Глава 25
***
Солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь щель в плотных шторах, казались назойливыми и несправедливыми. Брауна лежала, уставившись в потолок. Белый, гладкий, пустой – полная противоположность хаосу в ее голове. Ночь была долгой и беспокойной. Обрывки диалога из машины...
...Опять ввязался...
...Ты и так слишком много сделал...
...Мы вместе...
Кружились, как осенние листья в вихре, не складываясь в картину. Лицо Гави, искаженное болью и гневом, лицо Педри, закрытое и виноватое. Что они скрывали? Во что был втянут Педри? И почему это касалось его брата и денег? Страх за него, ибо что-то темное и опасное чудилось в этих обрывках, боролся с обидой – они оба, ее самые близкие люди, отгородились от нее стеной тайны.
«Доверие. Его так мало осталось.»
Она глядела все так же в потолок, сминая пол руками белоснежное одеяло вспоминая..
«Сначала Педри со своей коленкой-рулеткой, теперь этот клубок с Гави...»
Девушка прикрыла глаза, глубоко вздыхая
«А я здесь, в своей "хрустальной берлоге", гадаю, как в дешевом детективе.»
Брауна накрыла руками лицо, как бы прячась от всех проблем, секретов и тайн, которые свалилась на её голову и плечи.
«Хватит. Хватит гадать.»
Она резко сбросила одеяло. Профессионализм. Вот ее якорь. Ее опора. Она – врач. У нее – пациент. Пациент с ушибленным коленом, нуждающийся в реабилитации. На этом нужно сосредоточиться. Только на этом.
Она надела мягкие, серые спортивные штаны и просторную белую футболку – униформу комфорта и работы. Вместо сумки – папка с планом реабилитации и свежими распечатками упражнений. В руку – небольшой термоконтейнер. Пока она кипятила воду для чая, руки сами приготовили Arroz con leche – рисовый пудинг с корицей, теплый, нежный, успокаивающий.
«Он вряд ли нормально завтракал, а углеводы и тепло сейчас ему нужны»
Оправдывала она себе этот порыв заботы перед зеркалом в прихожей. Врачебная необходимость? Или что-то еще? Она предпочла не думать.
И вот она стояла перед его дверью. Той самой, за которой бушевал Гави этой ночью. За которой скрывался целый мир, о котором она ничего не знала. Сердце стучало гулко, но пальцы постучали твердо. Три четких удара.
Дверь открылась почти сразу, будто он стоял за ней.
Педри.
Он выглядел... сонным. Слишком сонным. Темные волосы были всклокочены, одна непослушная прядь упала на лоб. Он был одет только в низкие черные спортивные штаны, обнажая торс – рельефный, с четкими линиями мышц пресса, но без вычурной накачанности, с легкой тенью синяка на ребрах от падения. Запах чистого тела, мыла и чего-то теплого, сонного. Он упёрся лбом в косяк двери, полуприкрыв глаза, и глядел на нее.
«Она. Снова. С папками... как всегда. Но... с контейнером? И... в обычной футболке. Волосы не убраны, просто собраны в хвост.»
Педри вздохнул, чуть удобнее устраивая голову о косяк.
«Выглядит... уставшей. Но все равно... Она. У двери. В семь утра. После вчерашнего ада... и она здесь. Почему это... приятно?»
В его взгляде не было привычной стены, колючек или ледяного равнодушия. Была усталость, глубокая, как океан после шторма. Было изумление, что она пришла. И что-то... мягкое. Очень мягкое. Почти теплое. Как будто сама ее стоящая на пороге фигура уже была лучом света в его сумрачном утре. Уголки его губ дрогнули, будто он вот-вот улыбнется – не из вежливости, а просто потому, что она здесь.
Брауна замерла на секунду. Этот взгляд... он сбил ее с толку. Где обида? Где подозрения? Где тайны? В эту секунду он был просто... Педри. Сонный, немного потерянный, уязвимый. И бесконечно притягательный в этой своей несовершенной, человеческой реальности. Она быстро подавила вспышку чего-то, слишком похожего на нежность.
— С этой секунды... — ее голос прозвучал четче, чем она ожидала. —...Начинается восстановление твоего колена, Гонсалес. Протокол номер один: завтрак и оценка состояния. — заявила та, вздёргивая подбородком.
Педри закатил глаза, но...улыбнулся. Настоящей, пусть и усталой улыбкой. Она осветила его лицо, сделала моложе, смахнув тени под глазами. — Доктор-тиран.. — пробурчал он, но голос его был лишен раздражения, скорее, с легкой ноткой привыкания к ее диктату. — Заходи, Бемби. Только не пугайся.
Он отступил, открывая ей путь. Впервые.
Брауна переступила порог его квартиры.
«Так вот оно какое... Его логово»
Квартира была просторной, в стиле минимализма, но... жилой. Следы настоящей жизни. На стенах – не постеры, а хорошие репродукции культовых моментов футбольной истории. Марадона против англичан, Замбо роняет повязку капитана Барсы, Месси с Кубком Чемпионов. Строгие черные рамки. Видно, что подобрано с любовью к истории спорта. Но порядком тут и не пахло. На диване валялись футболки – одна сине-гранатовая, другая простая черная. На журнальном столике – пустая чашка из-под кофе, несколько спортивных журналов, пульт от телевизора. Книг не было видно. Воздух пахл кофе, свежестью, видимо, кондиционер работал, и... чем-то еще. Пылью? Одиночеством? Она не могла определить.
— Извини за бардак... — его голос прозвучал прямо у нее за спиной, низкий, томный, с легкой хрипотцей недосыпа.
Он стоял близко, его тепло ощущалось кожей. — Гостей... не ждал, особенно таких... — брюнет вздохнул. — ...Ранних и требовательных.
Брауна резко обернулась. Они оказались лицом к лицу. Она запрокинула голову, чтобы встретиться с его взглядом. Его глаза, теперь полностью открытые, были темными, глубокими, как лесное озеро. В них читалась все та же усталость, но и любопытство. Что она думает о его жилище? Как она себя чувствует здесь, в его пространстве?
