Грубиян

Жизнь для меня потихоньку начала входить в привычное русло: универ, домашнее задание, уборка, готовка, а всё остальное время — Максу. И судя по тому, как активно он мешал мне сосредотачиваться, последний пункт превалировал среди всех остальных. Я злилась только в те моменты, когда он бессовестно отвлекал меня от учёбы, потому что я не привыкла отлынивать; а вот во всё остальное время не имела ничего против. Потом, правда, мстила таким же способом, когда он, например, тягал гири... Или подтягивался... Или отжимался... Особенно, когда отжимался. Как сказал бы Макс, это стало моим личным кайфом — лежать на его спине, уткнувшись лицом между лопаток, когда он отжимался от пола. Под моими ладонями так приятно играли мышцы его живота и груди, что я буквально сходила с ума, давая волю рукам и губам и испытывая терпение Макса на прочность, из-за чего практически каждое его занятие для нас заканчивалось одинаково — в постели. Ну, или там же на полу, — всё зависело от того, успевала ли я убежать от него, и если да — то насколько далеко. Наши отношения больше смахивали на чистое безумие, потому что я даже не представляла, что можно до такой степени любить и хотеть кого-то — копировать модель поведения, к сожалению, было не с кого...
Моей руки парень тоже не отпускал ни на секунду, стоило нам только выйти за порог дома: словно коршун, он прожигал своим взглядом всех, кто, по мнению Макса, смотрел на меня «не так»; дошло до того, что студенты шарахались в стороны, стоило только появиться Соколовскому на территории универа. Сначала меня это жутко злило: я ведь не пятилетний ребёнок, чтобы со мной нянчиться; потом стало просто раздражать: всё-таки находиться под присмотром практически двадцать четыре часа в сутки — тяжело для такого интроверта, как я; а сейчас, когда я так привыкла к своему СуперМаксу, улыбка не сходила с моих губ: мало кто из девушек мог похвастаться тем, что её парень может любого порвать за тебя в клочья.

Вот и сейчас я улыбалась во все тридцать два, поглядывая на Макса с толикой гордости, что этот грубиян достался именно мне.
Парень замечает мою улыбку и хмурится.
— Чему ты улыбаешься?
Переплетаю свои пальцы с его.
— Ты такой собственник, Соколовский, — уже открыто смеюсь. — Да здесь давно все знают, что я твоя; никто не рискнёт посягнуть на меня. Так что нет необходимости испепелять взглядом каждый столб.
Макс резко притягивает меня к себе; от неожиданности я тихонько взвизгиваю, и желание смеяться как-то сразу испаряется. А всё потому, что горящий взгляд Макса теперь всецело направлен на меня одну. Ну, и потому, что стены института — не самое подходящее место для обжиманий.
— Даже если на этой грёбаной планете из живых людей останемся только мы с тобой, я всё равно не спущу с тебя глаз, — буквально рычит он, и я чувствую привычную дрожь во всём теле. — И когда-нибудь я покажу тебе, насколько я в действительности собственник.
От его плотоядной улыбки у меня подгибаются коленки, и только рука Соколовского не даёт мне упасть: не трудно догадаться, что именно он имел в виду.
За моей спиной раздаётся насмешливое покашливание, и, повернув голову, я замечаю друзей Макса, которые как-то незаметно стали и моими. Не могу не заметить, что мальчики... воспряли духом, что ли. Ну, кроме Кости; на его лице больше не было той безысходности, а вот решимости и даже гнева — это сколько угодно.
Перевожу вопросительный взгляд на Макса, но парень качает головой.
— Потом расскажу, — раздаётся горячий шёпот возле уха, и я снова теряю голову.
Вообще, для продолжения учёбы в нормальном ритме присутствие Макса очень опасно: стоит мне только увидеть его, как мысли об учебниках начисто выпадают из моей головы. За последние полтора месяца он вообще стал центом моей вселенной, в которой до него была лишь одна большая Чёрная дыра. И вот в какой-то момент появляется целая планета по имени Макс, которая вытесняет эту всепоглощающую дыру из моей вселенной. Уже за одно только это я готова до конца жизни благодарить парня.
Очевидно, мои мысли не являются секретом для Макса, потому что он хитро щурится и целует меня в уголок губ.
— Жду — не дождусь поездки к родителям, — весело говорит он. — Я уже знаю, какой именно подарок хочу от твоего имени на свой день рождения.
Эта фраза заставляет меня подозрительно сузить глаза, потому что я до сих пор не придумала, что можно подарить парню, а его тон как минимум настораживал.
Внезапно Макс буквально деревенеет, а его взгляд становится таким злым, что кровь стынет в жилах. Поворачиваю голову туда, куда смотрит Соколовский, и не очень удивляюсь, когда замечаю Алису, которая о чём-то весело щебечет с Антоном, ничего не замечая вокруг.
А вот Антон замечает, и лицо его как-то болезненно бледнеет — может, у парня живот скрутило?
Алиса, наконец, понимает, что что-то не так, и поворачивается в нашу сторону; буквально тут же её лицо по цвету становится похоже на Антона.
Я автоматически прижимаюсь ближе к Максу — в его руках надёжнее, чем в самом прочном бункере. Макс переводит взгляд на меня и прижимает меня к себе ещё, хотя это уже физически невозможно — я итак ближе некуда — но его желание меня защитить явно не знает своих границ.
После происходит вообще что-то аномальное — парни Макса закрывают нас с ним от Алисы собой, повернувшись к Кокориной и Бар-Мэну лицом. Моя челюсть удивлённо отваливается — впрочем, как и у Макса.
— Вот это номер, — присвистывает он. — Вот что вы, девчонки, с нами творите — заставляете защищать даже тех, кто в этом не нуждается.
Каким-то шестым чувством понимаю, что он подразумевает под этим себя — всё-таки, парни не любят чувствовать себя слабаками.
— Так наоборот надо радоваться, что у тебя такие друзья, — вздыхаю я. — Меня вот некому было так же защищать в своё время.
Максим целует меня в висок.
— Я очень жалею, что ты не появилась в моей жизни раньше — я бы не дал тебя в обиду.
И от его слов мне становится легче.
На факультете мы снова расходимся в разные стороны, и я с долей сожаления отпускаю тёплую руку СуперМакса.

— Если она скажет тебе ещё хоть слово — будет собирать себя по запчастям, — по-тихому злится он. — Так что лучше сразу предупреди её, чтоб заткнулась от греха подальше.
Смеюсь, потому что при этом Макс пыхтит как ёжик.
— Обязательно передам, любимый, — мурлычу ему в ответ.
Глаза парня привычно темнеют, затягивая в свой омут.
— С огнём играешь, детка.
Вздыхаю, потому что не могу остаться с ним тут навечно, а именно этого хочется мне больше всего.
— Встретимся после третьей пары на парковке.
Макс целует меня в лоб, кивает и уходит, а я в который раз провожаю взглядом его надёжную спину.
В аудиторию вхожу вместе со звонком — так мне почему-то спокойнее — но Алиса всё ещё отсутствует. Меня вновь накрывает обида за нашу дружбу, которую во что-то ставила только я. Всё затрещало по швам лишь потому, что Макс выбрал меня, а не её — девушку, которую по её мнению непременно хотели все.
Падаю за свой стол и стараюсь слушать препода, не отрывая глаз от столешницы — так гораздо проще сосредотачиваться и делать вид, что Кокориной попросту не существует.
— Можно? — раздаётся над головой голос Алисы, и я непроизвольно вздрагиваю.
Не дожидаясь моего ответа, девушка плюхается на соседний стул.
— Чего тебе? — небрежно спрашиваю, а у самой внутри всё замирает в ожидании очередной гадости. — Макс ещё о чём-то спорил?
Алиса болезненно морщится.
— Зря ты так, — отвечает тихо. — Я всего лишь беспокоюсь о тебе.
От подобного заявления мой рот распахивается так широко, что в него, наверно, без проблем пролезет фура.
— Что конкретно ты называешь заботой? — спрашиваю, когда ко мне возвращается дар речи. — То, что ты пыталась поссорить меня с человеком, который мне понравился? И почему? Потому, что он выбрал не тебя?
Лицо Кокориной идёт волнами — не то от гнева, не то от боли.
