Глава I. Лихорадка
Дверь.
- Дверь? - Он поднял взор и увидал, как Бланш, отчаянно жестикулирует. - Что дверь?
Выяснилось, что стучат.
Он медленно, с усилием усмехнулся.
- Выследил, да? Мимонт...
Бланш, на мгновение задумавшись, мотнула головой.
- Этот бы выломал.
Зачем Мимонту ломать дверь, он мало понял. Но рассудив не спорить, потянул плечами и поплелся отворять.
С какими-то шипениями Бланш повисла на локтях его и уговаривала, что не надо.
- Что не надо? - интересовался он, подволакивая упиравшуюся Бланш к дверям.
- Мало ли, ночь, поздно. - Перечисляла несколько бессвязно Бланш и, наконец, отчаявшись и тихо взвизгнув, убежала в кухню.
- Может Шикскшинский? - слабо промелькнуло в голове.
Скрежетнул засов, вниз выпала цепочка. Как он не убеждал себя узреть Шикскшинского в стоявшем на пороге, это был не он.
- Насилу разыскал вас. - Сообщил Мимонт, словно его за молоком куда-то посылали. - Эта барышня, что была с вами. Я должен вас предупредить. Во-первых... - здесь Мимонт обчелся, потому как барышня, воздев безвинно брови, выскользнула с кухни.
- Гм... - угрюмо проворчал Мимонт, косясь на барышню. - Я, вот, ботинки вам принес... Вы под столом оставили.
- Как вы внимательны. - Заметила как бы сама с собою Бланш.
- Разрешите, угадаю. Ваша любимая картины плот-Медузы?
- О, живопись я с удовольствием бы обсудила с Микеланджело, с Рембрандтом, мсье Дега. Сарджентом, наконец. Но с вами... - выразить не можно, сколько презрения таилось в этой паузе. - С вами я обсуждать не стану.
Мимонт, должно быть, в сотый раз заклялся, что с барышней он больше не заговорит. И спустя минуту, они уже опять о чем-то препинались.
- Вы знаете... Вы как хотите, а я, пожалуй, все-таки прилягу. - Пробормотал он, несколько еще послушав и чувствуя, что перестает помалу понимать, о чем там говорят .
- Тебе нехорошо? - с тревогою спросила Бланш.
***
Лихорадка объяла его по третьем часе за полночь. Он может не узнал бы так дословно: про время объявил Мимонт.
Они шушукались на пару с Бланш в прихожей. И иногда казалось, будто они ссорятся, а иногда - точно бы сообща выдумывают страшный план.
- Но уже два часа. Вы понимаете, что уже два часа? - Настаивал Мимонт и всячески сопротивлялся, чтобы не идти в аптеку.
- И что? У них обед по-вашему? - с шипением возражала Бланш.
Мимонт после короткой сцены все-таки отправился. Бланш, видимо, ушла на кухню. Он еще исподволь прислушивался. Но потому как ничего порядком слышно не было, вскоре понемногу заскучал.
Припомнилось, как он топтался подле лавки, заблудившись с дядиным посланием в кармане: солнечные блики, дети возятся у лужи, говорят о чем-то барышни в окне...
Прохожих почему-то не было. Пробежал, правда, какой-то мальчик, но свернул куда-то. И все же нужно было выяснить, где он и как отсюда добираться. И он, решив, что спросит в лавке, дернул дверь.
Всё загалдело разом, точно бы его и дожидались.
- ... потом обратно пересыпали. - Кричал, волнуясь и хватая фартук, долговязый продавец. - Потом вон в том углу топтались, притворяясь, будто рыбу выбираете. И руки об штанины вытирали. Скажете, не вытирали руки?
- Я объяснял уже, что был не по себе... - возражал кто-то не видный от двери.
Он чуть не охнул, несколько протиснувшись и различив, что этим непоказанным был Алексей Вашневский - давнишний его приятель, у которого он теперь много обретался, чтобы поменьше попадаться дяде на глаза.
- Я с удовольствием хотел плевать, - махал руками продавец. - Что именно вы объясняли. Не дам вам сигареты! Пропустите очередь. И кроме этого, как вам еще не совестно так лгать в присутствии людей!
- Болонка? - с важностью расспрашивал какой-то траурный старик в кюлотах, помещавшийся чуть в стороне от сцены с сигаретами.
- Ах, нет ну что вы, пудель, пудель. - Отвечала старичку нарядистая дама.