Что с ней происходило? Минуту назад она готова была потребовать ответов на вчерашние загадки. Сейчас же, под этим пристальным, немного сонным, но невероятно сосредоточенным на ней взглядом, все тайны, весь гнев, все ночные страхи... растаяли. Осталось только острое осознание его близости.
Тепла его тела.
Запаха его кожи.
Глубины его глаз.
И странное, щемящее чувство... принадлежности. Будто стоять вот так с ним в его полумрачной квартире утром после бури было самым естественным делом на свете.
Она резко встряхнулась, чувствуя, как тепло разливается по щекам.
— Держи. — протянула она термоконтейнер, отводя глаза к ближайшей футбольной картине.
— Arroz con leche. Вряд ли у тебя что-то съедобное в холодильнике есть. — она немного развела руки оглядывая квартиру, но тут же вернула взгляд на брюнета. — Углеводы. Энергия. Это не обсуждается.
Педри взял контейнер. Его пальцы скользнули по ее, мимолетное, едва уловимое прикосновение. Она едва не отдернула руку. — Спасибо... — он произнес тихо, искренне. Взглянул на контейнер, потом снова на нее. Улыбка тронула его губы – крошечная, но настоящая.
—Ты... неожиданная, Бемби.
Он повернулся и пошел на кухню, слегка прихрамывая, но стараясь не показывать этого. Брауна осталась стоять в гостиной, пытаясь вернуть контроль над дыханием.
«Профессионализм, Лопес. Ты здесь по работе»
Она сделала шаг, осматриваясь. Диван, столик, телевизор... И вдруг ее взгляд зацепился за угол за диваном.
Лежанка.
Небольшая, круглая, плюшевая, темно-синего цвета. И рядом с ней – раскиданные игрушки: потрепанный резиновый мячик в сеточку, плюшевая косточка с пищалкой, канатик для перетягивания. Несомненно, собачьи.
Брауна замерла. Удивление вытеснило все остальные чувства. Она медленно подошла и присела на корточки, беря в руки плюшевую косточку. Она была мягкой, чистой, но явно любимой.
В этот момент Педри вернулся с кухни, поставив контейнер, видимо, на стол.
— Я сейчас быстро в душ... — начал он и замолчал.
Он увидел ее. Присевшую на корточки у лежанки, с собачьей игрушкой в руках. Его лицо стало непроницаемым, но в глазах мелькнуло что-то – тревога? Смущение? Боль?
Брауна подняла на него глаза, держа игрушку. — У тебя... есть собака? — спросила она, не скрывая удивления. — Где она?
Педро замер на мгновение. Потом тень привычной защитной ироции скользнула по его лицу.
— Нет. — сказал он с натянутой небрежностью, подходя ближе.
— Я купил их для себя. Иногда, знаешь ли, поиграть после трудного матча... Снимаю стресс. — Он махнул рукой в сторону игрушек явно отшучиваясь.
Лопес не купилась. Она поднялась, все еще держа косточку.
— Педри. — ее голос был мягким, но настойчивым. — Лежанка. Игрушки. Они здесь. Где собака?
Он посмотрел куда-то мимо нее, в окно. Его лицо напряглось. Челюсть сжалась. — Я... — он начал и резко оборвал. — Мне нужно в душ. Через пятнадцать минут начинаем твои пытки. — мужчину почесал щетину. — Располагайся. Делай что надо.
И, не глядя на нее, он прошел мимо, направляясь, судя по всему, в ванную. Его шаги были быстрыми, несмотря на хромоту. Дверь в ванную закрылась. Через секунду послышался звук льющейся воды.
Брауна осталась стоять посреди гостиной. В руке – плюшевая косточка. В голове – новая, еще более глубокая загадка.
Собака.
Которая явно была.
Которая оставила следы в виде игрушек и лежанки. Но которой здесь нет. И Педри... Педри явно не хотел об этом говорить. Его реакция была слишком резкой, слишком закрытой.
«Собака. Брат. Гави. Что связывает все это? Почему он прячется даже от этого? От памяти о собаке?»
Она осторожно положила игрушку обратно на лежанку. Шум воды из ванной заполнял квартиру. Она подошла к окну, отодвинула тяжелую штору. Солнечный свет ворвался в комнату, высветив пылинки, танцующие в воздухе, футбольные картины на стенах, разбросанные вещи... и одинокую лежанку в углу. Ощущение глубокой тайны и одиночества этого места стало еще острее. Она была здесь, в его логове, ближе, чем кто-либо за долгое время, но чувствовала себя дальше, чем когда-либо. Между ними стояла не только его коленка и план реабилитации. Стояли закрытые двери прошлого, запертые на тяжелые, невидимые замки. И ключи от них он явно не собирался ей давать. По крайней мере, пока.
***
Гул воды из ванной стих. Брауна, все еще стоявшая у окна с видом на пробуждающуюся Барселону, услышала скрип открывающейся двери. Она не обернулась сразу, давая ему пространство. Шаги, чуть увереннее, чем до душа, приблизились.
— Готов к истязаниям, доктор? — его голос прозвучал сзади, все еще с легкой хрипотцой, но уже чище, без сонной тягучести. Он пах свежестью – гелем для душа с нотками кедра и мха, чистым полотенцем, мокрыми волосами.
Она повернулась. Он стоял, все в тех же серых спортивных штанах, но теперь с полотенцем, перекинутым через плечи. Волосы были влажными, темными прядями падая на лоб. Капли воды стекали по шее, исчезая в вырезе полотенца на груди. Он вытирал одну руку полотенцем, его взгляд скользнул по ней, затем по комнате, задержавшись на лежанке в углу. На мгновение в его глазах мелькнуло что-то – тень? – но он быстро спрятал это под маской привычной сдержанности.
