Глава 22
***
Вокруг сгустился запах адреналина, пота, горячего асфальта и далекого моря. Звук не просто ревел – он вибрировал. проникая в кости. Рёв трибун, пронзительный свист судьи, глухой удар мяча о бутсу, перебиваемый истеричными криками комментаторов из динамиков. Сине-гранатовый сектор колыхался, как единый, обезумевший организм. Микки, вцепившись в рукав рубашки аргентинки, кричала что-то нечленораздельное, когда Френки, ее Френки, эталон невозмутимости, выключил троих соперников одним скользящим касанием и выстрелил мячом в пространство. Туда, где уже летел Педри. Брауна не кричала. Она впитывала.
Её пальцы бессознательно сжали холодный металл перил. Она видела не игру – она видела механику. Видела, как под кожей игроков играют мышцы, как суставы принимают нагрузку, как позвоночники амортизируют удары. Её взгляд, острый и безжалостный скальпель аналитика, рассекал поле.
«Пабло..»
Каждый его рывок – взрыв. Но после жесткого, но честного отбора на бровке, когда он рухнул на газон, Брауна мгновенно отметила неестественный разворот левой стопы при приземлении.
«Растяжение голеностопа, 1-я степень. Риск усугубления при повторной нагрузке»
Лопес закусила нижнюю губу от стресса, который окутал её также неожиданно, как подскочивший Пабло.
Он отряхнулся с характерной для него яростной улыбкой, но она поймала мимолетную гримасу боли, спрятанную за напускной бравадой.
«Терпит. Идиот»
Её взгляд метнулся на светлую макушку среди остальных.
Френки.
Метроном.
Его длинные ноги отмеряли дистанции с безупречной геометрией. Он был спокоен, как океан в штиль. Но Брауна, зная его историю травм, видела напряжение.
Микроскопическую задержку в развороте корпуса после длинного рывка, чуть более частый вдох.
«Усталость квадрицепса правой ноги. Накапливается молочная кислота. К 70-й минуте – риск судороги.»
Ее друг ловил ее взгляд с трибуны. Не улыбку, не приветствие – ее профессиональный взгляд. Он едва заметно кивнул, его глаза сказали: Вижу. Контролирую. Но спасибо, что следишь.
Микки рядом выдохнула с облегчением, не понимая, что только что произошло между врачом и игроком на уровне почти телепатии.
И Педри.
Он был ее главной загадкой, ее профессиональным вызовом и... чем-то еще, что она яростно гнала прочь. Он двигался не так, как обычно. Не с лихорадочной скоростью юнца, а с выверенной, почти балетной грацией. Он избегал лобовых столкновений, предпочитая обман движения, виртуозное владение корпусом. Его игра сегодня – это гимн интеллекту и видению поля.
«Играй, как мы договаривались»
Пронеслось у нее в голове, когда Педри, получив мяч, вместо резкого рывка в центр, развернулся корпусом, укрыв мяч, и коротким пасом на ход отдал его Френки.
Чисто.
Экономно.
Без лишней нагрузки на левое колено.
Уголок ее губ дрогнул.
«Молодец!»
Его первый пас был идеален всегда. Он и Френки понимали друг друга с полувзгляда, их связь была гипнотической.
Френки – разрушитель и дирижер, Педри – гений мгновенного решения. Он брал мяч в казалось бы безвыходной ситуации, одним касанием уходил от прессинга и находил единственную свободную нить для продолжения атаки. Гави на фланг. Рафинья в разрез. Лева в сердце штрафной.
Брауна ловила каждое его движение, каждую тень на лице. Он слушался. Строго, дисциплинированно, вопреки своему азарту, он следовал их плану. Когда на 35-й минуте он получил мяч у бровки под прессингом двух красно-белых гренадеров, трибуны замерли.
Он сделал ложное движение внутрь корпусом, заставив защитников среагировать, затем – молниеносный толчок мяча внешней стороной стопы вперед и...проскользнул. Не рванул, а именно проскользнул между ними, как тень и отпасовал на Френки.
Чистота!
Скорость мысли, воплощенная в движении!
Взрыв ликования на трибунах.
Брауна выдохнула.
«Умница. Не форсируй. Дозируй нагрузку.»
Это «умница» застряло у нее в горле комком – гордости и тревоги. Что-то теплое и колючее одновременно сжалось в груди.
Их дуэт завораживал. Они дополняли друг друга с потрясающей точностью. Когда Френки отбирал мяч, он уже знал, где будет Педри. Когда Педри попадал в ловушку, он знал, что Френки уже открылся для спасения. Их понимание было почти мистическим. Розарио видела, как Карлес Миньярро на тренерской скамейке одобрительно кивал, наблюдая за их слаженной работой. А Хавьер прищурился, заметив необычную сдержанность Педри в рывках, но и его восхищенную улыбку после той самой обводки скрыть не удалось.
Но футбол – божество коварное. На дополнительных минутах красно-белая лавина обрушилась на ворота Барсы. Быстрая, как удар кобры, контратака, растерянность в обороне, точный прострел...
Рикошет.
Мяч в сетке.
1-0.
Красно-белый рев потряс стадион. Сине-гранатовый сектор погрузился в гнетущее, тяжелое молчание. Брауна видела, как Педри, стоя в центре поля, опустил голову. Его плечи ссутулились под невидимым грузом. Он резко провел ладонью по лицу, смахивая пот и разочарование, а потом, почти рефлекторно, коснулся левого колена. Ей показалось, что боль от этого жеста пронзила ее саму.
