Глава 16
Ледяной воздух обжёг лицо, как только я вышла из дверей больницы. Октябрьская ночь была пропитана сыростью и запахом опавших листьев. За спиной слышались его шаги. Я знала, что он там, преследовал меня, словно тень. Только стоило мне сделать шаг с крыльца, как он схватил меня за локоть.
Я резко дёрнула руку, освобождаясь из его хватки.
— Не трогай меня, — прошипела я.
— Минна... как рука?
Обернулась, и в свете уличного фонаря увидела, что он взволнован. Это только разозлило меня сильнее.
— Какая тебе разница, Джекс?
Парень громко вздохнул и взъерошил рукой волосы. Он выглядел уставшим. Под глазами были тёмные круги, лицо осунулось. Его напряжение выдавали желваки, плотно сжатые губы и линии морщин на лбу.
— Минна, послушай...
— Нет, это ты послушай! — я сорвалась, голос стал хриплым от сдержанных слёз. — Где ты был всё это время? Почему не отвечал на звонки? А теперь ты здесь, спрашиваешь про руку? Да, она болит, понятно? И не только рука!
Казалось, парень даже сжался от моих слов. Он попытался что-то сказать, но я не дала ему шанса.
— Не смей даже начинать. Мне не нужны твои переживания, когда всё уже кончено.
Я видела, как в его глазах мелькнула боль, но мне было всё равно. Слишком долго я носила в себе эту ярость, и теперь она вырывалась наружу, как стихийное бедствие.
— Уходи, Джекс. Просто уходи.
Развернувшись, я пошла к обочине. Пальцы не хотели подчиняться, когда я попыталась раскрыть рюкзак, чтобы достать телефон и вызвать такси. Это оказалось куда сложнее, чем я думала. Правая рука была недееспособна. Движение отдавалось тупой болью, и я едва не выругалась сквозь зубы, когда молния заела.
— Дай.
Гвен подошла сбоку и аккуратно взяла рюкзак у меня из рук, ловко расстегнула молнию. Я краем глаза заметила её странный взгляд.
— Что? — огрызнулась я, резко.
Она пожала плечами, будто это ничего не значило.
Мы стояли молча. Холод резал щёки, а ветер играл с волосами. Улицы почти опустели, только блики фонарей дрожали на мокром асфальте. Я не смотрела назад. Не могла себе позволить. Как будто это будет что-то значить. Как будто если обернусь, дам ему шанс.
— Он всё ещё там? — тихо спросила я.
— Да, — ответила Гвен. — Стоит. Смотрит.
Я всё ещё не оборачивалась. Просто слушала, как стучит кровь в ушах, как капля срывается с капота припаркованной машины. Вскоре подъехало такси.
Я села на заднее сиденье. Всё во мне сопротивлялось, но в последний момент я всё же обернулась, уверенная, что он не увидит. Джекс стоял на том же месте, словно врос в асфальт. Его плечи поникли. Он выглядел... сломленным, но не из тех, кто падает с шумом. Скорее, как здание, в котором тихо вывернули несущие стены.
Внутри меня была пустота. Победа, окрашенная горечью.
Я смотрела на него из-за стекла, как сквозь толщу воды. Все образы исказились, замедлились, будто мы теперь жили на разных глубинах. Он не двигался. Только провожал взглядом, этим последним, самым страшным прикосновением.
Когда машина тронулась, я всё ещё смотрела. И он — тоже.
Позже я узнала, что это Гвен позвонила Джексу. Он всё-таки ответил. Но его появление ничего не меняло. Не меняло того, что он бросил меня в самый тяжёлый момент, хотя обещал быть рядом.
Первые дни запястье болело так, что обезболивающее, выписанное врачом, не справлялось. Боль... ноющая, временами простреливающая, словно раскалённая игла. Она напоминала о себе при каждом, даже самом незначительном движении.
Вместо музыкальной практики я иногда сидела у воды в парке. Просто сидела, смотрела на медленные круги от ветра и представляла, как моя боль растворяется там, под поверхностью, уходит на дно. Но она никуда, конечно же, не уходила. Только всплывала в другой форме. В стыде, в одиночестве, в беспомощности.
Руку я берегла как золото, или даже ценнее. Компрессы делала точно по времени. Холодные сначала, потом тёплые. Отёк, к счастью, спал довольно быстро. Кожа уже не была натянута до предела. Но, честно говоря, это принесло лишь небольшое облегчение.