— Я всего лишь хочу сказать, что он тебе не пара.
— А кому он пара? — взрываюсь я, неосознанно повышая голос, за что получаю неодобрительный взгляд преподавателя. — Тебе? Знаешь, ты ведёшь себя как эгоистичный ребёнок, у которого отобрали любимую игрушку, и он делает всё возможное, чтобы вернуть её назад.
— Я не пытаюсь вернуть его, он никому не пара! — рычит Алиса. — У него нет сердца. Он не умеет любить никого, кроме себя. И твоё сердце он тоже разобьёт, как моё когда-то. Попользуется тобой и выбросит, как ненужную вещь!
Честное слово, я не знаю, как так вышло... Секунду назад я слушала всю эту грязь в адрес любимого человека, которого Кокорина совершенно не знала, а потом... моя рука сама махнула. Довольно сильно — у меня аж ладонь загорела огнём, когда столкнулась со щекой Алисы; от удара её голова дёрнулась, распущенные волосы на короткое мгновение плотной шторкой закрыли лицо. А когда Алиса вновь повернулась ко мне, я заметила на её губе тоненькую струйку крови, и мне стало немного не по себе — впервые в жизни поднимаю на кого-то руку. Но Макс защищает меня; почему же я должна позволять кому-то обвинять его в таких нелепых вещах? В конце концов, если бы он хотел поиграть и бросить — уже сделал бы это.
На лице девушки выражение полнейшего шока — она тоже не ожидала от меня ничего подобного.
— Это у тебя нет сердца, Алиса, — глухо бормочу я, теряя зрение из-за слёз, пока однокурсники тихо перешёптывались, а профессор терял дар речи — всё-таки не каждый день серая мышь устраивает «мордобой». — Ты всё никак не можешь успокоиться. Знаешь, когда человек действительно любит и заботится о ком-то, он делает всё возможное, чтобы объект его любви был счастлив — даже в ущерб собственным чувствам. Ты никогда не любила ни меня, ни тем более Макса, иначе не стала бы сталкивать нас лбами каждый раз. Ты — просто эгоистичная сука.
В этот раз я даже не стану делать себе замечание, потому что это единственное слово, которым я могу обозначить все свои чувства к Алисе: боль, гнев, разочарование, обиду и даже некое подобие печали — по времени, впустую потраченному на человека, который его не заслуживал.

— Простите, — как-то рвано говорю я, обращаясь к преподавателю, потому что внезапно начинаю задыхаться. — Можно мне уйти?
Речь к нему всё ещё не вернулась, поэтому он просто кивает: видимо, решил, что у меня припадок или что-то в этом роде.
Хватаю свои вещи, как попало закидываю их в рюкзак и пробкой вылетаю в коридор; там на мгновение прислоняюсь спиной к стене, потому что пару секунд мне нужно отдышаться. Всё-таки, подобное поведение не для меня, после родителей мой организм тяжело переносит насилие.
Когда дыхание худо-бедно приходит в норму, я отлепляюсь от стены и бреду куда-то вперёд, а после перехожу на бег, потому что тишина пустынных коридоров неожиданно начинает давить на мою психику.
— Нина! — слышу за спиной оклик Егора.
Оглядываться не хочу, потому что мне хочется побыть хоть немного одной.
Добегаю до главного входа, выхожу на улицу, и ноги автоматически несут меня в сторону парковки прямо к машине Макса; уже от одного её вида мне почему-то становится легче и спокойнее. Не только человеческая душа, но и работа его мозга — потёмки.
Проходит примерно семь минут, прежде чем я слышу знакомую поступь позади себя; прикрываю глаза и жду, пока Макс подойдёт достаточно близко, чтобы я могла вдохнуть его уверенности.
Когда его руки опускаются на мою талию, я тут же забываю о том, что только что пережила.
— Егор меня сдал? — спрашиваю.
Макс трётся щекой о мою щёку.
— Он, между прочим, порывался со мной пойти, — тихо отвечает парень.
— Ты его в живых хоть оставил? — с нервным смешком спрашиваю, помня о том, что Макс — невероятно ревнивый.
— Вроде трепыхался, когда я уходил, — подыгрывает он, но тут же разворачивает меня к себе. — В чём дело, детка? Только не говори, что это связано с Алисой...
— Я дала ей пощёчину прямо на паре, — на одном дыхании выпаливаю я.
Лицо Макса вытягивается от удивления.
— Ты ударила её?
Хм, вроде же на русском разговариваю...
— Да.
— Посреди пары?
Господи, ну чего он так тормозит?
— Да.
Макс широко улыбается.
— Моя девочка. — Прижимает меня к себе, и я чувствую, как внутри разливается приятное тепло. — Что она сказала?
— Как обычно ничего хорошего, — вздыхаю. — Говорила о том, какой ты у меня плохой.
Парень усмехается.
— Всего лишь плохой? Я достоин, по меньшей мере, звания засранца.
— Только не со мной, — качаю головой и заглядываю ему в глаза. — Меня ты любишь.
Мне кажется, или лицо Макса начинает светиться?
— Безумно люблю.
Прежде чем я успеваю среагировать, его губы накрывают мои — слишком напористо и грубо, чтобы я могла нормально соображать. Макс заставляет меня пятиться назад, и через пару шагов я упираюсь спиной в правое крыло его машины. Это его любимое занятие — загонять меня в угол, из которого у меня лишь один выход — в его объятия. И я ныряю в них с головой, потому что по-другому уже просто не могу.
— У меня есть идея, — хрипит Макс, когда наконец отлепляется от меня и тянется за телефоном.
Несколько минут он с кем-то переписывается, не комментируя, после его губы расплываются в улыбке, и он снова прижимает меня к машине.
— У тебя паспорт с собой?
Озадаченно смотрю на парня: я всегда ношу с собой практически все документы — на всякий «пожарный».
— С собой. А что?
— Ты доверяешь мне, детка? — спрашивает он таким тоном, что кроме слова «да» в голове больше никаких вариантов. Но и произнести это вслух не могу — язык не слушается — поэтому просто киваю. — Тогда поехали со мной.
Мои брови удивлённо ползут вверх — прогулять пары? — но я всё же позволяю ему усадить себя в машину и даже пристегнуть ремень безопасности, хотя его руки больше скользят по моему телу, чем действительно пристёгивают ремень. Пока Макс садится в салон, в моей голове проскальзывает мысль о том, что преподаватели не особенно удивятся, заметив моё отсутствие: Сергей Николаевич уже наверняка рассказал всем о моём «невменяемом» состоянии...
Максим уверенно ведёт машину по городскому асфальту, а я пытаюсь представить, куда он меня везёт.

— Я знаю, что это делается по-другому... — виноватым голосом нарушает тишину Максим. — Но даже если ты скажешь «нет» — я потащу тебя силой.
Куда это он тащить меня собрался?
— В ЗАГС, конечно, — ухмыляется он, и я понимаю, что снова думаю вслух. — Нас распишут прямо сейчас.
Кажется, от грохота моей челюсти глохнут даже космонавты на МКС.
— Это как?
Вот только так получается у меня выразить свои мысли.
— У Кирилла там тётка работает, она всё устроит. — Ну, теперь понятно, с кем Макс переписывался... — Так что? «Да», или мне уже можно доставать верёвку и связывать тебя?
Как ни стараюсь, сдержать улыбку не получается.
— Зачем спрашивать, если ты для себя уже всё решил?
— Выражение твоего лица говорит о том, что ты согласна, — довольно мурлычет парень. — Сейчас заскочим за кольцами, и можно двигать.
Дальнейшие сорок минут просто выпадают из моей жизни; в себя прихожу лишь, когда улыбчивая женщина говорит известную всем фразу «Объявляю вас мужем и женой», но до меня всё равно не доходит, что это реальность, а не сон. Даже когда Макс — теперь уже на правах мужа — жадно целует меня, в моей голове стелется сплошной туман.
— Я люблю тебя, детка, — шепчет он тихо, сжимая моё лицо в ладонях.
— И я тебя люблю, СуперМакс, — глухо, но искренне отзываюсь в ответ.
Парень довольно ухмыляется.
— Ты теперь моя.
Выдыхаю и позволяю себе беспечно улыбнуться.
— Я итак была твоей.
