I
Тебя зовут Ким Тэхён
Yours is the first face that I saw. I think I was blind before I met you.
Bright Eyes – First Day of My Life
Тепло. Неяркий солнечный свет пробивается сквозь полуопущенные жалюзи, оседая на длинных трепещущих ресницах закрытых глаз, заставляя морщиться и ёрзать по постели. Он лежит на чём-то мягком и очень приятном на ощупь, а рядом с ним, совсем близко, нечто большое, горячее и дышащее обжигающе в самый чувствительный участок шеи. Хочется потянуться рукой и отодвинуть подальше слишком смущающий фактор, но руки, будто набитые свинцовой крошкой, совершенно не хотят подниматься. Он тихо стонет сквозь ускользающий сон, облизывает противно пересохшие губы и боится оказаться в сонном параличе. Что такое «сонный паралич» он помнит смутно, но откуда-то знает, что это очень страшно и кажется, будто тебя закопали заживо
Кто-то под боком шумно ворочается, сладко причмокивает губами и утыкается лбом в его подбородок, щекоча кожу жестковатыми волосами. Дискомфорт намекает на крайние меры, но обессиленное тело плохо поддаётся командам. Он приказывает пальцам сжаться в кулак, но они лишь слегка дёргаются и сгибаются чуть меньше, чем наполовину. Страшно. Открывать глаза ещё страшнее, но что-то подсказывает: неслушающиеся конечности — меньшее из зол. Где он находится? Кто рядом с ним? А самое главное… Когда он медленно открывает глаза, видит лишь расплывчатую рябящую картинку, словно забыл выключить старый телевизор перед тем, как лечь спать. В ушах раздражающий белый шум, а голова, не поднимающаяся с подушки, раскалывается на миллиарды маленьких частиц. Пока картинка набирает чёткость и яркость, он переводит взгляд немного вбок и смутно видит нечто зелёных тонов на своём затёкшем и практически не чувствующемся плече. Маленький спящий человек, свернувшись калачиком на самом краю постели, прильнул к нему в поисках тепла и вовсе позабыл о правилах приличия, беззаботно уснув. Неизвестный что-то неразборчиво шепчет — а может и разборчиво, но он не может его услышать, пытаясь вернуть мир перед глазами в привычное русло — и закидывает довольно лёгкую руку поперёк его груди. Неудобно, но вовсе не раздражает. В горле противно сухо и застрял ком, как в старом колодце, и он закашливается на пару секунд, прочищая глотку и терпя жуткую головную боль. Человек рядом тут же опасно вздрагивает, открывает глаза и немного приподнимает голову, встречаясь с ним удивлённым взглядом: да таким, будто увидел приведение или заснул на ожившем в морге трупе. Ойкнув, парень быстро отстраняется и спешно скатывается с кровати, чуть не навернувшись на пол, а он, несколько раз поморгав, наконец разбирает его черты лица: совершенно незнакомые и очень тонкие. Яркие мятно-зелёные волосы, бледноватая кожа, синяки под глазами, как у сериального задрота, проницательные лисьи глаза, смотрящие немного виновато, но тепло, и пухловатые закусанные губы — в свете лампы дневного освещения похож на мраморную статую. Видел ли он этого человека раньше?
— Очнулся? — низкий голос с хрипотцой неприятной вибрацией проникает в голову, заставляя прикрыть глаза. В тоне львиная доля облегчения. — Позвать доктора?
— Во-ды, — шепчет он на грани слышимости и пытается приподняться с кровати, но тут же падает обратно, а человек, до этого разглядывающий его скрытое под покрывалом обессиленное тело, бросается к нему, облокачивается коленом о кровать и заглядывает в тусклые глаза, мысленно ища ответы на все сдерживаемые вопросы, попутно протягивая руку к тумбочке. Парень с волосами цвета мяты — да и пахнут они так же — садится рядом на край, приподнимает его за голову аккуратно, будто он антикварная вещь и вот-вот рассыпется в прах, и подносит к губам стакан с тёплой водой, давая напиться. Отвратная жидкость течёт по горлу, смачивает голосовые связки и дарит частицу забранной кем-то жизни; холодные пальцы охлаждают горящую огнём кожу. Становится легче, но мир всё ещё смазан по краям, гудит и едет перед глазами каруселью, и совершенно непонятно, где он находится и сколько проспал.
— Что-нибудь болит? — отставляя стакан в сторону, спрашивает незнакомец чуть обеспокоенно, убирая с его лица лезущую в глаза чёлку. Излишняя забота вызывает лёгкие мурашки. Кто он такой? — Если да, ты только скажи, я сразу же вызову врача. — Слабость жуткая и голова трещит, но это пустяки, — хрипит он и с трудом отрывает взгляд от яркого зелёного пятна, окунаясь в белую стерильную действительность, как в холодный океан, больно резанувшую по сетчатке. Рядом что-то раздражающе пикает, а кажется, будто маленькие молоточки простукивают каждую клетку мозга. Он умер и попал в ад? — Где я?
