Глава 20
Холодный воздух пробрался под тонкое одеяло, заставляя меня вздрогнуть. Но прежде чем холод успел укорениться в теле, я ощутила тепло широкой груди Джекса, прижатой к моей спине. Его ленивое и сонное дыхание, щекотало мне макушку. Я медленно повернулась, устроившись лицом к нему, и прижалась крепче. Только его тепло имело значение этим промозглым утром.
В голове роились мысли. Всё стало серьёзно. Он предложил мне переехать. Я согласилась без долгих колебаний, ведь мне действительно хотелось быть с ним. Навсегда. Пальцы скользнули по его плечу, очерчивая контур мышц. Я на мгновение замерла в своих мыслях, когда он вдруг пробормотал, хрипло, с придыханием:
— Не останавливайся...
Мы рассмеялись, как подростки, застигнутые врасплох.
— Мне пора. Нужно возвращаться к Гвен, — прошептала я, зная, что он не отпустит.
И правда — его объятия стали крепче. Он уткнулся носом мне в шею.
— Я хочу, чтобы ты осталась.
Лёгкие, ленивые поцелуи, посыпались на моё плечо, и всё во мне откликалось на это. Прошлой ночью мы с Джексом словно сорвались с цепи.
— Точно не передумала?
— Не передумала, — ответила я. — У меня там все вещи. Их надо спасать.
Джексон немного поворчал, но отпустил.
Через час Гвен встретила меня в пижаме с лимонами и банкой кофе, больше похожей на термос.
— С возвращением!
Я закатила глаза и прошла внутрь.
— Привет, Гвен.
— Ну? Он хоть сто́ит того? Или всё закончилось тем, что вы уснули, держась за руки, под звуки леса Амазонки с ютуба?
Опустившись на диван, я уткнулась лицом в подушку.
— Гвен!
— Минна. — Она подошла ближе и ткнула меня в лопатку. — Я знаю тебя. Если ты не хочешь говорить — это значит, что всё было... отлично.
Я захихикала, всё ещё не глядя на неё.
— Это было...
— О Боже, она влюблена. — подруга выдохнула, присаживаясь рядом. — Рассказывай всё. Ну, давай. Серьёзно. Не мучай меня. Он хороший? Он бережный?
— Гвен!
— Да ладно тебе! Я волнуюсь. Я ж не против, если ты станешь счастливой!
Подняв голову, я посмотрела на неё. Знала, что двумя словами не отделаться, и выпалила Гвен всё, опуская горячие подробности. Она, в свою очередь, то вздыхала, то охала. Её уши раскраснелись, затем румянец заразил и щёки.
Наконец, она не выдержала:
— Это... звучит как сюжет сериала, который я бы смотрела, — тихо сказала она.
Узнав все подробности, Гвен предложила помочь мне собрать сумки. Она была практичной и шутливой, как всегда — ворчала, что я забыла снять наволочку с подушки, спрашивала, что делать с моей бутылкой с шампунем наполовину. Потом в своей фирменной манере, остановилась посреди комнаты, скрестив руки на груди.
— Кто теперь будет поливать все мои цветы, когда я забываю? Я серьёзно, Минна. Ты хоть представляешь, сколько у меня растений?
— Пятьдесят два, — ответила я. — Из них шестнадцать фикусов и один этот, который ты называешь «капризная ведьма».
— Крестовник Роули, спасибо большое. Его ты тоже бросаешь на произвол судьбы.
Гвен сделала театральный жест в сторону подоконника. Там, как солдаты на учениях, стояли ряды горшков. Некоторые свисали вниз длинными зелёными косами, другие — пушились как диванные подушки.
— Сколько теперь обязанностей! Эти листья меня переживут. Половина из них пьёт чаще, чем я. Вот этот — чистый алкоголик. А этот — депрессивный эстет. Если не поставить к свету ровно под углом сорок пять, сбрасывает листья из обиды.
— Может, тебе родить ребёнка?
— Я тебя сейчас выселю без права на возвращение.
— Спасибо, что пустила меня тогда, — сказала я тихо.
— Не начинай. Хотя... иногда хотелось выгнать тебя. Особенно когда ты занимала надолго ванну. Или когда я приходила домой, а ты уже смотрела мой сериал без меня. Без меня, Минна!