«Профессионализм, Лопес. Колено. Только колено»
— Начнем с оценки. — сказала она деловито, открывая папку. — Сними повязку. Покажи, как выглядит сейчас.
Он кивнул, без возражений, устроился на краю дивана. Брауна присела перед ним на корточки, ее профессиональный взгляд сканировал сустав, пока он осторожно разматывал эластичный бинт. Колено все еще было припухшим, синюшным, но уже не таким чудовищным, как тогда на стадионе. Она аккуратно ощупала его, проверяя температуру, подвижность, болезненные точки. Его мышцы напрягались под ее пальцами, но он не издал ни звука. Только дыхание стало чуть глубже.
«Ее пальцы... холодные. Точные. Знает, где болит. Не давит лишнего. Только... почему от этого холодка по спине мурашки?»
Канарец изучающее глядел на девушку, которая ощупывала его колено. Он резко нахмурился.
«Идиот. Это врач. Твой врач. Сосредоточься на боли. Она реальнее.»
— Гематома рассасывается. Отек уменьшился. Движения почти безболезненны? — спросила она, поднимая глаза. Их взгляды встретились на уровне – она снизу вверх, он сверху вниз. Слишком близко.
— Почти. — он ответил, отводя глаза к своей ноге. — Только при полном сгибании... и если наступить неловко.
— Значит, беремся за подвижность и укрепление мышц вокруг сустава. Мягко. — она встала, отряхнула руки. — Но сначала...
Ее взгляд упал на дверь, ведущую, очевидно, в спальню. Она помнила его слова о гостях, но... врач нуждался в полной картине. Возможно, там был эспандер, резинки – что-то, что он использовал сам? Она двинулась к двери. — Я проверю, есть ли у тебя что-то для упражнений...
— Брауна, там ничего... — начал он, но она уже открыла дверь.
Спальня.
Просторная, минималистичная, как и гостиная. Большая кровать с темно-серым покрывалом, прибранная небрежно. Шкаф-купе. И рабочий стол. Деревянный, массивный, заваленный бумагами. Неожиданно много бумаг. Брауна подошла ближе. Большинство листов – распечатки медицинских статей, схемы упражнений, графики реабилитации... По поводу колена.
«Он занимался им сам? Документально? Это...»
И тут ее взгляд зацепился. Под стопкой статей о биомеханике коленного сустава торчал угол конверта. Не обычного.
Черный.
Плотная бумага.
И на нем – красная сургучная печать, стилизованная под старинную, с неразборчивым оттиском. Он выглядел чуждо среди медицинских бумаг – тяжелым, таинственным, как предупреждение.
Любопытство, острое и профессиональное. Да, именно профессиональное! Это могло быть связано с его здоровьем!, пересилило осторожность. Ее рука потянулась к конверту...
Железная хватка обхватила ее запястье.
Резко.
Неожиданно.
Ее рывком развернули и прижали грудью к чему-то твердому и... мокрому.
К его груди.
Она вскрикнула от неожиданности. Ее лицо оказалось в сантиметрах от его. Он дышал часто, горячо. Капли воды с его волос упали ей на щеку.
— Хорошие девочки... — его голос был низким, хриплым, опасным. — ...не лазают по чужим столам, Бемби.
Адреналин ударил в виски. Не страх. Ярость. И вызов. Она впилась в его глаза, темные и горящие так близко.
— Хорошие мальчики... — парировала она, не сбавляя громкости. — ...не лазают по чужим столам, роясь в конспектах и рентгенах!
«...»
— Эй, это личное! — она выхватила листы у него из рук.
— Что, анатомия — это твой тёмный секрет? — он ухмыльнулся. Проигнорировав её вопль, взял первый попавшийся лист.
— Нет, но ты не должен был лезть. — подходя вплотную к футболисту, она забрала лист с коленным сухожилием и принялась собирать все в одну стопку попутно отталкивая Педро бедром.
«...»
Гонсалес сглотнул, смотря в глаза девушки напротив.
«Близко. Слишком близко. Ее глаза... гневные, но такие живые. Щеки вспыхнули. Губы... Черт. Конверт.»
Они дышали в унисон, горячий воздух смешивался между ними. Его рука все еще сжимала ее запястье, ее ладонь уперлась в его мокрую грудную клетку. Она чувствовала бешеный стук его сердца под пальцами. Или это стучало ее собственное? Его тело, обжигающе теплое и влажное, прижимало ее к столу. Запах кедра стал густым, опьяняющим. Взгляд его скользнул с ее глаз на губы, задержался там на долю секунды дольше, чем следовало.
«Конверт. Что в нем? Почему так страшно? Почему я не вырываюсь? Почему мое сердце колотится так, будто я пробежала марафон? Это гнев? Или... что-то еще?»
Брауна похлопала ресница, отгоняя назойливые мысли, но те были сильнее..
«Его взгляд... он смотрит на меня...»
Первым сдался он. Педри резко отпустил ее запястье и отступил на шаг. Глубоко вдохнул, проводя рукой по лицу, смахивая воду и смущение.
— Извини. — выдохнул он, голос снова стал контролируемым, но глубже обычного. — Просто... личное. Не твое дело.
«Снова. Не моё.»
Только теперь она осознала, что ее футболка в месте контакта с его грудью промокла. Прохладное пятно ткани прилипло к коже. Но ей было... все равно. Совершенно. Она чувствовала лишь жар на лице и странную пустоту там, где секунду назад было его тело.
— Мы занимаемся в гостиной. — заявил он твердо, поворачиваясь к выходу из спальни.
— А из спальни... тебе лучше уйти.
Лопес молча последовала за ним. Воздух между ними был наэлектризован невысказанным – и страхом перед черным конвертом, и этим внезапным, обжигающим физическим контактом.
В гостиной он молча расстелил принесенный ею коврик для йоги. Брауна взяла себя в руки.
Врач.
Пациент.
Колено.
— Ложись на спину. Согни здоровую ногу, стопу на пол. — Розарио присела рядом, командуя.