— Лопес! Пора! — голос Карлеса Миньярро прозвучал рядом, как выстрел. Он стоял у выхода, его лицо было напряженным, но собранным. Время стажировки на поле.
Подтрибунный мир был другим. Здесь царил запах пота, лекарственной мази, мокрой травы и горечи поражения. Звуки стадиона приглушались, превращаясь в далекий гул. Карлес встретил ее у дверей медицинской комнаты.
— Твои наблюдения, Брауна? Быстро. — его взгляд был острым, оценивающим.
Она заговорила четко, профессионально, выдавая информацию как пулеметную очередь:
— Гави...Растяжение голеностопа левой ноги, 1-я степень. Требуется лед, компрессия, тейпирование перед вторым таймом. Риск усугубления. Играет на пределе, маскирует боль. — Ровно проговорила девушка, уже начиная следом... — У Френки признаки усталости правого квадрицепса. Накапливается лактат.
Лопес невольно сжала кулаки смотря в лицо мужчины, который записывал её анализ. — ...Риск судороги или микротравмы к 70-й минуте. Требуется мониторинг и возможная замена.
— Рафинья после падения в первом тайме – возможный ушиб плечевого сустава справа. Движение не ограничено, но есть дискомфорт. — Брауна поджала губы, вспоминая реакцию Наталии на падание бразильца. — Проверить при возможности.
Карлес слушал, не перебивая. Его взгляд стал чуть менее жестким.
— Хорошо. Очень детально. — Его тон не оставлял сомнений. — Ты справишься на поле, я буду рядом, как наставник.
Шатенка кивнула, глотая комок ответственности. — Так точно, сеньор Миньярро.
Перед выходом на поле огонь в ее щеках требовал утихомирить.
Нервы.
Она свернула в узкий, слабо освещенный коридор, ведущий к служебным туалетам. Достала компактное зеркальце, пытаясь привести в порядок выбившиеся пряди волос. Рука слегка дрожала. Она глубоко вдохнула, пытаясь вернуть себе профессиональное спокойствие. Еще секунда – и она бы умылась холодной водой.
Тень отделилась от стены.
Хави Симонс.
Он возник перед ней внезапно, как кошмар, перекрыв путь и к туалету, и обратно к раздевалкам. Он был бледен, его глаза горели лихорадочным, навязчивым блеском. В них читалось отчаяние и что-то пугающе нездоровое.
— Брауна... — Его голос сорвался, звучал хрипло и неестественно громко в тишине коридора.
«...нет...»
— Пожалуйста... Ради всего святого. Две минуты. Просто... выслушай. Нормально. Без криков, без... — Он махнул рукой в сторону раздевалки, откуда доносились голоса.
«Нет»
— Ты должна понять! Я тогда... почему все так... — н сделал шаг вперед, сокращая и без того маленькую дистанцию. Его дыхание было частым, неровным. — Я не мог иначе! Ты не представляешь...
Брауна замерла.
Зеркальце впилось в ладонь.
Гул стадиона, крики тренера, запахи, напряжение матча – все это рухнуло, сжалось до размеров этого темного коридора, до его фигуры, перекрывающей свет, до его голоса, полного болезненной настойчивости.
Ледяной страх сковал ее тело.
Они были одни.
И он не отступит.
«Нет!!!!»
***
Воздух в раздевалке игроков Барселоны был густым от адреналина, пота и горечи несправедливого гола. Парни, скинув мокрые футболки, сидели на скамьях, ловя ртом воздух. Кто-то тупо смотрел в пол, как Эрик Гарсия. Кто-то яростно пил из бутылки, как Ансу Фати. Кто-то – как Гави – нервно переминался с ноги на ногу, игнорируя тупую боль в голеностопе. Рафинья, с повязкой капитана на руке, молча растирал плечо. Левандовски сидел, уставившись в тактическую доску, его лицо было каменным.
Хавьер Эрнандес стоял посреди комнаты. Его лицо было гранитной маской, но глаза горели холодным огнем. Он стукнул ладонью по доске, заставив всех вздрогнуть.
— ¡Cabeza arriba! — его голос, резкий и металлический, разрезал гулкое молчание. — Головы вверх! Один гол – не конец света! Это их ошибка! Они заигрались! — он обвел взглядом игроков, его взгляд прожигал каждого. — Они думают, что сломали нас? Они оставили нам пространство за спиной своих псов! Мы используем это!
Он шагнул к доске, схватил магнит.
— Гави! — Пабло вздрогнул, выпрямился. — Твой фланг – твоя вотчина. Твоя скорость – их смерть. Карраско устал, он боится тебя. — мужчина демонстрационно сжал кулак. — Дави на него! Каждый раз, как он получает мяч – ты уже на нем! Заставь его ошибаться! А когда мяч у нас – рвись в глубину! Они не успеют!
Русый кивнул, глаза загорелись боевым огнем. Боль в голеностопе отступила перед яростью и приказом.
— Френки! — Де Йонг поднял голову, его спокойные глаза встретились с горящим взглядом тренера. — Ты – наш метроном. Заставь их бегать! Ускорь темп на двадцать процентов. Не давай им перевести дух. — тот махнул в сторону брюнета. — Ищи Педри – он их развяжет. Он найдет ключ. И не бойся бить издали – их вратарь нервничает!