— Один раз!
— Один раз — уже предательство.
Я бросила взгляд на диван, где спала последнее время. Было странно уходить. Это место не могло стать мне домом, и всё же я привыкла к смеху подруги, который разносился по квартире, к её привычке оставлять мне половину своего тоста, когда она спешила на работу. Мы были близки, ближе, чем я могла ожидать, и эта связь делала уход тяжелее.
Сумки ждали у двери, а мы сидели на кухне, пили кофе и смотрели, как на балконе раскачиваются кашпо. На стене тикали часы, Гвен ковыряла ноготь, потом вдруг резко сказала:
— А ты уверена?
Я подняла бровь.
— В чём?
— В нём. В переезде. В этом всём.
— Ну... Он делает меня счастливой, — сказала я.
Гвен вздохнула и допила кофе.
— Тогда ладно, — пробормотала она. — Только если он тебя хоть раз обидит — я приеду с секатором. Для фикуса. Или для его пальцев.
Когда Джекс позвонил, Гвен подошла к двери и громко крикнула:
— Минна! Твоя карета прибыла. Принц на колёсах! Если не выйдешь в течение трёх минут — я спущу сумки с лестницы!
Она действительно выволокла их к двери.
— Удачи. И не вздумай забывать меня.
Мы крепко и долго обнимались на прощание, как будто отпускать друг друга было ошибкой, о которой мы ещё пожалеем. Она шепнула что-то смешное, и я рассмеялась, но в горле стоял ком. Прощаться было паршиво, даже если это не навсегда. Я отстранилась, поймав тот самый взгляд, что всегда заставлял меня чувствовать себя чуточку сильнее.
Когда я спустилась Джексон стоял у машины, в чёрной куртке и с торчащими волосами.
Он поднялся за вещами и уже через мгновение укладывал их в багажник. Я стояла на тротуаре, глядя на сумки, и вдруг меня накрыло. Всё это происходило на самом деле. Я еду домой. Домой — это теперь его квартира. Наша.
В дороге мы почти не говорили. Слушали радио, перебрасывались редкими фразами. Я смотрела в окно и сжимала ремень безопасности. В раздумьях время пролетало незаметно, и вот уже показался красный дом на окраине.
Когда мы вошли в квартиру, кот сразу выскочил из-под стола.
— Здравствуй ещё раз, Оскар, — сказала я и поставила на пол рюкзак. Кот подошёл, понюхал его, поднял хвост и важно ушёл на кухню.
— Не обращай внимания, — сказал Джекс. — Он просто демонстрирует, кто тут главный.
Переезд оказался проще, чем я думала, ведь моя жизнь помещалась всего в три сумки.
Джексон освободил для меня полки в шкафу и в ванной. Пока мы распаковывали вещи, Оскар успел исследовать каждый мой носок, пометить лежанкой рюкзак и трижды среагировать на звук холодильника, мчась туда с выражением бездомного.
— Он всегда такой голодный?
— Он — бездонная чёрная дыра с ушами.
Мы решили немного переставить мебель — диван подальше от окна, стол ближе к углу. Джекс притащил коробку с инструментами и пытался починить сломанную ножку дивана, которую приходилось постоянно подпирать. Я помогала, пока он не отобрал у меня отвёртку.
— У тебя рука. Не геройствуй.
Первые дни были странными. Я всё ещё чувствовала себя гостьей. Не касалась вещей Джексона, спрашивала, можно ли взять кофе. Но он каждый раз только смеялся и говорил:
— Всё, что в этом доме, твоё. Кроме Оскара. Он независимый элемент системы.
Кот, кстати, вёл себя как хозяин: часто проверял мои сумки, спал у моих ног и громко возмущался, если я закрывала дверь в комнату. Он особенно обрадовался, когда мы начали готовить дома.
— Спасибо, что готовишь со мной, — сказал однажды Джекс, когда мы жарили овощи. — А то я уже думал, что превращаюсь в кусок пиццы. И Оскар, кажется, тоже.
— Ты сам себе это устроил.
— Но теперь у меня снова есть вкус к жизни. И паста с сыром.
Оскар сидел у плиты и смотрел, как падают капли на пол. Он был уверен, что участвует в процессе.