— Да, но зато теперь тебе просто так не исчезнуть из моей жизни.
Макс вновь набрасывается на мои губы, сминая их в болезненном, но таком желанном поцелуе, и я просто теряю себя.
Нины Воскресенской больше нет — она канула в небытие вместе со своей прошлой жизнью.
Вопреки моим ожиданиям, домой мы не едем, а возвращаемся в универ, потому что успеваем на последнюю пару; Макс при этом всю дорогу загадочно улыбается и бросает на меня многозначительные взгляды, отчего я начинаю дрожать.
Правда, когда его машина тормозит на парковке, и я слышу звук блокировки дверей, который уже стал своеобразной традицией в наших отношениях, всё же не сдерживаюсь от вопроса.
— А роспись в самом деле была так необходима?
Вообще-то, я была счастлива получить ещё одно доказательство тому, что Макс меня действительно любит, просто думала, что это мне придётся уговаривать его узаконить наши отношения до уровня нормальной семьи, а тут такое... Учитывая, через что прошли мы оба в процессе взросления, получить предложение от парня — пусть и не традиционно, но тем приятнее — было для меня за гранью фантастики.
— А без неё мой подарок на день рождения не возможен, — всё так же загадочно улыбается парень.
Вот теперь я совершенно сбита с толку... Какое отношение свадьба имеет к основному подарку, который так хочет получить от меня мой СуперМакс? Здесь что-то не сходится. Разве предложение — не тот самый подарок, который он хотел?
— Что ты задумал? — спрашиваю в лоб.
Макс берёт в руки мою правую, на которой кольцо, и нежно целует безымянный палец.
— Скоро узнаешь.
От его голоса по телу бежит табун мурашек, а мозг лихорадочно пытается подобрать возможные варианты, но ничего путного так и не приходит в голову.
Прежде чем разблокировать дверь, Макс смотрит на меня таким взглядом, что единственное моё желание сейчас — растечься жаркой лужицей на коврике в его машине.
— Кстати, раз уж мы женаты, нет необходимости блокировать каждый раз двери, — глухо бормочу я.
Парень довольно скалится.
— А мне нравится смотреть, как ты испуганно вздрагиваешь каждый раз, как раздаётся этот щелчок.
Мои губы сами собой растягиваются в улыбке.
— Это не честно. У меня не получается застать тебя врасплох.
Макс подаётся вперёд, и его губы замирают в миллиметре от моих.
— Зато у тебя неплохо получается сводить меня с ума.

Это просто невыносимая пытка, поэтому я сама сокращаю расстояние и впиваюсь в его губы: вот сейчас я была бы очень даже не против прогулять пары.
Вновь резкий стук по капоту; поворачиваю голову и натыкаюсь на улыбающиеся взгляды друзей Макса.
— Они знают, где мы были? — спрашиваю.
Макс качает головой.
— Только Кир.
Мы выходим из машины, и Макс обнимает меня за талию.
— Где это вы были, друзья-товарищи, что ваши физиономии так довольно светятся? — словно он не в курсе, спрашивает Кирилл.
Соколовский берёт своей правой рукой мою правую руку и демонстрирует всем наши кольца.
Брови парней настолько высоко взлетают вверх, что я начинаю переживать, чтобы их глаза не покинули черепную коробку. Только Ксения, кажется, приятно удивлена.
— Вот молодец, Максим, не тянул лямку, как некоторые... — притворно ворчит девушка, хотя этот наигранно недовольный тон никак не вяжется с её улыбающимися глазами.
— Не понял? — хмурится Кирилл и поворачивает жену к себе лицом. — Это кто лямку тянул? Да я вообще не собирался жениться на ком бы то ни было, так что считай, тебе повезло!
Парни начинают потихоньку отмирать.
— Ну, ты и свинтус! — кривится Костя. — Тоже мне, друг называется... Как ты мог нас на роспись не позвать?
— Да ну нахрен! — одновременно с ним восклицает Лёша и закатывает глаза к небу.
— Ну вот, а я-то побухать надеялся... — ворчит Егор.
— Куда тебе бухать, Ёжик, — смеётся Макс. — Твоя Оля и так на тебя как на врага народа смотрит!
Егор что-то пробурчал и отвернулся, а я незаметно пихнула Макса локтем под рёбра: разве можно так друзей изводить? Бедный Егор и так хмурый ходит, а Макс ему соль на рану сыпет...
Внезапно у мужа — я, наверно, никогда к этому не привыкну — вибрирует телефон в кармане.
— Я успел где-то накосячить? — с улыбкой спрашивает он, едва подняв трубку.
Кто-то на том конце провода ему отвечает, и по мере монолога Макс всё больше звереет.
— И какого хера ей надо? Скажи, пусть катится в ад, а если не знает дороги — я устрою ей охренительную поездку! — Пару секунд молчит, выслушивая очередной ответ. — Да мне похуй, что она одумалась! Она никогда не была мне матерью! Ты — моя мать, а эту суку я не знаю и знать не хочу! — Снова молчание. — Хорошо, я понял.
Судя по тому, как Макс сжимает одной рукой телефон, а второй — мою талию, настроение у него сейчас, мягко говоря, аховое.
— Это то, о чём я думаю? — спрашивает Кирилл.
Макс мрачно кивает, а я морщусь от боли.
— Макс, ты делаешь своей жене больно, — опережает мой протест Костя.
Соколовский будто приходит в себя: разжимает руку и виновато целует меня висок.
— Прости, детка.
Меня начинает слегка потряхивать от эмоций.
— Ты в порядке? — спрашиваю.
Он качает головой.
Могла бы не спрашивать.
На последнюю пару мы расходимся в гробовом молчании; даже Лёша, который обычно без умолку болтает, молчал, словно набрал в рот воды. Очевидно, у Макса с мамой ситуация ещё хуже, чем он описывал, и я предполагала.
За собственными мыслями совершенно не заметила, как добралась до своей аудитории; да и любопытно-уважающие взгляды заметила только, когда прозвенел звонок, выведший меня из раздумий. Скажу сразу, что к такому количеству внимания не были готовы ни я, ни моя психика; причём, смотрели не столько на меня, сколько на кольцо у меня на пальце. Взгляд случайно скользнул по лицу Алисы, которая сидела с таким убитым видом, словно только что семерых схоронила. Зато теперь я знаю, как именно истинная выглядит обречённость.
— Нина? — спрашивает Лиля Сорокина — одна из немногих девушек в моей группе, которая более-менее лояльно относилась ко мне. — Ты вышла замуж? Когда? Утром я вроде кольца не видела... И за кого, если не секрет?
Я хмурюсь на автомате: неужели в универе остались ещё люди, которые не знают о том, что я с Максом?
— Эээ, да, только что и вышла, — тихо отвечаю, прекрасно понимая, что Кокорина сейчас жадно ловит каждое моё слово. — За Максима Соколовского.
Брови платиновой блондинки удивлённо взлетают вверх.
— Соколовского? Того самого?
Неуверенно улыбаюсь и киваю: кажется, не только Алиса уверена, что я ему не пара.
— Ничего себе... Эм... Ну я тебя поздравляю.
— Спасибо, — всё так же тихо принимаю поздравление.
Отворачиваюсь от, по меньшей мере, десятка любопытных глаз; и как знаменитости могут наслаждаться таким чрезмерным внимание?
Этого я, наверно, никогда не пойму...
Всю пару я чувствую взгляд Алисы, причём прожигал он именно мою правую руку, поэтому мне то и дело приходилось прятать её под стол. А вообще-то снова хотелось позорно сбежать, как и утром, но я уговаривала себя не поддаваться панике: надо учиться следовать совету Макса и посылать всех куда подальше.
После пары я вновь задумчиво бреду по коридору и прихожу в себя, лишь столкнувшись лицом с чьей-то каменной грудью.
— О чём задумалась, детка? — спрашивает Макс.
В его глазах я не замечаю привычного огня, только холодную ярость, и от этого уже начинаю потихоньку ненавидеть его мать.
— Мне не нравится, когда ты злой и хмуришься, — выдыхаю.
Огибаю парня и продолжаю свой путь на парковку; преодолеваю примерно половину коридора, когда слышу за спиной быстрые шаги, и вот меня резко подхватывают на руки.