Френки кивнул с привычной невозмутимостью, но в его взгляде вспыхнул азарт.
— Рафи! — Эрнандес повернулся к капитану. — Ты – наше острие справа. Бальде – твой мотор! Используй его перебежки! Играй в стенку! Заходи под удар – ты должен забивать!
Рафинья хлопнул себя по бедру:
— Будет сделано, тренер!
— Рональд! — Араухо поднял голову.
— Гризманн – твой. Тенью. Ни шагу без тебя. Уничтожай его в зародыше. Не дай ему развернуться. Ты – наша скала! Держи линию! — Уругваец лишь мрачно кивнул, сжимая кулаки. Его миссия была ясна.
— Серхио! — Хави посмотрел на Бускетса. — Прессинг начинается с тебя. Как только мяч у них в обороне – дави! Загони их в угол! Вынуждай на длинные передачи – там их съест Рональд или Андреас. — опытный Бускетс кивнул, его взгляд стал жестче.
— Алехандро! — Хавьер кивнул молодому Бальде. — Ты был лучшим на поле в первом тайме! Продолжай! Твои перебежки – наш кислород. Но помни – назад! Быстро! Они будут бить в твой коридор. Будь готов!
Але, польщенный, уверенно кивнул:
— Считайте, что я уже там!
Хави обвел взглядом всю команду.
— Они задумались о победе. Они расслабились. Это их крупнейшая ошибка! Мы – барса! Мы бьемся до конца! Мы завоюем этот матч! Покажите им ад во втором тайме! — удар кулаком о доску с магнитами пронеся по раздевалке. — ¡VAMOS!
— ¡VAMOS! — рев, втрое громче, чем до этого, потряс стены раздевалки. Энергия, сжатая пружиной, начала высвобождаться. Френки первым вскочил, протягивая руку Гави, чтобы помочь ему подняться. Рафинья подбадривающе хлопнул по плечу Араухо. Бускетс что-то быстро говорил Кристенсену. Левандовски поправлял щитки, его взгляд был прицельным. Игроки, подбадривая друг друга, хлопая по спинам, потянулись к выходу на поле, в адский гул стадиона.
Педри задержался. Он растирал ментоловую мазь над левым коленом, но не чувствовал облегчения. Речь Хави, призыв к агрессии, к давлению – все это резонировало с его собственным желанием. Он должен был играть интенсивнее. Он мог переломить игру.
Но...слово.
Ей. Брауне.
Ее спокойный голос...
...Ты дал его мне. И я... верю...
Ее тревожный взгляд. Этот взгляд держал его на привязи. Но горечь поражения и ярость игрока рвали эту привязь.
«Чуть-чуть интенсивнее... Она не заметит...»
Но ее аналитический взгляд, казалось, преследовал его. Она заметит. Сразу.
— Педри! Vamos! — окликнул его Рафинья с порога.
Полузащитник кивнул, вставая. Боль в колене была терпимой. Внутренняя борьба – нет. Он должен поговорить с Брауной. Сейчас. Он не мог выйти, не встретив ее взгляд, не попросив... не зная.
«Попросить разрешение?»
Брюнет провел рукой по лицу смахивая капельки пота проходя мимо капитана.
«Сдаёшь позиции, Гонсалес..»
Педри уже был в двух шагах до поля, как тут же он заметил главного врача. Он подошел к Карлесу Миньярро, который закрывал аптечку.
— Сеньор Миньярро? Брауна? Она уже на поле? — поинтересовался тот незаметно перенося вес на здоровую ногу.
Карлес, слегка пришурился, но махнул рукой в сторону коридора:
— Пошла привести себя в порядок. Туалеты служебные, там — он ткнул пальцем в направлении узкого прохода. — Торопись, парень!
Гонсалес кивнул. Время поджимало. Он должен был быть на поле сейчас. Но что-то сильнее долга гнало его по указанному коридору. Он почти побежал, его бутсы глухо стучали по бетону. Гул стадиона здесь был приглушенным, далеким.
«Что же ты делаешь со мной, Бемби!»
Педри мысленно рявкнул и немного раздражено дернул головой в строну,отгоняя лишнее мысли подходя к повороту.
***
Воздух в узком служебном коридоре был спертым и холодным. Гул стадиона доносился сюда приглушенным, далеким гулом, словно из другого мира. Брауна, прижатая спиной к шершавой стене, чувствовала, как ее терпение лопается, как тонкий лед.
«НЕТ!»
— Хави, хватит! Я сказала нет! — ее голос, обычно такой ровный и профессиональный, теперь звенел от сдерживаемых слез и нарастающей ярости. Она пыталась оттолкнуть его, но его руки, упертые в стену по бокам от ее головы, создавали клетку. — Ты не имеешь права! А теперь приполз и думаешь, что несколько жалких извинений...
— Ты не понимаешь! — перебил он, его лицо было искажено отчаянием и какой-то болезненной настойчивостью.
Глаза горели нездоровым блеском.
— Там, в Париже... давление, ожидания... Я был молод, глуп! Я думал... думал, что это будет проще для тебя! Что ты сильная! А теперь я вижу тебя, и... Брауна, я все еще... — он наклонился ближе, его дыхание горячим облаком коснулось ее щеки. Она резко отвернулась. — ...люблю тебя. Просто дай шанс! Один разговор, без криков...