Кухня пахла чесноком и оливковым маслом. Я помешивала сырный соус, пока Джексон, прислонившись к столешнице, нарезал перец. Его рубашка, закатанная до локтей, чуть приоткрывала загорелую кожу предплечья. Я поймала себя на том, что пялюсь, а он, конечно же, заметил.
— Минна, если будешь так смотреть, паста разварится, — передразнил он, подбрасывая кусочек перца в воздух и ловя его ртом.
От смущения мои щёки тут же вспыхнули. Я ткнула его ложкой в бок, и он рассмеялся, перехватывая мою руку. Шершавые пальцы скользнули по запястью. На секунду я забыла про сыр и про овощи. Джекс наклонился, его дыхание коснулось шеи, и я уже думала, что сейчас он меня поцелует, но на столе завибрировал телефон.
Это Мама.
Ладони мгновенно вспотели, и я вытерла их о джинсы.
— Я сейчас.
Брови Джекса вопросительно изогнулись, но он только кивнул, возвращаясь к сковороде. Я схватила гаджет и выскользнула из кухни, закрыв за собой дверь в комнату.
— Минна, ты всё ещё не вернулась к Лиззи? — Голос матери в трубке был холодным. — Хватит глупить и показывать характер. Это несерьёзно.
Я стиснула телефон, чувствуя, как пот скользит по пальцам. Мы обсуждали это несколько раз, но она никак не хочет мириться с тем, что я теперь свободна и Лиз не может докладывать о каждом моём шаге.
— Ты звонишь только из-за этого?
Она фыркнула, и я прямо представила, как она поправляет свои жемчужные серёжки, сидя за своим столом.
— Ты хоть понимаешь, как это выглядит? И не забывай про благотворительный вечер твоего отца. Ты обещала сыграть на виолончели. Гости будут ждать. Я уже всем объявила.
— Я помню.
— Хорошо. Я переведу тебе деньги на платье. Что-то приличное, Минна.
— Не надо, — отрезала я. — Сама разберусь.
Она замолчала на мгновенье, что заставило меня напрячься ещё сильнее.
— Я пока не рассказала отцу про твои... выходки. И про твой переезд. — Её голос стал ниже, с ядовитым намёком, который она мастерски вплетала в слова. — Ты ведь понимаешь, что это значит?
Моё горло сжалось.
— Я понимаю, — сказала я тихо, ненавидя себя за этот тон.
— И, Минна, — добавила она, уже холоднее, — не игнорируй мои звонки. Отвечай сразу. — Она повесила трубку, не дожидаясь моего ответа.
Телефон в руке мигнул — сообщение от банка. Перевод. «На платье», наверно. Пусть так. Купим побольше наполнителя для Оскара.
Когда я вернулась на кухню, Джекс как ни в чём не бывало укладывал макароны в миску.
— Всё в порядке? — спросил он.
— Ага. Просто мама. Как обычно.
Он кивнул. Не спрашивал, что именно она сказала, и хорошо. Меньше всего мне хотелось втягивать его во всё это.
Через пару дней мы встретились с его друзьями — Арчи и Дэной. Он всё обещал, но теперь мы действительно поехали в бар, где раньше работал Джекс.
Пахло жареными крылышками, пивом и деревом. Наша компания сидела за столиком возле окна, и я всё ещё не могла до конца поверить, что это происходит. Чужие люди, чужая жизнь, в которой вдруг нашлось место для меня. Но каждый раз, когда Джекс невзначай касался моей руки или ловил мой взгляд, реальность становилась настоящей.
Он то переплетал наши пальцы, то обнимал меня за талию.
— Ты как? — спросил он вполголоса, наклоняясь ко мне. — Хочешь что-нибудь? Может, коктейль? Или сбежать отсюда прямо сейчас?
— Мне хорошо, — ответила я честно.
И это было странно.
Дэна оказалась той ещё зажигалкой. Короткие светлые волосы, бойкий характер и язвительный юмор. Она сразу посадила меня рядом и начала рассказывать истории о Джексе. Как они однажды несли через весь город телевизор, купленный с рук, который в итоге оказался нерабочим. Как Джекс умудрился как-то раз потерять телефон... и найти его через три дня в мешке с картошкой. Почему — загадка до сих пор.
