Портрет Дориана Грея

Был пре­крас­ный ве­чер, та­кой теп­лый, что До­ри­ан не на­дел паль­то и нес его на ру­ке. Он да­же не обер­нул шею сво­им шел­ко­вым кашне. Ко­гда он, ку­ря па­пи­ро­су, шел по ули­це, его обо­гна­ли двое мо­ло­дых лю­дей во фра­ках. Он слы­шал, как один шеп­нул дру­го­му: «Смот­ри, это До­ри­ан Грей». И До­ри­ан вспом­нил, как ему рань­ше бы­ва­ло при­ят­но то, что лю­ди ука­зы­ва­ли его друг дру­гу, гла­зе­ли на него, го­во­ри­ли о нем. А те­перь? Ему на­до­е­ло по­сто­ян­но слы­шать свое имя. И глав­ная пре­лесть жиз­ни в де­ревне, ку­да он в по­след­нее вре­мя так ча­сто ез­дил, бы­ла имен­но в том, что там его ни­кто не знал. Де­вуш­ке, ко­то­рая его по­лю­би­ла, он го­во­рил, что он бед­няк, и она ему ве­ри­ла. Раз он ей ска­зал, что в про­шлом вел раз­врат­ную жизнь, а она за­сме­я­лась и воз­ра­зи­ла, что раз­врат­ные лю­ди все­гда бы­ва­ют ста­рые и без­об­раз­ные. Ка­кой у нее смех – со­всем как пе­ние дроз­да! И как она пре­лест­на в сво­ем сит­це­вом пла­тьи­це и ши­ро­ко­по­лой шля­пе! Она, про­стая, неве­же­ствен­ная де­вуш­ка, об­ла­да­ет всем тем, что он утра­тил.

При­дя до­мой, До­ри­ан ото­слал спать ла­кея, ко­то­рый не ло­жил­ся, до­жи­да­ясь его. По­том во­шел в биб­лио­те­ку и лег на ди­ван. Он ду­мал о том, что ему се­год­ня го­во­рил лорд Ген­ри.
Неуже­ли прав­да, что че­ло­век при всем же­ла­нии не мо­жет из­ме­нить­ся? До­ри­ан ис­пы­ты­вал в эти ми­ну­ты страст­ную тос­ку по неза­пят­нан­ной чи­сто­те сво­ей юно­сти, «бе­ло-ро­зо­вой юно­сти», как на­звал ее од­на­ж­ды лорд Ген­ри. Он со­зна­вал, что за­гряз­нил ее, рас­тлил свою ду­шу, дал от­вра­ти­тель­ную пи­щу во­об­ра­же­нию, что его вли­я­ние бы­ло ги­бель­но для дру­гих, и это до­став­ля­ло ему же­сто­кое удо­воль­ствие. Из всех жиз­ней, скре­стив­ших­ся с его соб­ствен­ной, его жизнь бы­ла са­мая чи­стая и так мно­го обе­ща­ла – а он за­пят­нал ее. Но неуже­ли все это непо­пра­ви­мо? Неуже­ли для него нет на­деж­ды?
О, за­чем в ро­ко­вую ми­ну­ту гор­ды­ни и воз­му­ще­ния он мо­лил небе­са, что­бы порт­рет нес бре­мя его дней, а сам он со­хра­нил непри­кос­но­вен­ным весь блеск веч­ной мо­ло­до­сти! В ту ми­ну­ту он по­гу­бил свою жизнь. Луч­ше бы­ло бы, ес­ли бы вся­кое пре­гре­ше­ние влек­ло за со­бой вер­ное и ско­рое на­ка­за­ние. В ка­ре – очи­ще­ние. Не «Про­сти нам гре­хи на­ши», а «По­ка­рай нас за без­за­ко­ния на­ши» – вот ка­кой долж­на быть мо­лит­ва че­ло­ве­ка спра­вед­ли­вей­ше­му бо­гу.