«Иди к черту!»
— Иди к черту, Хави! — она выкрикнула это, отчаянно пытаясь выскользнуть. — Всё кончено! Навсегда! Отойди! — она проложила свои хрупкие ладони на его сильно вздымающуюся грудь, в попытке оттолкнуть.
Именно в этот момент, глядя на ее отвернутое лицо, на сжатые губы, которые он когда-то так хорошо знал, Хави Симонс совершил роковую ошибку. Он увидел не отторжение, а смущение, стыд, остатки старых чувств – то, что хотел увидеть. Его мозг, опьяненный навязчивой идеей и адреналином, дал сбой.
— ...Ты не хочешь признать... — прошептал он с внезапной, странной уверенностью и резко наклонился, пытаясь поймать ее губы своими.
Педри.
Педри замер.
У поворота.
Как вкопанный.
Он пришел сюда, движимый странным беспокойством и желанием... поговорить? Попросить разрешения рискнуть? Увидеть ее перед выходом? Все смешалось в голове, пока он не услышал ее крик и не ускорил шаг. И вот он увидел их.
Она была прижата к стене. Он – так близко. Слишком близко. А потом... потом Хави наклонился. И их силуэты слились.
Холод.
Он почувствовал его мгновенно. Резкий, пронизывающий, как ледяная игла, вонзившаяся прямо в сердце. Он даже не осознал, что это такое – разочарование? Боль? Предательство? Нет. Это было безразличие. Внезапное, всепоглощающее, как черная дыра.
«Целуются.»
Мысль была плоской, лишенной эмоций. Как констатация погоды.
«Забавно..)»
Он наблюдал пару секунд, его лицо было каменной маской. Ни тени гнева, ни боли. Только пустота.
Минутная слабость. Вот и все, что она значила. Его осторожное приоткрывание двери, его странное доверие к ее профессионализму и... чему-то еще, что он боялся назвать – это была его глупость. Его минутная слабость. А она... она просто целовалась с тем, кто сломал ее когда-то. С тем, из-за кого они с Пабло чуть не потеряли друг друга.
Ирония.
«Дистанция.»
Ему было все равно. И, как внезапно осенило его, всегда было.
«Держи грёбаную дистанцию, идиот!»
Зачем он вообще сюда приперся? Зачем тратил время? Зачем... позволил себе?
«Глупость.
Чистейшая глупость.
Команда ждет.
Игра ждет.
Вот что важно.
Только игра.»
Он тихо, с ледяным презрением к самому себе, хмыкнул. Звук был таким тихим, что его заглушил рев трибун из далекого мира. Не оглядываясь, не делая ни звука, Педри развернулся и пошел прочь. Его шаги по бетону были твердыми, ровными. Он не был замечен.
Но Лопес не целовала его. Ее губы были сжаты в бешенстве, когда его губы грубо налетели на ее щеку, скользнули к углу рта. Чувство омерзения, гнева и полнейшей потери контроля взорвалось внутри нее, как граната. Адреналин, страх, ярость – все слилось в один рефлекторный порыв.
— Аагррр!! — не крик, а рычание вырвалось из ее горла.
Она собрала всю силу, всю ненависть за все эти годы боли, унижения и сегодняшнего страха, и резко, со всей дури, оттолкнула Хави в грудь. Он, не ожидавший такого яростного сопротивления, отлетел на шаг, потеряв равновесие. Но этого ей было мало. Ярость требовала выхода.
Прежде чем он успел опомниться, ее рука взмахнула и со всей силы врезалась ему пощечиной по лицу. Звук – звонкий, хлесткий – гулко отозвался в узком коридоре. Кудрявый ахнул от боли и шока, схватившись за щеку, его глаза округлились от непонимания и ужаса.
— Никогда! — закричала Брауна, ее голос дрожал от ярости, но был тверд как сталь. Она тыкала пальцем ему в лицо, ее глаза метали молнии.
— Никогда больше не подходи ко мне! Не трогай! Не говори! Слышишь? — ее голос был звонким, уверенным.
— Если ты еще раз появишься в радиусе километра от меня... — Она сделала шаг вперед, ее лицо было искажено гневом. — ...я расскажу Де Паулю. И знаешь что? Я не буду его останавливать. — она чуть поддалась вперед, будто выплескивала собственную желчь в лицо парня.
— Тебе понятно, Симонс?
Она не ждала ответа. Не смотрела на его побелевшее от страха и боли лицо. Она резко развернулась, ее каблуки отчаянно застучали по бетону, унося ее прочь от этого кошмара, в сторону поля, к своей работе, к чему-то, что она еще могла контролировать. Оставив Хави Симонса одного в полумраке, с горящей щекой и леденящим душу осознанием: он только что разбудил настоящего демона. И имя ему было не Брауна Лопес. Имя ему было Родриго де Пауль.
***
Гул Ванда Метрополитано обрушился на Лопес, как физическая волна, едва она ступила на газон. Адреналин после сцены с Хави все еще колотился в висках, смешиваясь с резким запахом травы, пота и мази. Руки слегка дрожали. Она сжала их в кулаки, вонзив короткие ногти в ладони – боль вернула фокус.