— Куда это ты собралась? — возмущается Макс.
Он несёт меня через весь универ, не обращая внимания на ошалело-любопытные взгляды, от которых я становлюсь, наверно, уже бардовой. Стараясь отвлечься от них, внимательно смотрю на Макса, и в его глазах замечаю... панику.
— Макс? — взволнованно спрашиваю. — В чём дело? Случилось что-то ещё?
Муж качает головой и сильнее прижимает меня к себе; не отпускает даже тогда, когда мы наконец оказываемся возле его машины. Парни уже в сборе и с замешательством смотрят на друга, который как-то стремительно побледнел.
— Макс! — уже пищу я и, взяв его лицо в ладони, поворачиваю к себе. — Что с тобой?!
Он смотрит на меня так, что мне хочется белугой рыдать в голос.
— Я... Просто на секунду представил, что ты ушла на совсем...
И голос такой надломленный, что у меня сердце кровоточить начинает, а слёзы-предатели таки ползут по щекам.
— Да с чего ты взял этот бред?! — верещу на всю парковку. — Я за тебя замуж вышла, по-твоему, чтобы сразу же сбежать?! Ну где твоя логика???
Макс утыкается лицом в мою шею.
— Только не уходи, иначе я точно сдохну.
Он осторожно садит меня на капот своей машины и прижимает к себе так крепко, что мне становится трудно дышать.
— Господи, я очень надеюсь, что не у всех в твоей семье такие же проблемы с головой, — выдыхаю. — И вообще, что там у тебя с твоей матерью происходит?
У меня такое чувство, что я нашла пульт от мозга Соколовского, потому при упоминании его матери муж сменил испуг яростью.
— Встретиться со мной хочет, — кривится он. — Материнские чувства проснулись.
— Поедем вместе, — твёрдо произношу. — Хочу в глаза посмотреть этой гадине.
Лицо Макса вытягивается от удивления, а потом... он покрывает моё лицо поцелуями — так жарко и быстро, что я не могу удержаться от смеха.
Муж прощается с друзьями, и мы берём курс на загородный дом родителей Макса — туда, где сейчас его ждала биологическая «мать». Я, конечно, люблю родителей даже несмотря на то, что они со мной творили — наверно, какой-то сбой — но такое отношение матери к сыну... родителям можно пугать ею детей, потому что даже пресловутый «Бабайка» мог взять у неё мастер-класс.
Всю дорогу не отлепляюсь от Макса ни на секунду, потому что его снова может «занести». А когда вижу, что побелели костяшки пальцев — так сильно сжал руль — вообще прошу остановить машину.
Муж непонимающе хмурится, но делает так, как я прошу.
Едва автомобиль останавливается, как я отстёгиваю ремень безопасности и стаскиваю с себя пальто — чтобы было удобнее. Макс всё это время с любопытством наблюдает за мной, и я с удовольствием замечаю, как начинают темнеть его глаза. Перебираюсь к нему на колени, перекинув ногу через бёдра, расстёгиваю его куртку и прижимаюсь к нему, стараясь при этом не рассмеяться от выражения лица Макса. Просто обнимаю его за талию, прижавшись щекой к крепкой груди, и слушаю, как бьётся его сердце. Несколько секунд муж пытается восстановить дыхание, потом утыкается лицом в мою макушку, а руки укладывает... да, именно на мою пятую точку.

— Уймись, озабоченный, — тихо смеюсь.
Его пальцы впиваются сильнее.
— С тобой — да, — хрипит он. — Не могу дождаться сегодняшней ночи.
Отлепляюсь от него и пару секунд смотрю в глаза; потом провожу ладонью по его щеке, ныряю пальцами в его волосы и прислоняюсь лбом к его лбу, не обращая внимания на руль, упирающийся в мою спину.
— Что особенного в сегодняшней ночи? — шепчу ему тихо. — Ты и без дурацкой росписи был мне всех роднее и ближе. Я и так люблю тебя — дальше некуда. Ты — мой кислород.
Макс с такой силой впивается в мои губы, что их практически сразу начинает нещадно жечь, как будто я целую раскалённое железо, но возражать и в мыслях не было. Пусть делает со мной, что хочет, лишь бы в его глазах больше не видеть этой холодной ярости.
— А как я тебя люблю — ты и представить себе не можешь, — рвано дышит Макс. — И пока ты любишь меня так же сильно, я смогу справиться со всем.
Вкладываю в свой взгляд всю серьёзность, на какую только способна.
— Самое главное, когда встретишься с матерью там, в доме, помни, что я рядом.
Максим серьёзно кивает и снова целует — на этот раз мучительно нежно, неторопливо, глубоко, и я просто растворяюсь в муже без остатка.
Когда мы подъезжаем к дому его родителей, у меня ощутимо начинают трястись коленки, но это длится недолго: стоило мне только вспомнить, зачем именно мы здесь, как я начинаю чувствовать гнев и желание защитить моего СуперМакса. Муж берёт меня за руку и уверенно ведёт в дом; перед тем, как шагнуть за порог, в голове мелькает мысль о том, что его родители наверняка тоже не в курсе, что мы расписались.
— Максим? — слышу приятный женский голос из гостиной. — Я уже думала, ты... не приедешь.
Женщина выплывает в просторный холл, видит меня, спотыкается посреди предложения и удивлённо замирает.
— Прежде, чем ты скажешь что-нибудь, предлагаю начать с хорошего, — довольно улыбается Макс и посылает мне полный обожания взгляд, на который я вспыхиваю. — Мама, я хочу познакомить тебя с Ниной — моей женой. Нина, это моя мама — Лидия Михайловна. Хотя, она теперь и твоя мама тоже, так, думаю, она позволит тебе себя называть просто Лидией.
Упавшая челюсть мамы Макса — пожалуй, это самый громкий звук, который я когда-либо слышала и услышу. При этом мне стало страшно, что у бедной женщины не выдержит сердце — столько потрясений за один день...
— Господи, ну кто так делает! — восклицает она наконец. — Надо ж было предупредить, подготовить, чтобы всё по-человечески было... Ты ведь даже не сказал нам, что влюблён, а тут свадьба!
— Успокойся, мама, — качает головой муж. — Я мало что соображал в тот момент, потому что единственной мыслью в моей голове было привязать к себе Нину так, чтобы она точно никуда не сбежала.
Женщина недоверчиво смотрит на сына, подходит ближе и прикладывает руку к его лбу.
— Странно, температуры вроде нет... Кто ты, и что сделал с моим сыном?
Меня пробирает дрожь насквозь, стоит только подумать о том, что сейчас его мама устроит скандал и скажет, что я — не их поля ягода...
— Очень смешно, — бурчит Макс и прижимает меня ближе.
Она качает головой и переводит взгляд на меня, а я от растерянности не знаю, куда девать глаза.
— Что ты сделал с бедной девочкой, что на ней лица нет? — допытывается она у сына и вновь поворачивается ко мне. — Он заставил тебя выйти за него?
Мои глаза удивлённо распахиваются.
— Что? Конечно, нет! Я согласилась только потому, что тоже его люблю!
— Тоже? — брови женщины взлетают вверх.

Макс отвечает ей, но смотрит при этом на меня.
— Безумно, — второй раз за день слышу я от него это слово.
— Максим?
В наш разговор вклинивается четвёртый голос — надломленный, хриплый и слабый — и в холле появляется худая лысеющая женщина с болезненно-серым цветом лица; глаза и щёки практически ввалились внутрь черепа, что делало её похожей на первосортный ужастик. А вот судить о её росте я не могла, потому что женщина сидела в инвалидном кресле. Я бы сказала, что она — очередная жертва анорексии, но уж больно страшной была картина.
Мне моментально стало не по себе.
А вот у Макса не дрогнул ни один мускул на лице.
— Правду говорят: всё в этой жизни возвращается бумерангом, — с кривой циничной усмешкой произносит он. — Ты была так счастлива потушить об меня очередную сигарету... Сейчас тебе уже не так весело, не так ли?
– Максим! — одёргивает его Лидия — пока так называть я могу только в своей голове.
— Не Максим! — возражает муж в ответ. — Чего она хотела? Прощения? Пусть забирает его и уёбывает туда, откуда пришла — прошло то время, когда я в ней нуждался!
