VI
— Выписалась, наконец-то! Ну что за лохудра такая, а, даже в порядок себя не привела, вот как людям на улице покажешься? На голове у тебя что? А одежда почему мятая? Могла бы мне отдать, я бы погладила, а то как чучело, ей-богу, и не стыдно тебе?
— Мам, я на такси, — устало произнесла Ася и демонстративно уткнулась в телефон. На экране уже горела заветная надпись «машина прибудет через 2мин» и добирался по схематичной карте к дверям больницы жёлтый автомобильчик. Только бы мама не навязалась с ней. Если эта нервотрёпка затянется до дома, она не выдержит, честное слово, и сорвётся в очередной скандал.
— На такси? Выдумала чего, деньги ещё тратить будет, будто богатая шибко. Квартира у тебя своя есть? Нет! Лучше бы на первый взнос копила, чем на «таксиии» свои зарплату просаживать. И так вон есть скоро нечего будет, сколько на больничном просидела.
Мама не умолкала с самого момента приезда. Ася не просила её появляться на выписке — Ася вообще никого не звала, желая по-тихому покинуть наконец больницу, — но та какими-то окольными путями узнала, что её дочь возвращается домой и, похоже, вознамерилась испортить ей день окончательно.
— Всё нормально, мам. Правда. Езжай домой, я сама справлюсь.
— Да неужели? И это ты мне говоришь? Справится она... Вечно что-то забывает, вечно опаздывает, как же, справишься! Шапка твоя где? Холодно, между прочим!
— Мам, сейчас август...
— Ты болела! Вот ведь, даже не удосужилась об этом подумать. Вот как знала! Мужик твой, кстати, где? Так и не появлялся, паршивец? Вот я тебе говорила — не связывайся, а ты, как водится, не послушалась. Кому теперь нужна будешь, если этот бросит, а?
Димка так и не появлялся в палате с самого момента их ссоры. Позвонил только раз: на следующий день — и сухо, отрывисто сообщил, что уезжает и вернётся не скоро, «раз уж раньше отдохнуть ты мне не дала». Судя по интонациям, парень был нетрезв, а ещё из трубки доносился Славкин бас и чей-то хохот. Явно женский.
Не сказать, чтобы Ася многого ждала от этих отношений, но к Димону она была всё-таки привязана и надеялась, что он не будет устраивать сцен хотя бы до выписки. Но этот издевательский звонок... уж лучше бы поругался, ей-богу.
И мама, конечно же, сразу всё поняла. Теперь не умолкнет. «Я же говорила» будет звучать при каждой их встрече ещё минимум полгода.
— Мам, пожалуйста. Я не хочу об этом...
— А кто хочет? Конечно, кому приятно говорить о своих ошибках? А надо! Если я не буду тебя ругать, то кто будет?
Поток красноречия матери прервался телефонной трелью: приложение уведомляло о подаче машины. Судя по карте, автомобиль стоял за углом и уже ждал неторопливую клиентку, давая той шанс по-тихому сбежать от матери.
— Смотри, мне подали машину, — Ася быстро вклинилась в поток маминой болтовни и, пока та не успела обрушиться на дочь с новой тирадой, добавила. — Я убегаю. Не провожай, хорошо?
— Что значит не прово... — возмутилась мать, но ответом ей оказалось лишь удаляющееся «пока».
Ася бежала к машине, как будто от этого зависела её жизнь, и радовалась лишь одному: она съехала на съёмную квартиру ещё пару лет назад. Вечер уже был испорчен, но маминого напора хватило бы, чтобы испоганить не только его, но и всю следующую неделю.
Она всегда была такой, всю Асину жизнь. Ты ей слово — она тебе десять. Двадцать. Пятьдесят, и каждое из них — критика. Каждый разговор с мамой превращался в пытку, в бесконечное обвинение без возможности защититься, и оставалось только надеяться, что та переключится на что-нибудь другое и хотя бы ненадолго перестанет костерить непутёвую дочь.
Сколько Ася себя помнила, она всегда была во всём неправа. Получила пять? А, твои одноклассники по третьей пятёрке небось получают! Нарисовала картинку? Безрукая, кто так рисует вообще? Написала первое в своей жизни стихотворение? Так писать нельзя, совсем, что ли, и вообще поэты психушкой заканчивают!
Ася полагала, что с такой жизнью психушкой она бы закончила и без поэзии. Слава богу, из родительского дома удалось сбежать — пожертвовав высшим образованием, несколькими прядями волос и миллионом нервных клеток. Но мать доставала её и на расстоянии: звонками, неожиданными приездами, бесконечными расспросами о личной жизни.
Иногда Асе казалось, что мама нашла бы её даже в аду.
— Плохой день, да? — полюбопытствовал таксист, когда Ася забралась на любимое переднее сиденье и судорожно выдохнула, с трудом поборов желание поджать ноги и положить голову на колени.
— Вы даже не представляете... — она снова тяжело вздохнула.
— Прекрасно представляю, — водитель усмехнулся, — у всех бывает. Вы не переживайте, родная. Он обязательно придёт к вам, и всё будет хорошо.
Ася замерла, медленно повернула голову к водительскому сиденью.
— Что... вы сказали?
— А? Что? — таксист моргнул и уставился на пассажирку, совершенно забыв о дороге. — Ничего я сейчас не говорил. У всех бывают плохие дни?.. Вот что хотел сказать. Вы расслабьтесь, хорошо? Скоро приедем.
— Д-да... хорошо.
Бесполезно. С того самого дня, когда медсестра прошептала ей на ухо таинственное «жди», ничего мистического больше не происходило. Ушли сны, перестал мерещиться запах тины. Исчез зловещий шепоток. В последние дни Ася и сама начала верить, будто всё, что приключилось с ней — результат какого-то неизвестного токсина, плод больного воображения. Галлюцинация девушки, которой настолько одиноко, что она готова поверить в чудовищ и отдаться им, только чтобы не чувствовать себя ненужной.
И вот сейчас — внезапно, как пощёчина! Всего на миг, на одну фразу, на короткий вдох — но это был он, и Ася могла поклясться, что вновь уловила от собеседника знакомый запах озёрной воды.
Чем бы оно ни было, оно её не отпустило.
И этим вечером, когда Ася уже начинала верить, что всё наконец позади, ей впервые стало по-настоящему страшно.
Но, вместе с тем — спокойно, будто к ней вернулся давно потерянный друг.