Компас
К середине следующего месяца в старательно выстроенной стратегии Шона начали появляться первые трещины, подкашивающие его уверенность в успехе. Баланс, к которому он стремился, трещал по швам. Требовательные преподаватели, смена капитана, так как Итан собрался бросить футбол и проблемы друзей.
Матис, всегда бывший опорой и источником позитива, стал необычно тихим. Шон заметил это сначала на лекциях, когда тот смотрел часами в пустоту. А после и на одной из тренировок, когда Матис пропустил лёгкий пас и ушёл с поля раньше времени, не сказав ни слова. Позже, в раздевалке, Шон решился спросить, что случилось.
— Всё нормально, чувак, — отмахнулся Матис, но его голос был напряжённым. — Просто семейные дела. Не бери в голову.
Шон не стал настаивать, но через несколько дней общественность всколыхнул скандал в семье Хинкс.
Они сидели на скамейке у поля, в полной темноте, и казалось, даже звезды были настроены против этого мальчишки и прятались в тучах. Матис, глядя куда-то вдаль, признался, что его мать наняла детектива и причастна к покушению на отца. Матис пытался держаться, рассказал что Кам оберегал его как сахарную вату, что растает от слезинки. Но давление нарастало, и не отпускало чувство, что из под его ног выбили фундамент, и он не знает, что делать дальше. Всё, что Шон мог предложить другу, это поговорить с матерью и ее профессиональную помощь, но Матис покачал головой и с присущей уверенностью сказал, что разберется сам.
— Я просто пока не знаю, как всё это тянуть, — сказал он, сжимая кулаки. — Кам помогает, но... я просто не могу сосредоточиться. На поле, на учёбе — везде лажаю.
Не справившись, и Матис и Майк выбрали ступить на путь алкогольного забвения. А после завершения круиза по тавернам, Шон не видел Матиса несколько недель. В тот день, парни договорились встретиться в столовой. Матис выглядел ещё более подавленным, чем обычно. Это был один из тех редких дней, когда он вообще появился в университете. Шон не мог не заметить синяки под его глазами, но лишь глубоко вздохнул, потрепав того в знак приветствия.
— Тренер выгнал меня из команды, — тихо произнес Матис, глядя в свою нетронутую тарелку. — Сказал, что я стал бесполезен на поле, и он не будет держать лентяев в команде.
Шон поперхнулся, не ожидая такого поворота.
— Что? Но... это же временно, да? Когда всё наладится...
— Не знаю, — Матис пожал плечами. — Может, это и к лучшему.
Шон обеспокоенно посмотрел на него: — Слушай, может, стоит попросить помощи у Берра? Он мог бы поговорить с тренером, у него же связи...
— Это выше моих сил, даже если я останусь совсем без гордости, я не пойду к бывшему Кама, — Матис вскинул голову, в его глазах мелькнула болезненная гордость, он сжал кулаки и продолжил. — Справлюсь как-нибудь сам.
Майк, до этого молча наблюдавший за разговором, внезапно заговорил: — Я бы тоже не пошёл. К чему эти унижения.
— Ой, кто бы говорил о гордости? — цокнул языком Шон, — Сам-то сильно гордый, когда Тайлера видишь? Это ты из гордости при каждой встречи опускаешься, оскорбляя его?
— А знаете что? Может, нам всем пора перестать мучиться и простить тех, кто нас предал? — вскрикнул Майк посмотрев на Шона, говоря это с сарказмом в голосе. — Ты ведь об этом думаешь, да? Что Тайлера стоит простить и отпустить? Двигаться дальше, найти настоящую любовь, как у тебя или Матиса? Или свалить от всех как Джес? Да Шон?
Шон замешкался, оглядываясь по сторонам. Компания друзей и так собирала много взглядов, а когда Майк так возмущен, студенты начали доставать телефоны, что бы снять очередную «сенсацию». Шон не был особо близок с Майком, но он действительно иногда задумывался об этом, видя, как ненависть разъедает парня изнутри.
