Глава 8: «Китайская легенда»
За прошедшие два тернистых месяца Кирико ежедневно выполняет поручения учителя, занимаясь в поте лица и выжимая из себа по-максимуму, чтобы, как и было ею самой обещано, оправдать не только чужие, но и собственные ожидания. Пока Лин не допускает её ни до изучения техник своего дыхания, ни до простого оружия, как бы та в свой черёд не настаивала на обратном. Всё сосредоточено пока что на тренировке выносливости и развитию прочих физических показателей у девочки, ради которых Саито пробегает с каждым днём всё больше и больше, обучаясь перестройке дыхания. Это даëтся тяжело и даже очень. Но чего ещё следовало ожидать? Чтобы добиться фактических успехов в столь суровом ремесле, а того и занять пост в будущем подобающего столпа, нужно нечто больше, чем просто желание. И это все прекрасно осознают.
Но как и предупреждала Лин, пока девочка ещё очень маленькая, ей в обучении будет немного легче. Да и в целом прошедшие восемь недель стали наглядно это демонстрировать, показывать пусть и небольшой, но успех в преодолении дистанции на бегу. Если сравнивать первые дни с нынешними, то разница чувствуется. Но Кирико всё равно валилась с ног, причëм в буквальном смысле. И как бы то ни было Шань требовала после каждой пробежки в обязательном порядке заниматься растяжкой. По таким случаям женщина контролировала подопечную не хуже, не позволяя той отлынивать. А поскольку уже давно успел выпасть снег, то вполне объяснимо от чего практика проходит в тёплом додзё.
— Прогнись глубже, — приказывает столп, не выпуская из виду любое движение красноволосой. — Ещё.
Жирные капли пота неприятно скатывались по лицу ребёнка, пока каменные мышцы испытывали дюжинный стресс в стремлении растянуться по указке. Прошло не так много времени, но малышка уже смело может для себя определить, что самой нелюбимой частью стала как раз-таки растяжка. Даже отжимания или прыжки не так суровы с ней.
— И всё-таки… Госпожа Шань… — кряхтит под уколами боли в бëдрах Кирико, смотря в пол, трясясь. — Я не совсем до конца понимаю, как шпагат мне может помочь в бою с демонами… — за весь период только сейчас она набирается храбрости перед сэнсэем ради этого вопроса. Надо сказать, что Лин даже немного поражена, что та задала его лишь сейчас.
— Поединок — вещь сама по себе не предсказуемая, Кикуя, — проходит взад и вперёд опытная мечница, раскладывая полноценное разъяснение, как и предпочитает делать. У неё имелся заготовленный ответ по такому случаю, что ни раз приходилось использовать и с другими ребятишками. — И не важно — сражаешься ли ты с óни или с человеком. Любой промах, любая ошибка может стоить тебе и не обязательно жизни, но чего-то же столь ценного, без чего ты больше не сможешь продолжать свой путь, — шатенка так и бродила, пока Кирико успела упустить из виду, как та оказалась у неё за спиной, кладя незамедлительно руки той на поясницу. Саито уже в предвкушении болезненно поморщилась. — Как пример, при недостаточном тонусе твоих мышц, при недостаточно хорошей растяжки твои шансы получить куда высокую травму значительно увеличиваются. Для победы твоë тело должно быть готово ко всему, к любому препятствию. Даже простой шпагат вдруг когда-нибудь сможет спасти тебе жизнь, — работящие пальцы китаянки начинают медленно давить на худую поясницу Кирико. Та становится краснее от перенапряжения ещё сильнее. — И какой вывод, юный Кикуя?
— Я понял вас! — сквозь боль кричит маленькая, под чужим напором прогинаясь ещë ниже. — Истинный воин должен быть готовым ко всему!
— И-и?
— И растяжка — один из ключей на пути к успеху!
— Молодец, — хвалит Шань, справившись с задачей по донесению сути по поводу вопроса. Добившись желаемого от ученицы, она тут же отпускает её, отходит. — Разомнëм ещё руки и, пожалуй, на сегодня хватит.
Кирико заваливается лицом в татами оливкового цвета вперёд, сдвигая ноющие бëдра вместе, пока наставница, переполненная накопленным терпением, дожидается, когда ту отпустит. Невзирая на активно разрастающуюся зиму, днём, к счастью, не так холодно, как могло бы быть, невзирая и на располагающееся совсем близко море за домом, но вот внутри помещений благодаря отоплению из печь и постоянным физическим нагрузкам становится непосильно жарко. Это числится как дополнительное испытание, а Кирико, как назло, ещё и очень назло быстро потеет. Так происходило всегда, сколько она себя помнила, из-за чего и не любила сильно бродить под солнцем да и летний период в своей ипостаси целиком и полностью. Впрочем, как и Лин Шань. Это и послужило тому, что столп и носит нараспашку униформу большую часть своего времени, в особенности в лето, когда солнце беспощадно привыкло припекать, надев под неё майку, чтобы хоть как-то продувало. Конечно активным препятствием ещё служит большущее хаори, но от него женщина уж точно никогда не сможет отказаться, как бы жарко ей не было. Как никак, но это память о близком человеке и предыдущем столпе света. Но сейчас, как уже упоминалось, наступило вполне холодное время года. Только оно и спасало.