— Больную – выпрями. Начинаем с пассивной мобилизации.
Он подчинился, улегшись на коврик. Его лицо снова стало непроницаемым, но в глазах еще тлели угольки от недавней вспышки. Она села рядом с его больной ногой, взяла его голень в руки. Ее прикосновение было чисто профессиональным. Она начала осторожно сгибать его колено, контролируя амплитуду, наблюдая за его лицом.
— Ай! — он вскрикнул, когда угол сгиба стал критическим.
— Терпи, олень. — сказала она беззлобно, но не останавливаясь.
— Это нужно. Мышцы сократились от боли и бездействия. Нужно их растянуть.
— Олень? — он приподнялся на локтях, глядя на нее с нарочитой обидой, но в глазах мелькнул огонек.
— После того, как я принял тебя в своем доме, накормил... вернее, меня накормили... и вот благодарность? — Педри склонил голову глядя с вопросом на лице.
— Принял? — она повысила бровь, продолжая плавное движение.
— Я вломилась, как полицейский с обыском. — усмехнулась шатенка, но тут же продолжила. — А накормила – это я тебя. Так что терпи и не ной.
— Ною? Я? — он ухмыльнулся, хотя гримаса боли исказила улыбку, когда она увеличила давление.
— Я просто выражаю конструктивную критику методам пыток моей личной... — он прикрыл левый глаз, изображая задумчивость. — ...мучительницы.
«Болит. Чертовски.»
Он закинул голову назад, когда ее руки вновь надавили под коленом. Педри втянул воздух через стиснутые зубы.
— Терпи, чемпион. — задорно вымолвила Брауна, не отвлекаясь от ноги.
«Но... ее руки уверенные. Она знает, что делает. И этот огонек в ее глазах, когда она парирует... Это... отвлекает. Приятно отвлекает. Лучше, чем думать о черном конверте. Или о том, как она прижималась...»
— Может повторим? — кареглазая подняла лицо, с вопросом глядя на мужчину
— М-м..? — не расслышал брюнет, поднимая удивленный взгляд.
— Говорю... так не болит? — Брауна надавила на точку, не отрывая взгляд от его лица ловя реакцию.
— Нет. — Мужчина кашлянул в кулак, отводя взор на окно.
— Не болит...
«Не врет...молодец»
Она сменила хватку, взявшись за его стопу. — Теперь растяжка квадрицепса. Перевернись на живот. — шатенка поднялась на ноги потянувшись руками к потолку.
— И да, олени на севере терпеливые. Бери пример.
— На севере – холодно.. — пробурчал он, переворачиваясь с театральным стоном. — А у меня тут жар от твоих чудо-методов.
— Терпи. — повторила она, укладывая его ногу в правильное положение и начиная мягко, но неумолимо давить.
— Или позову Родриго. Он знает, как сделать так, чтобы ты действительно застонал. — уже с улыбкой глядя на мужчину добавила шатенка.
Он фыркнул в пол коврика, но не стал возражать. И работа продолжилась. Под шутливые подколки с его стороны и строгие замечания с ее. Под пристальным наблюдением врача и скрытым любопытством пациента. Под тиканье часов и далекий гул города за окном. И под незримым присутствием пустой лежанки в углу и черного конверта за закрытой дверью спальни – двух молчаливых стражей тайн, которые все еще разделяли их. Но в этот момент, в солнечном пятне на полу гостиной, было только колено, руки врача и тихое, хрупкое перемирие, скрепленное болью и... чем-то, что было сильнее боли.
***
Кухня в доме Белен пахла домашним уютом – свежей выпечкой, кофе, воспоминаниями детства. Стены помнили смех Брауны и Пабло, их ссоры из-за игрушек, слезы от разбитых коленок, утешенные теплыми руками Белен, которая была для Брауны почти второй матерью. Но сейчас воздух был густым и раскаленным, пропитанным гневом и предательством. Они сидели за старым деревянным столом – Брауна, сжавшаяся в комок на стуле, и Пабло, который уже битый час не находил себе места, мечась по кухне как тигр в клетке.
— ...и даже слово не сказала! — Пабло снова рубанул рукой по воздуху, его голос, обычно такой звонкий, был хриплым от крика.
— Лучшая подруга! Сестра! И ты молчала! — он ударил кулаком по столу. — Пока он там, за стеной, хлопал дверьми и, черт знает, что вытворял, а ты... ты притворялась, что все в порядке?!
Брауна вжалась в спинку стула, ногти впивались в ладони. Каждое слово било по открытым нервам.
— Я пыталась, Пабло! — ее голос дрожал, но она старалась сдерживаться. — Пыталась тебе намекнуть! Но Педри... он сам просил не говорить! Это его жизнь, его решение...
— Его решение?! — Гави взорвался, ударив кулаком по столу так, что прыгнули чашки. Снова.
— Его решение скрываться? Его решение врать лучшему другу? А твое решение ему помогать в этом?! — он уперся руками о стал стуча пальцем по столу. — Ты знала, что он съехал от брата! Ты знала! И молчала! Как стена!
«Правда. Он прав. Я молчала. Потому что боялась его реакции? Потому что уважала просьбу Педри? Или потому что сама запуталась в этой паутине секретов и странной близости с соседом? Да, все сразу. И это гложет.»
— Он не врал тебе! — выкрикнула она, вскакивая. — Он просто... не говорил!
«Но он... он не имеет права кричать так! Не имеет!»
— Как и ты, кстати, не говоришь мне, что скрываешь! — Ее голос набирал силу, гнев прорывался наружу. — Что за "мы вместе влезли в это"? Во что он "опять ввязался"? — Лопес размахивала руками в разные стороны. — О чем вы шептались у машины?! Что ты и Педри скрываете от меня, а?!
«Десять...»
Глаза Гави сузились до щелочек.
— Это не твое дело, Брауна! — выкрикнул друг, отходя от стола.
«Девять...»