— Я просто... думаю, что иногда отпустить, значит освободить в первую очередь себя, — осторожно сказал он.
Майк с ненавистью посмотрел на Шона и спросил:— Ты бы отпустил Берра?
Этот вопрос повис в воздухе. Шон понял, насколько сильны чувства Майка к Тайлеру, несмотря на то, что тот его обманул, и Майк обвиняет его и наказывает при каждой встрече. В глубине души Майк всё ещё любил его, и это делало боль невыносимой.
Под молчаливый взгляд Матиса, Шон вдруг осознал, что из их четверки, которая раньше была неразлучна, он остался единственным, кто ещё держался на плаву. Джесс уехала, Матис тонул в семейных проблемах, Майк воевал с собственными демонами.
Шон смотрел на своих друзей и чувствовал тяжесть ответственности на своих плечах. Хотя он не делал ничего сверхъестественного, простая необходимость быть опорой для всех давила на него сильнее, чем он готов был признать.
«А что, если я тоже сломаюсь?» — мысль пронеслась в его голове.
Он посмотрел в окно столовой на футбольное поле. Может, стоило бросить спорт и сосредоточиться на политике? Или наоборот, забыть о сложных политических играх и уйти во что-то попроще? Никто не ожидал от него великих свершений, и Шон вновь задумался, действительно ли это его путь или просто влияние навязанных самим собой амбиций.
Из компании друзей, что вчетвером держались в этом странном мире, Матис и Майк одновременно сошли с дистанции. Джесс уехала, и парни словно остались беззащитными слепыми котятами, которых покинула мама-кошка. Позже Майк окончательно сошел с катушек, в войне с самим собой, и Шон не мог, а может и не сильно хотел ему помочь. Однако чувство ответственности не позволило парню бросить друзей, и в конечном итоге, Шон стал тем, кто копировал Матису и Майку лекции и помогал в сдаче курсовых.
Это добавило нагрузки к его и без того напряжённому расписанию. Шон начал пропускать дополнительные семинары, чтобы помочь Матису с конспектами, и его собственные оценки стали чуть ниже. Он скрывал это от Берра, не желая показывать, что его «идеальная стратегия» даёт сбой.
Каждую ночь, лежа в постели, он задавался вопросом: действительно ли политика — нужное направление? Может, оставшись на факультете, он просто поддался влиянию Берра, его амбициям и уверенности? Футбол когда-то был просто игрой, которая приносила радость, превратился в ещё одну проблему. Шон уже не помнил, когда в последний раз играл просто ради удовольствия.
Размышления Шона становились всё глубже и мучительнее. Вечерами, когда он наконец оставался один, его мысли крутились вокруг одного и того же вопроса: кто он на самом деле? Чего он хочет. И как это получить?
Однажды вечером, когда Шон в очередной раз засиделся допоздна, пытаясь доделать сразу две курсовые, свою и Матиса, в дверь его спальни постучали.
— Входи, открыто, — машинально ответил он, не отрывая взгляда от ноутбука, думая, что это мама.
Дверь отворилась, и на пороге показался Берр, а в его взгляде читалось беспокойство.
— Ты не отвечал на звонки, — сказал он вместо приветствия. — Третий день переносишь наши встречи.
Шон только сейчас заметил несколько пропущенных вызовов на телефоне. Он совсем потерял счёт времени, и с полным раскаянием в глазах взглянул на возлюбленного.
— Прости, я... немного загрузился, — Шон указал на стопку книг и распечаток. — Нужно было помочь Матису с...
— Я в курсе про Матиса, — перебил его Берр, присаживаясь в кресло, вместо того, что бы привычно сесть рядом. — И про то, что твоя успеваемость падает.
Шон вздрогнул. Конечно, Берр был в курсе, он преподаватель и всегда всё знал.
— Это временно, — попытался оправдаться Шон. — Просто сейчас ребятам тяжело, и...
