Глава первая
«Возвращение — это не всегда путь назад, иногда это способ найти себя.»
— Туве Янссон, Мемуары папы Муми-тролля
Утро. Просыпаюсь.
Иду на кухню. Привычно бросаю "Мам привет" и понимаю, что ничего не услышу в ответ.
Это был не сон.
Включаю радио.
— Доброе утро, это 102.5 FM, с вами Лев. За окном дождь и слякоть, но у нас для вас кое-что тёплое и родное — песня, которую вы узнаете с первых аккордов. Настройтесь на воспоминания.
Ту, ту-дуду...
Ту, ту-дуду...
Когда я на почте служил ямщиком,
Ко мне постучался косматый геолог...
Первые ноты — и что-то обрывается внутри.
Словно кто-то открывает дверь изнутри головы.
Я снова в комнате с зелёными обоями.
Мама на кухне. Слишком раннее утро, чайник только-только начал шуметь, но ещё не свистит.
Я сижу на полу в пижаме, кручу игрушечную машинку, а она что-то напевает себе под нос, в такт радиоприёмнику.
Эту же песню. Ту самую.
Слово в слово. Голосом немного фальшивым, но тёплым, домашним.
— Не бывает сказочной тайги, — тогда сказал я.
— Бывает. Просто ты в ней ещё не был, — ответила она, не оборачиваясь.
Я тогда не понял. Сейчас — слишком поздно спрашивать.
Облака в небо спрятались,
Звёзды пьяные смотрят вниз...
Разбиваю два яйца на старой расколотой сковородке, слышу шипение, которое каким-то образом успокаивает. В турке медленно варится кофе — его горьковатый аромат постепенно наполняет кухню теплом. За окном дождь всё идёт и идёт, словно стучит пальцами по стеклу, напоминая, что время не остановить и нельзя вернуться назад. Я глубоко вздыхаю, ощущая одновременно и пустоту, и надежду. Хорошо, что аэропорт не так далеко.
И в дебри сказочной тайги
Падают они...
---
Оставил старенькую Opel Astra, доставшуюся мне от родителей, на парковке и отправился на долгожданную встречу.
Машина пахла прошлым: аптекой, сосновыми опилками и чем-то тёплым, давно выветрившимся. Когда-то в ней лежал плед, мама его стирала каждую весну. Я так и не смог выкинуть ни плед, ни кассеты для магнитофона.
Мой путь пролегал через цветочную палатку.
Наверное, прибыльное место для бизнеса, — подумал я.
— Заходите, молодой человек! — словно заманивала меня продавщица. — Розы, хризантемы, пионы. Всё свежее. Вам какие?
— Розы. Двенадцать штук, — ответил я, будто не знал других цветов.
Я выбрал бледно-розовые.
В детстве мама ставила такие в высокий стакан — из-под кефира.
Тогда всё было просто. Сейчас — наоборот.
Двенадцать. Чётное.
Мама бы не одобрила: «Так не дарят. Плохая примета».
И цвет бы раскритиковала — слишком нежный, слишком ни о чём.
Но я всё равно взял. Хотел, чтобы хоть что-то было правильно. Хоть что-то — по-настоящему.
— Двенадцать… нормально. Обычно на похороны столько и берут, — бросила продавщица, не глядя. — У нас и ленты есть, вот: «Дорогой маме», «От коллег», «Помним, любим, скорбим». Если нужной нет — позвоню, вам сделают. Но это уже подороже, сами понимаете.
Я хотел было сказать, что беру не для похорон.
Но почему-то машинально кивнул:
— Спасибо, не надо.
Наверное, слишком сентиментально, слишком по-детски — встречать Лику с цветами.
Но я не видел сестру столько лет. Не знал, кем она стала.
Хотел подарить ей букет — по одной розе за каждый год, что мы провели не вместе.
Аэропорт, как всегда, пах металлом, кофе и чужими судьбами.
Я стоял у стеклянной перегородки, попивая капучино, взятый в соседней кофейне.
Вот внуки встречают бабушку, вернувшуюся с отдыха.
Вот мужчина с огромным букетом алых роз.
Наверное, жену встречает… Хотя нет. Такие букеты женам не дарят.
Похоже, жену с детьми он отправил в Сочи, а сам ждёт кого-то другого.
Из другого города. Молодую.
Познакомились, скорее всего, в интернете —
там, где всё начинается с аватарки и заканчивается тишиной.
Лика появилась внезапно — как будто шагнула не с трапа самолёта, а из моего детства.
Та же походка. То же платье в горошек.
Только косичек не хватает.
Чемодан катится за ней, как хриплый хвост.
Мы подошли друг к другу медленно, будто боялись нарушить тишину между нами.
— Привет, — сказал я.
— Привет.
— Это тебе.
Я протянул ей розы. Она удивилась, но взяла.
Пахли тяжело, как память.
Мы шли к машине молча. У багажника она остановилась:
— Двенадцать?
— Да.
— Мама бы не одобрила.
Я пожал плечами:
— Это и не для неё.
В машине было прохладно. Я включил обогрев и радио.
На волне играло что-то странно знакомое:
“Oh Lordy, trouble so hard…” — протянулось из динамиков.
В ту же секунду я вспомнил: Moby. Natural Blues.
Песня тянулась, как дорога. Как то, что невозможно объяснить словами.
Лика закурила, молча глядя в окно.
— Всё пытаюсь бросить, — сказала она. — Уже всё перепробовала…
— Ты скучала? — перебиваю.
В ответ — тишина, дым и голос, поющий где-то между небом и багажником:
“Nobody knows my troubles but God…”