Когда дело не только в расстоянии...[Закончен]

  
Непрошенный гость ты в жизни моей,
Всего лишь два дня и всего лишь две ночи. (…)
И всё бы, поверь, было очень легко.
И всё бы, наверное, просто забылось,
Но ты от меня совсем далеко,
А я, как назло, взяла и влюбилась!

      (Ирина Билык и Ольга Горбачёва) 

-------- POV Маша ---------

Я не могу его забыть. Даже если хотела бы, не смогла. В тот же день, как уехал Сэт, я взяла чистый картон, краски и зачем-то стала рисовать по памяти тот утёс, который я видела в айпаде Сэта. Нарисовала хмурое небо, внизу – серые воды океана. По-моему, получилось очень даже похоже. Только вот… чего-то не хватает. И я, совершенно подсознательно, дорисовала на утёсе светло-коричневого волка, вглядывающегося вдаль. 

Сэт мне часто писал, подробно описывал свою семью и друзей, о том, как они весело проводят время. Я же девушка совершенно не компанейская, люблю уединение, обожаю рисовать пейзажи или почитать на ночь книжку. Читать на ночь приучила меня бабушка. 

Кстати, бабушка только один раз спросила меня о Сэте, мол, вернётся ли он ко мне. Я ответила, что обещал. И больше мы с ней на эту тему не разговаривали, да мне и не хотелось. Я прекрасно понимала, что никто ко мне больше не вернётся. Влюбилась, так мне и надо. В другой раз подумаю, влюбляться или лучше сохранить своё сердце в покое. Вот моя школьная подруга Юля, когда ездила отдыхать на море, познакомилась с парнем из Иркутска, при расставании оба обещали друг другу писать и любить до гроба. Юля написала ему дважды, он ей – всего лишь раз, на том их любовь и закончилась. Но Иркутск и Барнаул – это вам не Америка и Россия. При желании можно было и увидеться, но было бы желание!.. 

Зато Настя болтала об американских парнях без умолку. Просила всё время, чтобы я передавала им привет от её брата Никиты и его друзей. Я и передавала, мне не жалко, но при каждой проверке своей электронной почты и очередном письме от Сэта я так терзала свои нервы, что, как по мне, лучше было бы всю эту ненужную переписку прекратить. Я не верила, что у нас что-то получится. Но верить очень хотела.

Я сама усугубила ситуацию, когда взяла и нарисовала портрет Сэта, ведь он мне своей фотографии не оставил, а я не просила. Я смотрела на него и обливалась слезами, но не решалась расстаться с этим рисунком. 

А Настя искренне верила, что Сэт вернётся и заберёт меня к себе. Откуда у неё такая уверенность? Ей ведь тоже восемнадцать, не маленькая уже, должна понимать, как это сложно!.. И она упорно поддерживала во мне эту уверенность, отчего сердце болело у меня ещё сильнее, и всё чаще я плакала в подушку по ночам, а на этой скамеечке, где мы просидели с Сэтом всю ночь перед его отъездом, я иногда сидела сама, вспоминая, строя несбыточные планы и предаваясь сумасбродным мечтам. Да уж, мечтать не вредно, как говорится, вредно не мечтать… Неправда – так мечтать, как я, очень вредно. 

Мне стало немного легче, когда закончились летние каникулы, и я вернулась домой. Учёба в институте, новые обязанности и новые друзья немного отвлекли меня от грустных мыслей о своей нечаянной любви. Я так много занималась, что домой приходила уставшая, вымотанная, напичканная до отказа новыми знаниями и идеями, и проверять свою электронную почту и тем более читать книги у меня уже не было никаких сил. Так же, как и учить английский язык, что в одном из писем Сэту я обещала начать делать. А зачем, если ничего у нас не получится? Здесь, в Барнауле, вся эта летняя любовь и поездка в Америку казалась мне сказочным сном, чудом, тем, чего не бывает. Иногда я вообще сомневалась, случилось ли это со мной на самом деле? Тем более, что с ноября Сэт вообще писать мне перестал. И я, наконец, начала успокаиваться. Правда, временно. 

Однажды он мне приснился (нет, не однажды, Сэт снился мне часто, но не так), и я проснулась вся в слезах и холодном поту. Ужас. Наверное, я кричала во сне, потому что ко мне в комнату влетела перепуганная мама, включила стоявший на моей тумбочке ночник, уселась ко мне на кровать и погладила по лбу. 

– Ну что ты, Маша? – спросила мама, и так необычно было слушать её ласковый голос, у нас вообще не принято было разводить разговоры по душам. – Приснилось что-то плохое? 

– Да, – призналась я, – волки. Они… дрались с кем-то… с какими-то людьми или призраками, я не поняла. У этих людей были красные глаза, и они обладали сверхсилой…

Мама убрала руку с моего вспотевшего лба и скептически покачала головой. 

– Детка моя, – сказала она, – ты не заболела? Может, переутомилась? Давай я договорюсь с моей подругой, она психолог…

– Нет, мам, не нужно, – попросила я, глубоко дыша, чтобы успокоить ритм дыхания, – всё хорошо. Это просто страшный сон, мало ли что иной раз приснится!.. 

Мама посидела со мной ещё минуты четыре и, сославшись на то, что ей утром рано вставать, ушла спать. А я до утра уже не смогла уснуть. Почему-то я вспомнила Сэта, его образ навеял мой странный сон. На миг мне даже показалось, что в моём сне я видела его. Среди волков. Гм, действительно, странный сон. Я поворочалась немного, а когда за окном забрезжил рассвет, встала и пошла на кухню пить кофе. 