После тренировки обе вернулись в дом, но вот, наверное, в случае с Кирико, то она практически чуть не ли ползком добиралась из-за ноющей боли в растянутых мышцах в бёдрах, ещё не свыкнувшись с навалившейся на неё нагрузкой. Благо, снег с тропинок госпожа Лин сегодня утром уже убрала. Но не успели они зайти внутрь, как на пороге их уже встречает задорная Рэйко.
— Ну наконец-то. Вы сегодня дольше обычного, — всплëскивает руками рыжевласая, размахивая длинными рукавами кимоно. — Голодные?
— Очень! — от одной мысли о еде, маленькая в мгновение ока приободряется, выпрямляясь, как фонарный столп по стойке смирно, позабыв о последствиях растяжки. — А что у нас сегодня?
— Соба, — отвечает Рэйко. — Но мне показалось этого мало, так что на десертик, мои девочки, у нас на сегодня блинчики. Мысли о сладком не покидали меня со вчерашнего дня. Уверена, вы уж возражать не станете с моей самовольности.
— Ура! — восторгается девочка, залетая на ходу в кухоньку, попутно снимая с себя чуть великоватое детское утеплённое кимоно в несколько слоёв. Улыбнувшись друг другу, две женщины последовали за той, где на столе уже было всё подготовлено, как и положено. Кодзима как предвидела, что те не изменят своим принципам — потрапезничать после уроков.
За обеденным столом в данном доме всегда царила гармония. С тех самых пор, как Кирико поселилась здесь, она на личном примере это ощутила. Они часто разговаривали, обсуждали насущные дела и вопросы не только что касалось боевых искусств. Это могли быть самые типичные бытовые моменты, как погода или же готовка. К слову о готовке, то юная Саито с первого дня официально нарекла кушанья госпожи Рэйко одними из самых лучших, что ей доводилось пробовать. Та любила эксперименты, от того её еда могла быть слаще или острее той, что доводилось пробовать при других обстоятельств, у других персон. Как и сейчас, гречневая лапша соба была до боли насыщенной. Кирико по сей день не может взять в толк в чем секрет техники готовки у второй леди дома.
— Ты хоть прожëвывай как следует, — фыркает Рэйко, щëлкая своими деревянными палочками в своих белоснежных аккуратных руках с длинными ногтями, сидя напротив девочки за столом. — Мне правда конечно лестно, что твой детский организм с таким несдержанным аппетитом всякий раз относится к моей стряпне, но побереги наши с Лин нервы — не в наших целях тебя ненароком намертво подавить, задохнувшись бы ты тут в потугах, дитя.
Кирико по просьбе сбавляет темп, теперь медленнее двигая челюстями, неловко по-задорнически лыбясь той с набитым ртом.
— Профтите. Профто вы офень фкуфно готофите.
Рэйко не перестаёт ухмыляться во весь оскал, но без каких-либо злостных намерений, скорее, из забавы ради, тем как её спутница жизни в ту же секунду дотягивается до полотенца, чтобы вытереть грязный рот подопечной. Здесь приличный срок не появлялись дети, в этом доме. И такие повседневные детали насыщали сердце столпа проникновенным теплом, когда наступал миг мало-помалу позаботиться о чаде. Шань всегда с трепетом относилась к детям, и это читалось наглядно. Она помнит каждого, с кем доводилось точно так же со всей отдачей ненапряжно проводить время. Конечно, здесь не обходится и без обратных чувств, когда наступают тренировки — тут Лин приходится переступать через себя, пытаться становиться строже, но боль в груди от пережитого в прошлом всякий раз напоминает о том, чем всё закончилось когда-то, когда она сама не понимала в чëм её ошибка, как воспитанника и сэнсэя — то ли Шань была слишком строга, раз этим всё обернулось, то ли, напротив, слишком мягка. Ответа она не в силах обрести и по сей день. И делясь этим с Рэйко из раза в раз, легче от этого не стало.
— Кстати, — с умилительной улыбкой на щеках клонит головку вперёд Кирико, тем самым благодаря столпа за проявленную заботу. — Вчера ведь у нас был день уборки, — напоминает красноволосая. — И-и… Я всё вот что хотел спросить — госпожа Лин, это там ваши книги с родины? Те, что на китайском?
— Да. Они принадлежали моим покойным прабабушке и прадедушке, как только они прибыли сюда, в Японию. По сей день здесь и хранятся, — подцепляет лапшу шатенка, закусывая её.
— А почему они перебрались сюда? Почему не вернулись домой?
Любопытство подопечной вполне объяснимо — ей хочется узнать побольше о собственном учителе, и это абсолютно нормально. Никто из женщин за столом не воспринял такой интерес как за что-то несуразное. И посему нет ничего плохого в том, чтобы разложить некоторые детали перед той, кого ты обучаешь, да и для самой мечницы это не составляет особого труда, ибо ей не в первой заговаривать об этом.