— Лопес! — Карлес Миньярро стоял у кромки поля, его взгляд был острым, профессиональным, но в уголках глаз читалась тень тревоги. Он видел ее бледность, неестественный блеск в глазах, чуть растрепанные волосы.
— С головой в игру. Здесь и сейчас. Ты – врач. Все остальное – потом. — его голос был негромким, но твердым, как скала. Он не спрашивал, не лез – он давал опору.
Аргентинка глубоко вдохнула, втягивая в легкие пропитанный электричеством воздух стадиона.
«Врач. Ты – врач.»
Она кивнула, резко, почти по-военному. Ее подбородок приподнялся, плечи расправились. Страх и ярость были загнаны глубоко внутрь, под слой ледяного профессионализма. Она включила сканер. Игроки занимали позиции. Гави, перетянутый тейпом, но с горящими глазами. Френки, невозмутимый, но с чуть более частым дыханием. Рафинья, хлопающий в ладоши, подбадривающий. Араухо, сосредоточенный, как хищник.
И...Педри.
Он стоял чуть поодаль, поправлял повязку на левом колене. Его профиль был резким на фоне красно-белого моря трибун. Брауна машинально отметила: походка чуть осторожнее, чем до перерыва, но без явных признаков ухудшения.
«Держится. Молодец.»
Мысль мелькнула автоматически, профессионально.
И в этот момент он поднял голову. Повернулся. Его взгляд, ищущий что-то..или кого-то? Он скользнул по технической зоне... и наткнулся на нее.
Время остановилось.
Одно сердцебиение. Один удар гигантского сердца стадиона. Но для них двоих это была вечность, провал в беззвучный вакуум посреди ревущего ада.
Его глаза. Брауна замерла, словно получила удар в солнечное сплетение. Весь тот едва наметившийся мостик понимания, та осторожная теплота, что начала прорастать сквозь его колючки во время их занятий, та тревога за него, которую она так тщательно прятала даже от себя – все это было стерто.
Начисто.
Беспощадно.
Взгляд Педри Гонсалеса был таким же, каким она увидела его впервые на лестничной площадке их высотки: ледяным, абсолютно пустым, пронизанным глухой стеной равнодушия.
Как будто она была не человеком, а неодушевленным предметом. Как будто их соседство, их работа, их неловкое перемирие, даже его вчерашнее извинение за грубость – никогда не существовали. В них не было ни гнева, ни обиды, ни даже презрения. Только холодная, всепоглощающая, убийственная пустота. Безразличие, граничащее с отрицанием ее самого существования.
«Вот она. Целуется с одним – работает с другим. Лицемерие в чистом виде.»
Мысль Педри пронеслась, как ледяная игла. Он увидел ее бледность, чуть расширенные зрачки, следы напряжения вокруг рта – и мгновенно, жестоко интерпретировал через призму того, что думал, что видел в коридоре.
«Взволнована после своего француза? Дрожит? Растрепана?»
Холод внутри него сгустился, превратившись в твердый, режущий лед.
«Сам идиот.»
Чувство? Какое там чувство. Это была минутная слабость, глупость, за которую теперь он презирал себя сильнее, чем ее.
«Она всего лишь надоедливая соседка, которая обрушилась на мои плечи. Мои тайны. Моё колено, но её..»
Глаза.
В них мелькнуло мгновенное, рефлекторное ожидание – может, кивок? Может, тень прежней сдержанной благодарности? Но вместо этого – лед. Лед и пустота. И в них отразилось полное, оглушающее непонимание.
«Что? Что случилось?»
Лопес глядела на мужчина преисполнившись негодованием. А ведь минуту назад он искал ее взгляд перед выходом на поле! Минуту назад все было... иначе. Это был не просто холод – это был сброс. Полное обнуление. Больше, чем злость. Это было стирание. Сердце Брауны сжалось от незнакомой, острой боли – боли от несправедливого отвержения, причины которого она не знала. Ее брови чуть сдвинулись, губы непроизвольно приоткрылись в немом вопросе: почему?
Он прочитал этот вопрос в ее глазах. И это было единственной реакцией. Микроскопическое, едва уловимое сужение зрачков. Не ответ, а окончательный приговор.
Взгляд стал еще холоднее, еще недоступнее.
«Почему?»
Эхом пронеслось в его голове с ледяной насмешкой.
«Играй свою роль, Лопес. Я больше не по твоим правилам. Твое "почему" меня не интересует.»
Педри разминал колени, не отрывая взгляда от девчушки, что стояла с полным непонимаем на своем, черт бы того побрал, красивом лице.
«Колено? Теперь оно мое. Да и всегда было. И сыграю я на нем так, как захочу. До последней нитки связки. Не для тебя. Не для команды. Для себя.»
Их глаза все также глядели в друг друга, пытаясь прочесть, но бестолку. Они молчали.
«Чтобы заглушить эту чертову... слабость.»
Мысль о том, чтобы намеренно перегрузить колено, пронеслась, темная и опасная.
«Пусть рвется. Боль в ноге будет честнее, чем вот это...»
Он даже не нашел слова для какофонии внутри. Да и не могу он описать то, что чувствовал. Сам не понимал.