— Не мое дело?! — ее крик эхом отразился от кафельных стен.
«Восемь...»
— Мы чуть не потеряли его на поле из-за этой вашей чертовой тайны! — Брауна кричала не сбавляя тон.
«Семь...»
— Он чуть не порвал связки, потому что был как загнанный зверь! И это НЕ МОЕ ДЕЛО?! — Учащенное дыхание было по виска девушки. Глаза расширились.
«Лгут. Оба. Скрывают. Используют доверие. Как Хави тогда. Все мужчины лгут. Предают.»
— Брауна, это блять не твое дело!!! — выкрикнул Гавира. — Тебе не стоит туда лезть, просто поверь мне! — он размахивал руками, будто в этом был смысл.
«Пабло... он же брат. Он не должен. Но он делает. Горячо. В груди печет. В висках стучит. Руки дрожат. Надо остановиться. Нельзя.»
— И чего ты молчишь?!
«СТОП. Не слушается. ГНЕВ. ЖГУЧИЙ. БЕЛЫЙ.»
Она видела, как Пабло открывает рот для новой тирады, но ее взгляд упал на стол.
На стакан.
Половина воды.
Прозрачный.
Хрупкий.
Как их дружба сейчас.
— Ты помнишь наш список, Брауна?— Пабло говорил уже тише, но каждая фраза была как удар ножом. Он подошел вплотную. — Правило номер три: "Всегда говорить друг другу правду." — он наступал на нее. — А ты... ты его предала!
...ПРЕДАЛА...
«Шесть...»
Слово прозвучало как выстрел. И что-то щелкнуло в мозгу Брауны. Тонкая нить контроля, и так натянутая до предела, лопнула.
— Я предала?! — ее вопль был нечеловеческим, пронзительным, полным такой ярости и боли, что Пабло отшатнулся. — Ты ляжешь! Ты скрываешь! ТЫ И ОН! — Она не понимала, что несла, слова вылетали обрывками, подпитанные диким адреналином и годами подавленной боли от предательства Хави, которая наложилась на нынешнюю ложь.
«Пять...»
Этот счет ввелся в её голове неосознанно. Привычка. Расстройство прерывистого взрыва.
Диагноз, поставленный еще в подростковом возрасте, после того как она в слепой ярости разгромила половину класса, узнав, что ее отца, пожарного, не было на том роковом вызове из-за предательства напарника. Приступы неконтролируемой агрессии, спровоцированные сильным стрессом, чувством беспомощности или глубокой несправедливости. Белен знала. Родриго видел это в Аргентине. И Пабло... Пабло знал лучше всех. Он был таким же, его вспыльчивость была легендарной. Но сейчас он увидел в ее глазах не просто гнев – абсолютную потерю контроля. Ту самую, которая пугала даже его.
«Четыре...»
Лопес подлетела к нему, толкая в грудь, ее лицо, искаженное безумием гнева, было в сантиметрах от его. — ГОВОРИ! ГОВОРИ ПРЯМО СЕЙЧАС! ЧТО ВЫ НАТВОРИЛИ?! ВО ЧТО ОН ВВЯЗАЛСЯ?!
«Три...»
Пабло, ошеломленный шквалом, попытался ухватить ее за руки:
— Розочка, успокойся! Ты не понимаешь...
«Два...»
— Я ПОНИМАЮ, ЧТО ВЫ ЛГУНЫ! — она вырвалась, ее рука молнией метнулась к столу. Пальцы схватили стакан.
«Шум.Только его лицо. ЛИЦО ЛЖЕЦА.Ударить.СИЛЬНО.Чтоб БОЛЬНО.Чтоб ПОНЯЛ.Стакан. ТЯЖЕЛЫЙ. ОСТРЫЙ. ДА.»
Она швырнула его со всей дури. Не в него. Рядом. Но с такой силой и точностью, что стакан пролетел в сантиметре от его виска и взорвался о кафельную стену за его спиной. Звон тысячи осколков оглушил кухню. Брызги воды и стекла осыпали Пабло и пол.
«Еще раз. ЕЩЁ.»
Пабло замер. Веки дрогнули. На его щеке, чуть ниже глаза, выступила тонкая алая царапина от осколка. В его глазах мелькнул не страх, а ужасающее понимание и мгновенное раскаяние.
«Дышать.#%#@@₽##~##. ШУМ#%@;#»
Лопес пыталась дышать, но увы.
Он понял. Понял, что перешел ту самую черту, за которой была не просто ссора, а ее пропасть. Пропасть, в которую он толкнул ее своими обвинениями и упреками в предательстве, сам храня куда большую тайну.
— ¡Dios mío! ¡Rosa! — его голос сорвался.
Он не думал о стекле, о царапине. Он видел ее. Ее глаза, широкие, безумные, полные неконтролируемой ярости и слез, которые еще не потекли. Ее грудь, вздымавшуюся в бешеном ритме. Руки, уже тянущиеся к салфетнице на столе – следующей потенциальной гранате.
«ещё. Ещё. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ. ЕЩЁ.»
— Нет! — он бросился к ней, не думая об опасности. — Розочка, нет! Прости! Я... я перегнул!
Она замахнулась тяжелой керамической салфетницей.
— ¡Suéltame! ¡Mentiroso! ¡Traidor! — ее крик был на испанском, языке детских истерик, языке абсолютной потери контроля.
Русый поймал ее руку на взлете, выбивая салфетницу. Она вцепилась в него ногтями, рыча, пытаясь вырваться, нанося слепые удары другой рукой. Он обхватил ее со всей силы, прижал к себе, сковав ее руки, пригнув ее голову к своей груди, несмотря на ее дикие попытки вырваться.
— ...Тихо, тихо, сестра... — он шептал, прижимая ее, игнорируя удары ногами по своим голеням, царапины на шее.
— ...Ты — как солнце в небе ясном, даже если гром гремит... — шептал он гладя по голове.