— Шон, — Берр посмотрел ему прямо в глаза, — твоя преданность друзьям заслуживает уважения. Но есть разница между помощью и самопожертвованием. Ты выбрал путь, который требует всей твоей концентрации, но пытаешься впихнуть в свою судьбу ещё и жизнь друзей.
Шон почувствовал, как внутри поднимается волна раздражения.
— А что если это не мой путь? — слова вырвались прежде, чем он успел их обдумать.
Берр замер, его лицо на мгновение отразило удивление, но он быстро взял себя в руки. По правде говоря, ему нравилось, что его парень, наконец, определился с тем, что хочет, или хотя бы стремиться быть лучше. Только вот была нехилая заминка в этом всем, это не значило, что Берр готов делить его внимание, ради успеха чужих ему людей.
— Это говорит усталость, — спокойно ответил он. — Все сомневаются, Шон. Особенно когда тяжело.
— Дело не в усталости, — Шон отодвинул ноутбук. — Я просто не уверен, что политика, это действительно то, чего я хочу. Может, я просто пытаюсь соответствовать твоим ожиданиям, жду одобрение родителей...
В комнате повисла тяжёлая тишина. Берр долго смотрел на него, и Шон не мог понять, что скрывается за этим взглядом — разочарование, гнев или что-то ещё.
— Знаешь, что отличает настоящего капитана от простого игрока? — наконец произнёс Берр, выбирая пример, который Шон точно поймет. — Капитан сомневается. Постоянно. Но продолжает идти вперёд, потому что знает, что от его решений зависит результат других.
Шон молчал. Берр поднялся с кресла.
— Я не буду говорить тебе, что делать, и что выбрать, — сказал он уже мягче. — Но подумай вот о чём: кем ты хочешь быть через пять, десять лет? Тем, кто принимает решения и меняет мир, или тем, кто плывёт по течению? Я верю в твой потенциал, ты сможешь раскрыться и как биг-босс, так и офисный клерк. Всё что необходимо — сделать выбор.
С этими словами он направился к двери, но остановился на пороге: — И ещё, Шон. Настоящий друг иногда должен позволить другим справляться самостоятельно. Иначе ты не помогаешь им стать сильнее, ты делаешь их зависимыми.
Когда дверь за Берром закрылась, Шон откинулся на спинку кровати и закрыл глаза. Слова любимого крутились в голове, смешиваясь с его собственными сомнениями. Но больше всего Шона поразило, что Берр просто ушёл, не захотел провести с ним время, а закрыл дверь даже не поцеловав. Это было больнее той неопределенности, что мучала его.
На следующий день Шон неожиданновстретил Матиса в коридоре университета. Друг выглядел бледным, но в его глазах появилась какая-то новая решимость. Отпуск с Камом явно пошел ему на пользу.
— Отец поговорил с ректором, — сказал Матис, прислонившись к стене. — Мне дали академ на этот семестр, или заочку, не знаю, как оформили. Говорят, это всё, что они могут для меня сделать, пока я разбераюсь... со всем этим.
Шон кивнул, не зная, что сказать. Ему было безумно жаль друга. Имея родителей и остаться один на один с их разводом, не пожелаешь и врагу.
— И ещё, — продолжил Матис, — Ты не должен больше делать за меня задания. Справлюсь сам. Спасибо тебе огромное, не знаю как бы я без тебя справился.
— Ты уверен? — спросил Шон, чувствуя странную смесь облегчения и беспокойства, — Темы сложные, а ты не был на лекциях.
— Абсолютно, — Матис слабо улыбнулся. — Кам сказал, что нельзя вечно прятаться от проблем. Пора взрослеть, да? Придётся догонять вас, раз уж я проявил слабость и всё бросил.