На сто­ле сто­я­ло зер­ка­ло, по­да­рен­ное До­ри­а­ну мно­го лет на­зад лор­дом Ген­ри, и бе­ло­ру­кие ку­пи­до­ны по-преж­не­му рез­ви­лись на его ра­ме, по­кры­той ис­кус­ной резь­бой. До­ри­ан взял его в ру­ки, – со­всем как в ту страш­ную ночь, ко­гда он впер­вые за­ме­тил пе­ре­ме­ну в ро­ко­вом порт­ре­те, – и устре­мил на его бле­стя­щую по­верх­ность блуж­да­ю­щий взор, за­ту­ма­нен­ный сле­за­ми. Од­на­ж­ды кто-то, до безу­мия лю­бив­ший его, на­пи­сал ему пись­мо, кон­чав­ше­е­ся та­ки­ми сло­ва­ми: «Мир стал иным, по­то­му что в него при­шли вы, со­здан­ный из сло­но­вой ко­сти и зо­ло­та. Из­гиб ва­ших губ пе­ре­де­ла­ет за­но­во ис­то­рию ми­ра». Эти идо­ло­по­клон­ни­че­ские сло­ва вспом­ни­лись сей­час До­ри­а­ну, и он мно­го раз по­вто­рил их про се­бя. Но в сле­ду­ю­щую ми­ну­ту ему ста­ла про­тив­на соб­ствен­ная кра­со­та, и, швыр­нув зер­ка­ло на пол, он раз­да­вил его каб­лу­ком на се­реб­ря­ные оскол­ки. Эта кра­со­та его по­гу­би­ла, кра­со­та и веч­ная мо­ло­дость, ко­то­рую он се­бе вы­мо­лил! Ес­ли бы не они, его жизнь бы­ла бы чи­ста. Кра­со­та ока­за­лась толь­ко мас­кой, мо­ло­дость – на­смеш­кой. Что та­кое мо­ло­дость в луч­шем слу­чае? Вре­мя незре­ло­сти, на­ив­но­сти, вре­мя по­верх­ност­ных впе­чат­ле­ний и нездо­ро­вых по­мыс­лов. За­чем ему бы­ло но­сить ее на­ряд? Да, мо­ло­дость его по­гу­би­ла.
Луч­ше не ду­мать о про­шлом. Ведь ни­че­го те­перь не из­ме­нишь. На­до по­ду­мать о бу­ду­щем. Джеймс Вэйн ле­жит в безы­мян­ной мо­ги­ле на клад­би­ще в Сел­би. Алан Кэм­п­бел за­стре­лил­ся но­чью в ла­бо­ра­то­рии и не вы­дал тай­ны, ко­то­рую ему про­тив во­ли при­ш­лось узнать. Тол­ки об ис­чез­но­ве­нии Бэ­зи­ла Хол­лу­ор­да ско­ро пре­кра­тят­ся, вол­не­ние уля­жет­ся – оно уже идет на убыль. Зна­чит, ни­ка­кая опас­ность ему боль­ше не гро­зит. И во­все не смерть Бэ­зи­ла Хол­лу­ор­да му­чи­ла и угне­та­ла До­ри­а­на, а смерть его соб­ствен­ной ду­ши, мерт­вой ду­ши в жи­вом те­ле. Бэ­зил на­пи­сал порт­рет, ко­то­рый ис­пор­тил ему жизнь, – и До­ри­ан не мог про­стить ему это­го. Ведь все­му ви­ной порт­рет! Кро­ме то­го, Бэ­зил на­го­во­рил ему недо­пу­сти­мых ве­щей, и он стер­пел это… А убий­ство? Убий­ство он со­вер­шил в ми­ну­ту безу­мия. Алан Кэм­п­бел? Что из то­го, что Алан по­кон­чил с со­бой? Это его лич­ное де­ло, та­ко­ва бы­ла его во­ля. При чем же здесь он, До­ри­ан?
Но­вая жизнь! Жизнь, на­ча­тая сна­ча­ла, – вот че­го хо­тел До­ри­ан, вот к че­му стре­мил­ся. И уве­рял се­бя, что она уже на­ча­лась. Во вся­ком слу­чае, он по­ща­дил невин­ную де­вуш­ку. И ни­ко­гда боль­ше не бу­дет со­блаз­нять невин­ных. Он бу­дет жить чест­но.
Вспом­нив о Гет­ти Мер­тон, он по­ду­мал: а по­жа­луй, порт­рет в за­пер­той ком­на­те уже из­ме­нил­ся к луч­ше­му? Да, да, на­вер­ное, он уже не так стра­шен, как был. И ес­ли жизнь его, До­ри­а­на, ста­нет чи­стой, то, быть мо­жет, вся­кий след по­ро­ков и стра­стей из­гла­дит­ся с ли­ца порт­ре­та? А вдруг эти сле­ды уже и сей­час ис­чез­ли? На­до пой­ти взгля­нуть.
Он взял со сто­ла лам­пу и ти­хонь­ко по­шел на­верх. Ко­гда он от­пи­рал дверь, ра­дост­ная улыб­ка про­бе­жа­ла по его уди­ви­тель­но мо­ло­до­му ли­цу и оста­лась на гу­бах. Да, он ста­нет дру­гим че­ло­ве­ком, и этот мерз­кий порт­рет, ко­то­рый при­хо­дит­ся те­перь пря­тать от всех, не бу­дет боль­ше дер­жать его в стра­хе. Он чув­ство­вал, что с ду­ши на­ко­нец сва­ли­лась страш­ная тя­жесть.