Пока закипала в чайнике вода, я открыла ноутбук и стала перечитывать письма Сэта. Их было много, по два-три, а то и четыре в неделю. И все на русском языке. Я тоже поначалу пыталась переводить свои послания на английский, но потом перестала, и отправляла как есть – на русском. А сейчас меня за это почему-то мучила совесть. Я стала сочинять Сэту письмо. Описала ему свой сон, немного о своих делах, учёбе, семье, о том, как соскучилась. Аккуратно перевела на английский язык и отправила. А потом, попивая кофе, стала листать в гугле страницы об американских индейцах, резервациях, нашла даже немного о квилетах – Сэт рассказывал о них в своих письмах. И зачиталась квилетскими легендами. Они так напомнили мне моё детство, бабушкины сказки. И вдруг я нечаянно облилась горячим кофе, прочитав о квилетах и волках. Вот что мне приснилось! Надо же! Я слишком… много думаю о Сэте, я его слишком люблю. Всё ещё. И мне стало так тоскливо. 

Но больше Сэт мне ничего не писал. Я проверяла свою электронную почту каждый день, но писем больше не было. Так и есть – он решил, что так будет лучше, нашёл, наверное, себе американскую девушку, которая его любит. Ну и пусть. Так будет лучше для обоих. Хватит мечтать, Маша. Америка – не для тебя. Может, обратить внимание на того парня-второкурсника в очках, который на прошлой неделе наконец-то решился робко пригласить меня на свидание? Я вздохнула. Он симпатичный парень, он явно добрый и хороший, но мне всё ещё нравится Сэт. Ну ладно, если этот Стас предпримет ещё одну попытку, я, пожалуй, отказываться больше не буду. Может, рядом со Стасом я буду думать об Америке немного меньше? 

Портрет Сэта я, конечно, не выброшу никогда. Я сохраню его на память о том лете и парне-американце, настоящем американце, из настоящей Америки. Будет о чём вспомнить на старости лет. 

Значит, я действительно нравлюсь Стасу, раз он пригласил меня на открытие выставки одного известного московского художника. Конечно, я согласилась, и не просто потому, что, как будущий художник, была просто обязана посетить эту выставку, но и потому что таким образом мне хотелось вытеснить мысли о Сэте другими, более приземлёнными мыслями. Но я не ожидала, что будет только хуже. 

Стас не сводил с меня своих глаз так же, как и Сэт. Мне было очень неловко в его присутствии, я ведь его не люблю. Мне было его искренне жаль, до боли в сердце. Оно вообще у меня очень жалостливое. Он улыбался, болтал, заикаясь от смущения, о картинах и художниках, а на выходе из музея, в толпе, даже взял меня за руку, чтобы я не потерялась. Да, и галантно помог снять и надеть пальто. Может, со временем что-то у нас и получится. Он ведь рядом, а не на другом конце света. Но пусть всё продвигается медленно, пусть он не торопится со своей любовью, как Сэт. Ему ведь никуда не нужно уезжать, он здесь, в Барнауле, и я тоже. Тем более Сэт больше мне не пишет. 

Со Стасом у нас всё продвигалось так, как мне того хотелось. Вечером он провожал меня домой, а разговаривали мы о посторонних вещах – об искусстве, учёбе, о технике живописи, о красоте природы. Мы даже ещё ни разу не целовались, и меня это пока устраивало. Я думала о Сэте каждый день и каждую ночь, и меня… мучила совесть. Как будто я ему изменяю. Да что же это такое! Я слишком правильная, такой быть нельзя, я сама это понимала, но ничего с собой поделать не могла. 

А потом мне снова стал сниться Сэт. Как он живёт в своей резервации и ждёт меня в гости, зовёт, стоя на утёсе и вглядываясь вдаль. Иногда мне снились кошмары, будто он тяжело ранен или болен. Меня стала мучить бессонница, я даже немного похудела, а мама, строго глядя на меня, сказала, что непременно отведёт меня к своей подруге-психологу. Но это она вряд ли сделает – моя мама ужасно занята. 

Однажды ночью, терзаясь очередной бессонницей, я решилась написать Сэту последнее письмо, хотя впоследствии пожалела о нём. Пожалела о том, что вообще написала. Нужно было оставить всё как есть, ведь он меня явно забыл. Права была бабушка, когда говорила, что не доверяет американцам. 

«Здравствуй, Сэт, – писала я, – у меня всё хорошо, если тебе это ещё интересно. Я получаю повышенную стипендию, и мне нравится учиться. Я понимаю, почему ты не пишешь мне, и нисколько не сержусь. У меня тоже появился друг. Он пока друг, но, я думаю, вскоре он станет моим парнем. Прости, Сэт, я буду вспоминать о тебе до самой старости. Не пиши мне больше, прошу тебя. Прощай. Маша». 

Слёзы закапали на скатерть в цветочек. Ну что же это такое? Сэт, что ты со мной делаешь? Я не хочу жить иллюзией, не хочу гоняться за призраками, я хочу просто жить и быть любимой. Хочу нормальной жизни. Если бы ты хотел, Сэт, ты бы писал. Или приехал, как обещал. Да, я гневаюсь и на тебя, и на себя тоже. На себя даже больше, потому что забыть тебя не могу и не хочу. Верни мне моё сердце, Сэт! 

Время. Мне нужно время. Говорят, оно лечит.