В тот день Шон впервые за долгое время пришёл на дополнительный семинар по политологии. И, сидя в аудитории, слушая дискуссию о глобальных вызовах современности, он почувствовал, как внутри снова просыпается интерес. Не потому что этого ждали окружающие, а потому что Шону самому было интересно. Возможно, сомнения никогда не исчезнут полностью. Может быть, он всегда будет задаваться вопросом, правильный ли путь выбрал. Но, как сказал Берр, настоящий лидер сомневается, но продолжает идти вперёд.
А футбол... футбол может остаться просто хобби, не обязательно быть капитаном и рвать жилы, доказывая тренеру, что он хорош. Пусть тренировки будут тем, что напоминает ему о их с Берром истории любви, общее увлечение, что делает их ближе. Теперь-то Шон понимал слова Берра о балансе, лучше, чем когда либо. Не обязательно выбирать что-то одно, можно найти способ совместить всё, что важно.
В тот вечер он написал Джесс длинное письмо, рассказывая обо всех своих сомнениях и открытиях. Он знал, что она поймёт, будучи знакомы всего год, они всегда понимали друг друга лучше всех. Майку же Шон решил дать немного личного пространства. Его друг должен сам разобраться в своих чувствах к Тайлеру, а Шон может поддержать, но не давать советы.
Следующим утром, выходя на пробежку, Шон впервые за долгое время почувствовал, что груз на его плечах стал немного легче. Пусть впереди всё ещё не до конца ясно, но теперь он знал одно — какой бы выбор ни сделал, это будет его собственный выбор.
А его выбор — это Берр. Всегда был и будет Берр.
Ноги сами понесли Шона к квартире Берра, что находилась в нескольких кварталах от университета. Шон бежал, не обращая внимания на прохожих, перепрыгивая через лужи, оставшиеся после ночного дождя. В голове крутилась только одна мысль: Берр — вот его ответ, вот то, что он хочет, и никакая сила его сейчас не остановит. Любовь к нему поможет со всем справиться. Рядом с ним все сомнения теряют значение, все трудности кажутся преодолимыми, а тревоги отпускают.
Воодушевленный и запыхавшийся, Шон вприпрыжку преодолел пять этажей по лестнице и уже поднял руку, чтобы постучать, когда дверь квартиры неожиданно открылась. На пороге стоял Берр, в безупречном костюме, с кожаной папкой под мышкой, явно собирающийся выходить.
— Шон? — удивлённо произнёс он, увидев парня. — Что ты...
Договорить Берр не успел. Шон буквально впихнул его обратно в квартиру, захлопнул дверь и впился в его губы страстным поцелуем. Папка выпала из рук Берра, с глухим стуком ударившись о пол, рассыпая бумаги веером по паркету. Шон толкнул его к стене прихожей, не разрывая поцелуя, вдыхая знакомый терпкий аромат его одеколона, смешанный с запахом, присущим только Берру.
Его язык скользнул в рот любимого, исследуя, завоёвывая и возвращая себе то, по чему он так изголодался. Он чувствовал, как учащается дыхание Берра, как напрягается тело под его руками. Пальцы Шона запутались в идеально уложенных волосах, превращая безупречную прическу в хаос, точно так же, как его появление превращало в бардак размеренную жизнь Берра.
— Что ты делаешь? — выдохнул Берр, когда Шон на секунду оторвался от его губ, чтобы вдохнуть. Его обычно спокойные глаза потемнели от желания, а голос стал хриплым. — У меня лекция через час, я собирался в библиотеку...
— Прости, — прошептал Шон, не чувствуя ни капли раскаяния, стягивая с его плеч пиджак, который тут же бесформенной кучей упал на пол. — Но я не могу ждать. Я скучал. Так скучал.
Его губы снова нашли губы Берра, но на этот раз поцелуй был чувственнее, медленнее, как будто Шон хотел распробовать каждый оттенок вкуса своего любимого. Руки скользнули под жилет, ощущая тепло тела даже через тонкую ткань рубашки. Он чувствовал, как бьется сердце Берра под его ладонью — быстро, сильно, выдавая его истинные чувства.
