моей фотографии. Мне пришлось несколько секунд помолчать, прежде чем выдать ответ:
— А если я скажу, что работа не моя, причина останется прежней?
Дмитрий усмехнулся, покачав головой.
— Даже если так, я все равно остался бы.
Я не нашла, что сказать ему. Вместо этого уставилась в пол, разглядывая вычурный узор на плитке.
— Интересная фотография. Хотел бы посмотреть на подобное вживую.
— Любоваться ею в начале зала было бы интереснее, чем в самом конце.
— Хорошее замечание. — с момента, как я вернулась к Лемину, его взгляд впервые обратился ко мне. — Воспринимай это как знак, сильных всегда пытаются задушить.
Я оторопела от этих слов. Что же я сделала такого в прошлых жизнях, что в этой судьба ко мне так неблагосклонна? Слишком много веревок на моей шее.
— Даже не знаю, что лучше: утянуть веревку или перерезать ее.
— Перерезать. Это по крайней мере отображается на твоей фотографии.
Я подняла глаза на фотографию и приметила крылья девушки. Ну конечно. Я же этого и добивалась в работе. Хотела показать, что такое вера.
— Считать это наставлением? — я посмотрела на Дмитрия.
Он улыбнулся. Пробежался взглядом и ответил:
—Ты далеко не этого ждала, я прав?
— Я не хотела воспользоваться, а натолкнуть на содействие. — предполагая о чем конкретно он говорил, оправдывалась я. — Может быть, это и было моей маленькой целью.
— Так или иначе, случайностей ведь не бывает?
Мне нечего было ответить. Он парировал мой аргумент моими же словами.
—Зеленый тебе к лицу. — вдруг сказал Дмитрий, обращая внимание на мое платье. — Надеюсь, мы еще увидимся.
— Только в том случае, если я снова захочу погоняться за первые места.
— Тебе не нужна никакая гонка. — Лемин покачал головой, чуть наклонившись ко мне ближе. Я не смела пошевелиться. — Первое место тебе гарантировано и так.
После этих слов он отстранился. Легко кивнул мне на прощание и направился к выходу, оставив меня в смущении и волнительном одушевлении.
«Первое место тебе гарантировано».
Я бы поверила любому слову, сказанному из его уст. Но сейчас отчего-то сомневалась.
Мои щеки неистово загорели, и я приложила к ним холодные ладони тыльной стороной, отправившись на поиски Мишель. Я нашла её среди толпы у одной из фотографий, где присутствовал сам фотограф, рассказывающий как именно к нему пришла идея своего творения. Легко коснувшись её кисти, я вытянула её оттуда, направляясь на улицу.
Добираться до дома Мишель предпочла на такси, но решила проводить меня до метро. Всю дорогу она что-то говорила мне, я же проводила время в своих мыслях и рассуждениях. О чем конкретно говорил Лемин?
У станции мы стояли, переминаясь с ноги на ногу, ожидая назначенной машины для Миши. И обе молча.
— Знаешь, — вдруг нарушила тишину она, — ты иногда такая душная.
— Что...
— То есть, не так. Ты ежик.
— Как это понимать?
— Ну, навострила свои иголки, и не даешь никому к тебе притронуться, помочь, дать совет. Все сама и сама. Иногда я думаю, что в твоих глазах глупая или раздражаю тебя.
— Я не скрываю этого, — пыталась отшутиться я.
— Я серьезно, Ана. Я просто хочу сказать, что меня расстраивает твоя неоправданная предвзятость ко мне, когда я правда хочу помочь, из чистых побуждений.
Я молча переминалась с ноги на ногу, не зная что ответить. Видимо, ее сильно задели мои слова сегодня.
Мишель посмотрела в телефон и оглянулась назад. Подъехала белая машина. Она быстро поцеловала меня в щеку, не забыв произнести привычное: «Пока, сладкая», и убежала к обочине. Я продолжала стоять на месте, наблюдая как подруга бежит к машине, садится в неё и уезжает к себе домой.
Я тяжело выдохнула, отправившись к дверям метро, и задумчиво глядела вниз, когда спускалась на эскалаторе. Что вообще хотела сказать своими словами Мишель?
Я предполагала, но говорить вслух боялась. Привязанность для меня всегда являлась опасной зоной, а с Мишель это было сплошным минным полем. Она слишком ласковая, слишком заботливая, слишком... болтливая. Чего нельзя было сказать обо мне. Я вообще ничем не делилась с ней. Только однажды, на третьем курсе, она вывела меня на разговор и узнала о том, что я лишена отцовского плеча, и это произошло случайно! Ее в меру настойчивый характер и милая манера общения обескураживали меня порой настолько, что я сама не осознавала, что чем-то с ней делюсь. Для меня до сих пор было загадкой как мы могли сдружиться. Как и то, в какой момент Мишель проникла в мою жизнь настолько, что ранить ее точно такой же больной удар, как если бы ранили меня саму.
Я отвратительный друг. Я не умела поддерживать разговор, если дело касалось серьезного, не писала и не звонила первой, не искала встреч. Мне привычнее плыть одной. Но, по всему видимому, в лодке Мишель, специально выделялось место для меня.
Я садилась в вагон с тяжестью в груди, и мыслями я была далеко от происходящего в реальности. Говорила ли я когда-нибудь Мишель слова, которые слышала от нее чуть ли не каждый день? «Ты молодец», «Ты справишься», «Как твои дела?», «Тебе взять что-нибудь на перекус?»... И таких выражений много, очень много. Я просто будто этого не замечала, или не хотела замечать. Я не отдавалась ей в ответ, но она все равно оставалась рядом.
И чем я только могла ее обидеть?
Я не заметила, как в размышлениях добралась до дома. И включив настольную лампу сразу же, как только сняла с себя верхнюю одежду и обувь, я присела на барный стул и открыла ноутбук. Электронный адрес был открыт с прошлого раза, я щелкнула по нему несколько раз и открыла новый, чистый лист.
«Здравствуй, мой молчаливый собеседник.
Сегодня мне как никогда нужны утешения, но я держусь изо всех сил, чтобы не впасть в апатию.
Сегодня я заметила, как жизнь круто может развернуться к тебе спиной, посчитав что достаточно дала ранее. Может быть, это намек на урок над ошибками, но я явно не в хороших отношениях с судьбой, да и намеки плохо понимаю. Недоговаривать плохо, врать – ещё хуже. Что если я совсем «малость» скрываю то, что действительно меня разрушает? Хотя я далеко не честна даже сама с собой, и не могу судить насколько «малость» велика.
В голове крутится одна мысль, которая не дает мне покоя. Я будто бы выстроила «кокон отчужденности», из которого не могу или не хочу выбраться. И будто бы именно он помогает мне оставаться на плаву.
Ты бы поругал меня за то, как я поступаю с теми, кому я дорога, но я с радостью парирую твою критику: меня, к сожалению, те кто были мне дороги не щадили. Я не вправе судить людей, и пусть я не буду судима ими. Только если мы не в зале суда, конечно же. Оттуда выход прост лишь одному — потерпевшему.
А я не злоумышленница.»