Она выла, глухо, как раненое животное, брыкаясь, пытаясь укусить его за плечо сквозь ткань футболки.
— ...Ты сильнее всех ненастий, ветер злой тебя не смыт...
Стишок.
Стишок, который придумал он.
Стишок, который успокаивал её порывы.
— ...Раз-два-три — дыши со мною, словно волны океан... — Пабло крепче прижимает девушку, которая не успокаивается, царапает его. — ...Я с тобой, мы вместе — двое...
Адреналин, ярость, обида – все смешалось в клубящемся вихре, который требовал выхода. Но его объятия были как стальные обручи – крепкие, не давящие, но не отпускающие.
Он держал, шепча.
— ...Т-шш..., розочка. Я здесь. Прости меня. Это пройдет...
Постепенно, мучительно медленно, ее дикие рывки ослабели. Рычание сменилось прерывистыми всхлипами, потом глухими, разрывающими грудь рыданиями. Она обмякла в его объятиях, вся дрожь ушла в глухие спазмы плача. Он осторожно опустился с ней на пол, среди осколков стекла, не ослабляя хватки, прижимая ее спиной к себе, чтобы она не видела разрушения. Он качал ее, как маленькую, шепча успокаивающие слова на смеси испанского и каталанского – их детский язык.
«Что я наделала? Стакан... у его головы... Я могла... Осколки... Белен... ее кухня... Пабло... его царапина... Я монстр.»
Лопес уткнулась в шею друга, сжимая его футболку в кулаках. Боялась, что уйдет?
«Неуправляемый монстр. Опять. Всегда, когда больно. Всегда, когда предают. Но он... он держит. Не отпускает. Почему? Я же чуть не...»
— ...Прости... — выдохнула она, голос был хриплым, разбитым.
— ...Прости, Пабло... Я не хотела... Я не...
— Тихо. — кареглазый прижал ее голову к плечу, его голос был тихим и бесконечно усталым, но без упрека. — Молчи. Это не твоя вина. Ты не виновата. Я знаю. Я... спровоцировал. Я перешел черту. Прости меня.
Он гладил ее волосы, осторожно, будто боялся сломать. — ...Это... это бабах, да?.. — прошептал тот, вспомнив, как оно в детстве прозвали ее недуг. — ...То, что было в детстве? Я... я забыл. Я не думал...
Она кивнула, уткнувшись лицом в его мокрую от ее слез футболку.
Стыд горел щеками.
— Я расскажу, Бруни. — сказал юноша после долгой паузы, глядя поверх ее головы на разбитую стену. — Я обещаю. Просто... не сейчас. — невесомый поцелуй в макушку.
— Сейчас... там слишком много дерьма. И с Педри... ему еще хуже. — Гавира провел кончиком языка по верхней губе, но проложил. — Когда мы с этим разберемся... когда станет безопаснее... я расскажу тебе все. Всю правду.
Пабло почувствовал, как она вздрогнула при слове "правду», но лишь крепче прижал ее. — Веришь?
Брауна подняла заплаканное лицо. Его глаза были красными, на щеке – засохшая кровь от царапины. Но в них не было лжи. Только боль, усталость и искреннее раскаяние.
— ..Верю... — прошептала она. Потому что больше не на что было опереться. Потому что он держал ее на осколках ее же ярости и не отпустил. Потому что он был Пабло. Ее Пабло. И несмотря на тайны, на ложь, на эту ужасную сцену, в это она могла поверить.
Они сидели на полу посреди разгромленной кухни, в осколках стекла и доверия, прижавшись друг к другу. Детство кончилось. Тайны остались. Но стальные объятия на холодном кафеле были обещанием, что когда-нибудь, возможно, они смогут собрать осколки обратно. Хотя бы некоторые.
***
Прошлая ночь в доме Белен Гави осталась позади, как тяжелый сон. Утро началось с запаха свежесваренного кофе и голоса Белен, ворвавшегося в комнату Брауны с корзиной, полной рыночных гостинцев. Они готовили вместе – Пабло колдовал над паэльей,под строгим надзором мамы. Брауна резала овощи для салата с хирургической точностью, Белен дирижировала процессом, попутно рассказывая последние сплетни с рынка. Смех, легкие подначки, запах шафрана и чеснока – старые стены впитывали тепло, словно стирая вчерашние осколки. Пабло, как в детстве, сунул Брауне свою запасную футболку Барсы и огромные шорты, в которых она утонула.
— Чтоб спалось слаще, Браунита.
Вечером второго этажа их дома стал ареной дурацкой битвы – Гави гонялся за Брауной, пытаясь выхватить мяч, которым она жонглировала с поразительной ловкостью, спасибо детству с футболистом!
— Девочка, не буди во мне зверя! — кричал Пабло, красный от смеха и усилий.
Потом они валялись на диване, вспоминая, как в десять лет украли у Белен целый торт на день рождения тренера Гави и съели его в шкафу, а потом их стошнило синхронно.
Смеялись до слез.
Ночью Пабло, верный традиции пугать ее с тех пор, как она впервые заночевала у них, подкрался к ее кровати с воплем. Ответом был град подушек.
— Идиотка, так нельзя!!! — возмущался юноша валяюсь на полу в подушках от смеха.
— Мне все можно! — Лопес кинула ему ещё одну подушку в лицо.
Все было как раньше.
Просто.
Без тайн.
Без лезвия гнева.
Они заснули – он на своем диване внизу, она – под его футболкой, пахнущей домом и Пабло.
19:12. Квартира Лопес. Балкон.
Брауна сидит на своем балконе, завернувшись в плед. На экране телефона – улыбающееся, слегка уставшее лицо Родриго де Пауля.
— ...и потом Майлз просто плюнул мне в лицо! — смеется Брауна, жестикулируя. — Прямо как настоящий нападающий! С размаху!
Родриго на экране закатывается хриплым смехом.
— Хахаха, я его обожаю! — он театрально смахнул слезинки от смеха в уроках глаз. — Ух... Видно, Френки уже тренирует в нем дух победителя.