Арчи был полной противоположностью. Немного медлительный, огромный, как шкаф, и с таким заразительным смехом, что даже мимо проходящие люди оглядывались. Он почти всё время ел крылья и отпускал комментарии вроде:
— Вот скажи мне, Минна, как вообще получилось, что ты повелась на вот этого типа? — и с улыбкой кивал на Джекса. — У него ж характер как у кота: делает, что хочет, когда хочет, где хочет.
— Нам тут всем повезло, что Минна вообще согласилась прийти, — вставила Дэна.
Я только смеялась. Здесь никто не смотрел на меня косо, никто не пытался притворяться кем-то. Это слишком контрастировало с моей прошлой жизнью. Даже Джекс был другим. Настоящим. Рядом с ними он сбрасывал с себя эту вечную напряжённость.
— Ты ему подходишь. Наконец-то кто-то, кто не смотрит на него, как на ходячий постер. Верно, Арчи?
— Ага, — буркнул он в ответ с набитым ртом.
Людей в баре было мало. Несколько пар за дальними столиками, пара возрастных мужчин у стойки и какая-то женщина в цветастом платье, которая разговаривала по телефону слишком громко. И это было прекрасно. Минимальный шанс столкнуться с фанатками Джекса.
Просто вечер. Просто мы.
Музыка играла тихо, но потом Дэна вскочила, взмахнув рукой, и потянула меня за собой.
— Пошли танцевать. Ну чего вы все как пенсионеры?
Я хотела отказаться, но Джекс только кивнул, слегка улыбнувшись, и я позволила Дэне увлечь себя на середину небольшой площадки перед барной стойкой. Мы начали двигаться под ритм. Нелепо, на мой взгляд, но весело. Дэна умела заразить безумием.
И вдруг меня мягко, но решительно обхватили за талию.
Я даже не сразу поняла, что это Джекс. Танцы были хаотичными, а музыка — странной смесью старого рока и попсы, но было всё равно. Мы крутились, смеялись, Дэна импровизировала какие-то движения, Арчи хлопал нам из-за стола, изображая бурную овацию.
А потом музыка стала медленнее. Джекс просто притянул меня к себе и крепко обнял.
— Давай потанцуем нормально?!
— Это и так нормально, — пробормотал он и усмехнулся.
— Я не уверена, что это хорошая идея. Помнишь, чем закончился наш прошлый танец?
Дыхание взахлёб, руки, губы, срывающаяся одежда. Так было в прошлый раз. Я подняла на него взгляд, и глаза у Джекса были уже совсем другими, отчего у меня сладко сжалось под рёбрами.
— Люблю тебя, знаешь? — выдохнул он почти шёпотом. — За всё. За то, что переехала, что терпишь мои странности. Что пришла сюда. Что вообще...
Джекс продолжал, чуть хриплым голосом, ближе к смеху:
— Знаешь, о чём думаю? Как было бы круто сейчас уехать отсюда... И ты такая на пассажирском, а я за рулём, ночь, пустая дорога. А потом... ты на мне. Прямо там.
Я фыркнула. Он уже шутил так раньше, но тогда я краснела, а сейчас лишь прищурилась.
— Не слишком оригинально.
И вот тут он завис, словно не ожидал, что я не оттолкну, не рассмеюсь неловко. Джекс отстранился на шаг, посмотрел на меня, будто бы впервые видел.
— Ты серьёзно? — в его голосе было удивление.
Я только хитро улыбнулась.
— Минна, поехали домой. Ну, или... куда-нибудь. Мне срочно надо перестать вести себя прилично.
Сбоку вдруг раздался голос Арчи:
— Эй, вы там совсем офонарели, что ли? Сколько можно обжиматься! — он махал рукой, смеялся.
Джекс, даже не оборачиваясь, вытянул руку и показал Арчи средний палец. Ленивая, красивая наглость во всей своей красе.
— Он просто завидует, — шепнул он мне. — У него нет такой девушки, как у меня. Бедняга.
Дэна уже махала из-за стола, держа в одной руке бокал пива. Их лица расплывались вокруг, как фон за витриной, когда внутри горит только одна лампа. Мне захотелось просто освежиться, прийти в себя.
Я прошла в уборную. Мыла руки под холодной водой, пытаясь чуть остудить этот пульс, который бился прямо в горле.
И вдруг дверь распахнулась. Джекс ворвался в женский туалет.
