Вспомни меня

Марк уже набирал номер своего друга, который сдаёт квартиру. И пока он ходит из стороны в сторону с гудящим телефоном в руках, я метаюсь в сомнениях, нужно ли мне всё это и обязательно ли брать квартиру так близко к Марку. Безусловно, я бы хотела быть рядом с ним не только в рабочее время, мне комфортно и интересно в его обществе, появилась бы возможность заглянуть на чай и поговорить в моменты, когда становится одиноко. И судя по всему, ему тоже хотелось бы, чтобы я находилась недалеко.
Но странно было то, что Марк сказал довольно небольшую сумму для двухкомнатной квартиры в отличном состоянии почти в центре города, но думаю, спорить с ним бесполезно, мне главное, уже съехать куда-нибудь, где тихо и спокойно. Если надо мной будет жить Марк, уверена, проблем с шумом не будет никогда.

— Он как раз свободен, собирайся, через двадцать минут мы должны быть там, — сказал Марк, повесив трубку и указывая мне подбородком на дверь.

В тот же момент в кабинет с едва различимым стуком заходит Касси — та самая новая работница, из-за оформления которой Марк опоздал ко мне на выдачу дипломов. Она занимала место милой старушки-копирайтера, которая недавно ушла на пенсию. С её появлением в издательстве мне стало некомфортно. Было в этой девушке что-то отталкивающее, но я никак не могла понять что. Во внешности ничего сверхъестественного: блондинистые волосы до лопаток, средний рост, непримечательное лицо с высокомерными голубыми глазами. Наверное, именно надменный взгляд, которым она всегда меня одаривала, поселил эту неприязнь. Кажется, до меня здесь было всё стабильно, а теперь в составе сразу два новых лица. Но я рада, что хотя бы Люси последнее время стала ко мне дружелюбнее, иногда мы даже вместе идём на обед в кофейню.
Касси подходит к столу, стуча каблуками, и широко улыбается Марку. А я стою и думаю: антипатия делает в моих глазах её улыбку такой неискренней или так и есть на самом деле?

— Я закончила с текстом, — произносит она, положив перед Марком папку бумаг и хлопая ресницами.

— Отлично, — Марк посмотрел на Касси, и уголки его губ едва дернулись, видимо, ради приличия. Мне забавно наблюдать за тем, как она пытается осуществить свои намерения, потому что, кажется, я понимаю причину её такого поведения. И смотрела бы я на эту картину с пылким любопытством еще долго, если бы Марк не шикнул на меня: — Отомрите, Мелори, рабочий день закончился, идите собирайтесь.

Взгляд без моего участия сделался каким-то ревностно-недовольным, что вызвало у Марка улыбку, настоящую улыбку, а не то, что он пытался выдавить для Касси. И мне вдруг захотелось смеяться от собственных чувств: если у Марка, правда, есть ко мне симпатия, то Касси мне не соперница.
На улице стояла середина лета, поэтому, несмотря на то, что уже восемь вечера, вокруг еще светло, как днём. Благо, жара немного отступила, и после прошедшего ночью дождя, асфальт не плавился под ногами, вспотевшую под волосами шею освежал прохладный ветерок, а Марк смог надеть свою любимую рубашку.
Я вышла из издательства, ощутив контраст помещения с кондиционером и влажной улицы, хотелось скорее сесть в машину, но пришлось подождать пока её владелец докурит сигарету. Ехали мы, в основном, в тишине, перекидываясь несколькими бессмысленными фразами. Из магнитолы доносилась приятная, расслабляющая музыка.

— Тебе не нравится лето, да? — в дни, когда солнце начинало нещадно палить, я замечала, каким недовольным становилось его лицо. Это забавляло, но отнимало желание завести разговор.

— Не люблю духоту, мне по душе холод, — он бросил на меня быстрый взгляд и вернул внимание на дорогу. — Люблю осень, идеальное время.