— Они путешествовали, — для начала коротко вещает китаянка, продолжая обедать вместе с остальными как ни а что не бывало. — Хотели объехать всю Азию. Молоды были достаточно к тому же, могли себе позволить. И второй десяток на тот момент даже разменять не успели. Можно сказать, ещё были юнцами совсем. Но сошлись ещё раньше, — более подробно расписывает столп, ловля на себе полный сосредоточения голубой ниц девочки, что не перестаёт притворяться мальчиком. — Вот только в обоих случаях никто из их семей не разделял такой инициативы — скитаться по свету в поисках своего признания. До них мои предки не знали ничего другого, да и не были они настолько обеспечены, чтобы позволить себе такую роскошь — путешествовать. После они сбежали вместе, бросили свои семьи, накопили денег и отправились в Корею. К тому моменту, Япония была изолирована от всего внешнего мира не первое уже столетие. Как никак, но события происходили ещё в середине эпохи Эдо. И тем не менее, то их не смутило. Познакомились с несколькими моряками, обрели связи, ну и решились отправиться, посмотреть на страну Восходящего Солнца, поскольку оба этим грезили, — прокручивает слова женщина, что доводилось самой уже слышать, когда лично впервой узнавала об этой истории из уст родителей, а те в свою очередь слышали её от своих. — В конечном результате они попали на острова. И, скажу со слов своих же родственников, им… Не пришлась политика сакоку по вкусу. Пробыли они относительно не так долго здесь. Да, японский язык был лëгок в изучении для дальнейшего здесь проживания, но оставаться насовсем не было у них цели. К тому моменту, как мне говорили, с родственниками никто из них общения так и не поддерживал.
— Да… Эпоха Эдо — не самое лучшее время, — активно дополняет Рэйко, высказывая своё мнение, отпивая чая и возвращаясь снова к лапше. — Нескончаемые стихийные бедствия, военные и крестьянские перевороты, полная самоизоляция… Да и после смены власти, скажу так, туристов местные особо не жаловали, как мне доводилось слышать, и ни раз. Удивительно, как они смогли хоть сколько-то продержаться здесь.
— Сама над этим задумывалась. Но, знаешь, Рэйко права — тогда покинуть эти земли было намного сложнее. Мои предки успели пожалеть о своём решении не единожды. Но в сравнении с этим, истинная причина отказа от возвращения куда проще, — не меняя своего тона, Лин продолжает, ненадолго задержавшись, пока пережëвывала неторопливо свой обед. — Однажды на моего прадеда напал демон, — начинает моментально с самого важного факта. — Тогда ни они, ни прабабушка и мысли не допускали об их существовании, несмотря на ярый приток деревенских сплетен. Прадедушка погиб. А прабабушка, охваченная горем, поклялась остаться и отомстить — найти виновника. Только это и заставило её передумать не покидать Японию. Её беременность на момент гибели супруга совсем ненамного затормозило её процесс обучения. И всё же, как мне известно, рождение моей бабушки не помешало ей, чтобы вступить в организацию истребителей. Да и как мне известно, дыхание она придумала сама, полностью с нуля. Лишь украдкой доводилось ей слышать, что для победы над óни оно столь жизненно необходимо. А в остальном… Остальное додумано ей было самостоятельно.
— Поразительно… — подпирает свой подбородок Кирико, заслушавшись.
— Конечно, каждый из нас, наследников, впоследствии добавлял новые каты, не переставая совершенствовать дыхание.
— И вы тоже? — вопрошает, чуть прикрикнув, маленькая Саито от переизбытка эмоций.
— И я, — положительно отзывается Шань на ярко-выраженную реакцию своей ученицы. — Таким образом, я здесь. Мой отец был последним столпом нашего дыхания до меня.
— А сколько техник в вашем дыхании на данный момент?
— Пока одиннадцать. До этого было восемь. Ты, надеюсь, сможешь же добавить ещё.
— Непременно смогу! Знать бы только как это сделать…
— Понимание этого само к тебе явится. Это сопоставимо с музой, вдохновением. Ты поймаешь этот момент в своё время, когда оно придёт. Во всяком случае, так происходит со всеми. Будь уверен в этом.
— Хорошо, если так, — зачерпывая последнюю горсть лапши на палочках, ученица тянется к тарелке с фирменными блинчиками Рэйко-сан. Заговаривать о том, как ей стало прискорбно со слов, что предка учителя зверски растерзал демон, она не стала, посчитала, что зацикленность на этот только усугубит момент откровений. — А долго мне ещё ждать? Ну, когда вы покажете мне свою первую кату?
— Не раньше ещё двух месяцев это точно, — брошенное оглашение разом кладëт тень на светлые круглые щëчки ребëнка. — Понимаю, тебе не терпится, Кикуя, но о чëм мы говорили с тобой на первых занятиях?
Кирико с тяжбой приподнимает плече на вдохе.
— О том, что «не поклонясь до земли, и грибка не подымешь».
— Именно. Не будет никакого смысла, ежели мы тотчас перескочим на оттачивание владения дыханием. Ты к этому ещё не готов. Однако… Взмах мечом тебе действительно можно уже начать изучать сейчас. Пожалуй… — указательный палец в озадаченном жесте оказывается на подбородке столпа. — …да. Так и сделаем. Завтра приступим. Понемногу, но приступим к этому.
