Глава 5
Парень стоял в центре, озираясь, будто кого-то искал. Сердце сорвалось вниз. Я метнулась обратно, спрятавшись за поворотом, и торопливо вытерла лицо. Поправила волосы. Попыталась дышать ровно. В голове вспыхнула «Симфония №7» Бетховена. Лёгкое напряжение в начале... и гулкая эмоциональность, нарастающая с каждой нотой.
Сделала шаг вперёд. Он заметил меня, и его лицо расплылось в тёплой улыбке. Но едва взгляд скользнул к моим глазам, выражение сменилось.
Я опустила голову.
— Что ты здесь делаешь? — спросила я.
— Искал тайное общество виолончелистов, — усмехнулся он и поднял бровь. — Кажется, нашёл его.
Я молча прошла вперёд, а он последовал за мной.
В репетиционной студии Джекс сразу начал осматриваться, как будто оказался в другом мире. Перебрал ноты на столе, заглянул в раскрытый футляр. Я стояла в стороне, прижимая к себе виолончель, не зная, что сказать. Всё внутри было ещё сырым, на грани.
— Почему ты плакала? — он обернулся ко мне с серьёзным выражением лица.
Я замялась. Мне стало стыдно за свои эмоции. Не в силах выдержать его взгляда, я отвернулась, чувствуя, как внутри меня снова поднималась волна.
— Извини, — шепнула, сдерживаясь изо всех сил. — Я не хотела, чтобы это кто-то видел.
Слова будто застряли в горле, и я не могла объяснить, что происходит. Но когда он смотрел на меня, казалось, что он понимает больше, чем я могла сказать.
Джекс подошёл ближе, и его взгляд задержался на виолончели.
— Можно потрогать её?
После моего одобрения он осторожно взял инструмент в руки. Провёл смычком по струнам, пробовал воспроизвести несколько нот.
— Ого, это сложно, — удивился парень. — Как вы это делаете?
Я не могла сдержать улыбку, глядя на его попытки, и настроение начало подниматься.
— Да, это требует практики. Но ты выглядишь, как будто у тебя всё получается.
— Ну, может, я просто не тот, кто должен играть на виолончели, — ухмыльнулся Джекс, вернув инструмент на место. — Я больше по гитаре.
— Гитара — это тоже здорово.
Парень слегка склонил голову набок, и я заметила, как уголки его губ едва приподнялись, намекая на таинственную улыбку. Этот вид завораживал меня, призна́юсь, и мои глаза непроизвольно остановились на его губах. Они, скорее всего, нежные и мягкие... Боже, как же мне пришла в голову эта мысль в такой момент?
— Но почему ты плакала? — не унимался музыкант.
— Родители вечно сравнивают меня с подругой, — призналась я, отводя взгляд. — Они считают, что я должна быть такой же успешной, как она. Из-за этого у меня опускаются руки.
Джекс внимательно слушал, и я заметила, как его выражение лица стало серьёзным.
— Это нечестно. Ты не должна оценивать себя по чужим успехам.
— Спасибо, — тихо шепнула.
Его слова немного успокоили.
— Сыграй для меня, — парень сел на стул рядом с моими вещами и сложил руки на груди. — Пришла твоя очередь, — улыбнулся он. — Я играл для тебя, и теперь ты должна показать мне свою музыку.
Я колебалась. Стыд был ещё рядом, но голос Джексона будто вытолкнул меня из кокона. Я кивнула, и, сев за инструмент, начала играть. Сначала я чувствовала себя неловко, но смущение постепенно стало отступать, когда во время игры я бросала взгляд на блогера. Он внимательно слушал, наверное, ему и вправду было интересно.
Когда последний аккорд затих, парень улыбнулся.
— Никогда не думал, что виолончель может звучать так живо, — сказал он, наблюдая за моими движениями. — Ты прекрасно играешь, Минна! — это было приятно слышать.
— Спасибо.
— Знаешь, — он встал со стула и сунул руки в карманы, — мне бы хотелось угостить тебя кофе. Как насчёт того, чтобы немного прогуляться по городу?
Я слегка прикусила губу и всё же кивнула.
— Звучит здорово!
Мы вместе собрали мои вещи, и он помог мне отнести виолончель в хранилище. Парень явно не ожидал, что инструмент такой увесистый.
— Эта виолончель довольно тяжёлая для такой хрупкой девушки, не находишь? — Джекс шутливо подмигнул, когда мы зашли в хранилище.
Я рассмеялась.
