I
Очередное осеннее утро, переставшее уже удивлять прескверностью погоды. Капли дождя редко, но беспрерывно стучат по жести подоконника, холодный ветер постепенно рассеивает туман, вместе с тем сбрасывая с деревьев последние гнилые листья. Меня разбудил доносившийся с улицы стук: во дворе брат колол дрова. С таким упорством он мог бы обеспечить отопление нескольких домов, однако не всегда хватает и на наш. Усилившись, я заставил себя подняться с кровати. Печь ещё не растапливали, отчего в комнате было весьма холодно. Я кутаюсь в плащ, который мне непомерно велик, однако теплее вовсе не становится. Непонятно, который час. Уже много дней сряду тучи застилают небо и не пропускают солнечные лучи, которые мне в некоторой степени необходимы. Сегодня канун какого-то праздника, в доме все невероятно деятельны, о чём можно догадываться по звукам, исходящим из прочих комнат. Я все же решаюсь открыть окно, чтобы поприветствовать брата, постаравшись не заострять внимание на холоде. Через форточку в комнату врывается пронизывающий сквозняк, отчего по телу проходит дрожь, и плечи трясёт под брезентовым плащом.
-Ты, я вижу, снова трудишься. Доброе утро! - кричу я брату, но ответа не следует. Странно, что он меня не слышит. Моя комната на первом этаже, а окно выходит прямо во двор. Замечательно, что мой голос показался мне несколько сдавленным. Зову брата снова и понимаю, что мой всегда звонкий голос не изменился. В некотором смятении возвращаюсь в постель. Сегодня никуда не пойду: завтра праздник и должно к нему готовиться. Весомое, однако, значение имеют всевозможные праздники для ленящихся, почему бы и мне не воспользоваться такой причиной и не остаться дома.
В комнате постепенно становится теплее, и я забываюсь сном. Через некоторое время чувствую запах свежего хлеба, доносившийся из кухни. По праздникам матери печь хлеб помогает няня, продолжающая жить в нашем доме, несмотря на то, что мы с братом уже выросли. Запах хлеба, который она печет, немного кислый и напоминает мне о моём раннем детстве, когда мы жили на квартире у одной вдовой старухи. Её квартира казалась мне чрезвычайно тесной и тёмной. Старая мебель, коей были заполнены все комнаты, и сама хозяйка были будто бы сделаны из воска. К старухе всё время приходили гостьи, такие же желтые и старые, имеющие цель напиться чаю и обменяться новостями. Их хриплый голос, схожий со скрипом ржавых дверных петель, и шуршание старомодных юбок я и сейчас вспоминаю с беспокойством, тогда же они приводили меня в состояние ужаса. Я чрезвычайно боялся их восковые желтые лица, грубо и часто иссеченные многочисленными морщинами, взгляды их мутных глаз, которые, казалось, так и пытались меня отыскать. Однако ужаснее всего был старческий смех, смешивающийся с чавканьем при разговорах за чаем, который был созвучен с вороньим криком. Обычно к хозяйке приходило две или три гостьи, непременно разные день ото дня в течение недели, но по воскресным дням их собиралось множество для игры в карты, и я предпочитал если не оставаться под нашим столом, то уж точно не выходить из комнаты. Это было то удивительное время, когда моя мать еще радовалась всему. Она улыбалась в солнечный день, с нетерпением ждала прихода отца с фабрики, даже иногда заговаривала и смеялась с жуткими старухами, а по особым праздникам пекла хлеб с хозяйкой квартиры. К слову, он мне не нравился, потому что казался кислым. Свою мать я и сейчас представляю молодой деятельной женщиной, в движении которой не было и намека на уныние. Отца же вообразить иначе, чем таким, какой он есть сейчас: с сединой и неровной осанкой, у меня не выходит. Большее впечатление, нежели внешние свойства, в моей памяти оставили его смех и рассказы о всевозможных случаях его жизни, казавшиеся мне чрезвычайно интересными и не всегда правдоподобными. Сейчас отец продолжает работать на той же фабрике, что и ранее, и по счастливому стечению обстоятельств занимает менее тяжелую должность. В целом, его жизнь изменилась мало, однако слишком давно дом не наполнялся его смехом, а я замечаю только большее число седых волос.
Из размышлений меня выводит стук шагов, судя по которым, мать направляется в мою комнату. Она тянет ручку двери-заперто. Это её несколько беспокоит, что, по сути, весьма странно, ведь я всегда запираюсь изнутри и не в силах допустить подобного рода легкомысленности, в великой степени свойственной каждому в моей семье.
- Яков, я помню, ты собирался утром уходить.
Отчего-то я промолчал.
- Яков! - она снова потянула ручку двери и, по-видимому, начала сомневаться, что я в комнате.
- Который час? - наконец отзываюсь я.
- Без четверти восемь. Ох, ты же опоздаешь! - вполне ясно, что она взволнованна.
Странно, мне казалось, должно быть около десяти. Так или иначе, дом я покидать не собираюсь, хотя накануне предполагал обратное.
- Я сегодня останусь, - объявил я о своём решении, сославшись на не лучшее состояние здоровья. Мать меня не услышала и продолжала суетиться у двери.
- Вовсе нет! -крикнул я, после чего она отступилась.