— В больнице, — серьёзно отвечает незнакомец и смотрит на него очень грустными глазами, вставая с постели и садясь на стул рядом, чтобы не смущать настолько близким присутствием. — Ты пролежал в коме две недели после операции. Не самые лучшие новости, да? Могло быть и хуже. Очертания больничной палаты предстают перед глазами чёткой картинкой, и он тяжело вздыхает, наполняя лёгкие свежим воздухом с привкусом лекарств. Если бы его спросили, что он ненавидит в жизни больше всего, ответ был бы очевиден: именно этот момент. Прикрывая саднящие от яркого света глаза, он пропускает в голове несколько строк бессвязных мыслей и бежит взглядом по потолку, вновь останавливаясь на большом мятно-чёрном пятне. Новости новостями, но есть кое-что, волнующее его сильнее комы, двух недель, больницы или даже этого человека, почему-то спящего на его плече пару минут назад.
— А кто я? — самым невинным тоном задаёт он фатальный вопрос, а лицо незнакомца вытягивается от удивления и испуга. Он его понимает. Ему тоже страшно. Страшно очнуться неизвестно где и неизвестно с кем, не зная, кто он такой.
***
— Доктор сказал, что это скорее всего ретроградная амнезия, и такое часто случается после подобной травмы. Сказал, что понадобится какое-то время и чья-то помощь, чтобы всё вспомнить, но это в самом лучшем случае. В худшем, ты можешь остаться без воспоминаний вообще, — бесстрастным хрипловатым голосом сообщает мятное пятно, смотря куда-то сквозь и виновато, которое уже не пятно вовсе, а объёмный худой парень, облачённый в чёрное, как при трауре. Да так безэмоционально, что его передёргивает, а по позвоночнику проходит лёгкая дрожь. Амнезия? После травмы? Может остаться без воспоминаний? Какой хороший день. Он опускает глаза в область своих рук и пытается понять, как всё это могло с ним произойти. Кем он был? Как сюда попал? Что, чёрт возьми, случилось? Сколько, в конце концов, ему лет, и ждут ли его дома? А есть ли дом вообще? Дрожащие пальцы рук не дают ответа, а он чувствует горячую влагу на глазах и спешно, насколько позволяет координация — а позволяет она пока немного, — утирает неслучившиеся слёзы рукавом цветастой больничной рубахи, шумно шмыгая носом. Усиленно пытается вспомнить хоть что-то, отчаянно зажмурившись, старается выудить из недр чистейшей памяти хотя бы своё имя, но получает лишь новую порцию головной боли и жжение в области затылка, схватившись за волосы. Горько. Горечь не только во рту, но и расползается по венам, как глюкоза из висящей над койкой капельницы. Словно желая удостовериться, живой ли он человек или какая-нибудь злобная кремниевая жизнь, для которой ещё не прописали нужных параметров, он тянется пальцами к лицу и ощупывает суховатую кожу, растягивая в разные стороны. Ощущая на себе тяжёлый озадаченный взгляд, он неожиданно успокаивается и кладёт руки перед собой, отворачиваясь в противоположную от мятного сторону. Неловко.
— А существует такая работа, где кто-то сообщает семье о смерти их близких? — уткнувшись взглядом в окно, за которым яркий день и слепящее солнце, отражающееся от стеклянных небоскрёбов вдалеке, через несколько минут давящего молчания отстранёно спрашивает он, устав от потока мысленных вопросов, сжимая уже не ватными пальцами краешек белого покрывала, пытаясь не поддаваться панике.
— Этим обычно занимаются полицейские, врачи и бездушные ублюдки. А что? — недоумевает неизвестный для него со своего стула, подаваясь слегка вперёд: его терпкий и яркий парфюм с нотками ягод настолько пропитал воздух, что уже и не чувствуется, когда он слишком близко. А ведь ему, на самом деле, тоже безумно сложно, и он пока не знает, что делать и как помочь, но прекрасно понимает: это его прямая обязанность и убежать не выйдет, даже если захочется. Этот парень, этот болезненный, хрупкий, потерянный и абсолютно беззащитный парень, у которого кожа очень смуглая, но сейчас серая, как полотно, взгляд проницательный и тёплый, как какао с молоком, но в данный момент тусклый и лишённый света, и отросшие каштановые волосы с чернотой у корней, заставляет его сожалеть о событиях двухнедельной давности. Он ждал всего — чёрт возьми, всего, — но только не амнезии.