Неделя пронеслась в непрерывном круговороте телефонных звонков, просмотров квартир и разочарований. Я искала угол, в котором могла бы спрятать свои сломанные тело и душу. Недорого, прилично, безопасно, как будто просила у города невозможного. Центр был для других. Окраины — для тех, кто умеет не замечать ужаса. Я не умела. Я ещё чувствовала.
Просить денег у родителей было исключено, ведь я хотела самостоятельности. Хотела сама принимать решения и быть независимой. Только вот самостоятельность, похоже, стоила дороже, чем я рассчитывала.
Гвен ни словом не упрекнула меня в том, что я так долго у неё живу. Она, как и всегда, была доброй и понимающей. Но доброта не панацея от чувства вины. Стыд жил во мне, как второе сердце. Я знала: злоупотребляю. Знала: пора уходить. Но дверь, ведущая в «своё», никак не открывалась.
Четверг выдался на редкость тихим. В кафе почти не было посетителей, и смена тянулась как жвачка. Я смотрела на часы и считала секунды до свободы.
Телефон завибрировал в кармане фартука. «Джексон».
Я уставилась в одну точку. Третий звонок за сегодня. Но я не брала трубку. Сунула мобильник обратно в фартук, стараясь игнорировать настойчивость этого раздражающего звука. Боже, как же трудно! Каждая клеточка тела кричала: «Возьми трубку!». Сердце рвалось навстречу, разум оттягивал поводья. Сейчас после стольких мучительных дней тишины, он снова тут, звонит...
Мои кулаки сжались.
Почему он так со мной? Почему так легко играет с моими чувствами?
Я скучала по Джексу. До боли в груди, до немоты в горле. По его рукам, в которых можно было спрятаться. По тому, как он смеялся, как смотрел. Но это было уже неважно. Больше всего на свете я боялась, что он снова исчезнет в никуда, оставив меня наедине с разбитым сердцем. Поэтому я продолжала игнорировать, пока вибрация телефона не стихла.
Недавно он удалил то самое видео, без объяснений, как будто хотел замести следы. Как будто всего этого не было. Не меня, не той песни. Новых он тоже не загружал. Канал застыл. Я обещала себе никогда в жизни туда не заходить. Потому что это было бы слабостью. Потому что это означало бы: я всё ещё внутри этой истории. Но иногда, на одну, ничтожную секунду — заглядывала. Одним глазком. А потом закрывала вкладку и дышала тяжело, как после приступа. Корила себя за глупость. За то, что сердце, несмотря на прошлое, всё ещё било тревогу по утраченной связи.
Только всё это уже не имело значения. Или должно было не иметь.
Смена почти закончилась, и я мечтала только о том, чтобы стянуть этот дурацкий фартук и вдохнуть свежий воздух. Кафе начало пустеть. Посетители, словно перелётные птицы, разлетались по своим гнёздам. Я устало оперлась на стойку, когда дверь звякнула, пропуская в помещение мужчину, и я сразу его узнала.
Мистер Харт!
Чёрное пальто, изысканная осанка, взгляд, в котором было больше смысла, чем в любой речи. Я застыла. Он — здесь?
Харт подошёл к стойке и вежливо улыбнулся.
— Привет, Минна! — мужчина удивлённо огляделся по сторонам.
— Вы помните меня? — вырвалось, прежде чем я успела подумать.
Он слегка наклонил голову.
— Конечно. Это был мой единственный мастер-класс для одного студента. Трудно забыть такое.
Мистер Харт перевёл взгляд с моего лица на забинтованную руку:
— Что с рукой? Снова травма?
Вопрос застал врасплох, и я прижала больное запястье к груди.
— Просто неудачно упала, — скромно пробормотала я, убирая выбившуюся прядь волос за ухо.
— Как только заживёт, приходите заниматься. Я ещё пару месяцев в Бостоне.
— Да! Конечно! — выпалила я, не сдержав радости.
Мистер Харт, отодвинул стул и устроился за стойкой. Его взгляд, как лазерный луч, остановился на мне.
— Пожалуйста, ваш фирменный «Мятный Рассвет», — сказал он глубоким, бархатным голосом. — Только чуть больше корицы, если можно.