Он во­шел, ти­хо сту­пая, за­пер за со­бой дверь, как все­гда, и со­рвал с порт­ре­та пур­пур­ное по­кры­ва­ло. Крик воз­му­ще­ния и бо­ли вы­рвал­ся у него. Ни­ка­кой пе­ре­ме­ны! Толь­ко в вы­ра­же­нии глаз бы­ло те­перь что-то хит­рое, да гу­бы кри­ви­ла ли­це­мер­ная усмеш­ка. Че­ло­век на порт­ре­те был все так же от­вра­ти­те­лен, от­вра­ти­тель­нее преж­не­го, и крас­ная вла­га на его ру­ке ка­за­лась еще яр­че, еще бо­лее бы­ла по­хо­жа на све­же­про­ли­тую кровь. До­ри­ан за­дро­жал. Зна­чит, толь­ко пу­стое тще­сла­вие по­бу­ди­ло его со­вер­шить един­ствен­ное в его жиз­ни доб­рое де­ло? Или жаж­да но­вых ощу­ще­ний, как с иро­ни­че­ским сме­хом на­мек­нул лорд Ген­ри? Или стрем­ле­ние по­ри­со­вать­ся, ко­то­рое ино­гда тол­ка­ет нас на по­ступ­ки бла­го­род­нее нас са­мих? Или все это вме­сте? А по­че­му кро­ва­вое пят­но ста­ло боль­ше? Оно рас­полз­лось по мор­щи­ни­стым паль­цам, рас­про­стра­ня­лось по­доб­но ка­кой-то страш­ной бо­лез­ни… Кровь бы­ла и на но­гах порт­ре­та – не ка­па­ла ли она с ру­ки? Она бы­ла и на дру­гой ру­ке, той, ко­то­рая не дер­жа­ла но­жа, убив­ше­го Бэ­зи­ла. Что же де­лать? Зна­чит, ему сле­ду­ет со­знать­ся в убий­стве? Со­знать­ся? От­дать­ся в ру­ки по­ли­ции, пой­ти на смерть?
До­ри­ан рас­сме­ял­ся. Ка­кая ди­кая мысль! Да ес­ли он и со­зна­ет­ся, кто ему по­ве­рит? Ни­где не оста­лось сле­дов, все ве­щи уби­то­го уни­что­же­ны, – он, До­ри­ан, соб­ствен­но­руч­но сжег все, что оста­ва­лось вни­зу, в биб­лио­те­ке. Лю­ди ре­шат, что он со­шел с ума. И, ес­ли он бу­дет упор­но об­ви­нять се­бя, его за­прут в су­ма­сшед­ший дом… Но ведь долг ве­лит со­знать­ся, по­ка­ять­ся пе­ред все­ми, по­не­сти пуб­лич­ное на­ка­за­ние, пуб­лич­ный по­зор. Есть бог, и он тре­бу­ет, что­бы че­ло­век ис­по­ве­до­вал­ся в гре­хах сво­их пе­ред небом и зем­лей. И ни­что не очи­стит его, До­ри­а­на, по­ка он не со­зна­ет­ся в сво­ем пре­ступ­ле­нии… Пре­ступ­ле­нии? Он по­жал пле­ча­ми. Смерть Бэ­зи­ла Хол­лу­ор­да утра­ти­ла в его гла­зах вся­кое зна­че­ние. Он ду­мал о Гет­ти Мер­тон. Нет, этот порт­рет, это зер­ка­ло его ду­ши, лжет! Са­мо­лю­бо­ва­ние? Лю­бо­пыт­ство? Ли­це­ме­рие? Неуже­ли ни­че­го, кро­ме этих чувств, не бы­ло в его са­мо­от­ре­че­нии? Неправ­да, бы­ло нечто боль­шее! По край­ней ме­ре, так ему ка­за­лось. Но кто зна­ет?..
Нет, ни­че­го дру­го­го не бы­ло. Он по­ща­дил Гет­ти толь­ко из тще­сла­вия. В сво­ем ли­це­ме­рии на­дел мас­ку доб­ро­де­те­ли. Из лю­бо­пыт­ства по­про­бо­вал по­сту­пить са­мо­от­вер­жен­но. Сей­час он это яс­но по­ни­мал.