Было не сложно предвидеть, что после выдвинутого Кирико не всполошится от набросившейся на неё волны ликования. Да и волны таких масштабов, что, не устояв, она налетит с крепкими объятьями на сэнсэя. Кирико сама по себе была и остаëтся очень тактильным дитя, ей в привычку проявлять таким методом свои чувства или эмоции перед кем бы то ни было. Но ни Рэйко, ни Лин этому не противились. Наоборот. Ещё с первого появления здесь Саито никто из них по этому поводу не предъявлял, наоборот, с радушием принимали детскую ласку.
К ночи этого же дня, когда настал этап сна, в сëдзи постучались. Обе женщины, готовые уже погасить свет, встретились глазами, после чего рыжевласая проявляет инициативу первой распахнуть двери из рисовой бумаги, где в лоб натыкается на поджидавшего там ребëнка.
— Мне не спится, — поëживается в длинном нагадзюбане девочка перед Рэйко. — Прошу, почитайте мне на ночь. Мама всегда так раньше делала. Обычно помогало, — и протягивает некую книжонку перед одной из женщин.
— Она же на китайском, светик, — вдруг обнаруживает Кодзима, постучав коготками по твëрдому переплëту, обращая тем самым внимание Саито на иероглифы.
— Тогда научите меня, — для обеих старших леди в доме слышится некая твëрдость в детском голоске, что наталкивает на мысль — Кирико давно задумывалась над тем, чтобы явиться с такой просьбой, а бессонница стала всего лишь предлогом.
«Хитро», — с прищуром оценивает Рэйко, но впускает девочку в их уютную личную обитель.
— Только давай не эту, а какую-нибудь другую, — обращается к соседке с футона лежащая на нём Лин. — Для начала что-нибудь попроще необходимо.
Рыжая славливает намëк, забирая учебник о политических режимах, и ненадолго покидает комнату, чтобы сыскать что-то более сносное по просьбе другой. Когда же Рэйко вернулась, то все трое улеглись на матрас, где по центру прилегла сама Кирико между двух тëплых женских тел. И, к своему изумлению, она лично смогла убедиться, что помимо Шань, отлично китайским владеет и вторая особа. Собственно, она и зачитывала текст при приглушëнном свете под комментарии мечницы с другого бока. Учение протекало таким образом, если его вообще таковым можно назвать, что Кодзима с ходу переводила оригинальный текст на родной язык, причём очень легко и свободно, изредка обозначая перевод некоторых более-менее простых слов и словосочетаний.
— Так вот оно что… А я и не подозревал, что кандзи на самом деле заимствованы из китайского…
— Это распространённая практика — черпать какие-либо слова или прочие приёмы из других языков, — стряхивает свои локоны к затылку китаянка, навалившись ближе. — Так во многих. Например, в европейских такой же принцип. Почти во всех.
— По первости сложно перестроиться, но на деле всё куда проще, — уверяет Рэйко по противоположный бок, от которой исходит приятный аромат жасмина. — Некоторые смешанные семьи практикуют для своих детей разнообразие языков.
— «Смешанные»? — вопрошает девочка, задирая загривок к рыжей.
— Это когда родители разных национальностей, как пример, или всего-то отличаются языковой средой, но одной нации, — объясняет за другую женщина-столп.
— Буду знать. Спасибо вам, — щерится девочка, за что получает ребяческий взмах по макушке от Рэйко. — А легенды у вас на родине имеются? Истории эдакие?
— Имеются. И очень много, — отмечает мечница, поменяв малость лежачие положение, чтобы рука не затекла.
— Расскажите какую-нибудь! Любую! Пожалуйста!
До обеих хозяек доходит, что последняя книжка успела порядком наскучить Саито. Оно и понятно. Прямо-таки такой детской литературы в доме нет, а эта так вовсе предназначена на контингент постарше, хотя бы для подросткового возраста. Тогда женщины вновь обмениваются насмешливыми ориентирами, рыжевласая откладывает чтиво и ложится ближе к Кирико, подготавливая себя этим в том числе к прослушиванию рассказа. Сколько бы так они не собирались за много лет, но Рэйко никогда не надоедало переслушивать по несколько раз хоть одну и ту же повесть.
Лин Шань — сама по себе очень располагающая личность. С ней легко, непринуждённо и по-своему воодушевляюще. Дождаться от неё повышенного тона вплоть до криков и скандалов практически невозможно. И не потому, что она является на редкость сдержанной. Нет. Просто к своим годам китаянка достаточно повидала, немало близких потеряла и через многое прошла. Говорить размеренно и вкрадчиво для неё привычное дело, как и сохранять постоянный внутренний покой, каким бы отчаянным и сложным не было бы её положение. От того её речи были так красивы и до невозможного безмятежны.
По правде говоря, Кирико изредка, но такое происходило, ловила себя на мысли, что неосознанно ассоциирует столпа… С мамой. Да, так оно и есть. К ней была тяга прижаться именно что к матери, а не просто к учителю.