Я слегка опешила. Откуда он знал про «Мятный Рассвет»? Мы не пересекались здесь раньше, я бы точно запомнила. Мистер Харт говорил об этом так, будто не в первый раз. Стало интересно, насколько часто он бывает в «Кофе на Бис». Придётся как-нибудь осторожно спросить у Гвен.
Кивнула, стараясь не показывать своего замешательства. Заказ был не из простых: эспрессо, мятный сироп, сливки, какао и щепотка корицы. Я взялась за работу, чувствуя, как взгляд мужчины прожигал мою спину.
Руки дрожали, когда я отмеряла сироп. Показалось, что Харт следил за каждым моим движением. Как я наклоняла бутылку, как пена от сливок оседала на стенках питчера, как крупинку за крупинкой сыпала корицу. Я почти выронила мерный стаканчик, еле успев подхватить его.
Наконец, напиток был готов. Я поставила перед мистером Хартом высокую чашку с «Мятным Рассветом». Пальцы коснулись его руки на долю секунды, и по моей коже пробежал холод.
Он сделал глоток, прикрыл глаза и одобрительно кивнул.
— Превосходно, — коротко оценил он. — Кстати, через неделю у меня концерт в Цай-холле. Я буду играть с оркестром. Исполняем Сен-Санса. Если интересно, буду рад вас видеть.
Я не сразу осознала, что он меня пригласил. Это было так вежливо, почти старомодно.
— В Цае? — переспросила я, улыбаясь шире. — Я обожаю это место. Такая акустика... И атмосфера. Я видела афишу. Честно говоря, как раз думала, что было бы здорово сходить. А тут...
Он чуть склонил голову, принимая мои слова как должное. Без ложной скромности, но и без тщеславия.
— Значит, буду считать это приглашением с вашей стороны тоже, — сказал он, и в его глазах мелькнула едва уловимая усмешка.
Мои щёки залились румянцем. Внутри тихо заиграли скрипки, но неуверенно с какой-то новой, трепетной нотой.
— Тогда я обязательно приду, — выдохнула я.
Мужчина лишь кивнул. Потом взял кофе и направился в угол зала. Я наблюдала за ним, как за редкой птицей. Харт устроился на диване так, как садятся люди, привыкшие владеть пространством. Закинул ногу на ногу, достал телефон.
Он был совсем не таким, как Джекс.
Джекс, это буря. Вихрь. Спонтанность. Улыбки без повода, поцелуи посреди улицы. А Харт... он ледяная река. В ней нет хаоса, но есть глубина. И, возможно, течения, которые утянут, если не научишься держаться.
Я не знала, пугал он меня или притягивал. Знала только одно, что он был из другого мира. И этот мир казался недосягаемо прекрасным.
Кафе постепенно опустело. Солнце на закате заливало зал мягким янтарным светом. Я мыла стойку, собирала чашки, переставляла таблички. Оглянулась — диван был пуст. Он ушёл. Как будто его и не было.
Убирая со столика пустую чашку, обнаружила под ней сложенную купюру. Я взяла её и развернула — сто долларов.
Сто долларов. Щедро. Больше, чем стоило кофе. Больше, чем просто чаевые.
Мне стало неловко, как будто я получила незаслуженную награду. Но и радостно... Слишком нужны были деньги. Я крепко сжала шероховатую купюру в руке. Сначала я просто растерялась. Потом улыбнулась. И вдруг закралась мысль: может, это не случайно? Может, всё складывается не просто так? Может, в мире действительно есть тонкие линии, по которым нас ведут. Хоть и не всегда мягко, но в нужную сторону.
Быть может, мне суждено учиться у Кристиана Харта.
Я посмотрела на пустую чашку, на аккуратно смятую салфетку, оставленную рядом. И вдруг возникло ощущение, что всё ещё может получиться.
Теперь у меня был ориентир. Уроки с Хартом. Конкурс. А ведь я была уверена, что мы больше не встретимся, что он вряд ли вспомнит о своём предложении. Но он оказался человеком, который не бросает слов на ветер.
Я словно проснулась внутри себя. Появился смысл. Что-то, ради чего сто́ит просыпаться, одеваться, терпеть боль в связках, не бояться ошибок.
Шанс победить Лиз. Шанс, о котором я боялась даже мечтать. Но теперь он был реальностью, маячащей впереди, как свет из окна.
Я спрятала купюру в фартук и убрала со столика чашку.
Завтра будет новый день. И я уже знала, ради чего его встречать.