Несмотря на слабые попытки Берра остановить его, руки Шона уже расстегивали пуговицы его рубашки, одну за другой, обнажая сначала шею, затем ключицы, а после и гладкую кожу груди. Сквозь поцелуи он благодарил Берра за время на размышления, за терпение, за то, что позволил ему оставаться собой.
— Я не мог перестать думать, но каждая мысль сводилась к тебе, — шептал Шон между поцелуями, прокладывая дорожку от уголка губ Берра к его шее, где кровь билась так сильно, словно пыталась вырваться навстречу его губам. — Каждую ночь, каждое утро...
Берр пытался сохранить самообладание, но тело предавало его. Его руки скользнули под футболку Шона, ощущая горячую кожу, упругие мышцы, оставляя следы ногтей на его спине — не достаточно сильные, чтобы причинить боль, но достаточные, чтобы пометить, заявить свои права.
— Ты сводишь меня с ума, — прошептал Берр, когда Шон перевернул его лицом к стене, покрывая поцелуями шею, находя чувствительную точку за ухом, отчего колени Берра едва не подкосились. — Мы не должны... Я вернусь и мы продолжим...
Но в его голосе уже не было уверенности, только тонкая нить самоконтроля, которая иссякала с каждым прикосновением Шона.
Они не виделись больше недели, и накопившееся напряжение искало выхода. Шон нетерпеливо расстегивал пуговицы рубашки Берра, его движения были резкими, почти отчаянными, пуговицы разлетались в стороны, но ни один из них не обратил на это внимания. Каждый сантиметр обнаженной кожи Берра Шон встречал поцелуями, словно прокладывал путь по заученной карте его тела.
Берр ответил тем же, стягивая футболку Шона через голову, на мгновение оторвавшись от его губ. Его взгляд скользнул по подтянутому телу, по груди, поднимающейся в такт учащенному дыханию, по тонкой дорожке волос, исчезающей за поясом джинсов. Он притянул Шона к себе, возвращая поцелуй, но теперь уже он вел, углубляя его, заставляя Шона стонать от удовольствия.
Они стали медленно продвигаться вглубь квартиры, не разрывая объятий, сталкиваясь с мебелью и роняя всё вокруг. Ваза с живыми цветами покачнулась на комоде, когда Шон прижал к нему Берра, уже лишенного рубашки, и упала, разбрызгивая воду по паркету. Стопка книг съехала со столика в гостиной, когда они задели его, слишком увлеченные друг другом, чтобы следить за окружением.
Дорога до спальни, обычно занимавшая несколько секунд, превратилась в вечность сладких мгновений. Шон не мог насытиться вкусом кожи Берра, её шелковистой текстурой под его губами. Он расстегнул ремень на брюках Берра, чувствуя, как напряжена его плоть под тонкой тканью белья. Ладонь Шона скользнула внутрь, обхватывая, лаская, выводя Берра из себя настолько, что тот ударился затылком о стену, закрыв глаза от невыносимого удовольствия.
— Шон... — только и смог выдохнуть он, его голос был почти мольбой.
Каким-то чудом они всё же добрались до спальни, оставляя за собой дорожку из брошенной одежды, сбитых с тумбочки фотографий и сметённых в порыве страсти книг. Шон толкнул Берра на кровать, наваливаясь сверху, чувствуя, как их тела идеально сливаются как пазлы, наконец подобранные друг к другу.
Страстные, голодные поцелуи сменялись нежными, трепетными прикосновениями губ. Шон изучал тело Берра, словно священный артефакт, который можно познать только через прикосновение, вкус, запах. Его язык оставлял влажные следы на коже, заставляя Берра дрожать и выгибаться навстречу.
Горячие ладони скользили по телу, очерчивая контуры мышц, изгибы бедер, находя самые чувствительные места, о которых Шон помнил даже после разлуки. Сбивчивое дыхание, прерывистые стоны, шепот имен — всё говорило о том, как они соскучились.