Потом, без малейшего изменения в выражении лица, он отвел глаза. Резко, четко, как будто переключая канал. Его внимание полностью переключилось на поле, на готовящегося к вводу мяч соперника. Его поза стала собранной, игровой. Ни тени сомнения, ни намека на то, что этот зрительный контакт вообще имел место. Он просто... вычеркнул ее.
«Мяч. Ворота. Боль в колене, которая скоро станет острой, знакомой, чистой. Вот что реально. Все остальное – иллюзия. Или ложь.»
Брауна стояла, словно окаменев. Холодная волна прокатилась по ее спине, несмотря на жар стадиона. Дрожь в руках вернулась с удвоенной силой.
«Что я сделала?»
Бешено стучало в висках.
«Когда? Почему?»
Пустота в его глазах была страшнее любого крика Хави Симонса. Она ранила глубже. Она чувствовала не просто отвержение – она чувствовала уничтожение того хрупкого доверия, что между ними начало было выстраиваться. И не понимала причин.
Карлес Миньярро что-то говорил ей о позиции Атлетико, но слова пролетали мимо. Она видела только спину Педри, его номер 8, сиявший под прожекторами, и ощущала эту ледяную пустоту, нависшую между ними, как невидимую, но непреодолимую пропасть. Профессиональная маска треснула, обнажив растерянную, оглушенную девушку под ней. Врач внутри нее все еще сканировала поле, отмечала Гави, Френки, но ее собственное сердце бешено колотилось от боли и полного непонимания.
Свисток судьи пронзил воздух. Второй тайм начался. Мяч покатился. Ад возобновился. Но для Брауны Лопес он начался с ледяного ножа, вонзившегося в..сердце?
«Я – врач..»
И с жуткого предчувствия, что что-то неотвратимо плохое должно случиться. И ее взгляд, вопреки воле, снова и снова возвращался к номеру 8, к его левой ноге, к его лицу, с которого не сходила маска абсолютного, мертвенного равнодушия.
«Он – пациент по соседству.»
***
Ледяная пустота в груди Педри заполнилась чем-то другим. Чем-то черным, едким, горьким. Яростью.
Не против Атлетико.
Не против счета.
Против себя.
Против этой дурацкой слабости, что заставила его довериться. Против ее взгляда – этого взгляда с непониманием, как будто она не целовалась с тем самым человеком, который разорвал ее жизнь и едва не разорвал его дружбу с Пабло.
«Плевать на договоренности. Плевать на ее планы.Плевать на ее профессиональное мнение.»
Свисток – и Педри рванул вперед, как выпущенная из клетки пантера. Не щадящей походкой, которой она его учила, а его настоящей манерой. Резкой, взрывной, безрассудной. Первый же отбор он провел с такой силой, что Сауль Нигес отлетел в сторону, оглушенный. Мяч был его. Игнорируя тупой сигнал в левом колене, он понес его вперед.
«Почему не плевать?»
Этот вопрос резал его изнутри острее любой травмы.
«Почему вид их слившихся силуэтов в полумраке коридора вонзился в мозг как раскаленный нож?»
Он не хотел этого чувства! Не хотел этой ревности, этой горечи! Она была никем! Соседка. Врач. Лицемерка, целующаяся с тем, кто ее предал. Та, кто заставил его спустя года подумать о себе ради..
«Ложь.»
Он обвел Льоренте, рванув в центр. Боль в колене пронзила острее. Он стиснул зубы.
«Играй, Педри. Играй до конца. Заглуши это.»
— Педри! Сюда! — крикнул Гави, открываясь на фланге.
Педри видел его. Видел свободную зону. Но вместо точного паса он сделал ложное движение, ушел от опекавшего его Коке и рванул сам в штрафную, прямо на центр защиты – Хименеса и Савича. Азарт, ярость, желание доказать – себе, ей, всем – что он может! Что он сильнее боли, сильнее ее нравоучений!
Именно в этот момент, делая резкий финт, чтобы уйти от Савича, его взгляд скользнул в сторону технической зоны. Она стояла там. Рядом с Карлесом. Бледная, как призрак. Глаза – огромные, полные ужаса. Не за команду. Не за результат. За него. За его колено. В них читалось разочарование, горькое и бездонное, и безумный, всепоглощающий страх.
Она видела, как он играет. Видела, как он предает их договор. Предает ее доверие. И этот взгляд... этот взгляд был как плевок в душу, но и как нож в самое сердце.
«Ну что, Бемби?»
Пронеслось в его воспаленном сознании с ледяной, саморазрушительной яростью.
«Приятно? Приятно, когда тебя разочаровывают?»
Этот взгляд, полный страха за него стал последней каплей. Он не видел в нем заботы. Он видел слабость. К нему. К его ноге. И это подстегнуло его, как удар хлыста.
— А-агррх! — не крик, а рык вырвался из его горла, смешавшись с ревом трибун.
Он взорвался. Силой, которой, казалось, у него уже не осталось. Он рванул вперед, обогнав растерявшегося Савича, оттолкнувшись правой ногой и вкладывая в толчок всю мощь, всю ярость. Он пронесся мимо Хименеса, как призрак, мяч послушно катился у его ноги. Ворота были близко. Оберлужан стоял на выходе. Шанс! Единственный шанс сравнять счет!
Он занес правую ногу для удара.
Щ-щёлчок!
Не громкий. Не драматичный. Гораздо тише, чем треск кости. Но для Педри он прозвучал, как выстрел в тишине собственного черепа.
