Златоокий

Змеиное тело обвило её в кольца, сжало, примяло, как безвольную куклу. Сквозь туман, плывущий в голове, Дана чувствовала, как скользит по коже прохладная чешуя, как её руки, талию, бёдра стягивает, сжимает и поглаживает нечто огромное, могущественное, древнее и опасное — но не враждебное. Против всякой воли в ответ на мягкие, но сильные движения изнутри начал подниматься предательский жар. Дыхание сбилось, щёки вспыхнули. Дана хотела поднести к ним ладони, чтобы охладить, но не смогла: прижатыми к телу руками невозможно было даже пошевелить.

Хвост змея зашевелился где-то в районе бёдер. Это был её любимый момент: что-то двигалось по ноге вверх, поднимаясь от колена к внутренней части бедра, и замирало, чуть не доходя до промежности. В такие моменты Дане хотелось кричать — но она понимала, что крик только разрушит момент, не даст ей до конца насладиться этой странной, нечеловеческой лаской, которая уже стала почти привычной.

Впрочем, разрядки ей достичь не удавалось никогда. Не удалось и сейчас.

Когда чешуйчатый незнакомец повернул к ней голову, последнее, что запомнила Дана — полыхнувшие золотом огромные глаза и свистящий, леденящий шёпот, от которого по коже побежали мурашки:

— Хорошо ли тебе, милая?..

В этот миг она обычно — и сегодняшний раз не стал исключением — просыпалась. Взволнованная, раскрасневшаяся, на смятых подушках. Одна. Присутствия ночного гостя не выдавало ничего — никаких тебе случайных чешуек на подушке, никаких следов змеиных зубов, никаких волнообразных отпечатков на постели. Сон, только и всего. Сон, снящийся Дане вот уже несколько недель подряд.

Сон, в котором её соблазняет гигантская разумная змея.

Утро было холодным, серым и промозглым. Горячий кофе дарил притворную бодрость, но она быстро проходила, сменяясь унынием: снова идти на нелюбимую работу, снова фальшиво улыбаться, снова возвращаться домой, падать на подушки и смотреть в потолок, проклиная себя и свою несуразную судьбу. Дана всегда хотела быть археологом, ездить на раскопки и прикасаться к останкам древности, но жизнь распорядилась иначе: она стала скромным учителем истории в школе. Никаких открытий и ярких красок, никаких приключений и встреч с неизвестным. Глупые ученики, нервные родители, серая рутина — это всё, что Дане оставалось.

Пожалуй, кроме этого повторяющегося сна, в её жизни не было ничего яркого.

Вспомнив о сне, Дана, лениво вливающая в себя утреннюю чашку кофе, улыбнулась кончиками губ и рефлекторно сжала бёдра. У неё не было секса уже больше года — с последним парнем они расстались спокойно и без скандалов, но с тех пор с личной жизнью ей не везло — и потому ничего удивительного в эротических снах не было. Тело искало разрядки, выдавая причудливые видения.

Но всё-таки, почему змея?

Рептилий Дана не то чтобы не любила — была равнодушна. До недавнего времени.

В последнее время вообще всё шло вверх дном. Конец года, ученики на ушах стоят, пытаясь исправить двойки, которые нахватали в этой четверти. У учителей завал: четвертные контрольные, масса бумажной работы, ещё и празднование Нового года организовать надо. Люди на улицах — и те нервные и злые. Вчера какой-то бомж прицепился, не отставал до самого подъезда. Дане даже страшно стало — а ну как маньяк какой-то? — и она шла к дому быстрее, чем обычно, и не оборачивалась.

Пронесло. В подъезд он за ней не пошёл.

Сон ещё этот... да и ощущение постоянно такое, как будто она — это не она, и что-то не так. Ничего хорошего. Витаминов бы попить.

Перед выходом Дана оценивающе бросила взгляд в зеркало, будто и впрямь опасаясь увидеть там вместо себя чужую. Нет, всё в порядке: привычные жёсткие кудряшки, невысокий рост, пара лишних килограммов к бёдрам прилипла. Тёмно-фиолетовая водолазка, прямые чёрные штаны, на глазах — серых, невыразительных — очки в тонкой оправе. Обычная блёклая мышь, каких много. Совсем не из тех людей, что обычно становятся героями интересных историй.