— С ума сошёл?! — прошипела я, вытирая руки.
Он схватил меня за запястье.
— Пошли.
— Куда?
— Через чёрный ход. Тут есть, я раньше работал здесь, помнишь? — и, не дожидаясь согласия, потянул меня за собой.
Мы выскочили в маленький, тёмный коридор, пахнущий брагой. Служебная дверь хлопнула за спиной, и мы вылетели на улицу, как дети, сбежавшие с уроков.
— Джекс! Мы так не можем!
— Можем. Они поймут, — ухмыльнулся он, переплетая пальцы. — Быстрее. Холодно. И у меня планы.
— Какие ещё планы?
Он бросил взгляд через плечо.
— Нужно найти место без фонарей и без людей. Срочно.
Это был сумасшедший побег.
Мы бежали до машины, сбивая дыхание смехом. Джекс дёрнул дверцу, помог мне сесть, захлопнул за мной, а сам обежал капот и плюхнулся за руль.
— Серьёзно собираешься искать «место без людей»? — спросила я, поправляя волосы.
— Серьёзно, — ответил он так просто, будто мы сейчас ехали покупать молоко. — Всё, что мне нужно — ты и темнота. И желательно, чтобы никто не светил фонариком в окно.
Бар остался позади. Машина двигалась быстро. Город вокруг расползался огнями. С каждым поворотом становилось всё меньше домов. Наконец, Джекс свернул с дороги, и под колёсами захрустел гравий. Луна вылезла из-за облаков, осветив заброшенную парковку возле каких-то старых складов.
Джексон заглушил мотор. Я ждала, что он потянется ко мне, что его руки найдут мою кожу, как в тех фантазиях, которыми он заражал, пока я не начала видеть их во снах. Но он сидел неподвижно, пальцы впились в руль, будто он держал не машину, а себя.
— Минна, — начал он. — Я должен признаться тебе.
Я повернулась к нему. Луна пробивалась сквозь стекло, рисуя серебряные швы на его лице — острые скулы, едва заметный шрам у виска, губы, которые я знала лучше, чем свои.
— Ты о чём?
Джексон шумно выдохнул.
— Когда начался весь этот хейт, я исугался не только за тебя, — он отвернулся. — Точнее...я и-испугался за и себя. Боялся, что не справлюсь. Что потеряю то немногое, что у меня есть.
— Вот как.
— Мой блог, заработок, мечты о большой сцене. Всё это, понимаешь?
— Угу, — кивнула я в ответ.
— Я идиот. Мне понадобилось несколько дней, чтобы понять это. Иногда я думаю, что ты мираж, что я моргну, и тебя нет. Всё ещё не верю, что ты со мной. После всего. После того как я... облажался, поступил с тобой... неправильно. Ты не заслужила. А я, чёрт возьми, не заслуживаю тебя. — Его пальцы сжали руль так, что я услышала скрип кожи. — Ты простила меня. Согласилась на переезд. Доверяешь мне. И я не понимаю как. Я боюсь, что ты исчезнешь, потому что я всегда теряю всё. Людей, квартиры, шансы. Всё как вода сквозь пальцы.
Его голос сломался, и я увидела не Джекса, который смеётся в баре или шепчет мне свои фантазии, а того, кто один. У него нет семьи, кроме той, что он пытался построить со мной. Я вспомнила его старый потрёпанный блокнот, где он писал песни для матери. Каждая строчка на страницах была криком, который никто не услышал. И я поклялась себе там, в этой машине — никогда его не предать. Не бросить. Быть опорой, когда его мир будет рушиться. Потому что я не держу зла. Я простила и хочу быть с ним.
Джексон ждал приговора, будто я могла встать и уйти, раствориться в этой темноте, как он боялся. Но я не мираж. И не вода. Я здесь.
Наклонилась к нему и поцеловала в губы. Мне хотелось выжечь все его страхи, сомнения и прошлое. Он ответил. Руки парня, наконец, отпустили руль, найдя мою талию, мои волосы, мою шею.
Джексон отстранился на миг и потянул рычаг. Сиденье с тихим скрипом опустилось.
— Ни одного фонаря, — выдохнула я, оглядывая тьму за окнами, где ночь глотала всё, кроме нас. — Никто не увидит. Мы можем... всё.