— А я, напротив. Осень мне не нравится...до чего депрессивное время года! Ничего хорошего в этот период не происходит. Родители разбились в сильный сентябрьский ливень, у бабушки остановилось сердце октябрьским вечером, осенью даже природа умирает. Мне иногда страшно бывает, когда она наступает. Создаётся ощущение напряжения, сразу жду чего-то плохого.

— Напрасно. Разве последние два года происходило что-то ужасное? — я отрицательно помотала головой. — Ну вот, все страшное позади, Мелори, не притягивай к себе негатив ненужными мыслями. Тем более теперь у тебя есть я, и, если что и произойдет, я всегда помогу тебе справиться с этим, — глядя на дорогу, он нашёл своей рукой мою и ласково сжал её.

— А если не сможешь помочь? — волнительно спросила я, почему-то этот разговор вызвал во мне сильную тревожность, хотя слова Марка должны были, наоборот, успокоить.

— Нет того, что я бы не смог, — улыбается он и расслабляется на сидении. Я принужденно смеюсь в ответ, уводя глаза в окно.

У дверей моего нового жилья нас уже ждёт друг Марка, любезно держа руки за спиной. Был одет он простенько: в черную широкую майку и спортивные шорты. Лицо совсем не совпадало со стилем: небольшая щетина, глубокие карие глаза и кудрявые темные волосы создавали ему образ какого-то мачо из фильмов про мафию, поэтому, на мой взгляд, будь он в строгом костюме, режиссеры бы с руками и ногами разобрали его на эти роли. Имел нос с горбинкой, и не сказать, что понравился мне внешне. При виде меня мужчина дружелюбно протянул руку.

— Добрый вечер, Мелори, меня зовут Алекс, — его губы растянулись в игривой улыбке и почти склонились над моей ладонью для поцелуя, что заставило сердце удивленно замереть. Но Марк с усталым лицом начал хлопать друга по плечу так, что тот закряхтел и по подъезду разнеслись глухие стуки. — Брат, — хрипло проговорил он и скривил лицо от боли, заключая Марка в тесные объятья, отчего тот капризно вздохнул.

— Какой же ты прилипала, — нахмурился Марк, зажатый крепкими руками и даже не отвечавший на объятия. Я смотрю за этой встречей и прикрываю рот, тихо хихикая от нелепости и яркой противоречивости двух натур.

— Да если бы не я, ты бы уже загнулся без любви, — самодовольно хмыкает Алекс, освобождая друга, и подходит к двери квартиры, весело звеня ключами.

— Не нужна мне любовь, — едва слышно цедит сквозь зубы Марк и видно уже жалеет, что всё это затеял. Но через пару минут, я поняла, что сделала ранние выводы. Эти двое явно привыкли друг к другу и на подобные подколы не сердятся.

Квартира выглядела очень просторной и современной по сравнению с бабушкиной, что создало во мне противоречивые чувства: мне нравился минимализм в интерьере и преимущественно белые цвета — это выглядело эстетично и радовало глаз, но не было такого родного тепла и уюта, как в моём доме. Понимаю, это дело привычки, можно сделать и эту квартиру максимально комфортной, но первое впечатление осталось неоднозначным.
Прихожая сразу предлагала пройти на кухню, повернув направо. В конце коридора виднелась дверь в ванную и поворот в спальню. Простенько и не броско, всё, как я люблю. Панорамные окна, большие зеркала в зале...мне начинает нравиться всё больше, но душа еще держится за прошлое. Хотя это нормально: нам свойственно волноваться, выходя из зоны комфорта и чего-то привычного.
После небольшой экскурсии, проведенной Алексом, мы все сели за белоснежный столик, чтобы обсудить детали. В общем и целом, я довольна новым местом жительства и возможностью жить рядом с Марком, остается лишь страх за ту квартиру, которую придётся сдавать, в целях получения дополнительного дохода. Боюсь, как бы никто в ней ничего не сломал. Но об этом потом, всё решаемо.