Серость дома сменилась серостью улицы. Погода, как назло, тоже была отвратительной: мокрая слякоть, цепляющаяся к сапогам, и промозглый холодный ветер. А на новогодних открытках — белоснежные сугробы, синее небо и горящие звёзды.

Ха. Размечталась.

Подходя к остановке, Дана вдруг ощутила, как по спине пробежал лёгкий холодок: что-то было не так. Она завертела головой, пытаясь понять, что же её смутило, но обнаружила только бомжа, пристально наблюдающего за ней из подворотни.

Того самого вчерашнего бомжа.

Дана занервничала, судорожно переступила с ноги на ногу. Вот же привязался. Преследователь? Здесь же остановка, людей должно быть много, а антисоциальные элементы обычно не любят привлекать к себе внимание. Чтобы проверить свою догадку, Дана растерянно оглянулась — и удивилась второй раз за утро.

Людей на остановке почти не было.

Час пик, утро, самое время идти на работу... обычно в это время остановка полна народу, спешащего по делам, а сегодня будто вымерла. Только старая бабка сидит, раскачиваясь, на скамейке и бормочет что-то себе под нос, да мужик, пахнущий перегаром, читает газету, прислонившись к столбу. Ни тот, ни другая доверия не внушают.

Дана поискала взглядом маршрутку. Да, точно, едет какая-то. Сейчас остановится — и Дана запрыгнет в неё, уезжая от треклятого бомжа. Вот только где гарантии, что, вернувшись, она не обнаружит его снова?

— Ты б поторопилась, что ли, — скрипуче заметила старуха, — а то съедят же тебя.

Дану передёрнуло. Вздрогнув, она уставилась на бабку — нет, та и впрямь глядела на неё, и фраза точно была адресована Дане. Глаза у старухи были желтоватые, выцветшие, замершие. Будто неживые.

— Что?.. — тихо переспросила Дана, пятясь от бабки. Бомж в подворотне зашевелился, дёрнулся — она заметила движение краем глаза. — О чём вы?..

Подъехала маршрутка. Даже не глядя на номер — отсюда все шли до её работы — Дана запрыгнула в неё, стремясь избавиться от странного бомжа и жуткой старухи. По пути она чуть не споткнулась: зацепилась одной ногой за другую, как разволновавшийся ребёнок.

Когда дверь маршрутки — набитой битком, как обычно — захлопнулась, она наконец смогла выдохнуть с облегчением. Что за странный день такой? Всё не слава богу: погода, настроение, люди какие-то не такие.

Надо что-то делать с этим бомжом. Если он и дальше будет за ней ходить, ничего хорошего из этого не выйдет.

Рабочий день начался как обычно: с душераздирающих воплей бегающих по коридору школьников, от которых к вечеру обычно начинала раскалываться голова. Школа кричала, гудела и двигалась. Энергии в этих детях хватило бы на то, чтобы питать маленькую электростанцию.

Сегодня их крики казались особенно раздражающими. Утренняя нервотрёпка не пошла Дане на пользу, и весь день она пыталась не сорваться на этих мелких засранцев: потом проблем с родителями не оберёшься. Злило всё: болтовня товарок, в основном неустроенных тёток за тридцать, необходимость по десять раз объяснять один и тот же материал, шум, гвалт, очередное отсутствие домашнего задания...

Злость росла из страха, который не хотел уходить. Как только Дану чуть-чуть отпускало, перед глазами снова вставал бомж из подворотни, ехидный бабкин голос повторял жуткие слова — и она, пытаясь отогнать липкие, неприятные воспоминания, сердилась, когда разум снова и снова возвращался к ним.

Она сама не знала, почему бредни городской сумасшедшей — а старуха явно такой и была — настолько задели её за живое. Да и бомж мог просто поселиться неподалёку, вот она и натыкалась на него второй день подряд. Но почему-то Дана видела во всей истории что-то нехорошее. Интуиция, должно быть.

От мыслей о том, что ей придётся возвращаться той же дорогой, становилось особенно неуютно. Поэтому, несмотря на раздражение, Дана даже задержалась сверхурочно, сослалась на необходимость проверить контрольные. Проверялись они плохо — смотря пустыми глазами на листы, Дана видела только одутловатую рожу бомжа и — почему-то — плоскую змеиную голову.