Резкая, белая, невыносимая боль пронзила левое колено снизу вверх, сожгла нервные окончания, выкрутила сустав наизнанку. Не боль от усталости. Не дискомфорт. Это была катастрофа. Ощущение, будто что-то жизненно важное внутри рвется, ломается, перестает существовать.
Всё его тело мгновенно обмякло. Сила, ярость, азарт – все испарилось в одно мгновение. Осталась только эта пустота, где секунду назад была опора, и всепоглощающая агония.
Он не упал сразу. Он рухнул. Как подкошенный. Мягко, почти беззвучно, на зеленый газон Ванда Метрополитано. Его руки инстинктивно схватились за колено, лицо исказила гримаса нечеловеческой боли и... шока. Абсолютного, оглушающего шока. Он лежал, не в силах пошевелиться, не в силах крикнуть. Только короткие, прерывистые всхлипы воздуха вырывались из его горла. Мир вокруг поплыл, звуки стадиона превратились в далекий, бессмысленный гул.
Последнее, что он увидел перед тем, как сознание сузилось до точки адской боли в колене, было ее лицо. Брауна Лопес уже бежала к нему через поле, отчаянно, сломя голову, отталкивая игроков. На ее лице не было ни упрека, ни злости. Только чистый, первобытный ужас и профессиональная решимость. Но в его помутневшем от боли сознании это не регистрировалось. Осталось лишь ощущение падения и всепоглощающая тьма, накрывающая левое колено и, казалось, весь мир.
***
Сначала все замедлилось. Кадр за кадром, как в самом кошмарном замедленном повторе. Педри рванул, этот безумный, самоубийственный рывок сквозь защиту Атлетико, игнорируя открытых Гави и Френки. Брауна видела, как его лицо исказилось не азартом, а чем-то темным, яростным, саморазрушительным. Она видела, как его взгляд, полный ледяного вызова, скользнул в ее сторону – и она поняла. Он делал это назло.
Ей.
Их договору.
Себе.
«Придурок! Безумный, упрямый олень!»
Ярость, белая и беспощадная, ударила в виски. Она предупреждала! Умоляла!
А он... плевать он хотел.
И вот – финт. Резкий, с перегрузкой на левую ногу. И... падение. Не падение. Обрушение. Он не просто упал – он сложился. Как тряпичная кукла, у которой внезапно перерезали все нитки. Руки инстинктивно впились в колено, лицо замерло в гримасе, где смешались невероятная боль и абсолютный шок. Губы шевельнулись. Камеры крупного плана выхватили этот едва уловимый, беззвучный шепот, прочитав по губам: Не могу...
Шатенка услышала.
Не ушами.
Сердцем.
Нутром.
Этот беззвучный крик отчаяния пронзил ее ледяной иглой. Весь гнев, все упреки – испарились. Остался только чистый, животный ужас. И профессиональный инстинкт, взвывший сиреной.
«Разрыв. ЗКС. Минимум. Возможно больше.»
Диагноз мелькнул в голове молнией, холодный и безжалостный. Она не думала. Она действовала. Рука сама сбросила предательские каблуки, швырнув их куда-то в траву. И она понеслась. По полю, к тому месту, где лежал ее пациент.
Ее идиот.
Ее...
Педри.
Рядом стучали тяжелые бутсы Карлеса. Он кричал что-то игрокам, расчищая путь, его лицо было жестким, как скала. Но Брауна уже не слышала. Она видела только его – согнувшегося, белого как смерть, дрожащего от шока и боли.
Она рухнула на колени рядом с ним, не чувствуя влажной травы сквозь колготки. Руки Карлеса уже ощупывали колено, осторожно, но уверенно. Педри застонал, глухо, сквозь стиснутые зубы. Его глаза были широко открыты, но невидящие, застланные пленкой боли. Он смотрел куда-то в небо, в ревущие трибуны, но не видел ничего, кроме внутреннего ада.
— Педри! Педри, слушай меня! — голос Карлеса был резким, командным. — Не смотри на ногу! Смотри на меня!
Но Педри не слышал. Его мир сузился до пульсирующей, рвущей на части агонии в колене.
«Щелчок. Белый свет. Пустота. Боль. Только боль. Горячая, рвущая, бесконечная. Конец. Все кончено. Сезон... Карьера? Нет, нет, нет...»
Мысли скакали, обрывочные, истеричные. Он не мог дышать. Каждый вдох отдавался новым витком боли.
— Педри! Брат! — рядом опустился на корточки Гави. Его лицо было искажено страхом. Он схватил руку Педри, сжимая ее. — Слушай мой голос Слушай!
«Как же сука больно!»
— Дыши, Педри, дыши! — Френки присел с другой стороны. Его обычно спокойные глаза были полны сочувствия и понимания. Он знал эту боль. Знал слишком хорошо. — Не думай о ноге. Думай о вдохе. Выдохе. Вот так. Молодец
«Нога. Я не чувствую ногу! Моя нога!»
— Сильнее тебя падали, приятель! — над ними возникло суровое лицо Родриго. Он не присел, стоял, как скала, но его голос, обычно такой резкий, звучал неожиданно твердо и ободряюще. — Следи за дыханием! Боль – она временная. Ты сильнее!
Они говорили, навалившись на него стеной поддержки – Гави, Френки, Родриго. Их голоса пытались пробиться сквозь стену боли. Педри ловил обрывки.