— Знаешь что!? — Брауна нахмурилась смотря на экран телефона, где отображался её друг.
— А Микки? Не растерялась? — тут же перебивает шатен кареглазую, подпирая голову кулаком.
— Микки? — Розарио улыбается, и совсем забывает, что секунду назад хотела было наехать на подругу.
16:45. Квартира Де Йонг.
Просторная гостиная в доме Де Йонг. Микки, невозмутимая, как всегда, ловко ловит летящую погремушку, которую только что выплюнул сидящий у Брауны на коленях маленький Майлз. Наталия, сидящая рядом на диване с огромным животом, утирает слезы умиления и... страха.
~~~
— Микки как скала! Просто вытерла меня салфеткой, сказала..
...Видишь, как он тебя любит?» А Наталия...
Голос Брауны смягчается.
— Наталия смотрела, как я качаю Майлза, и... расплакалась. Говорит...
...Это так красиво и так страшно. Хотя это будет я... а я даже пеленку поменять боюсь...
— Бедняжка! — Родриго качает головой, но в его глазах понимание. — Рафинья ее успокоил?
— Рафи был с Рональдом где-то.. — Брауна пожимает легко плечами и кидает в рот шоколадную конфету, которая до этого покоилась в коробке на столе рядом. — ...Но мы с Микки ее обнимали минут десять. Говорили, что все будет хорошо. Что она будет лучшей мамой, а Френки...
17:12. Квартира Де Йонг.
Френки, обычно такой сдержанный, вдруг подхватил Брауну на руки, когда она потянулась за упавшей соской Майлза.
— Практика для Наталии! — заявил он с редкой для него ухмылкой и осторожно подбросил Брауну в воздух, как перышко, под визг Микки и Наталии.
19:22. Квартира Лопес. Балкон.
—...Френки решил «помочь» и чуть не отправил меня в полет к люстре. — жестикулируя поведала шатенка, но продолжила. — Показал Наталии, как не надо обращаться с беременными.
«Балбес белобрысый..а Наталия.. точно!»
— Наталия расплакалась... — голос Брауны становится тише, теплее.
— Глядя на Майлза. На ее сроке... это гормоны плюс осознание, что совсем скоро. — Брауна взяла в руки телефон и откинулась на кресло, смотря куда-то в горизонт.
— Я ее обняла. Френки был рядом. Тихо. — кареглазая улыбнулась воспоминаниями и посмотрела на экран, где отображался один из близких ей людей в жизни.
— Знаешь, Родри, иногда эти моменты... они как бальзам.
Родриго на экране улыбнулся, но в его глазах мелькнула тень.
— Sí, hermana. — он поправил руку, удобнее размещая на ней подбородок. — Как бальзам... а иногда как нож. Но такова жизнь. — Аргентинец пожал губы и вдохнул, смотря прямиком на ту, кто был ему, как сестра. — Dulce y afilada. — кареглазый подал плечами вверх и кашлянул.
Он сменил тему, спросив о колене «того капризного полузащитника» и отпустив пару колкостей про «богатых барселонских принцев». Они болтали еще час – о футболе, о Франческе, о планах Родриго приехать в Барсу на ближайший матч. Три часа пролетели незаметно.
— Мне пора, старичок. — вздохнула Брауна, видя время. — Вечерняя реабилитация у "капризного принца".
— Давай пересчитай ему костяшки... — начал тот, но тут же добавил
— ...И не снеси ему стены, а то ты берсерк похлеще меня бываешь... — он давольно улыбнулся.
Он знал.
Он принял.
Он понял.
Родриго видел вспышку гнева лишь раз, но она ничуть не заставила его отвернуться от девушки, а даже наоборот. Он чувствовал какую-то обязанность, опеку, защитить Брауну от всех невзгод, чтоб подобного не повторилось.
— Родри! — шатенка показала ему кулак. — Забыли... мне стыдно перед Пабло. — аргентинка отвела взгляд закусывая нижнюю губу.
«Да он знал лучше всех об этом, но... Ужас! Стыд! Поломанная!»
— Ты это брось-ка. — твердо заявил Де Пауль вытаскивая деву из мыслей.
— В этом нет твоей вины. А теперь вдох выдох и вперед за работу. — Родри сдал кулак, показывая, как она должна собраться. — Люблю тебя, сестренка. — воздушный поцелуй.
Экран погас.
«Да. Пора работать, Лопес!)»
Брауна потянулась, ощущая приятную усталость от смеха и теплого дня. Она даже не взглянула в зеркало. На ней были те же мягкие спортивные штаны, что и утром, и огромная футболка Пабло, сползающая с одного плеча. Волосы – в небрежный хвост, следы дневного макияжа почти стерты. Она схватила папку с упражнениями и вышла в подъезд, направляясь к двери Педри.
Кашель.
Сухой, сдержанный.
Не из квартиры.
Откуда-то с балкона.
Того самого общего, длинного балкона на этаже, что тянулся вдоль подъезда и выходил на тихий внутренний двор. Любопытство пересилило. Она свернула к стеклянной двери балкона.
Педро.
Он стоял спиной к ней, опершись локтями на прохладный бетонный парапет. На нем был только темный худи со сборками на талии и те же спортивные штаны. На плечах – большой, клетчатый шерстяной плед. Он не обернулся, но его поза чуть изменилась – стал чуть прямее.
— Что ты здесь делаешь? — спросила Брауна, шагнув на балкон. Вечерний воздух был свежим, почти холодным. — В квартире твой балкон теплее. — она была в недоумении, но проследив за его взглядом добавила. — Или звезд там не видно?
Он медленно повернул голову. Его лицо в свете уличного фонаря снизу было спокойным, задумчивым. В глазах – не привычная стена, а какая-то глубокая, тихая усталость и... открытость?