Шань понимает, что время далеко позднее, что не стоит затягивать, и посему прокручивает в своём лабиринте памяти различные истории да покороче, чтобы удовлетворить детское любопытство перед сном хоть как бы то. И на ум приходит одна из самых значимых легенд с родных краëв, где каждый о ней мог и раз, но слышать. Да и в случае с юной Кирико… Лин больше чем уверена, что девочка просто обязана её услышать своими же ушами, а определённые выводы придут к ней позднее.
— Пожалуй… Есть кое-что что я могу тебе рассказать, — изрекает столп. — Говорят, пьес, связанных с этой историей положили бессчётное количество. Оно и понятно. Легенде ведь примерно уже полторы тысячи лет, плюс-минус меньше. И скучнее она из года в год никогда не становилась для общественности. Во всяком случае в этом меня убеждали.
Саито вместе с Кодзимой устраиваются поудобнее, навалившись в предвкушении друг на друга, пока рассказчица принимает сидячее положение, дабы всё внимание было переведено куда эффективнее на неё. Лин заговаривает убаюкивающим голосом:
— Жил некогда помещик по фамилии Чжу, а звали его Юаньваем. Его дочь Чжу Интай была не только очень красива и добра, но и умна и любознательна. Да вот беда — в древности девочек не брали в школы, и Чжу Интай каждый день видела из окна, как школьники идут на занятия, и завидуя думала: «Разве девочки должны сидеть по домам и обучаться только искусству вышивания? Почему я не могу ходить в школу?»…
Ещё никогда прежде Кирико не слушала что-то с таким огнём в очах, забывая даже порой моргать при необходимости, опасаясь потерять этим пойманную линию связи с повествующей.
— …Чжу Интай стала просить родителей, чтобы те разрешили ей учиться в Ханчжоу. Она уговаривала мать и отца: «Я же могу одеться как мальчик, чтобы другие не смогли опознать меня… Ну можно? Вы обещаете мне?». Сначала супруги Чжу не соглашались, но потом уступили ее мольбам, буквально сдались, поскольку очень любили и баловали свою дочь. И вот в один прекрасный день, ранним утром, Чжу Интай и ее служанка нарядились в мужское платье, распрощались с родителями и, прихватив сумки с книгами, отправились в Ханчжоу…
«Ура!», — вскрикивает в своей голове с восклицанием маленькая.
— …В первый же день Чжу Интай встретила в школе Лян Шаньбо, у которого был очень хороший характер и отличная успеваемость. Она подумала: «Вот если бы мне каждый день учиться вместе с таким хорошим мальчиком, я непременно смогла бы многому научиться, а учеба была бы веселой и приятной!». Лян Шаньбо тоже понравилась девушка, он чувствовал, что они похожи по характеру, впервые, встретившись, они сразу же стали общаться, как старые знакомые. Только о том, что перед ним не парень, а девушка, он не догадывался. Они говорили о стихах и литературе, и их взгляды, интересы и чувства совпадали. Они помогали друг другу, заботились друг о друге, все время проводили вдвоем, нередко соприкасались коленями, плечами, но не придавая значения таким вещам: они дружили с детской непосредственностью, а затем стали назваными братьями уже не расставались…
В случае с Рэйко, то женщина не отставала от подопечной — слушая как в первый, вникая в каждое слово, не успев заскучать. Да и сам вид Шань всегда вызывал у неё что ни на есть эстетическое наслаждение.
— …Время летит быстро, и вот прошло три года. Учеба закончилась, предстояло собрать книги и багаж, проститься с учителями и уехать на родину. Чжу Интай к тому времени уже глубоко полюбила Лян Шаньбо. А Лян тоже обожал своего «товарища по учебе», не догадываясь, что Чжу Интай — девушка. Расставаться они не хотели, но что поделаешь? Вернувшись домой, они день и ночь думали друг о друге. Прошло несколько месяцев, и Лян Шаньбо отправился навестить «своего дорогого друга». Когда выяснилось, что Чжу Интай — красивая девушка, он и удивился, и, естественно, обрадовался. Молодые люди поняли, что их посетила настоящая любовь и что не зря они так крепко дружили…
Учащённое детское дыхание заполнило спальню.
— …Лян Шаньбо посватался к Чжу Интай, но согласия не получил, ведь он был беден, а его возлюбленная — из богатой помещичьей семьи. К тому же, Чжу Интай давно уже просватали за молодого барчука Ма. Лян Шаньбо очень страдал, совершенно упал духом и, мягко говоря, слег, да так и не оправившись от недуга, — отменный слух мечницы улавливает испуганное аханье. — Узнав о том, что ее любимый скончался, Чжу Интай, которая всë время боролась с родителями против принудительного брака, вдруг стала удивительно спокойной. Она надела красный свадебный наряд и вышла навстречу присланному за ней свадебному паланкину. Люди в свадебном кортеже встречали невесту, били в гонги и барабаны, этим ограниченным людям было очень весело. Путь кортежа пролегал мимо могилы Лян Шаньбо. Дойдя до места, где упокоился бедный влюбленный, люди остановились, поскольку внезапно налетевший сильный ветер взметнул тучу песка, а могильные камни сдвинулись с места. Чжу Интай вышла из паланкина, сбросила красную одежду, и оказалось, что она вся в белом. Приблизившись к могиле, она опустилась на колени и зарыдала. Поднялся сильный ветер, загремел гром, сверкнула молния. В одно мгновение со страшным грохотом могила разверзлась, и Чжу Интай увидела любимое лицо своего Лян Шаньбо. Не раздумывая, она прыгнула к нему, еще раз раздался страшный грохот, и могила сомкнулась. В тот же момент ветер стих, облака исчезли, дождь перестал, и небо прояснилось. Вышло яркое солнце, заблагоухали цветы, и вдруг все увидели, как две прекрасные бабочки, кружась в счастливом танце, поднимаются над могилой. Это были души двух ранее разлученных влюбленных — Лян Шанбо и Чжу Интай.