А это убий­ство? Что же, оно так и бу­дет его пре­сле­до­вать всю жизнь? Неуже­ли про­шлое бу­дет веч­но тя­го­теть над ним? Мо­жет, в са­мом де­ле со­знать­ся?.. Нет, ни за что! Про­тив него есть толь­ко од­на-един­ствен­ная – и то сла­бая – ули­ка: порт­рет. Так на­до уни­что­жить его! И за­чем бы­ло так дол­го его хра­нить? Пре­жде ему нра­ви­лось на­блю­дать, как порт­рет вме­сто него ста­рит­ся и дур­не­ет, но в по­след­нее вре­мя он и это­го удо­воль­ствия не ис­пы­ты­ва­ет. Порт­рет не да­ет ему спо­кой­но спать по но­чам. И, уез­жая из Лон­до­на, он все вре­мя бо­ит­ся, как бы в его от­сут­ствие чу­жой глаз не под­смот­рел его тай­ну. Мысль о порт­ре­те отра­ви­ла ему не од­ну ми­ну­ту ра­до­сти, омра­чи­ла ме­лан­хо­ли­ей да­же его стра­сти. Порт­рет этот – как бы его со­весть. Да, со­весть. И на­до его уни­что­жить.
До­ри­ан осмот­рел­ся и уви­дел нож, ко­то­рым он убил Бэ­зи­ла Хол­лу­ор­да. Он не раз чи­стил этот нож, и на нем не оста­лось ни пят­ныш­ка, он так и свер­кал. Этот нож убил ху­дож­ни­ка – так пусть же он сей­час убьет и его тво­ре­ние, и все, что с ним свя­за­но. Он убьет про­шлое, и, ко­гда про­шлое умрет, До­ри­ан Грей бу­дет сво­бо­ден! Он по­кон­чит со сверхъ­есте­ствен­ной жиз­нью ду­ши в порт­ре­те, и ко­гда пре­кра­тят­ся эти зло­ве­щие предо­сте­ре­же­ния, он вновь об­ре­тет по­кой.
До­ри­ан схва­тил нож и вон­зил его в порт­рет.
Раз­дал­ся гром­кий крик и стук от па­де­ния че­го-то тя­же­ло­го. Этот крик смерт­ной му­ки был так ужа­сен, что проснув­ши­е­ся слу­ги в ис­пу­ге вы­бе­жа­ли из сво­их ком­нат. А два джентль­ме­на, про­хо­див­шие на пло­ща­ди, оста­но­ви­лись и по­смот­ре­ли на верх­ние ок­на боль­шо­го до­ма, от­ку­да до­нес­ся крик. По­том по­шли ис­кать по­лис­ме­на и, встре­тив его, при­ве­ли к до­му. По­лис­мен несколь­ко раз по­зво­нил, но на зво­нок ни­кто не вы­шел. Во всем до­ме бы­ло тем­но, све­ти­лось толь­ко од­но ок­но на­вер­ху. По­до­ждав немно­го по­лис­мен ото­шел от две­ри и за­нял на­блю­да­тель­ный пост на со­сед­нем крыль­це.
– Чей это дом, кон­стебль? – спро­сил стар­ший из двух джентль­ме­нов.
– Ми­сте­ра До­ри­а­на Грея, сэр, – от­ве­тил по­ли­цей­ский.
Джентль­ме­ны пе­ре­гля­ну­лись, пре­зри­тель­но усме­ха­ясь, и по­шли даль­ше. Один из них был дя­дя сэ­ра Ген­ри Эшто­на.
А в до­ме, на той по­ло­вине, где спа­ла при­слу­га, тре­вож­но шеп­та­лись по­лу­оде­тые лю­ди. Ста­рая мис­сис Лиф пла­ка­ла и ло­ма­ла ру­ки. Фр­эн­сис был бле­ден как смерть.
Про­ждав ми­нут пят­на­дцать, он по­звал ку­че­ра и од­но­го из ла­ке­ев, и они втро­ем на цы­поч­ках по­шли на­верх. По­сту­ча­ли, но ни­кто не от­клик­нул­ся. Они ста­ли гром­ко звать До­ри­а­на. Но все бы­ло без­молв­но на­вер­ху. На­ко­нец, по­сле тщет­ных по­пы­ток взло­мать дверь, они по­лез­ли на кры­шу и спу­сти­лись от­ту­да на бал­кон. Ок­на лег­ко под­да­лись, – за­движ­ки бы­ли ста­рые.
Вой­дя в ком­на­ту, они уви­де­ли на стене ве­ли­ко­леп­ный порт­рет сво­е­го хо­зя­и­на во всем блес­ке его див­ной мо­ло­до­сти и кра­со­ты. А на по­лу с но­жом в гру­ди ле­жал мерт­вый че­ло­век во фра­ке. Ли­цо у него бы­ло мор­щи­ни­стое, увяд­шее, от­тал­ки­ва­ю­щее. И толь­ко по коль­цам на ру­ках слу­ги узна­ли, кто это.