Повешенный

XIII век

Кристально голубое чистое небо южной Франции заволокло серой туманной дымкой, а солнце казалось неестественно ярким оранжевым шаром. Воздух был горьким на вкус. Он оседал на коже, плотной коркой, до боли стягивая обгоревшие струпья, а с языка никак не сходило одно единственное имя, наводившее ужас на всех местных жителей.

Брат Натанаэль.

Бледные серые глаза отсутствующе скользили по безжизненной пожухлой траве. Весь мир вокруг выцветал, терял свои краски, стоило ему только ступить на раскалённую полуденным солнцем землю. Яркие кровавые розы покрывались пеплом и опускали свои горделиво вскинутые бутоны, а трепетно колышущиеся на ветру лавандовые метёлки превращались в черно-белые сухие колосья.

Косой от времени дом встретил его молчанием и недоверчивыми взглядами детей. Хозяева дрожали — о да, он это прекрасно чувствовал ещё из-за порога, — опуская свои взгляды.

Тяжёлый массивный перстень на руке сверкнул ярким серебром в лучах солнца.

Анонимный донос — Натанаэлю было все равно, кто был автором короткой и безграмотной записки, изобличающей скрывавшуюся в этом доме ведьму. Люди забавляли его. Они были готовы предать близких, ради призрачной надежды на спасение своей души. Натанаэль лишь улыбался, глядя на них, — нет никакого спасения души, ни в этом мире и ни в том, что ждёт многих после смерти. Рай остался далеко за пределами досягаемости, и даже самому Натанаэлю сложно до него добраться.

После их ждёт лишь тьма и покой.

Тихий скрип за спиной заставил Натанаэля обернуться, но это оказались лишь его собственные шаги, эхом отражавшиеся в полупустом помещении.

— Не бойтесь, — его голос был низким и бархатным. — Я не причиню вам вреда.

Ложь была его извечным союзником в погоне за призраками прошлого. Сколько он уже провёл в этих бесконечных поисках? Год? Два? Десять? А может быть, все последние столетия? Он бессмысленно бродил по земле, воскрешая в памяти алое зарево на обрыве, у подножья которого белыми барашками плескалось тёплое греческое море.

Ложь была его неизменным спутником. Жертвы были неизбежны, а плата за долгожданную награду становилась слишком высокой. По человеческим меркам. Ему нужна была лишь одна девушка. Он уже и сам забыл, зачем продолжает гнаться. Лишь вдыхал поглубже дым от костров, приносящий с собой рыжие всполохи воспоминаний и безумную улыбку на губах, с которой он вновь и вновь бросал факелы в то, что осталось от его собственных желаний. Он купался в своём безумии. Он не хотел излечения, всё глубже и глубже погружаясь в поглощающую его бездну.

Безумие было теперь его спасением.

И каждое мгновение он горел на костре собственного безумства.

Натанаэль остановился перед детьми, воззрившись сверху на несколько светлых макушек. Они жались друг к другу и не смотрели на него. За исключением одной — девочки, своими бездонными светлыми глазами уставившейся на Натанаэля. Он замер, а затем резко развернулся и подал жестом знак.

Хворост хрустел под ногами, устилая дорогу к наскоро возведённому помосту. Он не запомнил ни одного лица, что он видел в своей жизни: они были ему безразличны, проходили мимо него, стираясь из разума Натанаэля бледными пятнами, — но взгляд девочки заставлял его все время оборачиваться и лишь разочарованно вздыхать.

Это была не она, нет. Он был точно в этом уверен. Вместо рыжих волос на голове малышки — лишь светлый пух. Но глаза... Натанаэль ещё раз обернулся. Девочка дрожала, цепляясь за юбку старшей сестры. В ее золотистых глазах он не видел взгляда ребёнка. В них было нечто мучительное и тягучее. Нет, это была не она, но взгляд был слишком глубоким и слишком уставшим. Этот взгляд был наполненным, выплёскивающимся через края и тяжёлыми дымящимися каплями опадающим на трескавшуюся под ногами землю.

Такого взгляда не может быть у человека.

Такого взгляда не может быть у трёхлетнего ребёнка.

Натанаэль вздрогнул. Быть может, ему это лишь померещилось? Быть может, эта мрачная тень в глазах маленькой девочки лишь искажённый свет, упавший в эти глубокие глаза цвета расплавленного золота? Ветер взметнулся вверх яркими оранжевыми всполохами. Сердце быстро забилось, принося с собой тупую ноющую боль, словно он стоял сейчас не во дворе полуразрушенного дома, а на покрытом пеплом месте, где некогда стоял величественный и богато украшенный храм, воздвигнутый в его честь, окружённый виноградом и заполненный самыми прекрасными девушками.

Его устоявшийся мир разрушился, покрылся трещинами под слоем тяжёлого пепла и рассыпался мелкими осколками на выжженую греческую землю.

Его мир был распят на обгоревших под палящим солнцем юга крестах.

Размытые временем слова струились полупрозрачным дымом сквозь покрытые пеплом пальцы, а яркие вспышки воспоминаний тонули в алой заре наступающего дня. Сколько раз он уже приближался к своей цели и сколько раз она ускользала от него? Он сбился со счета, пронося с собой сквозь все эти века память вселенной и её память. Воспоминания кололись, пропитывались кровью и покрывались мелким узором трещин, пока Натанаэль снова и снова чувствовал, ощущал на своей коже лёгкое прикосновение знакомых рук и слышал тихий голос, переливающийся перешёптываниями зелёной листвы.

Воспоминания были с ним слишком долго.

Ему даже стало казаться, что это уже его собственная память.

— Поджигай.

Пытался ли он этим освободиться? Он не был в этом уверен. Он сам выбрал этот путь. Он сам выбрал нести сквозь века обрывки памяти. Возможно, стоило просто остановиться и забыть, раствориться в бушующем потоке людских сознаний и слиться с ними, обрести наконец покой и спокойствие, которого у него нет?

Но что бы тогда от него осталось?

Что бы в таком случае осталось от неё?

Он всё ещё чувствовал её. Он слышал её. Но всегда не хватало маленького моста, который мог бы соединить их и позволить наконец быть вместе спустя все эти века. И Натанаэль не знал, как это исправить.

Алые языки пламени медленно облизывали босые ступни и пробовали на вкус нежную бархатистую кожу, прежде чем взметнуться вверх, поглощая в себе высокое лазурное небо. Он выбрал свой путь. Долгий и мучительный, прогибающийся под тяжестью взваливаемого на плечи груза и покрытый горьким невесомым пеплом.

Он выбрал свой путь и был уверен в своём выборе.

Но не мог ли он в этот раз ошибиться?