— Я хочу тебя, — выдохнул Шон, глядя в глаза Берру, в которых отражалось такое же отчаянное желание. — Сейчас. Очень.
Берр притянул его к себе, обвивая шею руками, заменяя разговоры на поцелуи, глубокие и требовательные. Его колени раздвинулись, позволяя Шону устроиться между ними, чувствуя, как их члены соприкасаются, вызывая волны удовольствия, прокатывающиеся по телу мурашками.
Нетерпеливые руки Шона скользнули между их телами, желая коснуться обжигающего пах возбуждения. Его пальцы, осторожные несмотря на нетерпение, подготовили Берра, заставляя его прикусывать губы, чтобы не кричать.
Берр запрокинул голову, его шея, длинная, с выступающим кадыком, была открыта для ласк, и Шон не мог устоять перед этим приглашением. Он покрывал её поцелуями, прикусывал нежную кожу, оставляя метки, которые Берру придется скрывать под воротником. Мысль о том, что под строгим костюмом будут скрыты следы их страсти, только усиливала возбуждение Шона.
— Не могу больше ждать, — прошептал Берр, его голос был низким и хриплым от похоти. — Пожалуйста, Шон...
Когда Шон наконец вошёл в него, медленно, наблюдая за выражением лица Берра, они оба на мгновение замерли, наслаждаясь ощущением полного единения. Время словно остановилось, весь мир сузился до этой комнаты, и кровати. Были только они,сплетённые в одно целое.
А затем началось безумие — быстрые, глубокие движения, полные жадности и нетерпения. Кровать под ними скрипела в такт их движениям, простыни сбивались в комок, подушки слетели на пол, но влюблённым было всё равно. Важно было только быть вместе, чувствовать друг друга, утолять жажду, которая мучила их всю неделю разлуки.
Шон не сбавлял темпа, чувствуя, как Берр сжимается вокруг него, как его зубы впиваются в плечо, оставляя красные следы, которые будут напоминать ему об этом моменте ещё несколько дней. Их тела, покрытые каплями пота, скользя друг по другу, создавали невероятное ощущение слияния не только физически, но и духовно.
Комната наполнилась звуками их любви, шорохом простыней, скрипом кровати, тяжелым дыханием и сдавленными стонами. Солнечный свет, проникающий через неплотно задернутые шторы, играл на их телах, превращая капли пота в крошечные бриллианты.
— Шон... — выдохнул Берр, чувствуя приближение оргазма, его голос был почти не узнаваем от страсти. — Ах... не могу больше...
Шон накрыл его губы, заглушая стон, когда Берр содрогнулся под ним, достигая пика удовольствия. Он чувствовал, как канал Берра сжимается вокруг его члена в ритмичных спазмах, как его пальцы судорожно впиваются в спину. Ещё несколько резких, глубоких движений, и Шон последовал заБерром, чувствуя, как волна наслаждения накрывает их обоих, сметая все мысли, оставляя только чистые, первозданные ощущения.
На мгновение мир за закрытыми веками Шона взорвался фейерверком цветов и ощущений, а затем медленно начал возвращаться в фокус. Он осторожно опустился на Берра, чувствуя, как их сердца бьются в унисон, как смешивается их дыхание. Несколько долгих мгновений они просто лежали так, не в силах пошевелиться, не желая разрывать эту связь, которая казалась почти священной.
Шон уткнулся лицом в плечо Берра, вдыхая его запах, теперь уже смешанный с ароматом их страсти. Руки Берра нежно скользили по влажной от пота спине Шона, успокаивая, лаская, хваля без слов. Постепенно дыхание выровнялось, а мир вокруг вновь обрел четкость. Где-то за окном пела птица, и звуки города доносились как сквозь толщу воды, приглушенные, далекие, не способные нарушить интимность их момента.