— Ты лучше скажи мне, как вы познакомились с Марком, а то он такой скрытный, — поморщился Алекс, всё прислушиваясь не выходит ли друг из туалета. Темные глаза его горели от любопытства, а пальцы нетерпеливо отбивали на столе какой-то ритм. Видно у Марка давно не было новых знакомств, особенно среди девушек. Сверлящий взгляд меня откровенно смутил не только своей настойчивостью, но и тем, что хотел от меня услышать. Не расскажу же я, что мы познакомились, когда я хотела покончить свою жизнь самоубийством...Да у него челюсть отвалится, и знать ему такое вообще необязательно. Поэтому я, неловко прокашлявшись, слепила такую историю:

— Ну, я...выиграла место в его издательстве в шахматах, — почти правда. Глаза беспорядочно бегают по кухне, губы нервно изгибаются в подобии улыбки (чертова защитная реакция психики). При всём этом Алекс так заинтересованно на меня смотрит, будто вообще не замечает моего волнения. — Был конкурс...— я тяжело вздыхаю, направляя взор на потолок, так мне легче собрать мозг в кучу. — на моём факультете...за месяц до выпуска, на работу в разных издательствах. Эээ..я выиграла у Марка в шахматах и получила работу, — когда этот нелепый и максимально неправдоподобных рассказ подходит к концу, я отчаянно смеюсь, разбавляя неловкость, и молюсь, чтобы Марк пришёл быстрее, чем Алекс сгенерирует новый вопрос. Мне кажется, лицо покрылось красными пятнами от стыда...кто поверит в эту чушь? Позор..

— Да ладно! — шепотом восклицает Алекс, чтобы Марк не услышал, и все подозрительно косится на дверной проём. Его густые брови тянутся наверх в удивлении. Он так обескуражен глупостью моей истории или...— Чтобы кто-то смог выиграть у Марка в шахматах...— он неверяще мотает головой и пилит ошарашенными глазами стол. — Ты какая-то чемпионка мира? — вот тут моя очередь удивляться, потому что я не понимаю, что такого в том, что я выиграла у Марка.

— Нет, а чт...

— Да я за всю жизнь у него выигрывал раз шесть! И то до сих пор в этих победах не уверен. А играли мы много раз, уж поверь, — кивает он, якобы подтверждая свои же слова. У меня в ответ вырывается:

— Может, ты просто безнадежен? — Алекс на это только смеется, но тут возвращается Марк.

— Что смеётесь? Если он рассказал, какую-то позорную историю про меня, не верь ему, Мелори, он просто любит выдумывать и веселить людей, — Марк садится на своё место и поочередно смотрит на нас с вопросительно поднятыми бровями. Если Алекс сейчас откроет рот насчёт истории нашего знакомства, мне гореть со стыда прямо здесь. И вот я уже вижу, как он хочет заговорить, поэтому неуместно громко и торопливо его перебиваю:

— Расскажите лучше, как вы познакомились!

Оба поворачиваются ко мне и глядят на мою тупую улыбку. Алекс либо действительно не замечает ничего странного в моём поведении и мне пора идти на актерское мастерство или хорошо подыгрывает. Он с предвкушением втягивает носом воздух, готовясь с поличным вывалить на стол всю историю, его словно только за язык потяни и потом не остановишь. Кажется, Марк это прекрасно знал, поэтому строгим голосом остановил:

— Без лишних подробностей, Алекс, — но, судя по его взгляду, речь идёт не о тех подробностях, которые обычно рассказывают на потеху, а о чем-то более серьезном.