— Да, но я привыкла. Она — мой лучший друг, хотя и тяжеловата.
— Ну, я готов быть твоим помощником, если это потребуется, — уголки его губ дрогнули в улыбке.
Волна смущения накрыла, и я старалась это скрыть, но Джекс заметил и улыбнулся ещё шире, словно искал способ смутить меня сильнее.
На улице смеркалось. Воздух наполнялся сыростью пожелтевших листьев и холодом. Город был окутан лёгкой дымкой, и я шла рядом с Джексом, держась за стаканчик с горячим карамельным кофе.
Молодой человек на видео в интернете был хорош собой, но вживую... Из тех, кто выделяется в толпе, даже если не старается. Он был высоким, настолько, что мне приходилось поднимать голову, чтобы встретиться с его взглядом. Рваные джинсы и чёрная кожаная куртка казались частью ауры — непринуждённой, но уверенной, как будто он носил с собой кусочек свободы, который не каждый мог понять.
— С тобой даже кофе — больше, чем кофе, — вдруг сказал он, глядя на меня сбоку.
Я улыбнулась, чувствуя, как щёки загораются, словно на них упали тёплые лучи. Я не могла проигнорировать то, как оживала рядом с ним. Будто он был ключом, который открывал во мне что-то новое.
— Я тоже не ожидала, что день обернётся чем-то таким...
— На самом деле, я рад, что мы встретились. Я имею в виду не сегодня, а вообще.
Моё солнечное сплетение будто стянуло обручем от его признания.
— Меня задело то, что ты плакала во время игры. Даже захотелось что-то сделать, чтобы помочь.
Я замялась.
— Просто не сдержалась, — прошептала я, опуская взгляд.
Джекс кивнул.
— Понимаю, — он сделал паузу. — Так я могу помочь?
— Только если ты волшебник, — шутливо ответила я, пытаясь скрыть дрожь в голосе. — Ведь мне нужно оживить музыку.
— Оживить музыку, всего-то?! — Джексон усмехнулся, отбросив голову назад. — Тогда я готов тебе помочь, и это будет стоить всего... — он сделал паузу, прищурившись, будто высчитывал сумму в уме, — всего лишь бесплатно!
Я фыркнула и закатила глаза.
— Кстати, — я посмотрела на него искоса, — почему ты поёшь только каверы, если можешь писать свои песни? Или у тебя контракт с дьяволом, по которому оригинальный контент запрещён?
Он рассмеялся, но взгляд сразу стал куда внимательнее.
— Просто сейчас мне нравится перепевать то, что уже написано. Ну и, — он пожал плечами, — людям проще заходят знакомые мелодии.
Он ответил легко, привычно. Настолько гладко, что я сразу поняла, это не весь ответ.
— Ну, главное — заниматься тем, от чего внутри щёлкает, — продолжил он. — Если тебе это приносит кайф, значит, ты на правильном пути.
Я кивнула в ответ.
— Ты кайфуешь от виолончели? — спросил он.
— Когда не боюсь — да.
— Здорово, когда ты находишь удовольствие в том, что делаешь.
— Да, но в детстве учёба мне совсем не нравилась. Я была уверена, что должна заниматься чем-то другим.
— Например? — он наклонился ближе, и его интерес стал почти осязаем.
— Возможно, это был бы театр. Я всегда любила смотреть спектакли.
— О, театр! — воскликнул он, и его глаза загорелись. — Ты могла бы быть отличной актрисой. У тебя есть харизма.
— Ха! Давай не будем преувеличивать, — засмеялась я, чувствуя, как неловкость снова подкрадывается. — Я скорее в тени, чем на сцене...
— Но ты уже на сцене, — перебил парень. — Каждый раз, когда ты играешь, ты открываешься миру.
Эти слова отозвались во мне, заставляя задуматься. В его голосе звучала такая уверенность, словно он знал это на собственном опыте.
Мы прошли мимо старого дерева, и Джекс, не глядя, сорвал с ветки засохший лист. Покрутил в пальцах.
— Я думал, тебе просто нравится играть. Ради кайфа. Но когда слышал тебя в студии... — он замолчал, лист хрустнул под его пальцами, — я и представить не мог, что за этой музыкой кто-то, кто всё время чувствует себя... недостаточно.
Я промолчала. Он всё ещё смотрел на лист в руке.
— От твоей игры у меня мурашки.
— Правда? — мой голос едва вырвался. Он кивнул, легко подбросил лист вверх, и тот закружился, медленно падая прямо под ноги.