— Я люблю тебя, — прошептал Шон подтянувшись и пряча лицо в изгибе шеи Берра, словно боясь встретиться с его взглядом после этого признания. — И больше никогда не буду пренебрегать тобой. И сомневаться в себе не буду, и другим не позволю.
Его голос звучал так искренне, что Берр почувствовал, как что-то сжимается в груди. Он осторожно обхватил лицо Шона ладонями, заставляя его поднять голову и посмотреть в глаза. Берр провёл рукой по его влажным волосам, мягко улыбаясь, и в его глазах Шон увидел такую нежность, что у него перехватило дыхание.
— Сомнения — это нормально, Шон. Главное, чтобы они приводили тебя к правильным выводам, — произнес Берр, и его голос был теплым, и ласковым. Он провел большим пальцем по скуле Шона, стирая каплю пота или, может быть, слезу.
Шон приподнялся на локте, глядя в глаза Берру. В этот момент он казался себе открытой книгой, все его чувства, мысли, желания были на поверхности, обнаженные, как и его тело.
— Нет, главное, чтобы всё приводило к тебе, — сказал он с такой уверенностью, с такой серьёзностью, что Берр не мог не поверить.
Берр притянул его для нежного поцелуя, совсем не похожего на те страстные, почти отчаянные, которыми они обменивались несколько минут назад. Этот поцелуй был медленным, наполненным чувством, которое не нуждалось в словах.
Когда они наконец оторвались друг от друга, Берр взглянул на часы на прикроватной тумбочке, и легкая улыбка тронула его губы.
— Кажется, я опоздаю на лекцию, — сказал он с улыбкой, но в его голосе не было ни капли сожаления.
— Кажется, да, — ответил Шон, снова прижимаясь к нему, чувствуя, как их тела, остывающие после страсти, снова начинают согревать друг друга. — И мне даже не стыдно.
Он снова уткнулся носом в шею Берра, оставляя легкий поцелуй на том месте, где недавно оставил засос. Мысль о том, что Берр будет носить на себе его метки, скрытые под одеждой, наполняла его странным удовлетворением.
— Я могу позвонить в деканат и сказать, что заболел, — задумчиво произнес Берр, его пальцы лениво вычерчивали узоры на спине Шона.
— Ты? Пропустить лекцию? — Шон приподнялся, чтобы увидеть его лицо, притворно изумившись. — Кто ты такой и что ты сделал с моим Берром?
— Твоим? — переспросил Берр, приподняв бровь, но в его глазах плясали смешинки, — Мне казалось, ты променял своего парня на учебник.
— Моим, — уверенно ответил Шон.
Берр рассмеялся, легким, свободным смехом, который Шон так редко слышал последнее время, ведь любимый был прав, ища лучшие варианты, он совершенно забыл ради кого он так старался.
— Тогда я действительно позвоню и скажу, что сегодня не приду, — решил он, притягивая Шона ближе. — У нас есть незаконченные дела, и я думаю, они требуют всего дня.
— Только дня? — поддразнил Шон, оставляя легкий поцелуй на его подбородке. — Я был настроен на что-то более... долгосрочное.
— Всегда такой нетерпеливый, — с нежностью упрекнул его Берр, но его руки уже скользили вниз по спине Шона, явно противореча своим словам.
В этот момент Шон знал, что окончательно нашёл свой ответ. Любовь к Берру стала тем компасом, что указывает правильное направление. И с этим компасом Шон сможет преодолеть любые сомнения, и справиться с трудностями. Его путь будет ясен, потому что рядом есть человек, который поддерживает и верит в него. Даже больше, чем Шон верит в себя.
И когда Берр снова притянул его для поцелуя, Шон поддался вперед с готовностью, с желанием, с осознанием того, что нашел свой дом. Не в месте, не в профессии, а в человеке, чьё сердце билось сейчас так близко к его собственному, и казалось, они слились в один ритм, в одно дыхание, в одну жизнь.