— Нет проблем, мой хмурый друг, — веселым тоном разбавляя напряженность Марка. — В принципе, ничего особенного: мы были одноклассниками, но начали хорошо дружить, когда по воле случая устроились на подработку в одно место. Был класс девятый вроде, уже не помню точно, столько лет прошло. Я вот уже как дед, — указывает Алекс на щетину, а затем бровями на Марка. — Он вон всё еще смахивает на ребенка, — Марк недовольно прокашлялся, убивая глазами Алекса; я бы такого взгляда не выдержала... — Так и закорешились. Я его поддерживал всегда в трудные моменты, мы и жили недалеко, часто тусили у меня, в одной компании какое-то время были, пока она не распалась из-за...— Марк заерзал на стуле, привлекая внимание увлекшегося повествованием друга. — Да. Моему отцу очень нравился Марк, он всегда волновался за него, спрашивал, как дела обстоят. Так как часто наблюдал нас вместе, то привязался и к нему. Мы вообще вот с лет четырнадцати, как братья росли, Марк и ночевал часто...— Алекс налил воды и сделал глоток, в голосе развеялась прежняя радость и сменилась на теплую грусть по прошедшему времени. — Потом поступили в университет, сняли вместе эту квартиру. В дальнейшем я её выкупил. Отец был строгим по отношению к карманным деньгам, моя семья в них не нуждалась, но он не хотел, чтобы я вырос избалованным, хотел, чтобы я всего добился сам. Так я пошёл на подработку, подружился там с Марком, так я открыл свой автомобильный салон,  — с гордостью произнес Алекс, но, на мой взгляд, чуть отрекся от основной темы, пусть слушать его было все равно занимательно. — Но к чему это я. Меня к книгам никогда не тянуло, в отличие от Марка, отец это видел и предложил после университета место в собственном издательстве. Я на тот момент уже потихоньку организовывал свой бизнес и был очень рад за брата,  — то, с каким теплом Алекс говорил про друга, поражало моё сердце. — Через несколько лет папа скончался, переписав в завещании издательство на Марка. И он этого полностью заслуживает, кто если не Марк? — Алекс похлопал радостно по плечу друга и выглядел очень довольным, гордым за доброту отца. Я задавалась вопросом, как он не чувствовал себя обделенным после этого и не было ли у него ревности. Он продолжил, расставив все по полочкам. — Я с этими книгами, как Марк с улыбкой, — вещи несовместимые.

— Я тебя прибью, — проговорил Марк, притворно добренько натянув уголки губ.
Точно как братья.

Так и началась моя жизнь в этой квартире. По утрам Марк спускался ко мне на этаж ниже, я, полностью готовая, выходила к нему, и вместе мы ехали на работу. Удивительно для меня то, что со стороны мы буквально выглядели, как супружеская пара, поэтому у сотрудников издательства даже сомнений не было, что у нас романтические отношения. Расстраивало меня то, что это не являлось реальностью. Мы были парой для всех, кроме нас самих. Даже Люси нам неоднозначно улыбалась, молча складывая несуществующие пазлы.
Шли недели, а продвижения между нами не было от слова совсем. Бывало, после работы он приглашал к себе на чашку какао. Тогда мы оживленно обсуждали новые поступившие рукописи, которые мне казались довольно интересными, даже забывали про напитки, увлекаясь беседой. Я любила проводить так время и, честно признаться, каждый день ждала, когда Марк снова предложит зайти.
Да, я ругала себя и за пассивность, что сама не могла сделать шаг, признаться в чувствах, которые скрывать уже смысла не было. Марк стал мне близок настолько, что я не могла думать ни о ком другом. Лау как-то звал на выходных прогуляться, писал, что боится потерять со мной связь, ведь жизнь разбросала нас и больше нет таких точек соприкосновения как Рита с Лией или университет. В тот день я отказалась, потому что ждала Марка. Так наивно и глупо, я даже чувствую себя подростком, который первый раз влюбился и страшится взглянуть в сторону обожателя. Обычно такая влюбленность заканчивается плачевно, так как из-за недостатка опыта выбор падает не на того человека. Но ведь мне уже скоро двадцать два года!
И, собрав всю волю в кулак, я, так и не дождавшись чуда, сама поднялась к нему и постучалась в дверь. Помню это приятное удивление на его лице, которое так меня приободрило. Было непривычно видеть его таким домашним, потому что обычно мы сидели у него после работы, и я неизменно наблюдала на нем классическую одежду. А тут Марк стоял передо мной в серых шортах, растянутой старой футболке застиранного черного цвета и беспорядком на привычно уложенных блондинистых волосах. В тот момент мне показалось, я влюбилась в него ещё сильнее.
Мы болтали о разном; я решила поделиться с ним некоторыми переживаниями по поводу своей писательской деятельности. Рассказала, что у меня нет идей для новой книги и голова не тем забита (тобой), и как вообще себя заставить писать. Он предложил мне попрактиковаться в лирике. Эта идея действительно пришлась мне по вкусу, вдохновение вновь начало зарождаться в душе.
А потом...Надо ли рассказывать о том, как я уснула прямо за столом, стоило Марку отойти на несколько минут? Мне тогда снилась ещё какая-то ерунда, сопровождаемая непонятным ширканьем, словно кто-то пишет. Я медленно открыла глаза. Пришла вечером, когда ещё было светло, а теперь за окном ночь. Передо мной сидел Марк, положив подбородок на руку, и с улыбкой наблюдал. Позор...