— Тебе бы она подошла, — понуро отвечает он и через силу улыбается неясному отражению в чистоте стекла, а незнакомец на стуле отводит взгляд и закусывает губу. Настроения на шутки не завезли точно, но что ещё делать, когда сказали, что ты потерял память? Только быть чуть жизнерадостнее, чтобы не думать о жутких вещах и не пытаться выйти в окно. Может, оно того и не стоит, но кто знает, кем он был до комы? — У тебя голос подходящий: холодный, решительный, достаточно низкий. Внешность, в принципе, тоже, как и возможные вкусы в одежде. А ещё, будь ты брюнетом, я бы испугался, очнувшись. Очень уж похож на жнеца, знаешь?
— И ничего не похож, — бурчит мятное пятно неразборчиво, под нос. Вспоминая вышедший не так давно сериал, он одёргивает длинную чёрную футболку и уходит в мысли на несколько секунд, представляя перед глазами очертания одной очень важной для него вещи, не торчащей из груди, но способной помочь в восстановлении памяти. И ведь гениально же. Да, гениально. — Похвально, что ты не падаешь духом, стоически переварив подобную информацию. Я бы на твоём месте…
— Так ты мне расскажешь, кто я такой и кто ты? — поворачивая к незнакомцу голову, перебивает он решительно, заглядывая в прищуренные тёмные глаза. Взгляд этот из-под чёлки, очень тёмный и настойчивый, практически лишает дара речи, и он шумно сглатывает, замолкая на несколько секунд, пытаясь собраться с мыслями. А сколько стоит рассказывать? И что стоит рассказывать вообще? Жизнь этого светлого человека никогда не была настолько прекрасна, чтобы хотеть вернуться к ней вновь. Он никогда не был счастлив настолько, чтобы начать с чистого листа оттуда, где остановился, снова взвалив на свои плечи больше, чем может унести. Он всегда выглядел слишком печально и взгляд имел намного осознаннее, чем у своих сверстников, смотря на них с грустью, как в недосягаемое небо. Нужно ли возвращать всё на свои места? Нужно ли снова портить ему жизнь? Нужно ли быть настолько жестоким? Он задумывается вновь, перебирая в голове несколько вариантов развития событий, а после, найдя подходящий, долго не может решиться, устраивая внутреннюю баталию с собственной совестью. Если он сделает так, как просит ситуация, что будет делать потом, когда память начнёт восстанавливаться? Как посмотрит ему в глаза, когда всё закончится? Сможет ли остаться рядом? Смо... Плевать. На самом деле плевать. Он должен быть счастлив. Хотя бы ненадолго. Хотя бы вплоть до того момента, пока всё не вернётся на свои места. Он ведь обещал. Он пообещал себе, что будет рядом, не оставит, справится с любой проблемой. И пусть не навсегда, пусть лишь на мгновение, но он должен отплатить. Оставаться должником вовсе не в его стиле. Да, он всё решил. И пусть он далеко не Бог, пускай не имеет права распоряжаться чужой жизнью, он возьмёт на себя всю ответственность. Глупо предположить, что он не думал об этом. Глупо предположить, что он сделал ту вещь только ради собственного успокоения. Тяжело вздохнув и поёрзав на стуле, сжав кулаки, словно удерживая в них свою безумную идею, как в клетке, он всё же решил пойти Ва-банк:
— Тебя зовут Ким Тэхён, тебе двадцать один год, ты родом из Тэгу, любишь гамбургеры и классическую музыку, а сейчас лежишь в больнице с амнезией после несчастного случая и сверлишь меня своим глубоким тёмным взглядом, — старается говорить как можно спокойнее, серьёзно смотря в нахмуренное от поступающей информации красивое лицо, пытаясь ничем не выдать собственного волнения. Что он делает? Как он себе представляет всё то, что собирается сделать? Как реализует? Впрочем, какая уже разница? Останавливаться он не будет точно. — Ну, а я? — продолжает, облизывая слегка потрескавшиеся губы. Кто он для него? Кем он будет? — А я, кажется, твой парень. Мин Юнги.
