22
ЯН ЧАНМИ
Пёстрые лепестки самых разных цветов слабо трепетали под лёгким ветерком. Каждый цветок переплетался с другим таким же, а тот, в свою очередь, со следующим. И так образовывались венки, которые были аккуратно оставлены почти у каждой могилы кладбища.
Потускневший белый бинт на моей руке бросался в глаза на фоне чёрной одежды. Глаза неотрывно смотрели в чужие, но когда-то очень знакомые глаза, теперь запечатлённые лишь на фотографии.
Сегодня каждый из нас, каждый солдат посетил кладбище, где прошли похороны наших товарищей, братьев по оружию и просто друзей. Тех, кто плечом к плечу вместе с нами боролся за справедливость. Сегодня прошли похороны тех, кто отдал свои жизни в обмен на спокойствие и мирное небо над головой жителей чужой страны. В этот день на этом мрачном и сером месте, которому соответствовала и сама погода, необычно пасмурная для лета, не было лишь тех, кто не мог присутствовать из-за серьёзных ранений.
Правда, и Минхо тоже не было. Мне никто ничего не говорил и никаких подробностей тем более не рассказывал. Возможно, потому, что многие, если не все наши сослуживцы, уже заметили непростые отношения между нами. Однако мне удалось подслушать разговор некоторых молодых бойцов, кто так беспечно обсуждал эту ситуацию. И из этого разговора мне удалось узнать, что Минхо сейчас в госпитале. Для чего он там, я не знаю, могу лишь догадываться.
Прикрыв глаза и попытавшись сглотнуть, я ощутила неприятную сухость во рту. Мне нужно это сделать, иначе я буду изводить себя днями и ночами, а потом жалеть об этом.
Мои ноги делали неуверенные шаги по влажной от небольшого моросящего дождика земле. Каждый шаг приближал меня к моему кошмару и горю. Руки яростно сжимали охапку гвоздик и новый, всё ещё запакованный комикс. Он так хотел прочитать его, как только вернётся домой. Даже сделал заказ заранее, чтобы потом лишь забрать его с почты. Но не смог. И уже никогда не сможет.
Последний шаг, и все посторонние звуки, кроме непрекращающегося тоскливого дождя, исчезли.
Пересиливая себя, я медленно подняла глаза, которые сразу наткнулись на имя самого дорогого и любимого мною человека.
Человека, которого я должна была защищать.
Нет, которого я поклялась защищать.
Ян Чонин — имя, отдававшееся болью в груди, в том месте, где должно быть сердце, но остались разодранные истерзанные ошмётки.
Ноги больше не держали. Тихо, словно не смея нарушить печальное спокойствие кладбища, я рухнула на колени, упираясь ими в грязь. Не было больше никаких чувств, их притупляла боль, от которой мне не избавиться до конца моих дней.
Глаза упорно продолжали бегать по буквам, что собирались в фамилию и имя, при этом зная, что это не даст мне ничего, кроме ещё одной порции боли.
Её так много, этой боли. Почему? Для чего в нашем мире такое чувство, как боль?
Возможно, она существует для баланса. Сложно представить, каким был бы человек, если бы его жизнь была соткана лишь из счастья, спокойствия и радостного умиротворения. Такого человека и нет, да и вряд ли будет когда-либо. Боль не даёт уйти живому существу в другую, неизведанную реальность, продолжает удерживать здесь и сейчас.
А может, это и вовсе не имеющее точного определения чувство? Ведь для каждого боль индивидуальна. Кто-то пройдёт мимо могилы незнакомого ему человека и бровью не поведёт, оставив эту картинку мимолётным воспоминанием, о котором вряд ли когда-нибудь вновь вспомнит. А для близких этого человека эта могила станет алтарём той самой боли, будет подпитываться ручьями слёз, сожалений и молитв.
Может, мы сами и придумали эту боль? Я не знаю. И не знает никто. Она просто существует, просто калечит и остаётся шрамом, напоминающим о глубокой ране. Мы должны чувствовать боль и будем её чувствовать, неважно физическую или душевную. С самых первых дней в этом мире и до последнего вздоха она будет нашим спутником, тенью за нашей спиной.
Дрожащими руками я опускаю цветы и запечатанную книжку на могилу брата, продолжая смотреть в искрящиеся озорством глаза на фотографии. Судорожный вздох срывается с дрожащих губ, но слёз нет. Я знаю, что буду плакать ещё много ночей, но сегодня не могу. Не потому, что не хочу, а просто не могу.