Немного подождав, я окончательно встал с кровати и привел себя в порядок, хотя и несколько небрежно. Воздух в комнате согрелся, и тепло постепенно переходило к телу. Выходить из комнаты к остальным я не спешил, в первую очередь, потому что начнутся разговоры о необходимости мне найти какую-либо работу, пока я прохожу курс наук в университете, манера ведения которого весьма утомительна. Ранее результату моего труда уже удавалось составить некую часть дохода семьи. Я давал уроки детям в семействе, вот уже год как переехавшем. Расположения и сил к новой деятельности я пока в себе не чувствую. С целью чем-либо себя занять, пока семья за завтраком, я берусь за первую попавшуюся мне книгу. Ее принес мне университетский товарищ. Эта книга, по всей видимости, не старая, но ужасно истрепанная так, что нельзя разобрать названия и автора, на обложке видно только частично стертое «Н...в», очевидно принадлежащее одному слову. Товарищ утверждал, что сей труд мне жизненно необходим. Впрочем, он часто обеспечивает меня различной литературой, какая содержит в себе некие общие мысли, но часто в них встречаются разногласия и даже противоречия, хотя с общей сутью я всё же согласен. Неожиданно за дверью раздался крик и хохот брата. Мои расчеты о том, что он ушел на работу к этому времени, оказались ошибочны. Брат настойчиво стучится и мне приходиться открыть. Он заносит свою фигуру, много внушительнее моей (хотя он и немногим старше меня) в довольно небольшую комнату, отчего пространства становится мало.
- Ты так и будешь сидеть без дел? - его обыкновение говорить громко создает впечатление раздражённости и гнева, однако это, как правило, ему несвойственно.-Работы у тебя нет, так ещё и дома один я управляюсь!
Брат слегка трясет меня за плечо. Внезапная теснота и шум напугали мать, она тихо охнула. Видимо, ей стало меня жаль, и это унизительное сочувствие меня разозлило. Я решительно вышел из комнаты и направился ко двору, брат за мной, за ним поспешила мать.
- Что же ты так? К чему с утра вздорить?
- Он такой всегда, зачем было по пустякам шум поднимать?
Мои предположения полностью подтвердились: мать взволновало моё решение остаться дома, пребывание в комнате дольше обыкновенного и запертая дверь, хотя это и было столь привычным. Она решила, что брат сможет меня развеселить и отчасти была права. Его громкий голос, сила, энергия и некоторая грубость в самом деле вселяли в окружающих некий энтузиазм. Брат не только выполнял решающую роль в материальной составляющей нашего хозяйства, но и фактически был её духовной силой.
Вчера я пообещал помочь сложить и накрыть дрова, но теперь уже опоздал, и мне оставалось только последнее. Туман на улице рассеялся, дождь продолжал накрапывать. Пока я выполнял свою ничтожную работу, большая часть которой была уже сделана до меня, дождевая вода успела накопиться под плащом. Физическая работа избавляет от всякого рода навязчивых мыслей и не позволяет препятствовать ее осуществлению посторонним факторам. После самой незначительной нагрузки на тело ощутимо возрождается дух, однако спустя некоторое время, когда мышцы успеют отдохнуть, многообразные реалии этого мира возвращаются и ощущаются в большей степени. Внезапно я почувствовал стекающую за воротник плаща струю воды. Мне снова стало холодно, и возникло ощущение дрожи в теле. Я посмотрел на свои руки, но ничего похожего на дрожь не увидел. Заметил лишь более бледный оттенок кожи, нежели обычно, но особое значение этому я не придал, как и никогда не желал признавать в себе любой признак всевозможного недуга.
При возникновении малейших знаков всяческих болезней, а в особенности нравственных, борьба с которыми осложняется ввиду наличия высокого коэффициента лени и отсутствия смелости, каждому благоразумному человеку свойственно решительно отрицать, избегать осознания их присутствия, настойчиво лгать самому себе. Однако не может представляться такой возможности при случае долговременного пребывания в абсолютном одиночестве. А могу ли я рассуждать иначе, если большую часть времени я провожу со своей семьёй, но в присутствии кого-либо из них одиночество становится исключительным. Рассуждая об одиночестве, я всегда думаю о своей матери. Она заботится обо всех, даже в случае, когда это вовсе не в её силах. Мать, как ей думается, сопереживает каждому, но эти попытки великодушия редко бывают удачливы и всегда чрезмерно наивны. Чаще всего именно я становлюсь объектом её внезапной жалости. Это вводит меня в раздражение, каким чрезвычайно сложно бывает управлять, в панику, от которой невыносимо хочется убежать. Тогда мне положительно важно помочь брату в его неизменной деятельности, какой является физический труд. Именно возможность быть этим занятым позволяет направить любые раздражения в практически полезное русло. Несмотря на то, что после они возвращаются в большем объёме, минутное избавление бывает бесценным.
Я не сразу заметил, что тучи начали рассеиваться, что является великой радостью, по причине, что солнечный свет дает силы к деятельности. Возвратясь к книге, замечаю, что руки стали более бледными, нежели были немного ранее, однако я не стал выходить в гостиную к зеркалу. Становится много легче при отключении вектора внимания, направленного на проявления недугов и всяческих свойств, им присущих, появляется возможность в большей мере сосредоточиться на практически полезном, в моем случае на содержании книги. Если здесь изложена истинно современная мысль, коей так охотно следуют молодые умы, в то время как верность суждения, что права творения будущего за теми, за кем ныне молодежь остается фактом неизменным, то я решительно не могу не чувствовать себя одиноким в своей семье, являющейся старинным укрепившимся в обществе образованием, как и все другие подобного склада семьи, разрушать которое есть великий требующий непомерных усилий труд.