Договаривает и сразу же замолкает, переводя дух и совершенно глупо улыбаясь. Он сказал это. Он просто взял и выпалил то, в чём сам сомневался. Почему не сказал, что его друг? Почему не сказал, что родственник? Почему именно парень? Да, он много думал о Тэхёне, практически не отходя от его койки, много рассуждал, как всё закончится, когда Тэхён очнётся, много раз смотрел на него, умиротворённого, и убирал волосы со лба, даже один раз брил бородишку и постоянно протирал открытые участки тела с нежностью, чего не замечал за собой никогда. Юнги видел в нём не просто лежащее на постели тело, а нечто большее, что нужно охранять и защищать. И пусть он не настолько сильный, пускай сам не может правильно распоряжаться своей жизнью, пускай иногда плохо настолько, что хочется бросить всё и сбежать, Юнги сделает всё, чтобы не разочаровать Тэхёна. И ради этого… он готов стать его парнем, да. Честно готов, даже если мало знает об отношениях. Но подумал ли он, как отреагирует сам Тэхён? Задумался ли Юнги, что если сам всю жизнь был бисексуалом, а зачастую никогда не обращал внимания на гендерные различия, замечая в человеке душу, а не его тело, кому-то другому подобная жизненная позиция может быть не по вкусу? Импульсивность всегда была его самым грустным качеством, но ничего уже не вернуть. Будь что будет.
— Мой парень? — хлопая ресницами, удивлённо басит Тэхён, смотря на прикусившего губу Юнги, зажавшего ладони меж бёдер, совершенно другим взглядом, будто прозревший слепой, увидевший не слишком приятную на вид жену. Ещё одна ошеломляющая новость. Это поэтому он спал рядом с ним?
— Ага, — хрипло отзывается Юнги, хватая стакан с водой и отпивая большой глоток с той стороны, откуда пил Тэхён, а Тэхён неосознанно сглатывает вслед за ним, откровенно залипая на его кадык.
— Я что… — как-то слишком тихо лепечет Тэхён, представляя, как подходит к Юнги сзади и крепко обнимает, целуя в шею, неосознанно ведя кончиком языка по нижней губе, — гей?
— Выходит так, — отрывисто кивает головой Юнги, не сводя с Тэхёна взгляда, пытаясь понять, о чём он думает в данный момент. Мало того, что не помнит ничего, так ещё и гей. Юнги должно быть совестно, жутко совестно, но он врёт безбожно и совершенно не краснеет. Парень и парень. Что с того? Заваливать в постель и насильно спать с ним он не собирается. Просто помочь. Юнги просто хочет ему помочь, ведь Тэхён сделал ради него то, что смог бы далеко не каждый.
— А можно обратно в кому? — отшучивается Тэхён слишком очевидно, смущаясь собственных мыслей, и падает на подушку, пряча чуть покрасневшие щёки в ладонях. Правда, что ли, его парень? Вот этот вот миниатюрный, безумно красивый и будто хрустальный человечек с жутко привлекательными чертами лица? Не все девушки имеют подобное. Не у каждой девушки настолько стройные аппетитные ноги, обтянутые плотной тканью чёрных брюк. Не каждая имеет такие губы и густые ресницы. И эти руки… Он правда мог встречаться с ним? Он правда влюбил в себя этого Мин Юнги, словно сошедшего с обложки дорогого журнала, если его приодеть поприличнее? То, что Тэхён думает о подобных вещах, его немного смущает, ведь откуда он может помнить каких-то эфемерных девушек, проскакивающих перед глазами, как барашки перед сном, да и эти обложки…
— Можно ко мне домой, когда тебя выпишут, а об остальном лучше не думай — мозги вскипят, — чуть смущённо бурчит Юнги, снова промачивая горло. Ему и самому неловко. И пусть он привык засыпать рядом и уже не представляет сон в одиночестве, пускай изучил подушечками пальцев каждую черту тэхёнова лица, пускай каждый день расчёсывал ему волосы, обещая после восстановления отвести в салон, ведь нельзя небрежностью портить настолько очаровательный вид, он будто видит его впервые. А если ещё честнее, разговаривает впервые точно.
***
Он встретил его случайно, никогда бы не подумав, что их свела сама судьба. В судьбу Мин Юнги не верил никогда. И не потому, что был конченным реалистом, смотрящим на мир без призмы розовых очков, а потому что привык распоряжаться своей жизнью самостоятельно, не обращая внимания на причитания родителей, которым крайне не понравилось новое увлечение их сына, как и на любые другие «я знаю, как будет лучше». Как лучше, как правильно, как наиболее подходяще для какой-либо ситуации знать мог только он сам, а потому, устав от бесконечного нытья и издёвок, ведь он совершенно не хотел становится гос.служащим, как его отец, Юнги забрал из дома камеру, собрал небольшой рюкзак и захлопнул за собой дверь.