Повисает тишина, среди которой слышится лишь тяжёлое дыхание девочки. По хорошему Лин стоило бы напомнить об этом, указать на то, что дыхание всегда нужно держать в узде. Но они ещё не изучали постоянную концентрацию, от чего и столп не стала с этим докучать. Пока что.
— Какая грустная история, — выкладывает вердикт девочка, тоже занимая отныне сидячее положение, чуть не запутавшись в одеяле. — Но и очень красивая.
— Да. И у нас очень уважают эту сказку. В ней порядком немало устаревших ценностей, но и в нынешних реалиях тот же брак по расчёту не совсем канул, так ведь? — больше в риторической манере отзывается столп.
— Но они бы и не встретились, если бы госпожа Интай не притворилась другим, так же получается?
Две женщины с пониманием выслушивают детский вопрос. На то Шань и поведала специально именно эту историю. Но за неё вступается Рэйко, поясняя:
— Всё так. Но здесь помимо этого можно много другого смысла для себя обрести. И каждый его предопределяет для себя сам, — теперь уж распрямляет лохматые красные девичьи волосы по привычке Кодзима. — Но знаешь, иногда и впрямь не всегда плохо переступать через правила, законы или мораль. Порой это и способно привести к понимаю настоящего счастья, будь то смысл жизни или… Нечто большее, — Рэйко украдкой со спины Саито поглядывает на шатенку, провоцируя у той обворожительный смешок. — Но прозябать всю жизнь во лжи тоже не выход. Это не значит, что для счастья только и обмана необходимо придерживаться. Это заблуждение. На красивой истории будущего не построишь. Я имею ввиду, что иногда, — остро выделает Рэйко последнее слово. — Лишь иногда с помощью «хитрости» можно положить себе начало пути личного счастья.
— Но почему Чжу Интай было запрещено посещать школу? Да, Из-за того, что она девочкой уродилась… Но… Зачем? Почему так?
— Видишь ли… Не всё так просто в этом мире, дитя, — вздыхает не без горечи Лин, скрещивая ноги в позе лотоса. — Было время, когда и я не смогла себе позволить стать тем, кем я хочу. И много кому через это же пришлось пройти и приходится проходить по сей день и, возможно, прямо сейчас, не только женщинам, но и мужчинам. Просто находятся те, кто хочет, чтобы другие становились для него удобными. С этого и диктуются нормы, приличия и прочее. Уж как к ним относиться и следовать ли им — выбор за тобой. Но, увы, не всем удаётся восстать против общества в подобных делах.
Рассчитывать на то, что Кирико данное откровение подсобит на чистосердечное признание о её натуре, было бы излишне наивно. Никто из хозяек и малой ставки не готов был поставить на это, но надежду для себя взрастить, что в дальнейшем этот разговор положит зерно для почвы новых рассуждений у маленькой, вполне могли и могут. Может когда-нибудь, но не сейчас. Они обе будут ждать, когда Кирико станет готова сама к этому.
Но что так смогло поразить двух взрослых, так это то, что после минутной игры в молчанку, ученица спрашивает то, о чëм предыдущие дети у Шань никогда не интересовались.
— А вы хотели стать кем-то другим? — вдруг припоминает выпрыгивающую реплику из монолога сэнсэя. — Вы сказали, что «не смогли позволить себе стать»… Вы не стремились стать столпом? И мечником?..
— Нет, изначально не стремилась, — под гнëтом навалившихся воспоминаний проговаривает китаянка.
— Тогда… Кем же вы хотели быть? И почему не стали?
— Были определённые обстоятельства, которые помешали планам. Сейчас это уже не имеет значения.
Кирико не совсем удовлетворена ответом, что отображается на её круглом лике. Сразу видно, как та всячески упирается, не горит тем, чтобы делиться. Но за сегодня малышка и без этого предостаточно узнала об учителе. Это уже достойная заслуга. Но в диалог упорно вступает другая особа, заскучав от поникших лиц.
— Так, хватит на сегодня расспросов. А ну бегом в кровать! — со всей показательностью восклицает Рэйко. — А то, кто в скором времени не заснëт, завтра мигом огребëт лично у меня на кухне! А ну быстро спать!
Обстановка значительно разрядилась, больше даже пошла ввысь. Шань широко щерится, а Кирико громко смеëтся, спрятавшись под пуховое одеяло.
— Не пойду! — доносится бурчание из-под ткани. — Я буду спать только с вами! — ставит условие малышка, зарываясь сильнее.