Его биологическая мать устремляет на меня полный немой мольбы взгляд, от которого у меня ёкает сердце. Но Макс заслоняет меня собой.
— Не смей даже смотреть в её сторону! — рычит он, и Лидия удивлённо смотрит на сына. — Мне можешь говорить что угодно, но к Нине не обращайся! Не считая матери и сестры, она — единственное светлое пятно в моей жизни, и я не позволю марать её грязью!
— Что здесь происходит? — слышу мужской голос за спиной и резко оборачиваюсь.
Передо мной стоит точная копия Макса, и в этот самый момент я легко могу представить себе, как будет выглядеть мой муж через двадцать лет: статный красивый мужчина с заострёнными от тяжёлой жизни чертами лица, волосы чуть тронуты сединой, но это делает его в моих глазах лишь ещё краше. Знакомые стальные глаза похожи на тяжёлые грозовые тучи, но взгляд на мгновение смягчается, стоит ему посмотреть на Лидию.
Макс берёт меня за руку и тянет в сторону, что бы его отец увидел свою нежданную гостью. И, если я думала, что знакома с гневом, глядя на Макса, то я ошибалась: по сравнению с тем, как выглядел сейчас его отец, Макс был человеческой копией Бакса.
Лицо Соколовского-старшего в прямом смысле слова пошло волнами, очень похожими на девятый вал цунами, и мне становится не по себе. Бросаю взгляд на женщину в инвалидном кресле и ловлю себя на мысли, что, если бы она могла — от страха посерела бы ещё больше, но в своём положении выглядит и так хуже некуда.
— Как ты посмела появиться на пороге моего дома?! — грозно гремит хозяин дома. — Двенадцать лет назад я бы всё отдал, чтобы ты попалась на моём пути, и я мог наглядно помочь тебе прочувствовать всё то, через что ты протащила нашего сына... Но теперь ты здесь никому не нужна даже для этого! Так что выметайся отсюда к чёртовой матери!
— Олег, — надломленно произносит женщина. — Мне так жаль...
Макс отпускает мою руку и выходит чуть вперёд, на ходу скидывая пальто.
— Чего именно тебе жаль? — зло спрашивает он, стаскивая с себя толстовку и показывая матери спину: кажется, сейчас из него вырывается всё то, что он молчаливо носил в себе последние двенадцать лет. — Этого? — Поворачивается к ней левым боком, где находятся зарубцевавшиеся раны от пряжки ремня, которым его мать нещадно била своего сына. — Или этого? — Макс с горькой усмешкой тыкает пальцем в свою грудь. — А может, моего разбитого сердца или выебанной во все щели души?!
— Господи, — срывается тихий всхлип с моих губ: я, конечно, знала о многих ранах Макса, хотя всех он так и не показал, и знала, что он обижен, но что ему НАСТОЛЬКО больно...
Муж разворачивается ко мне и, обеспокоенно вглядываясь в глаза, притягивает к себе; я утыкаюсь лицом в его грудь, которая теперь залита моими слезами, и крепко обхватываю его за талию. В это мгновение я могу лишь думать о том, насколько мне жалко моего СуперМакса, который перенёс детство похлеще моего: у меня была мать хотя бы первые семь лет. Но и эту несчастную женщину, которая растоптала не только жизнь сына, но и свою собственную, мне тоже жаль...
— Макс... — Я хочу сказать ему о том, что прошло уже двенадцать лет, и его мама могла измениться и понять, что была не права — я была бы рада, если бы моя мама пришла ко мне с такими же словами...
Но муж не даёт мне договорить.
— Нет, Нина, — категорично качает он головой. — Когда ты защищала свою семью, я не стал препятствовать твоему общению с матерью, потому тебе самой этого хотелось; у меня другая ситуация, и я не хочу видеть лицо человека, который не дал мне ничего кроме боли. Я не могу простить её. Только не сейчас.

Женщина заходится рыданиями, но её, в отличие от меня, успокаивать никто не собирается, и от этого мне становится так горько, словно в венах вместо крови растеклась желчь, и теперь медленно отравляет мой организм. За её спиной неожиданно появляется женщина — видимо, сиделка — которая увозит плачущую мать Макса в сторону выхода. Отнимаю зарёванное лицо от надёжной груди мужа и выглядываю из-за руки Макса на его отца, который по-прежнему мрачнее тучи.
— А я-то думал, что вся эта грязь в прошлом... — горько усмехается он. — Но нет, стоило ей появиться здесь, и словно не было всех этих прожитых лет... Я снова ломовая лошадь, вкалывающая по восемнадцать часов в сутки, чтобы обеспечить сына и жену, которую интересовала лишь она сама...
К мужчине подходит Лидия и ласково гладит его по щеке.
— Мне тоже казалось, что я помогла вам обоим всё забыть...
Макс фыркает.
— Ну, у тебя, конечно, неплохо получалось, но я нашёл собственный антистресс.
— А здесь у нас кто? — обращает его отец на меня внимание.
Меня не покидает ощущение, что я знаю этого мужчину тысячу лет — наверно, потому, что все его повадки перенял мой Макс.
Макс несколько раз медленно вдыхает и выдыхает запах моих волос, словно он способен его успокоить.
— Да вот, полюбуйся, твой сын женился! — укорительно произносит Лидия.
Лицо хозяина дома вытягивается от удивления, и я молча жду свой приговор.
— Вот так новость! — раздаётся наконец его смех. — А я уж думал, что не доживу до этого светлого дня!
Казалось, что после этой фразы атмосфера напряжённости схлынула, и дышать действительно стало легче.
— Олег! — возмущённо восклицает Лидия.
Папа Макса чуть закашливается.
— То есть, ты должен был хотя сказать нам о том, что собираешься жениться! — сердится он, старательно пряча при этом улыбку, которая адресована мне.
На душе становится чуть светлее, и я чувствую потребность улыбнуться мужчине в ответ, хотя из объятий мужа вынырнуть не решаюсь.
— Простите, — усмехается Макс. — Боялся, что Бэмби сбежит от меня, так что пришлось принять экстренные меры.
Отец Макса улыбается и подходит ближе.
— И как же зовут это милое кареглазое существо?
— Её зовут Нина, — целует муж меня в макушку, и я вновь вспыхиваю от смущения. — Нина, это мой отец, Олег Викторович.
— Зачем все эти условности? — хмурится мужчина. — Раз уж она стала членом нашей семьи, пусть называет меня папой!
Моя челюсть падает куда-то на пол: а разве так можно?
— Нужно, милая, — усмехается отец Макса: я вновь думаю вслух. — Давай, попробуй! Уверен, у тебя получится!
Совсем неуверенно смотрю на Макса, который кивает в ответ, и вдыхаю поглубже.
— Спасибо... папа, — выдыхаю я.
Мужчина треплет меня по голове как пятилетнего ребёнка.
— Вот видишь, ничего сложного! А моя жена будет не против в третий раз стать матерью, — смеётся... хм... папа, и смотрит на Лидию, которая по внешнему виду... в общем-то, совершенно не против.
Меня окончательно накрывает облегчение, — меня приняли в семью.
— Ну вот, а ты боялась, — шепчет Макс в моё ухо, посылая по коже волну мурашек.
Абсолютно некстати замечаю перед глазами россыпь родинок и перевожу на мужа многозначительный взгляд; Макс усмехается и подхватывает с пола свою толстовку, чтобы скрыть то, что меня чертовски отвлекает.
Весь вечер мы проводим в кругу семьи Макса; они рассказывают о своей жизни, избегая неприятных тем, но когда очередь доходит до меня, я теряюсь — моя история ненамного отличается от истории Макса. Но муж сам приходит на помощь: уверенно, без прикрас и приуменьшений рассказывает своим родителям о том, через что я прошла, пока не сбежала.
Молча выслушав сына, Лидия зажимает рот ладонями, а дядя Олег — было решено, что пока не привыкну, буду называть его так — некоторое время просто смотрит на меня.
— Встань, пожалуйста, — произносит он наконец и поднимается на ноги сам.