Он всегда был творческим человеком, всегда видел в простом сложное, всегда старался заметить прекрасное и не упустить из виду, чтобы дать возможность насладиться другим. Его скромное увлечение фотографией, полюбившееся после очень приятного подарка на день рождения, переросло в нечто большее, став работой, хлебом и единственным возможным развитием событий. То, что он видел в видоискателе, то, что ловил в кадр случайно, или долго и нудно выжидая подходящего момента, стало для него намного дороже, чем люди, не понимающие его пристрастий. Он был одержим и, словно сумасшедший, носился по всей Южной Корее в поисках удачного кадра, становясь очень жадным до хороших снимков. Он хотел быть лучшим. Он хотел, чтобы когда-нибудь, а лучше в ближайшем будущем, его заметили. Он хотел собственную студию, хотел славы, хотел выставок и мирового признания. Хотел, но не получал ничего. Юнги с горем пополам сводил концы с концами, подрабатывая фотографом на свадьбах и прочих праздничных событиях, проводил фотосессии для портфолио трейни маленьких агентств, выпускал провальные фотобуки под псевдонимом «Шуга», с трудом оплачивая счета на заработанные деньги, которые обычно уходили на камеры и различное оборудование. Он снял себе квартирку, в которой практически не было вещей, и долго жил в полном беспорядке, пока не понял, что нужно что-то менять, иначе он и вовсе пропадёт и скатится на самое дно. Обычно, уходя в депрессию, с трудом переживая творческие кризисы, не в силах превзойти самого себя и найти то самое, способное принести моральное удовлетворение, он запивал плохие эмоции дешёвым алкоголем и закрывался в себе, долгое время не выходя из дома. Он много курил до боли в лёгких и тошноты, пытался найти вдохновение под лёгкими наркотиками, практиковал медитации и даже йогу в надежде обрести внутренний дзен, но все его потуги оставались провальными и безуспешными. В попытке стать ещё лучше, чем он может быть, Юнги кусал собственный хвост, замыкая круг Уробороса. Света в его жизни не оставалось совсем. Взяв небольшой перерыв после одного из крупных срывов, окончившихся депрессией, Юнги решил вернуться к истокам, понимая, что упустил из виду нечто очень ценное, способное вернуть утерянное вдохновение. Сеул — большой тараканник с множествами примечательных мест, а потому дефицита в материале у Юнги быть не должно точно, но и тут, бродя меж потоками людей, он не мог найти самого главного: всё казалось до жути обыденным и избитым. Казалось, пока он не встретил Ким Тэхёна. Планируя отправиться за материалом на пляж острова Синдо жарким летом, купив билет на пристани Саммок в Инчхоне, Юнги заметил кое-что невероятно прекрасное, пока ждал свой паром, околачивая ближайший забор. У низкого ограждения, почти у самого края, облокотившись локтями о холодное железо и смотря вдаль на мерно плывущие по блестящей воде лодки, стоял высокий, невероятно статный парень. Его карамельно-каштановые волосы, как и свободная рубашка цвета чистейшего неба, раскинувшегося над головой, развевались на ветру, а тёмные глаза, отражающие в себе солнечные блики, казалось, могли испепелить, заморозить или даже превратить в статую, если бы он внезапно обернулся в сторону Юнги. Парень настолько гармонично сочетался с окружающим пространством, настолько вписывался в самые обыденные вещи и события, создавая из простого произведение искусства, что Юнги не оставалось ничего, кроме как тут же поймать его в видоискатель, украдкой сделав пару снимков, позже ставших самыми дорогими в коллекции. Заворожённый, он ещё долго смотрел на него через прицел камеры, пока волшебство момента не испортил пароходный гудок, спугнув парня с его места. Он развернулся, кинул на Юнги мимолётный взгляд, обжёгший кожу, тускло улыбнулся, словно всё это время знал, о чём Юнги думал, и лёгкой походкой пошёл в сторону билетной кассы, скрываясь внутри. Тогда Юнги не знал, что ещё не раз встретится с ним в совершенно неожиданных местах, но уже скучал и корил себя за невыпрошенный номер телефона, чтобы пригласить на фотосессию или просто попить холодный американо в блаженном теньке. Вернувшись домой, Юнги тут же занялся проявкой фотографий, после очень дотошно разглядывая детали снимка, понимая, что вот оно, то самое. Он нашёл. Он смог. Он вновь обрёл вдохновение в отточенных чертах незнакомого парня, о котором не знает ровным счётом ничего. Он нужен ему. Нужен так же критично, как еда, вода и сон. Необходим, ведь