— Ещё чего! Время видел? Шутки оставляем на завтра! А ну брысь отсюда! — больше в шуточной манере указывает Кодзима, набросившись поверх маленького тельца под одеялом, пробуя вызволить ту оттуда, смотивировав своим действием прилив безудержного смеха у всех, кто находился поблизости.
Игра не заканчивалась по общим меркам минут пять, если не больше. И то под руководством Шань уложить двух запыхавшихся девиц оказалось ещё тем испытанием, за которое полагается отдельная награда. И как бы Рэйко не причитала, на деле она сама не против оставить на ночь дитя в своих покоях, как и её пассия. На такой вот и ноте все трое сумели заснуть лишь через полчаса, все в обнимку, пока за окном не бушевал холодный зимний ветер, стучась об стекло.
***
— Братик, а почему демоны едят людей?
Кохэку, один из старших, на мгновение приостанавливает процесс поколки дров, задержав топор в воздухе. За всю беседу с сестрёнкой он ни разу не давал повода той усомниться, как он заинтересован самолично что-то объяснить, разложить по существенным фактам, как пример, более подробно расписать о ремесле истребителей и о тех, из-за кого, собственно, была и создана организация. Но, разумеется, ссылаясь лишь сам на то, что ранее мог рассказать отец, дедушка или дяди.
— Причина самая банальная — чтобы стать сильнее, — рубит по чурке красноволосый паренëк, и деревянное колышко отлетает, ударяясь об землю. — Только так демоны способны накапливать силу. И по словам более опытных, чем моложе жертва, тем лучше — более питательна, так сказать, пока «свежо».
— И что, другого способа совсем нет? — без какого-либо намёка на брезгливость не перестаёт заваливать того вопросами.
— К счастью или к сожалению, нет.
— Получается… Чем больше демон съедает, тем больше обретает силы?
— Всё так.
— Но может имеются исключения? — кружится вокруг старшего Кирико, поджимая рукой одну из своих кукол. — Вдруг уже существовали óни, которые сумели пойти против природы? А мы можем попусту не знать о них.
— Честно, не могу судить, — стряхивает пот со лба Кохэку, проворачивая чурку под более выгодный ракурс. — Кто знает… Может, ты и права, и такой в самом деле когда-то был. А ты к чему интересуешься?
— Да так… Просто промелькнула мысль одна, — скромно упирает очи в землю девочка.
— И какая же? — не скупается на любопытстве старший брат, вытворяя новый замах топором.
— Если такую силу и впрямь так легко получить, к тому же будучи абсолютно бессмертным… То имеет ли смысл осуждать за такой подход? Ведь… Наверное, нет ничего плохого в том, чтобы облегчить своё существование, особенно, когда сам мир преподносит тебе эту возможность. Я имею ввиду, что да, причинять вред людям — это плохо и неправильно, но вот, если посмотреть на это с другой стороны… Так ли это порицаемо — само желание не хотеть умирать и обрести силу?
Подслушивающий совершенно невзначай поблизости самый старший из детей — Кайоси, что подбирал разбросанные по округе полена, складывая их в одну общую поленницу, чуть было не выронил сам всё из рук к чертям собачьим, услышав о чëм конкретно говорят его младшие брат с сестрой. До этого он ни разу не присоединился к разговору, давая предпочтение молчать.
— Хм… Трудно сказать, — мягко выразился Кохэку, не замечая пока что, что вблизи кое-кто греет в уши. — Признаться… Я тоже рассуждал над этим. И ни раз, — признаётся он, оперевшись о конец топора с ручкой, а тот в свою очередь облокотив о чурку. Взгляд парня приобрёл куда более хмурые нотки. — Как-то я уже представлял, что может произойти со мной, после того, как я умру. И знаешь, страха как такового я никогда к этому не испытывал, да и прямо сейчас во мне его нет. Но… Одно, пожалуй, меня беспокоит, — сжимает губы, будто бы с духом собираясь прежде чем заявить. — Будет ли всë это иметь смысл, то, что я делаю? Ведь… Перспектива прожить долгую жизнь, не загоняясь по поводу, что тебя может согнать в могилу дурацкая болезнь или ненароком может в один день сбить повозка… Не так плоха, наверное. Но опять же — а как сильно это влияет? Этого мы тоже знать наверняка не можем. Как мне говорили, с превращением в демона ты рискуешь потерять себя, забыть даже собственное имя и не вспомнить близких. И что хуже из этого я так и не понял всё ещё…
— Значит… Они и правда все не помнят, кем были раньше?..
У Кайоси подступил неконтролируемый приступ тошноты, когда он уловил отчётливые нотки жалости у сестры, притворяясь, что не при делах, стоял спиной к ребятам около поленницы, что порядком стала выше его самого уже.
— Ну-у-у, говорят, что в большинстве случаев так оно и происходит. Дикий голод сбивает с толку всю прошлую человечность у простых демонов. Но по слухам, у дюжины Бесовских Лун, демонов сильного ранга после Прародителя, такой изъян отсутствует. Дедушка уверял, что ему доводилось слышать, будто бы они вообще способны ни один десяток лет продержаться без пищи без какого-либо дискомфорта как нефиг делать.