— Ночевать тут собралась? — иронично спросил он, и губы его растянулись в ухмылке еще больше.

Прошло около трех месяцев, как я живу в другой квартире и работаю. Все еще сложно поверить и привыкнуть, но факт остается фактом, жизнь меняется и не стоит на месте. В отличие от меня! Потому что я до сих пор не могу намекнуть Марку о своих чувствах. Хотя, зная его, как он может не заметить этого сам. Всегда же видел меня насквозь, а тут сразу пелена на глазах? А может специально притворяется дурачком из-за того, что не может ответить взаимностью? Иначе бы давно сделал первый шаг, признался бы. Мы же взрослые люди, особенно он! Эти сомнения не дают мне продвинуться к нему навстречу, они тормозят, ведь я не понимаю, что он чувствует. Вроде ко мне отношение совсем другое, по сравнению с остальными девушками, но этот факт даёт мне уверенности ровно до тех пор, пока в голове снова не всплывают те вопросы.
Одной октябрьской ночью я проснулась по неизвестной причине. Безучастно смотря в потолок, я пыталась снова настроиться на сон, как вдруг услышала, что надо мной кто-то громко ходит, словно из стороны в сторону. Марк опять не спит? Иногда я просыпалась ночью в туалет или попить воды и слышала над собой шаги, но еще ни разу не было такого шума. Как будто кто-то в панике пытался найти выход из комнаты. Я не на шутку испугалась и решила пойти проверить его.
Пару стуков в дверь вызвали за её пределами напрягающую тишину, а после Марк всё же решил подойти. Услышав мой голос, он незамедлительно впустил меня. И как только замок за спиной щёлкнул, меня крепко прижали к себе холодные мужские руки. Я ошарашенно смотрю в стену, быстро моргаю, но всё же кладу ладони на спину и успокаивающе поглаживаю. Его футболка прилипла к телу, а влажный ледяной лоб уткнулся в мою грудь так, что из-за разницы в росте я чуть не сложилась вдвое, потому что он еще и за талию тянул к себе ближе. Для мыслей об удобстве в голове не хватало места, волновало только одно: что с Марком?

— Мелори...— голос дрогнул, и я уже сама готова дрожать, как осиновый лист, от неизвестности.

— Марк, я здесь, всё хоро...— Марк отстраняется, его перепуганный чем-то взгляд мечется по моим глазам. Никогда не видела его таким, не могла поверить, что передо мной правда он. Нас окружала полная темнота, но оба к ней привыкли. Я не успела договорить и коснуться щек ладонями, как его губы настойчиво накрыли мои, вводя в ещё больший ступор.