— Я обязательно вернусь и почитаю тебе. — не узнавая своего голоса, шепчу я, когда пальцы соскальзывают с глянцевой обложки комикса, судьба которого остаться здесь навсегда, пока дожди и снега не испортят его.
Мне нужно сказать что-нибудь ещё, но язык онемел, превращаясь в неподъёмный камень, и всё, что мне удалось, это вымолвить слова прощения.
— Прости меня, Чонин, прости. Я... получается, я солгала тебе тогда, десять лет назад, обещая защитить любой ценой. Не сдержала я своей клятвы. — Горько усмехнулась, не позволяя себе отвести взгляд от глаз на фото. От самых родных глаз, которые всегда и за всё готовы были простить, и готовы были любить за любой изъян. — Я люблю тебя, мой хороший. После гибели родителей ты был моим лучиком света. И я постараюсь, очень сильно постараюсь вернуться. — Я замолчала, не в силах давать ему больше обещаний, даже таких, как обещать вернуться.
Мои губы сжались в тонкую линию, грозясь не проронить больше ни слова. Впрочем, больше слова и не нужны были. Меня не услышат, а свою душу от боли я уже не смогу излечить, уж слишком ядовитой та оказалась.
Прошло, наверное, минут десять, я всё так же продолжала стоять на коленях пред могилой брата, когда до моего плеча осторожно дотронулась чья-то ладонь.
— Чанми... — прошептал голос Чана над ухом, будто боясь побеспокоить особую мрачность и покой этого места. — Хватит, поднимайся с земли, сегодня холодно. Я отвезу тебя домой, пошли.
Прикрыв на мгновение глаза, я всё же поднялась с земли, что размокла под напористыми каплями дождя, как смогла обтёрла грязные колени и, не глядя на Чана, пошла к выходу с кладбища.
Следом за собой я слышала шаги друга, но так и не осмелилась обернуться и посмотреть на него. Не хотелось видеть его опустошённое лицо, словно превратившееся в непроницаемую маску, и глаза, ставшими озёрами боли. Как и у всех сейчас. И даже у меня, как бы рьяно я ни пыталась скрывать свои чувства и эмоции до последнего.
Уже сидя в машине и проехав половину пути, я пыталась настроить себя на вопрос, который с самого утра хотела задать Чану, но всё время трусила и робела перед ним. А сейчас пора было решаться, ведь дом, в котором мы с братом жили, находился недалеко от центра города, к которому мы сейчас подъезжаем.
Чан ещё несколько раз настоятельно предлагал мне поехать вместе с ним к его семье, но каждый раз я отнекивалась и отказывалась. Я никогда не была дурочкой и понимала, чем такое настойчивое желание взять меня с собой вызвано. Он боялся оставлять меня одну наедине с потерей брата, ведь в ином случае Чан не стал бы упрашивать меня поехать с ним.
В итоге до конца поездки я так и не спросила то, чего хотела. И сейчас, глядя в лобовое стекло остановившейся машины, по которому медленно и как-то уныло стекали капли воды, пыталась настроить себя использовать свой последний шанс, пока Чан здесь и не уехал.
Он будто понимал, что я не просто так уже какую минуту сижу в машине, не спеша выходить. Сидел и смиренно ждал. Мне кажется, даже догадывался, о чём я желаю его спросить, молчал.
Наконец решил меня подтолкнуть.
— Чанми, мы приехали. — Как бы междупрочим сказал он, а затем повернулся и заглянул прямо в глаза. — На задачах, с автоматом в руках и пулями над головой ты и то решительнее, чем сейчас. — Как-то меланхолично усмехаясь, уколол он. — Я же вижу, что ты хочешь о чём-то узнать. Спрашивай.
Тяжело вздохнув, я сжала в кулаках промокшую ткань своей тонкой чёрной рубашки и, набрав в грудь побольше воздуха, вновь взглянула на друга.
— Я хотела узнать... — Пришлось прерваться и прочистить горло, ведь голос звучал совсем уж жалостливо. — Э-эм... В общем, почему на похоронах были не все?
— Ты об этом хотела спросить? — Приподняв бровь, проницательно бросил друг.
Закатив глаза, я ровно и чётко выпалила: — Почему Минхо не было на похоронах? Где он?