«Дыши. Сильнее. Временная.»
Но колено... оно было центром вселенной, черной дырой, засасывающей все. Или..?
«Зато не больно...там.»
Брауна работала молча, вместе с Карлесом. Ее пальцы, холодные и уверенные, ощупывали сустав поверх бутсы и гетры, оценивая отек, положение, неестественную подвижность. Каждое ее прикосновение заставляло Педри вздрагивать и глухо стонать. Внутри нее бушевал ураган.
«Я же говорила, придурок! Баран!»
Она пожимала губы борясь с желанием ударить его прямо сейчас. Но больше его охватил страх..
«Связка? Мениск? Сколько недель? Месяцев?»
Боль.
«Видеть его таким... сломленным.»
Вина.
«Зачем я только согласилась на этот чертов договор?!»
И сквозь все это – пронзительная, не врачебная боль.
За него.
За его глупость.
За его страдание.
Она подняла глаза. Его взгляд, мутный от боли, вдруг поймал ее. На миг.
«Нет. Теперь там еще больнее..»
В его глазах не было ни льда, ни ненависти. Был стыд. Он едва приоткрыл рот шевеля губами, придавая небольшой изгиб губам, будто улыбка. — ...Почему так больно, Бемби?..
Едва уловимый шепот из побледневших губ донесся до слуха девушки. Она смотрела на брюнета, который не отрывал глаз от её. Но было ли это сказано про...ногу?
— Носилки! Быстрее! — рявкнул Карлес, привлекая всеобщее винимание на поле к себе.
Но только Брауна продолжила смотреть на Педри, так же аккуратно, совсем немного, лишь губами вымолвив:
— ...Всё будет хорошо...
«Я верю.»
Педри смотрел в эти шоколадные глаза, что блестели от ярких прожекторов стадиона, которые были направлены на них. Он смотрел и осознавал, что совершил. Глупость.
Но из-за чего?
Признать не мог.
Люди с носилками прорвались сквозь кольцо игроков. Аккуратно, синхронно, они начали перекладывать Педри. Он зажмурился, стиснув зубы, когда его нога сместилась. И вот, в момент, когда его отрывали от земли, его рука, лежавшая на груди, вдруг метнулась в сторону. Неосознанно.
Искала опору. Точку спасения в этом море агонии.
Она нащупала ее руку.
И впилась. Силой отчаяния. Его пальцы сжали ее запястье с такой силой, что кости затрещали. Больно. Но эта боль была ничто по сравнению с тем, что она читала в его лице. Это не было осознанным жестом. Это был рефлекс утопающего, хватающегося за соломинку. Его пальцы были ледяными, дрожащими.
Брауна не отдернула руку. Не могла. Она замерла, позволив ему сжимать, впиваясь взглядом в его побелевшие костяшки пальцев.
«Держись. Просто держись.»
Мысль была тихой, не для него. Для себя.
— Поехали! — скомандовал Карлес, подхватывая аптечку с газона.
Носилки понеслись к туннелю. Педри не отпускал ее руку. Она бежала рядом, согнувшись, почти спотыкаясь, стараясь не мешать носильщикам, но и не вырываясь. Его взгляд был снова устремлен в никуда, в боль. Но его рука... его рука держалась за нее, как за единственную связь с реальностью, которая не была сплошной агонией.
Через туннель. Прохлада. Запах бетона и лекарств. Гул стадиона остался позади, сменившись гулкой тишиной подтрибунья. Только тяжелое дыхание носильщиков, шаги и его прерывистые, хриплые вдохи.
Только когда носилки поставили на пол возле кабинета врачей, его пальцы вдруг ослабли хватку. Сознание, перегруженное болью, наконец отпустило этот якорь. Его рука бессильно упала на носилки.
Брауна выпрямилась, потирая запястье. На белой коже уже проступали красные, четкие отпечатки его пальцев. Физическая метка его боли и ее беспомощности.
Карлес распахивал дверь кабинета, отдавая распоряжения. Педри уносили внутрь. Брауна сделала шаг вперед, но Карлес остановил ее взглядом. Тяжелым, понимающим, но неумолимым.
— Сначала я. Подожди здесь. Приготовь всё для осмотра. — его голос не терпел возражений. Мужчина лишь поджал губы и удалился в кабинет.
Дверь закрылась. Брауна осталась одна в полумраке коридора. Тишина оглушала после рева стадиона и криков боли. Она прислонилась к холодной стене, дрожь наконец прорвалась наружу. Она сжала кулаки так, что ногти впились в ладони. Слезы жгли глаза, но она не позволила им упасть.
«Идиот»
Снова пронеслось в голове, но теперь без злости. С горькой, щемящей болью.
«Я не справилась.»
Она смотрела на красные отпечатки на своем запястье. На дверь, за которой он кричал от боли. И знала, что ее собственная боль, боль от его ледяного взгляда, от его саморазрушения, только начинается. И что врач в ней сейчас был бессилен. Осталась только женщина, разбитая видом сломленного мужчины, которого она... которого она не могла спасти от самого себя. И чья рука, в момент абсолютной беспомощности, искала именно ее.
Жду ваших звезд, комментариев и вашего мнения !!!!!!!!!
Тгк: Мальборо пишет
( или marlborogonzalez )