— Ты уверена?
Я провела пальцами по его груди, чувствуя, как сердце колотится под одеждой.
Поцелуй был горячим, и я едва успевала хватать ртом воздух. Холодные руки Джексона скользнули под одежду, сжали грудь, и от их прикосновений по коже разбежались острые мурашки. Он задрал мой свитер и оттянул бюстгальтер. Ткань протестующе скрипнула. Мои пальцы вцепились в его плечи, а ногти в кожу. Эта фантазия была пожаром, в котором я горела. Плавилась. Мне хотелось опробовать их все, потому что ничего подобного я не знала. Адреналин бил в виски, а эйфория кружила голову. Внизу живота всё свело от желания.
Я почувствовала, как дыхание Джексона сбилось, когда мои пальцы коснулись ремня на его джинсах, а потом — застёжки. Замок с тихим щелчком открылся, и ткань брюк подалась. Я просунула руку внутрь, и он замер, словно от удара током. Он выдохнул глухо и задрал мою юбку.
— Колготки? Минна, ты издеваешься?
— Не думала, что нас так занесёт, — прошептала я, заливаясь жаром.
Он снова поцеловал меня. На этот раз медленно, да так, что у меня подкосились ноги даже в сидячем положении. Пальцы его двигались вдоль бёдер, через тонкий капрон.
— Сними их.
Я повиновалась. Медленно откинулась назад, скользнув рукой под подол юбки. Джекс смотрел не отрываясь, даже не дышал.
— Вот так, — пробормотал он, когда я стянула с себя ткань. — Намного лучше.
Руки Джексона метались по моему телу, то сжимая грудь, то отвешивая игривые шлепки по ягодицам. Я отвечала ему, тянула за волосы на затылке, углубляя поцелуй и одновременно двигая рукой в его штанах. Все его действия вызывали во мне волну возбуждения, заставляя желать большего.
Машина стала для нас клеткой, в которой мы отдались страсти. Джекс был диким, ненасытным, а я утопала в этой буре ощущений.
Уже дома я первым делом юркнула в душ. Вода была злой. Струи хлестали по коже, как плети, оставляя красные следы на плечах. Я стояла под ними, чувствуя, как последние капли сил утекают в слив вместе с мыльной пеной. Секс в машине, жадные руки, грязные слова — всё это ещё горело во мне. Но тело устало, а кости ныли.
Я выключила воду. Завернувшись в полотенце, шагнула в комнату, и мои босые ноги коснулись холодного пола, как будто он был вырезан изо льда. И тогда я услышала тихий перебор струн вперемешку с низким голосом.
Джексон сидел на подоконнике. Одна нога подогнута, другая болталась, касаясь пола. Гитара лежала у него на коленях. Пальцы танцевали по струнам, рождая мелодию, которую я не знала. Не ту, что он пел мне в прошлый раз, а что-то рваное.
Я подошла ближе, полотенце скользнуло чуть ниже по плечу, но я не поправила.
— Новая песня? — спросила я. Мой голос был хриплым, будто вода вымыла из меня не только грязь, но и слова.
Джексон поднял глаза.
— Возможно, — его пальцы тут же замерли на струнах. — Просто... выплеснулось.
Я прислонилась к стене, чувствуя, как бетон холодит спину.
— А ту, что пел мне в прошлый раз? — Я наклонила голову, пытаясь поймать его взгляд. — Не хочешь записать? Для канала. Она слишком хороша, чтобы прятать.
Лицо Джексона исказилось. Он отложил гитару, так резко, что струны звякнули.
— Нет, — сказал он. — Та песня — только твоя, Минна. Никто. Никогда. Кроме тебя, её не услышит.
Хотелось что-то сказать, но вместо этого я просто смотрела, как он встаёт, потягивается, и его рубашка задирается, обнажая полоску кожи над джинсами.
— Пора спать, — пробормотал он. — Завтра будет... день.
Джекс двигался лениво. Готовился ко сну, а я стояла, всё ещё прижимая полотенце, и думала о нём. О том, как он написал для меня песню, как вложил в неё свою любовь. И я поняла, что хочу ответить ему тем же. Музыкой. Я сочиню каприччио. Для него. Чтобы он услышал мою любовь так же, как я услышала его. Чтобы он знал: я здесь, и это навсегда.