С минуту Чан пристально рассматривал меня, будто заново узнавая, затем шумно выдохнул и отвернулся, глядя в окно и руками оглаживая кожаную обивку руля.
— Солдат Ли в больнице. Стоит уточнять с кем? — Вновь обернулся ко мне, угрюмо глядя в глаза. — Вместе с солдатом Кан Джису.
Нет, не стоило. Не стоило уточнять.
Я отрицательно покачала головой, бросила едва различимые слова прощания и выскочила из машины, забегая в подъезд.
Чан не пытался меня остановить или догнать, не звал и не пытался достучаться. Слишком хорошо меня знает, чтобы понять, что именно одиночество мне сейчас так необходимо.
Забегая в пустую и пыльную квартиру, даже не запирая дверь на замок, я просто скатилась по ней, смахивая влажные волосы с мокрого лица, не понимая, мокрое оно от дождя или от слёз.
Хотелось бы, чтобы от дождя. Но если перестать врать хотя бы себе, то второй вариант более вероятен.
Это было последней каплей, плотину прорвало — слёзы полились градом, едва ли позволяя дышать. Боль от гибели брата и от предательства... любимого перемещалась в груди, заставляя упасть на пол и скрутиться в трясущийся от рыданий комочек.
Я ведь даже и не заметила, когда успела так влюбиться в этого... в этого солдата. Я просто спасла его, сохранила жизнь, помогла адаптироваться на новом месте, не собираясь превращать это во что-то большее. Как же так вышло?
Я знаю, как. Это всё он, Минхо. Своим отношением ко мне, своими действиями, заботой он расколол лёд вокруг моего сердца, заставив его согреться в огне его нежности и пылкой страсти и забиться в новом, неизвестном ритме. Заставил жить. А затем, безразлично-холодным выстрелом убил. Попал прямо в цель, прямо в сердце, прекратив его стук и обрекая на смерть, заставляя вяло трепыхаться в поисках спасения и отчаянной надежды, но вынужденного замёрзнуть в этом непривычном одиночестве.
А я ведь верила, верила в симпатию и любовь, смотря в эти красивые глаза цвета льдистого ореха. Казалось, так сыграть и отобразить эти чувства настолько искренне невозможно. Просто нереально! Но, видимо, причина в играющем актере.
И каждый в нашем мире актер, но театр для каждого свой.
***
Укладывая маленькие декоративные подушки цвета индиго на небольшую софу, я устало опустилась в ближайшее кресло.
С момента дня похорон прошло уже две недели. Наш отпуск увеличили, опираясь на наши заслуги во время этой командировки. Следующая поездка на новую задачу в Перу в Чимботе планируется ещё через пару недель. А пока всем дан отпуск, время на восстановление и на встречу с родными.
Весь сегодняшний день я посвятила уборке. До этого, как бы стыдно мне ни было, я ничего не делала. Первое время ревела, потом ходила словно зомби, даже почти ничего не ела. Только потом наконец начала понемногу приходить в себя.
Взгляд с чисто пола переместился на часы. Пять вечера. Чем занять себя на весь вечер я не представляла. К тому же начался сезон дождей, ливни хлещут не прекращая.
Раньше мы с братом заказывали доставку какой-нибудь вредной еды и смотрели сериалы или играли в приставку. Но сейчас... Я не делаю ничего из этого, не могу.
Внезапно меня заставила вздрогнуть неожиданная вибрация телефона. Схватив его со стола, я посмотрела на имя звонившего. Неизвестный. Отключив звук, я бросила телефон на диван. Никогда не отвечала на звонки с незнакомых номеров, в наше время полно мошенников, разговаривать с которыми совершенно не хотелось. Однако человек на том конце провода не унимался, телефон продолжал звонить, и в итоге заставил меня раздражённо покинуть гостиную.
Проходя по коридору мимо входной двери, я резко затормозила, едва не оступившись, ведь в дверь нетерпеливо постучали. В голову тут же закрались сомнения, а вдруг это кто-то из моих сослуживцев? Но у меня вроде есть номера всех. Наверное.
Решив не гадать, я поспешила открыть дверь столь настойчивому гостю.
Открыла и словно вросла в пол, лишившись кислорода.
На моём пороге стоял пошатывающийся и весь мокрый Ли Минхо, с потрёпанным букетом цветов в одной руке и бутылкой какого-то алкоголя в другой.