Настороженно исполняю его просьбу и не успеваю сориентироваться, как оказываюсь прижата к крепкой груди мужчины, который тихо гладит меня по волосам. Меня впервые обнимали так по-отечески, так что я всё-таки не сдержалась и зарыдала — всю свою жизнь мечтала, чтобы однажды мой папа одумался и просто обнял меня. И вот теперь, когда это сделал Соколовский-старший, меня словно прорвало: я вцепилась пальцами в его рубашку, комкая её и оставляя на ней некрасивые складки, и ревела навзрыд, насквозь промочив тонкую ткань. Всё это время он просто обнимал меня, давая мне возможность выплакаться и выпустить наконец всю эту боль, которая занозой засела внутри.
Когда рыдания превратились в тихие всхлипывания, меня слегка отстранили и заставили посмотреть в глаза.
— Теперь у тебя есть Макс, — мягко говорит мужчина. — И есть мать с отцом, к которым ты можешь обратиться с любой просьбой. Поняла?
Я надрывно киваю; шершавые пальцы стирают слёзы с моих щёк, а мягкие губы заботливо целуют в лоб.
Рядом появляется Макс и разжимает мои онемевшие пальцы, которые продолжают стискивать рубашку его отца.
— Отведи её наверх, пусть девочка приведёт себя в порядок, — тихо говорит Лидия. — И оставайтесь у нас, нечего на ночь глядя по дорогам шариться.
Макс хмыкает и подхватывает меня на руки; я утыкаюсь лицом в его шею и цепляюсь теперь уже за его толстовку.
— Чёрт, я даже немного ревную, — с усмешкой говорит Макс, и это выводит меня из моих депрессивных мыслей.
— К кому? К папе что ли?
— О, видишь, как легко и просто он стал папой! Меня-то ты к себе не сразу подпустила...
Усмехаюсь, вытирая слёзы рукавом кофты.
— Если б ты изначально вёл себя со мной по-человечески, я бы не бегала — ты же мне сразу понравился. Зато теперь ближе тебя нет никого.
Муж вносит меня в просторную, чисто мужскую комнату в тёмно-коричневых тонах и ставит на пол.
— Надо будет тут чуток поменять интерьер, — строит планы на будущее Макс. — Ты у меня с такими мрачными цветами не ассоциируешься совсем.
— А с какими ассоциируюсь? — не сдерживаюсь от вопроса.
Муж прожигает меня взглядом.
— С радугой, — тихо мурлычет он. — Такая же страстная, нежная, мягкая, любящая, живая, родная и настоящая. Я так люблю тебя, детка...
— И я тебя, хотя иногда ты бываешь совершенно невыносим! — смеюсь в ответ.
Макс подпихивает меня в сторону ванной.
— Иди, освежись. Там есть всё необходимое — мать держит целый склад полотенец, халатов и всяких принадлежностей на случай неожиданных гостей.
Киваю, скрываюсь за белой деревянной дверью, нарочито громко щёлкнув замком, и слышу приглушённый смех мужа.
Вода в самом деле творит со мной чудеса, избавляя не только тело от усталости, но и душу от перенесённого стресса. На полках в шкафчике помимо полотенец нахожу также чьи-то шорты и футболку — словно меня ждали. Натягиваю их на себя — благо размер подошёл — и тихо выбираюсь из ванной в спальню.
Макс занят любимым делом — ждёт меня, отжимаясь от пола; на нём из одежды только серые спортивные штаны — в общем, всё как я люблю. Пользуясь тем, что он меня не видит, жадно наблюдаю за перекатывающимися под кожей мышцами. Правда, надолго меня не хватает; подлавливаю момент, когда Макс замирает на вытянутых руках, и осторожно опускаюсь на его крепкую, широкую, горячую и уже немного влажную спину.
— Я уж думал, ты там заснула, — усмехается он и делает одно отжатие.
Кусаю его за плечо и чувствую, как его мышцы напрягаются ещё сильнее.
— Я тоже думала, что ты спишь, — дразню парня. — Ты меня ждал?
Запускаю ногти в его кожу на животе, и Макс вздрагивает, но всё же делает ещё одно отжатие.
— Каждый раз тебя жду.
Отжатие.
— Я уже говорила, как мне нравятся твои упражнения? — шепчу ему в ухо, в то время как мои руки ползут к его груди.
— Вчера вечером ты, кажется, упоминала об этом, — уже рычит Макс.
Не замечаю, как он перехватывает меня одной рукой и перебрасывает под себя на ковёр.

— Уравняем шансы, — хитро ухмыляется он и медленно наклоняется ко мне.
Его губы оставляют на моих лёгкий поцелуй, и Макс делает очередное отжатие, при этом хитро прищурившись.
Следующий поцелуй получается чуть дольше.
Отжатие.
Прикусывает мою нижнюю губу.
Отжатие.
Его язык проникает в мой рот.
Отжатие.
Боже, да я так с ума сойду!
Жду, пока он вновь поцелует меня, и обвиваю его всеми конечностями, чтобы он уже не смог оторваться от меня, но Макса это не останавливает: он по-прежнему продолжает отжиматься, целуя меня непрерывно, и это действует так... возбуждающе, что я совершенно теряюсь в пространстве. Теряюсь настолько, что прихожу в себя только тогда, когда чувствую спиной прохладу. Отлепляюсь от Макса и понимаю, что он перенёс меня на постель.
— Я хочу получить свою брачную ночь, — довольно ухмыляется парень.
Краснеть в этот раз почему-то не тянет — может, я наконец научилась спокойно реагировать на своего теперь уже мужа?
Макс наклоняется к моей шее и оставляет на ней поцелуй-укус; такой же получает и моя ключица, и вскоре на моей шее расцветает целый дендрарий из засосов. Его руки уже проворно стаскивают мою футболку, под которой ничего нет.
— Хочу тебя кожей, — хрипит парень, и я рассыпаюсь на части.
И я в самом деле чувствую его каждой клеточкой тела, которое начинает гореть от его прикосновений. Сегодня Макс не спешит: растягивает своё удовольствие и мучает меня. Впиваюсь зубами в его плечо, потому что уже ни думать, ни дышать нормально не могу. В голове столько свободного места, словно память стёрли, расчистив место для новых воспоминаний. Но это длится ровно до тех пор, пока в голове не взрывается разноцветный калейдоскоп.
Мой крик с его именем Макс глушит поцелуем, потому что в этом доме мы не одни, а сдерживать эмоции я не умею.
— Если бы я знал, что быть твоим мужем так охренительно — женился бы ещё после той ночи в клубе, — рвано дышит Макс, падая рядом.
Перед тем, как ответить, пытаюсь отдышаться, а потом переползаю на мужа и устраиваюсь у него на груди.
— Тогда ты явно не о свадьбе думал.
Макс тяжело вздыхает.
— Прости.
Поднимаю голову и с улыбкой целую его чуть припухшие мягкие губы.
— Ни за что.
На губах мужа расползается плотоядная улыбка.
— Уверен, что смогу выбить себе индульгенцию, — мурлычет он, укладывая горячие ладони на мои бёдра, которые медленно ползут вверх.
Зажмуриваюсь, потому что в последнее время стала очень любить те моменты, когда Макс меня дразнит.
— Макс? — шепчу в его губы.
— Да, детка? — так же тихо отзывается он.
Это напоминает мне ту ночь, когда он впервые привёз меня к себе домой, но в этот раз я собираюсь сказать не «Спасибо».
— Я люблю тебя.
Он улыбается так искренне, что у меня замирает сердце.
— И я тебя люблю.
Просыпаюсь как всегда ни свет ни заря; бросаю взгляд на телефон и понимаю, что спала от силы два часа — у СуперМакса никак не желала садиться батарейка. Поворачиваю голову на соседнюю подушку, на которой сопит любимый и просто залипаю на его расслабленное лицо — сейчас, без своих колючек, он совершенно не похож на того Макса, которого видно днём. Этот Макс открытый, мягкий, добрый...
— Будешь так пристально смотреть, и я устрою тебе ещё один заход, — хриплым ото сна голосом произносит он.
А нет, краснеть я не разучилась...
Забираюсь на его широкую спину и сворачиваюсь калачиком, поглаживая парня по волосам, и не замечаю, как засыпаю снова.

Пожалуй, это единственный раз в моей жизни, когда я проспала — раньше организм жил на инстинктах, постоянно ждал удара или других неприятностей, а теперь расслабился и успокоился. Открываю всё ещё сонные глаза; на соседней подушке — никого. Бросаю взгляд в окно, за которым маячат тяжёлые серые тучи.