Шуге ещё не удавалось запечатлеть нечто настолько прекрасное. Второе дыхание открылось внезапно, развеяв уныние. Решив не отчаиваться, на следующий день Юнги вернулся на пристань, но парня там не нашёл, услышав короткое «уволился». Опустив голову, Юнги, казалось, снова впадал в неотвратимую депрессию, пока через пару дней не забрёл на Мёндон в поисках старого Полароида. Шутки судьбы, божье проведение, случайность — Юнги не знал, но, встретившись с тем самым человеком лицом к лицу у одного из прилавков, за которым тот стоял, Юнги, готов поклясться, даже поверил в Бога, пришельцев и иллюминатов. Скрывшись за спинами нескольких покупателей так, чтобы его никто не заметил — а не замечали его часто в силу низкого роста и любви к чёрному цвету, — он снова сделал несколько чертовски удачных снимков, но совершенно позабыл о контактах. И они, на самом деле, были ему не нужны. Через месяц случайных встреч в кафе, клубе, парке, пляже, метро, да даже на американской горке и прочих людных и не очень местах, Юнги понял, что если не обладает сверхъестественными способностями, то точно свихнулся или впал в летаргический сон, осознавая всю нереальность ситуации. Он словно преследовал Юнги, словно читал мысли на расстоянии, понимал и принимал, всегда оказываясь где-то в толпе или даже у самого плеча в автобусе в час пик. Иногда Юнги думал, что подобного просто не могло произойти, что он бредит или совсем спился, словив белую горячку, но фотографии, одна шедевральнее другой, набравшиеся на целый фотобук, были слишком настоящими, грея его душу. Кто он? Как может быть настолько нереальным, местами нежным, местами мужественным, местами совсем ребёнком и улыбаться так нелепо широко, что челюсть сводило? Как он мог смотреть на людей с такой искренностью, разговаривать с ними так вежливо, громко смеяться и быть везде, как в своей тарелке? Как мог подстраиваться под других, сливаться с окружением и отражать от безумно смуглой кожи редкие солнечные блики, слепящие миновы глаза? Как мог быть для Юнги музой, вдохновением и смыслом существования на несколько слишком быстро пролетевших месяцев? Он стал спасением, стал необходимостью и задымлённостью лёгких. Он въелся под кожу, забил сосуды, затёк в самую душу, свёл с ума мимолётными взглядами и случайными лёгкими прикосновениями, когда они сели рядом в метро, заменил алкоголь, практически сигареты ожиданием новой встречи и исчез. Он исчез неожиданно, словно его и не существовало, словно был лишь ожившей фантазией, словно привиделся в тишине темноты объёмной тенью, оставив Юнги одного. Юнги и до этого был одинок, до этого старался не сближаться с людьми, ненавидя в них разочаровываться, до этого не заводил лишних знакомств и не вляпывался в отношения, но тот парень засел внутри слишком крепко, пустив корни и высосав все полезные вещества. Время шло мучительно медленно, Юнги чах с каждым новым месяцем, не оставляя бесцельных попыток отыскать хоть какую-нибудь зацепку. Пробежавшись по местам, в которых они встречались, Юнги узнал, что зовут парня Ким Тэхён, учится он в медицинском и, собственно, больше никакой информации о себе парень не предоставлял, устраиваясь на временную летнюю подработку. Подумав немного, Шуга пришёл к выводу, что их встречи были вполне оправданы, вполне очевидны и вовсе несверхъестественны, ведь этот Ким Тэхён, кажется, испробовал чуть ли не каждую подработку в городе, затрачивая в одном месте максимально короткое количество времени. Осознав всю абсурдность происходящего, ранее навоображав себе невесть что, Юнги Тэхёна больше не искал, переболев с трудом и решив капитально заняться фотобуком только для себя — разрешения он не получал, — но Тэхён нашёл его сам. Тёплым весенним вечером мая, когда Юнги ехал на такси в очередное заказавшее у него фотоссесию агентство, его машина въехала в несущейся на красный грузовик, вмиг загоревшись. Юнги на некоторое время потерял сознание, чуть не вылетев в лобовое стекло, благо был пристёгнут ремнём, но, очнувшись, никак не мог выбраться, не в силах разобраться с заевшей застёжкой. Водитель такси, получив минимум увечий, благополучно выбрался наружу, но за Юнги лезть не спешил, боясь за собственную жизнь. И тогда, когда Шуга успел проститься со всем — даже со своими родителями, — чьи-то сильные смуглые руки вытянули его на асфальт, а через несколько секунд этот кто-то накрыл Юнги собой, принимая на себя энергию оглушающего взрыва.