— А кто они? Дюжина Бесовских Лун? Ты что-нибудь ещё про них знаешь, братик?
— Не так много, если честно… Да и мало про них известно, ибо последнюю Молодую Луну так вовсе удалось победить истребителям более ста лет назад. Примерно так вроде как. Со Старыми Лунами, говорят, относительно проще, но их тоже лучше недооценивать, особенно новичкам. Хотя, знаешь, я бы поду…
— Хватит, — самому старшему надоело слушать, и он поспешил вмешаться. — Ты отвлёкся, — бросает угрюмый Кайоси взгляд к топору брата. — Лучше займись делом.
Мелкая дрожащая складка образовалась моментально на лбу Кохэку, а уголки губ искривились на постороннее вмешательство.
— Я не надолго перестал. У нас время ещё есть, я отдыхаю, — пытается ровным тоном процедить младший. — Или что, мне нельзя с сестрой поговорить? Обязательно и здесь меня контролировать есть необходимость особой важности?
— Говорил бы ты здравомыслящие вещи я бы не встрял, — намекает Кайоси на монолог того, прозвучавшего ранее. — А так ей и без того знать необязательно про дюжину. Незачем языком зазря трепаться.
— Но мне интересно… — бурчит под нос Кирико, осматривая следом за другим каждого из братьев, между которыми уже готовы вовсю летать искрящиеся молнии.
— Что-то не нравится, так имей милость не слушать, — огрызается Кохэку. — Потребуется чьë-то мнение, я найду кого-нибудь другого, кто сможет мне его дать, но уж точно не тебя. Ты и так всегда всем недоволен. Тебе хрен угодишь.
— Это не мнение, а логичный довод, который подразумевает, что не следует некоторые вещи включать в темы для повседневных дискуссий.
Второй парниша с унынием закатывает глаза, с громким гулом выпуская воздух через нос, с трудом перебарывая себя, чтобы не начать новый конфликт. Он и с прошлого ещё не успел подостыть. Да и в целом, отношения братьев давно ухитрились пойти на спад, ещё до того случая. И на то имеется множество причин. Но вот только в присутствии младшей сестрёнки так тем более меньше всего хотелось распалять заделанную конфронтацию.
— Ладно. Всё. Просто отвянь. Тему закрыли, — резко отмахивается второй сын семьи и возвращается к работе, сильнее обычного замахиваясь по чурке, разрубив её с такой силой, что лезвие топора чуть было не вошло в землю, когда прорубили дерево насквозь.
Кайоси сплëвывает на бурную реакцию брата, но предпочитает тоже больше ничего не говорить, продолжив собирать и дальше древко. А вот Кирико дольше всех остаëтся стоять на месте с предельно потерянным видом, как единственная девчушка в компании.
— Это же… Не из-за меня вы ссоритесь?.. — тихо обращается она к трудящемуся Кохэку, чьë негодование читалось лишь по одним взбалмошным движениям, но Кирико этой резкости никак не опасалась. — Я что-то не то спросила?..
Кохэку смягчается, расслабившись в лице, когда обнаруживает поникший вид любимой сестрёнки. Уж чего, но он не должен распространять свой гнев на других, кто не является его причиной. И он это прекрасно понимает.
— Нет… Конечно, нет. Ты чего? — встряхивает по макушке той в попытке улыбнуться. — Ты здесь не причём. Мы это так… По-своему, по личным причинам так собачимся. Ты на этот счёт не загоняйся.
Братец так и гладит ту по голове, пока младшая ищет на его мокром лице любую наводку на достоверность его слов. Но он слегка наклоняется, заговаривает потише:
— Я попозже тебе расскажу о них.
«Когда этого барана поблизости рядом не будет», — продолжает в свои мыслях Кохэку, стреляя зрительно в спину брату.
— Не хочу, чтобы вы из-за меня ругались… — щебечет девочка от нахлынувшей тоски. Братья вроде бы перекинулись не таким большим количеством слов, но этого вполне уже хватило, чтобы сгустить атмосферу, казалось, на всю округу.
— Ох… — братец бросает инструмент, прижимаясь к младшей в объятьях, не устояв перед чувством вины. Положив подбородок на чужую голову, Саито утешающе погладил ту по спине. — Всё будет хорошо. Не расстраивайся только. Дело далеко не в тебе. Будь уверена в этом. Мы постараемся не ругаться.
Девчачьи ладони огибают мальчишеский пояс в ответном обхвате, а потерянный взгляд метается, пока за всем этим не следит со стороны другой старший брат, отводя по итогу через пару секунд свой неуверенный охристый в сторону, не желая больше ничего видеть. Куда полезнее, как ему показалось, будет закончить всё раньше срока.
__________________________________________________________
Политика Сакоку — внешняя политика самоизоляции Японии от внешнего мира, которая была введена после восстания крестьян в Симабаре и проводилась сёгунами из рода Токугава в течение двух веков, с 1641 по 1853 годы.
Тгк, где я публикую спойлеры к своим работам, свои арты и много чего другого — https://t.me/my_lovelykitty