— Совсем как глаза у Макса, — бормочу сама себе.
— Я знал, что на них ты тоже запала, — слышу за спиной насмешливый голос.
Переворачиваюсь лицом к Максу и замираю от удивления: он сидит на диване, полностью одетый, и держит в руках красную розу на длинной ножке.
— И давно ты там сидишь? — хрипло спрашиваю: от растерянности резко пропал голос.
— Полчаса, — отвечает парень, поднимается на ноги и подходит к постели. — Ты так сладко спала, детка, что мой мозг просто завис.
Пока он усаживается на край кровати, я перевожу взгляд на цветок и понимаю, что на стебле нет ни листьев, ни колючек.
Хотя буквально полчаса назад они там точно были.
— Ты обломал у розы шипы? — От удивления голос взлетает на две октавы.
— Так она не сможет сделать тебе больно, — кивает парень.
После каждого очередного поступка Макса я задаюсь вопросом, существует ли в этой жизни большее проявление любви, и каждый раз ему вновь удаётся меня поразить.
Причём в самое сердце.
— Макс... — выдыхаю, потому что горло сдавило от спазма.
Он притягивает меня к себе и крепко обнимает.
— Знаю, детка.
Мы сидим так минут десять, а после он отодвигается, и в его глазах я вновь вижу огонёк.
— Хочу свой завтрак, полагающийся мне по закону, — ухмыляется он.
Закатываю глаза к потолку.
— Как много у тебя желаний... — бурчу в ответ.
— Да, и большинство из них прописано в Уголовном кодексе, — наиграно серьёзно кивает парень.
Заворачиваюсь в простынь, которая за ночь сбилась комком, и сползаю с кровати.
— Откуда столько скромности? — скалит Макс свою волчью пасть. — Чего я у тебя не видел?
Вновь краснею — ко всем его фразочкам всё равно не привыкну. Видя мою реакцию, Макс ухмыляется ещё сильнее, наслаждаясь своим превосходством и, возможно, раскованностью. При виде его довольной физиономии в голове что-то щёлкает, и я отпускаю края простыни, которая шмякается мне под ноги. Вся весёлость с лица мужа вмиг улетучивается; вместо этого я с удовольствием отмечаю закаляющуюся сталь в его голодном взгляде.
Довольная тем, что смогла его усмирить и явно удивила, прихватываю свои вещи и топаю в душ — на этот раз лишь слегка прикрыв дверь. И Макс ведётся на призыв, потому что едва я ступаю под горячие струи, как на мою талию опускаются его руки, которые кажутся мне даже жарче температуры воды. Поворачиваюсь к нему и с удивлением обнаруживаю, что муж по-прежнему одет, и теперь мокрая футболка плотно облепила его тело. Но вопреки моим ожиданиям Макс не делает ни одной попытки меня подразнить или соблазнить; просто прижимается своим лбом к моему и позволяет струям воды окончательно промочить его одежду. Обнимаю его за плечи так сильно, как только могу, потому я нуждаюсь в нём не меньше, чем он во мне. Мы просто молча стоим, потому что нам не нужны слова, чтобы разговаривать: мы и так чувствуем всё, что каждый из нас хочет сказать.
— Завтрак, Макс, — бормочу я.
Но вместо того, чтобы вытолкать его из ванной, тянусь к желанным губам, как наркоман тянется за очередной дозой. Руки парня стискивают меня с такой силой, что ещё чуть-чуть — и треснут рёбра, но я совершенно не возражаю.
Когда мы наконец выбираемся из душа, я чувствую себя сварившейся пельмешкой, но руки Макса, пока я одеваюсь, а он — переодевается, приводят меня в чувство, потому что этот мучитель нещадно меня... щекочет.
Вниз по ступенькам буквально слетаю, преследуемая Максом, и в самом низу попадаю прямо в руки дяди Олега.
— Это что ещё за гонки с утра пораньше? — добродушно усмехается он, пока я прячусь за его спину — кстати, такую же широкую, как и у Макса.
Пытаюсь отдышаться и хохочу от выражения лица мужа, стоявшего с видом хищника, у которого из-под носа увели добычу. Дядя Олег приобнимает меня правой рукой и искренне улыбается.
— Давно в этом доме не было слышно смеха. — Он поворачивается к сыну. — Ты молодец, сын. Хороший выбор сделал.
Макс притворно хмурится.
— Да-да, а теперь верни её мне.
Я выворачиваюсь из-под руки свёкра и несусь куда-то наугад.
— Не дождёшься! — смеюсь на ходу.

Правда, далеко убежать всё же не получается: я успела лишь дотронуться до ручки двери, когда руки Макса хватают меня и забрасывают на плечо, и я визжу от неожиданности.
— Кухня в другой стороне, детка, — усмехается он, опуская ладонь на мою пятую точку.
Его отец всё ещё смотрит на нас, и я покрываюсь густым румянцем, но всё же не могу сдержаться от смеха.
На кухне меня опускают на ноги и поворачивают к плите лицом; от количества кухонной техники у меня глаза лезут на лоб.
— Скажи, что всё это мне снится... — бормочу себе под нос.
— Не трясись, Бэмби, — смеётся Макс. — Я же здесь; буду проводить инструктаж.
Примерно двадцать минут он действительно учит меня пользоваться всей этой утварью, но я запоминаю в лучшем случае половину — уж слишком много всего за раз. С обречённым вздохом парень закатывает рукава и предлагает свою «техпомощь». Правда, сама не замечаю, как он подключается к процессу готовки, и вот мы оба уже измазаны мукой, которая предназначалась оладьям, а омлет так и остался в тарелке, не доведённый до ума. Вместо того чтобы позволить мне приготовить завтрак, который он сам же и просил, Макс усаживает меня на кухонную тумбу и вклинивается между моих ног.
— Сюда кто-нибудь может войти, — рвано выдыхаю, пока его руки забираются под мой свитер. — Ты стал совершенно несносным, ты знаешь об этом?
— Это всё ты виновата, — жарко шепчет Макс. — У меня рядом с тобой тормоза отключаются нахрен.
— Слушай, ну точь-в-точь ты в молодости, — слышу смеющийся голос Лидии.
Я так резко отстраняюсь от мужа, что голова тормозит о навесной шкафчик с посудой, и я тихонько поскуливаю от боли.
— Покажи, — тут же хмурится Макс и наклоняет мою голову к себе.
Внимательно осматривает место удара, и спустя пару секунд я чувствую там его губы.
— Гляньте-ка, какой заботливый стал! — усмехается дядя Олег. — Раньше он над такой ситуацией хохотал бы!
Вглядываюсь в глаза хмурого Макса.
— Сдаётся мне, он влюбился, — улыбаюсь я, и получаю улыбку мужа в ответ.
Возвращаться в шумный город не хочется от слова совсем, но жизнь, к сожалению, нельзя поставить на стоп. Мне бы тоже хотелось после окончания университета поселиться где-нибудь за городом в тихом месте, где можно забыть обо всех и посвятить себя семье.
Из мыслей меня вытаскивает рука Макса, по-хозяйски устроившаяся на моём бедре.
— Когда ты перестанешь хмуриться? — хмурится он.
— Тогда же, когда и ты, — парирую в ответ.
Парень усмехается, и весь оставшийся путь до города мы проделываем в полном молчании.
Жизнь потекла своим чередом; я даже не заметила, как подошло двадцать седьмое февраля — день рождения Макса. Сегодня приезжает его старшая сестра, и хотя парень заверил меня, что всё будет нормально, я почему-то всё равно переживала, что не понравлюсь Веронике — судя по рассказам Макса, именно она проводила с ним львиную долю времени, так что в какой-то степени заменила ему мать.
С нарядом я намучилась так, что навеки возненавидела праздники; если бы не Ксюша, я бы точно сошла с ума.
В дом к родителям мы ехали в полной тишине, и я никак не могла отделаться от мысли, что сегодня что-то произойдёт.
К входной двери подхожу, прячась за спиной Макса и крепко держа его руку.