— Звезды и там видны... — сказал он тихо. — Но здесь... здесь нет стен. Нет потолка. Нет... давления квартиры. — Он снова посмотрел вверх, на редкие, яркие точки в барселонском небе, пробивающиеся сквозь городскую засветку.
— Ты веришь в них, Брауна? В знаки звезд?
Педро перевел взгляд в глаза, что так изучающе глядели на него все это время. — В то, что они что-то... значат?
Она удивилась вопросу. Подошла ближе, уперлась локтями в парапет рядом, следуя его примеру. Подняла голову.
— Верю в то, что они красивы. — ответила осторожно. — И что глядя на них, чувствуешь себя маленькой. — девушка вдохнула прохладного воздуха полной грудью, а на выдохе добавила. — А проблемы – еще меньше.
Он кивнул, будто ждал именно этого. — Я часто выхожу сюда. — мужчина развернулся лицом к городу.
— Особенно после... сложных дней. Или матчей. — Он сделал паузу, его голос стал глубже, задумчивее. — Смотрю вверх. И думаю. О том, что там, за этой чернотой. Бесконечность? Или просто пустота?
Лопес вновь взглянула на Гонсалеса. Она всматривалась в его четкий профиль, когда он вел монолог.
«Звезды рушат стены, или ты просто перестал быть оленем?»
— О том, как мы, такие маленькие, бегаем внизу по травке, злимся, радуемся, рвем связки... И все это под взглядом этих холодных, вечных огоньков. — брюнет усмехнулся своим же словам, немного опуская голову.
— Они видели динозавров. Увидят, как погаснет солнце. А наша жизнь... миг. — Он обернулся к ней, его взгляд был серьезным, почти пронзительным. — Иногда это успокаивает. — Педри немного зажмурил глаз. — Напоминает, что все пройдет. А иногда... пугает.
— Почему...к-хм... — из-за молчания на холоде голос девушки немного сел, но тут же откашливавшись она продолжила. — ...Почему тебя пугает?
— Что все пройдет. — Гонсалес не отвел взгляд ни на секунду, как будто пытаясь запечатлеть её образ под светом звезд и яркой луны.
Будто это сон.
Будто через мгновение она пропадет.
— И не останется ничего, кроме этой пыли. — закончил тот махнув куда-то в строну.
Но взгляд не отвел.
«Он говорит о вечности. О мимолетности. О страхе? О боли? Это не про футбол.»
Лопес немного качнулась в строну, склоняя голову в бок и так же смотря на мужчину перед собой, совсем не узнавая того зама соседа. Он отвернулся.
«Это про что-то глубже. Про ту пустоту в его глазах после падения? Про собаку, которой нет? Про черный конверт?»
Она не знала, что ответить. Просто смотрела на него, на его профиль, освещенный бледным светом звезд и фонаря. Видела напряжение в его челюсти, тень под глазами, которые казались еще темнее в этом свете. Видела, как он вздрогнул от порыва холодного ветра.
Не думая, почти рефлекторно, он снял плед со своих плеч. Большой, теплый, пахнущий его домом – кедром, чистым бельем и едва уловимо... собакой? Он накинул его на нее, укрывая ее плечи поверх футболки Пабло, его пальцы слегка коснулись ее шеи, поправляя складки. Тяжелая, мягкая шерсть сразу согрела.
— Холодно. — просто сказал он, не глядя на нее, снова уставившись в небо.
Она замерла.
Тепло.
Неожиданное.
Щедрое.
Обволакивающее.
Запах его пледа смешался с запахом ночного воздуха.
«Он поделился теплом. Добровольно. Без колкости. Почему?»
Они стояли так рядом, под одним пледом,молча глядя на редкие звезды Барселоны.
Его плечо почти касалось ее плеча. Его дыхание было ровным, спокойным. Ее собственное сердце, сначала учащенно забившееся от неожиданности жеста, постепенно успокоилось.
Вместо слов – тишина.
Но не неловкая.
Уютная.
Наполненная шепотом города внизу, мерцанием далеких огней и этим странным, новым ощущением... покоя.
Рядом с ним.
С этим загадочным, колючим, а теперь вдруг таким тихим соседом.
«Тепло. Ее плечо под пледом. Маленькое. Хрупкое. Но сильное. Она не отстранилась. Не ушла. Стоит. Дышит. Смотрит на те же звезды.»
Гонсалес все так же гладко в небо на звезды, которые казались ему родными.
«Может... может не все пыль? Может, такие моменты... они и есть знаки? Простые. Теплые. Как этот плед. Как ее веснушки.»
Он повернул голову в ее сторону, запечатлев красивый профильный устремлённый в ночное небо, а после взгляд упал на руки, что сильно сжимали край пледа.
«Как ее руки на колене...»
Через время, которое никто не измерял, он тихо вздохнул и оторвался от неба. — Пойдем, Бемби, замерзнем, да и.. — он взглянул на нее чуть изгибая бровь. — Истязания ждут?
Она повернулась к нему. В темноте его глаза казались еще глубже, еще темнее. Но в них не было привычной насмешки или защиты. Была усталость, но и... приглашение.
— Пора. — согласилась она, голос тихий, но твердый. — Но не истязания. Реабилитация. — констатировала шатенка подняв тонкий палец ввысь.
Он кивнул, легкая улыбка тронула уголки его губ. Он не стал снимать плед, оставив его на ее плечах, и повернулся к двери подъезда. Она последовала за ним, укутанная в его тепло, неся папку с упражнениями. Шли молча. По подъезду, мимо ее двери, к его. Звезды остались смотреть им вслед с холодного балкона, а они несли с собой островок тепла и невысказанного перемирия, готовые к работе над его коленом – и, возможно, над чем-то еще более хрупким и важным, что начало прорастать между ними под барселонским небом, усыпанным звездной пылью.
Жду ваших звезд, комментариев и вашего мнения !!!!!!!!!
Надеюсь, что глава вам понравится спустя долгое время отсутствия..;)
Тгк: Мальборо пишет
( или marlborogonzalez )