Разлепив глаза, залитые липкой кровью, Юнги было подумал, что спит, но боль, пронзающая тело, жар и едкий запах жжённой резины говорили об обратном, да и призрачное видение никуда не исчезло. Ким Тэхён. Грёбаный Ким Тэхён лежал в его ногах, будто так и должно быть, будто никакого другого развития событий быть не могло. И Юнги был бы ему благодарен, был бы чертовски благодарен за спасённую жизнь, отдав всё, что только имеет, если бы он не лежал без сознания, прерывисто дыша. Дурак. Такой дурак. Слишком добрый, слишком полон сострадания, слишком странный для мира сего. Когда Юнги сказали, что опасность миновала, но Тэхён впал в кому, и неизвестно, сколько времени должно пройти, он вздохнул с облегчением, но чувство вины, терзающее сердце, не давало спокойно жить. Представляясь его близким другом, Юнги решил собрать как можно больше информации, чтобы точно знать, что сделать для Тэхёна после выхода из коматозного состояния, но лучше бы Шуга тихо сидел в его палате, не пропуская и дня, чем пропускал через себя историю жизни Ким Тэхёна, которая оказалась намного печальнее, чем у него самого. Тэхён остался без матери в пятнадцать, когда её забрал рак, твёрдо для себя решив стать онкологом, чтобы больше не позволить хоть кому-то испытать такую же боль, кое-как поступив в медицинский. И всё было бы более или менее, если бы на этом его страдания закончились, но отец, потеряв жену, впал в затяжную депрессию и начал безбожно пить, залезая в огромные долги, часто поколачивая сына просто потому, что ему так хотелось. Тэхён старался отговаривать его, старался всеми силами вытащить из ямы, в которую он загнал сам себя, но получал лишь оскорбления, голод и огромные счета, платить за которые было нечем. Ещё будучи школьником, Тэхёну пришлось строго разграничивать время между учёбой и тоннами подработок, чтобы было на что жить, и он даже как-то успевал, но однажды отец пропал насовсем. Пропал, оставив на сына огромные, просто нереальные долги. Дом пришлось продать и снять комнату в общаге, а свободного времени не оставалось даже на сон. Тэхён загонял себя, как ломовую лошадь, стараясь исправить все ошибки, совершённые даже не им самим, уставал безбожно, стирал ноги до кровавых мозолей, ограничивал себя во многом, но всё равно продолжал улыбаться. И пусть в его взгляде всегда бушевала грусть, пусть он часто опускал плечи и тяжело вздыхал, он не сдавался. Никогда. Услышав эту историю от ректора тэхёнова университета, Юнги ещё долго не мог прийти в себя, не веря, что такие люди вообще существуют. И если раньше он считал, что сам являлся великим мучеником, тогда жутко стыдился себя и своих мыслей. Тэхён страдал за других. Он никогда не был свободен. Никогда не жил для себя, но всегда смотрел в будущее, а больше всего в небо, как на миновых фотографиях. Именно тогда Юнги решил: он не позволит Тэхёну страдать. Всё что угодно. Он сделает для него всё, что только в его силах, чтобы этот парень, этот чистый ребёнок, смог хоть ненадолго стать счастливым. Случай, честно говоря, подвернулся замечательный. И пусть ложь, и пусть воспоминания вернутся, пусть Тэхён разочаруется в нём и больше не захочет видеть, Юнги готов. Тэхён спас ему жизнь, подвергнув риску свою, а Шуга спасёт его от серой обыденности и ответственности, подарив лучшие воспоминания.
***
— Это поэтому ты спал на моём плече, да? — чуть смущённо, оторвав ладони от лица, украдкой спрашивает Тэхён, поглядывая на Юнги с лёгким подозрением. — Было мило. Очень. Наверное, каждый хоть раз в своей жизни мечтает проснуться рядом с красот… — запинается и сглатывает, не в силах выдержать едкий минов взгляд, — красавцем.
— Я не милый, — надув губы, хрипит Юнги, вставая со стула и впритык подходя к постели, а Тэхён неосознанно зажмуривается и прячется под покрывало, на сто процентов уверенный, что сейчас получит знатную оплеуху, — и не красавчик, но спасибо, — язвит и тут же одёргивает себя, ведь старался же не показывать сложный характер, а тут совершенно зверски вынуждают.