Встречают нас четверо: родители парня, невысокая стройная девушка и, по всей видимости, её муж, который не понравился мне с первого взгляда — слишком уж самоуверенным был его взгляд. А вот с Вероникой было по-другому: стоило мне робко выглянуть из-за плеча Макса, как девушка одарила меня такой мягкой улыбкой, что я не удержалась от ответной.
Этот вечер был для меня каким-то напряжённым, потому что любой разговор Михаил — муж Вероники — сразу переводил на себя. Я получила кучу бесполезной информации о том, сколько у него филиалов предприятия по миру, где он отдыхал прошлым летом, и почему женится лучше на русской девушке.
— Я думал, твоей женой станет какая-нибудь секс бомба, — противно ухмыляется он, окидывая меня самоуверенным взглядом. — А этот птенчик — явно не твоего поля ягода.
Кажется, потрясённо открывается не только мой рот.
— Ты бы прикусил свой язык, упырь, — зло шипит Макс. — Свои дешёвые понты прибереги для подчинённых. И лучше бы тебе поостеречься в следующий раз делать такие заявления, если не хочешь лишиться яиц.
Макс резко поднимается из-за стола и тянет меня за собой; сопротивляться и в мыслях нет, потому что настроение вдруг резко упало до отметки «минус».
Мы тормозим лишь в спальне Макса, который отходит к окну, открывает одну створку, достаёт из кармана сигарету и закуривает.
— Вот же мудила. — Муж всё ещё зол, так что подходить к нему не решаюсь. — И почему сестра не видит этого?
— Когда любишь — на многое закрываешь глаза, — тихо отвечаю, хотя Макс явно разговаривал сам с собой.
Парень резко поворачивается ко мне.
— Со мной ты тоже на что-то глаза закрываешь?
Усмехаюсь и осторожно подхожу к нему; муж внимательно следит за каждым моим движением и уверенно обвивает мою талию свободной рукой, притягивая к себе, когда я подхожу достаточно близко и обнимаю его за шею.
— Ты идеален в моих глазах, мой СуперМакс, — мурчу ему на ухо.
Тело парня напрягается под моими руками.
— Давай свалим отсюда, — хрипит он, и я согласно киваю.
Мы спускаемся вниз и входим в столовую, где остальные члены семьи по-прежнему сидят за столом, но уже без Михаила.
— Вы уже уезжаете? — удивлённо спрашивает Лидия. — А как же вечер? Мы ведь только начали. Там торт ещё...
— Да пусть едут, — улыбается её муж. — Не видишь, молодым не терпится наедине остаться.
Последняя фраза вгоняет меня в краску, и я утыкаюсь лицом в плечо Макса.
Семья Соколовских провожает нас до самой машины, где меня обнимает каждый по очереди; последней ко мне подходит Вероника и крепко прижимает к себе.
— Я так рада, что Макс тебя встретил, — искренне говорит она. — Ходил, как в воду опущенный, всё о прошлом загонялся, сам себя изводил на нет. Я всё переживала, что он себя в могилу этими бесконечными попойками сведёт, а тут ты... Спасибо, что спасла моего брата.
Отлепляюсь от Вероники и смотрю на мужа, который не сводит с меня пристального взгляда.
— Это вашему Максиму спасибо — за то, что подарил мне новую жизнь, — тихо отвечаю и получаю в награду одну из его особенных улыбок, которые переворачивают мой внутренний мир.
На улице уже изрядно стемнело к тому моменту, как мы сели в машину Макса. Примерно минут десять мы петляли по чуть заснеженной дороге, но вот машина резко тормозит.
Перевожу испуганный взгляд на мужа.
— Что-то случилось?
Он поворачивает голову ко мне, и я натыкаюсь на его взгляд... Чертовски тёмный... Обжигающе горячий... Дьявольски голодный...
— Случилось, — рычит Макс, растягивая губы в такой плотоядной улыбке, что всё моё тело начинает полыхать адским пламенем. — Я тут вспомнил, что кое-что обещал тебе...
В голове вспыхивает догадка, и я окидываю взглядом пространство.
Вторая машина.
Та, что с задним сиденьем.
Мамочки...
— Макс? — спрашиваю дрожащим голосом. — Ты ведь это не серьёзно?
Его рука ползёт вверх по моему бедру.
— Шутки — это последнее, на что я сейчас настроен. — Действительно: во взгляде ни намёка на озорство или веселье. — Меняй место дислокации, детка. Хочу тебя на заднем сиденье моей тачки.
При этом его пальцы уже проворно расстёгивают пуговицы на моём пальто, а меня словно парализовало — это происходит на самом деле?
Макс отстёгивает мой ремень безопасности.
— Не заставляй выволакивать тебя силой.
На улицу выбираюсь скорее на автомате: мозг упорно отказывался приходить в себя; следом выходит Макс, прожигая во мне дыры. Обратно в машину мы садимся практически одновременно, и парень не даёт мне опомниться — набрасывается на меня, словно голодный зверь на добычу. Присасывается к шее, оставляя на коже болезненные поцелуи, и срывает с меня пальто.
— Это чистое безумие, — рвано выдыхаю, пока муж расстёгивает замочек на серебристом платье.
— Ты и есть моё безумие, — так же рвано дышит Макс. — С тобой вечно всё не по плану.
Он стягивает с меня платье через голову, тянет меня за бёдра на себя, и я падаю на спину; мои колготки рвутся в микроскопические клочья.
— Ты точно сошёл с ума...
Пытаюсь отдышаться, но Макс стягивает свой чёрный пиджак и белую футболку, и я окончательно теряю связь с реальностью, залипая на его спортивное тело. Когда он опускается на меня, всем своим весом придавливая к сиденью, я перестаю дышать, но вовсе не от тяжести парня, а от силы собственного желания. Ощущать на себе его вес, чувствовать его кожей — это отдельная форма моей зависимости от Максима.
— Макс... — срывается стон с губ.
— Да, детка... — копирует он мой стон.
Понятия не имею, как в таком неудобном положении он умудрился избавиться от одежды окончательно; знаю лишь, что безумно хочу его в себе.
Макс словно читает мои мысли, потому что исполняет моё желание; меня словно окунули в кипящую лаву — настолько жарко мне стало.
Но когда в голове вспыхнула мысль, меня бросило в холод.
— А как же защита? — испуганно выдыхаю я.
— Всё под контролем, — рычит муж.
Он начинает двигаться, постепенно увеличивая темп, обжигая мою кожу требовательными поцелуями и стискивая тело руками до синяков, и из моей головы напрочь вылетают все мысли. Голова напоминает вакуум с огромным количеством пустого пространства. Мне начинает казаться, что я искусала все плечи Макса и исполосовала ногтями всю его спину в лоскуты; на этот раз, когда его имя срывается криком с моих губ, он не закрывает мой рот поцелуем, а лишь ускоряет темп, пока не наполняет собой до максимума, заставляя кричать громче.
Мы оба выдохлись настолько, что вряд ли Макс сможет вести машину.
А меня второй раз окатывает ледяной водой.
— Боже... Что же мы наделали?! — От страха сбивается дыхание. — Я ведь могу...
— ...забеременеть? — заканчивает за меня Макс. — На это и был расчёт.
От услышанного теряю дар речи и способность связно мыслить.
— Что?
Макс нежно целует мои онемевшие губы.
— Это и был мой подарок для нас. Я хочу нормальную семью. Тебя хочу. И детей от тебя тоже.
Мой мозг сейчас напоминает космический шаттл, потерявший связь с землёй.
— Дети?
А смогу ли я стать нормальной матерью для своих детей, учитывая, что мне не с кого было брать пример?
— Мы справимся, любимая, — уверенно отвечает Макс. Он-то как может быть в этом уверен — у него ведь ситуация похуже моего была? — Мы будем лучше наших родителей хотя бы потому, что знаем, каково это — не чувствовать родительской любви и внимания, а, значит, сможем дать это всё своим детям.
Горло закупоривает комок слёз.
— Я очень тебя люблю и верю тебе, но... мне страшно...
— Не бойся, Бэмби, — целует меня в лоб. — Я люблю тебя. Ты не будешь одна. Я рядом, помнишь?
Я прекрасно помнила то обещание, что он дал мне, держа меня на коленях у моего подъезда — быть рядом. Точно такое же и я дала ему совсем недавно — быть рядом, несмотря ни на что.
Это ли не любовь?