— А как твои родители относятся к тому, что ты делаешь? — спросила я и сразу пожалела: фраза прозвучала слишком неуклюже.
— Их нет. Я сирота, — ответил он, делая глоток кофе так спокойно, как будто это слово не должно было изменить весь вечер.
Я остановилась. Этот ответ ударил без предупреждения. Не в грудь, не в голову, а гораздо глубже, в ту точку, которую обычно стараешься не трогать.
— Прости. Я не знала...
Он кивнул, глядя вдаль, словно его мысли были где-то далеко.
— Вырос в приюте. Пел с десяти. Тогда одна из воспитательниц заметила, что у меня есть слух. С тех пор — сам. Всегда сам.
И пока он говорил, внутри меня всплывали воспоминания: капризы, обиды, усталость от родительского внимания. А у него — ничего. Только пустота и усилие.
— Как ты вообще с этим справился? — спросила я. Он посмотрел на меня, и в глазах вдруг вспыхнул огонь.
— Я пишу песни, чтобы выразить то, что чувствую. Но пока ещё никому не показывал их. Кроме тебя.
— Ты очень талантлив, — выдохнула я, не думая, не фильтруя.
Он улыбнулся, будто впервые. Это не был привычный, дежурный жест. Это был свет, пробившийся сквозь щели. Настоящий.
— Спасибо. Но пока — курьер, донаты, подработка. Жизнь не даёт расслабиться.
— А ты не сдаёшься. Это чертовски сильно.
Мы приостановились. На секунду он опустил взгляд, а потом медленно, почти неуверенно, коснулся моей руки. Это было неловко. Я почувствовала тепло его ладони и лёгкую дрожь, как будто он боялся, что я отдёрну руку. Но я не отдёрнула. Наоборот — сжала его пальцы в ответ.
Всё внутри отозвалось. Тишина между нами стала плотной, наполненной чем-то зыбким, едва оформленным.
— Не знаю, что это было, но когда ты играла — я не хотел, чтобы это заканчивалось. И не только из-за музыки, — сказал он, почти не шевеля губами.
Я посмотрела на наши переплетённые пальцы. Лёгкость внутри не пугала. Она придавала смелости. Я не знала, что именно между нами, но разрушать это молчание не хотелось.
— Мне никто никогда не говорил ничего подобного, — выдохнула я.
Джексон отпустил мою руку, будто не уверен, позволено ли ему больше, чем это. Но я запомнила это прикосновение. Оно осталось на коже, как послевкусие от сладкого.
Мы продолжили наш путь. Каждый шаг к моему дому становился всё более напряжённым.
Джексон оказался солнечным человеком, излучающим доброту и свет. В его присутствии время текло как в старой сказке. Мои щёки, не привыкшие к радости, горели от частого смеха и ярких улыбок. Казалось, он совершенно не умел унывать, а его оптимизм был заразен.
И когда дом оказался перед нами, я вдруг поняла, что не готова его отпускать.
— Спасибо за кофе. И за всё, — сказала я не глядя.
— Надеюсь, это не в последний раз.
— Я тоже.
Парень шагнул ближе. Склонился надо мной, и я ощутила, как его горячее дыхание коснулось моей кожи. Лёгкий аромат духов — сочетание свежих цитрусовых и тёплых древесных акцентов — казался таким приятным.
Джексон взглянул мне прямо в глаза.
— Ты веришь в судьбу? — спросил он, едва слышно.
Я открыла рот, чтобы ответить, но... Скрип двери разрезал воздух, прерывая это волшебство. На пороге стояла Лиз.
Мы оба отпрянули, как будто нас застали за чем-то тайным.
— Что здесь происходит? — её голос был острым, настороженным.
— Лиз... — я попыталась объяснить, но слова предали меня.
В тот миг я понимала, что всё, чего так хотела, это провести с ним ещё немного времени. Но теперь мы были на краю пропасти. Улыбка парня увяла, а глаза метали вопросы.
— Я просто провожал Минну, — вмешался Джекс, но его голос прозвучал неуверенно. Как будто он сам не был до конца понимал, что именно между нами произошло.
Лиз бросила на меня строгий взгляд, а затем перевела его на Джекса. Я знала: это не предвещало ничего хорошего. В груди разгоралось беспокойство, ледяной комок, растягивающийся до предела.
«Если Элизабет расскажет родителям...» — тревожные мысли пробегали в голове, словно дурные предзнаменования, шепча о возможных бедах. Этот секрет мог обернуться для меня настоящим проклятием.