— Хочешь пройтись? Доктор сказал, что с тобой всё в относительном порядке, а потому нужно начинать двигаться. Тут неплохой маленький парк рядом, к слову. Как-нибудь мы до него дойдём. Ошарашенный, Тэхён украдкой выглядывает из своего укрытия и видит нечто нереальное и точно благословлённое самим Богом: широкую искреннюю улыбку Мин Юнги, бьющую в самое сердце. И точно ведь его парень, да? Вот прям весь принадлежит ему одному? Пока Юнги аккуратно вынимает из катетера иглу от капельницы, обжигая тэхёнову кожу холодом подушечек пальцев, получив кое-какие рекомендации от лечащего врача, и помогает Тэхёну встать с постели, что даётся с жутким скрипом и причитаниями со стороны Юнги, Тэхён смотрит на него, не отрывая глаз, и тоже почему-то хочет улыбаться. Кажется, это заложено в инстинктах — быть рядом с ним счастливее, чем всегда. Может быть, Тэхён и не помнит своего имени, может быть, он не очень-то и хочет интересоваться своей жизнью именно сегодня, когда в голове чисто, а рядом, под боком, тёплый ворчащий человек. Может, Тэхён не заслужил, может, ему это только снится, может, он до сих пор в коме где-то на задворках мира, но почему ему так хорошо сейчас? Почему так легко, почему спокойно? От вопросов и мыслей болит голова. Они выходят из палаты медленно, слепящий белый свет окутывает их лёгким прохладным покрывалом, а Тэхён жмурится от яркости стен и опирается на минову сильную руку, делая маленькие, но уверенные шаркающие шаги. Ноги всё ещё слушаются с трудом, ступни горят, и кажется, будто шагаешь по раскалённым углям, но он не боится упасть и разбить себе нос, ведь ему не дадут, верно? Плюнув на неудобства, Юнги перехватывает Тэхёна за тонкую талию, вскользь подумав, что надо бы его хорошенько накормить — да и самому нормально поесть, — и ведёт вдоль коридора, обращая внимание на каждое незначительное движение мышц, мысленно вздыхая от облегчения, ведь последствия оказались крайне щадящими. Конечно, придётся, как сейчас, помогать во многом, возможно, разрабатывать мелкую моторику рук, но всё в порядке. Юнги не смущают трудности. Будь иначе, он бы давно выбрал самый лёгкий вариант. Они проходят ещё немного — совсем чуть-чуть, — и Юнги неосознанно облизывает и жуёт губы, безумно желая покурить, ведь он не делал этого уже давно, а Тэхён отвлекается от созерцания пола, переводит на них взгляд и засматривается ровно на несколько секунд, но и этого хватает, чтобы споткнуться и чуть не уткнуться носом в мятную макушку. Мин Юнги, думается Тэхёну, очень страшный человек.
— А что… — останавливаясь, чтобы перевести дух, приваливаясь к боку Юнги, чуть не опрокинув его своим весом, басит Тэхён, поворачивая голову в его сторону, не находя на лице и нотки раздражения, — а что случилось? Как я попал в кому?
— Осколок стекла прилетел в затылок после взрыва, — придерживая Тэхёна за локоть, через футболку ощущая хаотичные удары его сердца, быстро отвечает Юнги, немного шепелявя, оттого что ему всё ещё трудно об этом говорить, но он безумно счастлив, что Тэхён очнулся и может идти рядом с ним. Самую малость сложно, но это пустяки. Они справятся.
— Я спасал землю, да? — улыбается Тэхён вполне искренне и делает ещё один шаг вперёд через силу, не желая оставаться немощным, а Юнги замечает на его лице несколько прикрывающих глаза мягких прядей, и, не подумав, придвигается поближе, обдавая тэхёново лицо дыханием с привкусом мятной жвачки. Тэхён смущается жутко, кажется, даже краснеет, встречаясь с миновыми лисьими глазами взглядом, но не теряется, растягивает губы в улыбке сильнее и продолжает как ни в чём не бывало: — Или был всемирным героем, помогал людям и снимал кошек с деревьев, снискав много славы и любви?
— Не, — отмахивается Юнги, отворачиваясь и поудобнее взяв Тэхёна за руку, чувствуя мелкую дрожь и немного сбитое дыхание, в душе боясь навредить. Он рад, что Тэхён улыбается всё так же лучезарно, а оттого у него ноет в груди, но Шуга старается не подавать вида, выравнивая дрогнувший тон голоса до привычной хрипоты. — Ты спасал только меня. Невесть что, конечно, но тоже хороший поступок, за что я очень тебе благодарен. Если бы не ты… Ну, знаешь, разбросало бы мои клочки по закоулочкам.
— Красочно, — неизвестно чему кивает Тэхён, занижая голос, а Юнги вздрагивает, впервые слыша подобное из его уст. Завораживает и совершенно не вяжется с цветочной внешностью. Он и так может? — И теперь, значит, раз ты мне обязан, будешь всегда рядом и поможешь восстановить память?
— Типа того, — нехотя соглашается Юнги, совсем не желая, чтобы Тэхён думал в подобном ключе, ведь он для него вовсе не бремя. — Есть у меня кое-что, способное стать отправной точкой в возвращении твоих воспоминаний. Это будет интересно.
И Тэхён верит. Правда верит. Мин Юнги внушает доверие, пусть Тэхён совершенно его не помнит. Но раз уж он спас ему жизнь, раз уж подставился под удар и сам чуть не погиб, этот парень, должно быть, очень многое для него значит.
🌟🌟🌟🌟🌟🌟🌟🌟🌟🌟🌟🌟