И прибавляя, будто у ней гости, а дочь - рукой указывалась девочка - забыла сахар и еще вот этот пудель потерялся, для чего-то объясняла, будто бы пудель запросто умеет кухню и полкомнаты пройти на задних лапах и прошлым летом съел на даче у каких-то Прозябаевых сапог. Старик с значительностью щурился и медленно кивал.
- Я вам, несимпатичный человек, еще раз говорю, что был не по себе. - Шипел Вашневский. - Поскольку по недоразумению оставил документ. И не желая разбирательств, тяготился, чтобы этих разбирательств не было. Из-за чего вы и подумали... не знаю, что вы там подумали.
- Я... Извините, вы позволите пройти? Я тоже совершенно полностью согласен. Все это очень подозрительно. Прошу прощения... Он, кажется, ведь сигареты покупает? - Он показал рукою на Вашневского.
Лавочник кивнул.
- Ну вот, если он, правда, опасался сцены... Какая сцена, к слову, и случилась. Правда, не из-за паспорта, как сам он опасался. А оттого как раз, что он чего-то опасался. То есть, когда бы он не опасался, не было бы и сцены...
- Вы, собственно, сказать-то что хотите? - с недоумением поднимая брови, крякнул продавец.
- Я говорю, что так ведь иногда случается: чего-то хочешь, но боишься, мало ли не выйдет. А оно как раз вот из-за этого и не выходит. По тем же обстоятельствам мсье Золя, как поговаривают, иногда привязывал себя веревкою ко стулу...
- Граждане! Смотрите все! Да их тут шайка!.. - завопил, высовываясь из прилавка, продавец.
Из лавки вышли с ощущением, как иногда выходят из театра. Недоумевая отчего же так светло и улица, и люди без конца снуют.
Есть давняя... Тут показалось, будто бы закрылась дверь. Мимонт вернулся?
- Бланш? - просипел он слабым голосом. Ответа не пришлось. Он повторил чуть громче. Нарочно она что ли ждет, чтобы прийти на самый крик и заявить, что вот мол, болен? А я-то сразу догадалась, что ты притворяешься, мошенник... У-у, мошенники, мошенники! Он снова отворочался к стене.
Да, давняя... даже не то что шутка, а скорее рассуждение известное еще в античном Риме, что ежели отплыть, допустим, из Неаполя во Фракию и по приезде где-нибудь на форуме Аврелиана представить, что последней трети жизни ты не помнишь, то выходило некий раз чрезвычайно хорошо. И часто было так, что когда трое незнакомых спутников куда-то ехали в повозке, и кто-то говорил - Mementete! - то все втроем, бывало, улыбались...
Правда, забыл к чему я это. А, это к тому, что когда выбрались из лавки, ощущение было примерно из таких.
- Мир - все же не театр, а полнейший цирк. Ты слышал, этот долговязый продавец что говорил? Ведь рыбу что ли я у них какую-то украл с прилавка? Я ведь три раза объяснил... А? Да, благодарю.
Поглядывая поверху ладоней, Вашневский усмехнулся. И жизнерадостно наевшись дыму, показал куда-то за дома.
С полудня, значит, вышли сигареты. Другой раз при положенной удаче и терпении удалось бы приобщить прохожего с балкона, но полдень и прохожих не было...
- На углу случилось заперто. В подвальчике толпа и ругань, гадко. Свернул было на рынок, не в ту сторону. А когда опомнился, то ближе уже было на привоз...
На привозе скучающая барышня поведала Вашневскому, что такого сорта у них не бывает. Вашневский хоть и помрачнел, но рассудил не спорить.
- Обратно, думаю, доеду на трамвае. Может, открыли на углу или в подвальчике, должно быть, улеглось. И вот, собственно, проезжаю я по этому бульвару... Как бишь?
- Калязинский.
- Да? Ну, пускай Калязинский. Не в этом суть. Проезжаю и вдруг вижу вывеску. Мол, я дословно говорю. Не знаю, обратил ли ты внимание. Чай, сахар и табак. Являюсь - очередь. Но видели и хуже... Ты, к слову, там рулет берешь?
- Рулет?
- Ты вроде хвастал про мясной рулет.
- Я хвастал?
- У Щегловых.
- У Щегловых?
Он с изумлением выкатил глаза и все никак не мог понять, что издевается Вашневский или же не издевается.
- А может это был не ты. - Тряхнул плечами Алексей. - Так вот... про что бишь?
- Очередь.
- Да, очередь. Представь: какой-то невысокий гражданин на кассе...