— Эй, я свет выключаю, — скрипучий голос Нины Фёдоровны вывел Дану из ступора, в котором она пребывала последние минут десять: очередной ученик решил вместо выполнения задания нарисовать на листке какую-то жуткую морду. — Чего ты тут сидишь? Все ушли давно, ты на время смотрела? Десять уже!

— Да-да, уже ухожу, — быстро откликнулась Дана. Сварливую Нину Фёдоровну, техничку, лучше было не злить. Проще взять домашние задания с собой и проверить их дома.

Выйдя на улицу, Дана пожалела о том, что так задержалась. Зимой, конечно, темнело рано, и ей в любом случае пришлось бы возвращаться домой в темноте, но ранним вечером на улице хотя бы людей хватает. А в такое время по улицам шляются разве что сомнительные типы и несчастные, работающие допоздна. И Дана.

Из маршрутки она выходила с опаской, пристально вглядываясь в ночные тени и зябко ёжась. Холодало. Может быть, к новому году ударят наконец морозы, и отвратительная слякоть сменится пушистым снегом. Хорошо бы...

В подворотне никого не оказалось. Дана облегчённо выдохнула и ускорила шаг. Глядишь, и доберётся до дома без приключений. Маленькая квартирка на верхнем этаже, такая же серая и скучная, как всё остальное в её жизни, сейчас казалась воплощением уюта: как минимум там была тяжёлая железная дверь, и никакие странные люди не смогли бы туда добраться.

Люди ли?.. Дана вздрогнула, неприятно поразившись настигнувшей её мысли. А если не люди, то кто?

Думать об этом не хотелось. Надо было идти вперёд.

Она почти дошла, уже занесла ногу над ступенькой подъезда, когда из-за угла дома не спеша выбрел давнишний бомж. С ним творилось что-то странное. Неряшливый одутловатый силуэт будто двоился, размазывался — так размазываются движущиеся предметы, если снять их на плохую камеру. И тень. В темноте, кое-как разбавленной светом фонаря, видно было плохо, но Дана была готова поспорить, что его тень шевелилась отдельно от владельца.

Едва она успела поставить ногу на ступеньку, как бомж побежал. Он бежал вперёд, к Дане, нездорово покачиваясь, а когда его захлестнул свет фонаря, Дана увидела, что лица у него толком и нет. Вернее, оно было, но очертания постоянно менялись, плыли, как свечной воск. То же самое творилось со всем остальным телом: плыли руки, становясь похожими на птичьи лапы, плыла шея, стекая на засаленную куртку... Дана закричала, громко, отчаянно, одним прыжком подскочила к двери и судорожно зарылась в кармане. Ключ, ключ... вот же он!

Хотелось бежать со всех ног, но бежать было некуда. Бомж приближался. В тот миг, когда Дана наконец рванула на себя дверную ручку, он уже был совсем рядом. Забегая в подъезд, она ощутила, как что-то сзади рвануло её за шарф и потянуло на себя. Дана дёрнулась изо всех сил, но хватка не ослабевала: бомж, кем бы он ни был, держал крепко. Перепуганная до потери пульса, она продолжила рваться вперёд, шарф затрещал — и Дану бросило вперёд, на грязный пол подъезда, а сзади раздались разочарованный вой и грохот закрывающейся двери.

Она не сразу смогла встать: ноги не держали.

Шарф был оборван. Плотная шерсть, которая, казалось, не порвалась бы, даже если на ней повеситься, не выдержала и треснула — как? Почему? Дана не призналась бы в этом и себе самой, но в тот миг, когда она, полузадушенная собственным шарфом, почти сдалась, почти перестала бороться, перед её глазами мелькнула золотистая змеиная чешуя — и ровно в тот момент Дана ощутила, как рвётся шерсть.

В лифте она долго стояла, привалившись к грязной стене, и остекленевшим взглядом смотрела на закрытые двери. Лампочка опять мигала, как в дешёвом ужастике. Скоро перегорит, а заменить её пока додумаются, пока раскачаются — придётся в темноте ездить. На пятнадцатый этаж.

Дана не стала пить чай. Ужинать тоже не стала. Сериал, запланированный на просмотр на этот вечер, даже не включила. Не переодеваясь, она прямо в свитере и брюках упала на кровать и закрыла глаза, завернувшись в одеяло, как в спасительный кокон. Только и успела очки снять.

Несмотря на это, её продолжало колотить.