На кассе невысокий гражданин укладывал в пакеты банки с ананасами. За ним топтался с бормотанием старик. За стариком, спустя ничем не примечательную даму средних лет, две какие-то девицы в слаксах шумно выясняли взять или не взять вон ту - вся очередь переводила взоры на прилавок - вон дыню. Потом располагались еще несколько других, должно быть, тоже внутренно решающих о сложных и безотлагательных вопросах вроде дыни.
Последней, замыкая медленное шествие к прилавку, находилась девочка в атласном платьице, приподнимавшаяся с скуки, вероятно, с пяток на носки.
Растолковав скучавшей девочке, что следующий за нею, Алексей было прошелся.
Пересчитал доставшуюся от трамвая мелочь, рыбу посмотрел.
И тут припомнил, что оставил паспорт. Взглянул было на продавца. И этот как назло, хоть отпускал кому-то колбасу, но тоже посмотрел. Вашневский, разумеется, смутился.
Потом был, собственно, скандал. Потом известные своим изрядным драматизмом сцены с требованием предоставить паспорт. Потом Вашневский попытался объяснить, что он не то что собирался что-нибудь украсть, а, в сущности, наоборот, совсем не собирался. И вел себя так странно, только потому что думал, будто продавец считает, что он собирается украсть.
- Все-таки странно, что тебя камнями там не закидали.
Вашневский сделал мину.
- Можно подумать я их всех по объявлению созвал. А у тебя что? Все еще не кормят?
- Довольно деликатно сказано.
Он коротко пересказал последнюю беседу с дядей.
- Ну, твой дядя всегда был оригинальный человек... Постой, чего ты разлетелся? Я не поспеваю.
- Я, знаешь, словно заколдованный последних полчаса. Мне дядя выдал поручение, уже как час. А я слоняюсь.
- И что за поручение?
Как будто кто-нибудь стрелял, он ухватился за ребро, потом за грудь, за ногу и все-таки нащупал дядино послание во внутреннем кармане.
- И что там? Ты читал?
Он, несколько поколебавшись, протянул Вашневскому записку.
- Меня велят повесить с лишением воинских заслуг или чего ты так нахмурился?
- На, посмотри.
В записке значилось три слова. "Испробую ваш метод".
- И что все это значит?
- Ты у меня решил спросить?
Вашневский усмехнулся и, помолчав, махнул рукой.
- Тут в общем-то не долго. Пойдем, я провожу.
От старика он, несколько порассуждав, решил отправиться сначала к дяде.
Жаркое в затылок всю дорогу лезло солнце. Улицы безлюдились помалу. День, шаркая по полу, медленно покорно отступал.
Добравшись уже до калитки, он почему-то вдруг застыл с протянутой рукою. Оглянулся. Видел: улица, старик с газетой, далеко шумят - и повернул - зачем? зачем? - к Вашневскому; решив, что дядя все одно не в духе и до утра прекрасно без него не пропадет.
О, сколько домыслов, вопросов сгинуло бы не являясь, если бы он тогда зашел!
У Алексея был Шикскшинский. Он едва переступил порог... Ага, Бланш! Он перекатился на спину.
С склянками какими-то и улыбаясь тоже как-то, как для фотографии, Бланш пяткою захлопнула входную дверь и осторожно подошла.
- Проснулся ты? Я чаю принесла.
Напившись теплого, безвкусного из банки чаю, лег. Бланш все не уходила. Он покряхтел, немного поворочался, скосил глаза.
- Сюда поставлю... - ласково прошептала Бланш, заметив, что он смотрит. - Вот тут еще варенье. Чай сюда... Остыл? Чай-то.
- Не знаю. Неужели не понятно?
- Что непонятно? - Удивилась Бланш.
- Что непонятно? Тебе что непонятно? Откуда же я знаю?
- Ты говоришь, что непонятно...
- Я не говорю. - Он застонал. - Ты перестанешь уже стукать?
Бланш, кажется, и здесь не поняла.
С тревогою нахмурившись сначала на него, потом в прихожую - сейчас - пробормотала Бланш и выбежала вон.
Подождав пока закрылась дверь, он снова подвалился к стенке. Полежал недолго, начал ерзать: что-то кусало за бок.
И в голове: назойливые без конца роились мысли. Раздражающе бессвязно мелькали чьи-то образы, обрывки разговоров, голоса. И между них настырная считалочка про кошку, смех, воспоминания, лица, жесты. Кипы нот на полках, пыль, шуршащие обертки от конфет... Украдкой поглядев, он лязгнул крышкою и выпил еще чаю.