Мозг отключился окончательно, от шока я не сразу начала отвечать на поцелуй. Внутри сжался до боли приятный узел, мне казалось, ноги вот-вот станут ватными и уронят меня. Губы Марка никогда нельзя было назвать пухлыми, но то, что они будут такими мягкими...Он целовал желанно, как будто хотел это сделать очень давно, не торопился, наслаждаясь моментом, сминал медленно, иногда нежно оттягивал. Несмотря на ледяную кожу, его руки плавили меня, будоражили кровь.
Когда это закончилось, Марк лбом прижался к моему и свел брови к переносице. Я вижу, как он облизывает свои губы, запечатляя в памяти сегодняшние касания. И мне хочется повторить это еще раз, не отрываться от него совсем. А он тихо говорит:

— Прости..я не должен был.

— Почему? — сразу вырывается в ответ.

— Я перешёл черту.

— А можешь...перейти ещё раз, — едва смущенно проговариваю я, заставляя его удивленно открыть глаза.

— Нет, Мелори, не могу...— извиняющимся тоном шепчет Марк, но безотрывно смотрит на мои губы.

— Почему? — неосознанно тяну к нему руки, убираю прилипшие к лицу волосы.

— Не надо вопросов, когда-нибудь я сам расскажу, похоже уже скоро, — он сглатывает ком в горле и несколько раз открывает рот, чтобы что-то сказать, но не решается. Я же терпеливо жду, зарываясь пальцами в его милом беспорядке на голове. Так успокаиваю и себя и Марка. — Ты можешь остаться сейчас?..

— А это разве не за пределами черты? — щурюсь я.

— За пределами, но я не хочу сегодня засыпать один, — слабая улыбка выглядит виноватой и скорее просящей, прячущей за собой некий понятный только Марку страх. Он впервые обезоружен передо мной, но я не уверена, что рада этому, меня, напротив, волнует причина его переживания. Молчание, на протяжении которого я в шокированном состоянии взвешиваю все "за" и "против", Марк принимает за отказ, поэтому решает надавить тихим: — пожалуйста...

Зеленые глаза зазывают в свою загадочную чащу, заманивают, не раскрывая секрета. Пленят, заставляют мой организм выбрасывать в кровь адреналин. Это предупреждение об опасности, но столь сладкое, что о вреде и некогда думать. Вокруг тьма, а они светятся, как два изумруда, ресницы придают им хитрый вид даже в моментах, когда их владелец абсолютно безобиден.
Свет ночного города проскальзывал через окна и ровно лился на пол серыми прямоугольниками, когда Марк медленно вёл меня за руку в свою спальню, а от однотонных холодных стен отталкивались шлепающие звуки босых ног. На прикроватной тумбочке приветливо горела лампа, излучающая тепло среди пугающей темноты этой комнаты.
В тишине я отчетливо слышала своё стыдливо колотившееся сердце. Марк не выглядел смущенным, когда ложился в кровать и с ожиданием смотрел на замеревшую меня. А тяжелую голову внезапно окружила мысль, что я буду спать в одной постели с мужчиной...с мужчиной, в которого влюблена. Двойное беспокойство застало меня врасплох.

— Я слишком давлю на тебя? — в полголоса произносит Марк и поднимается с места.

— Нет-нет, — лепечу я, быстренько подходя к своей стороне кровати и сдерживая дрожь в теле. — Просто я...мне неловко, — опустившись на холодную простынь, меня пробрало до мозга костей. Повернуть к нему голову было не в моих силах, и я лежала, как оголенный провод, даже не знала, куда деть руки.

Бегаю расфокусированным взглядом по потолку в попытках расслабиться, а мне прямо на грудь опускается щека Марка. Копна блондинистых волос чуть ли не лезет мне в рот, но от нее исходит такой приятный аромат кокоса, что я не прочь зарыться в ней лицом полностью. Локоны разбросались по футболке, кажется, я совсем перестала дышать, ощущая, как его длинные пальцы невесомо касались моих рёбер.

— Можешь трогать мои волосы, тебя же это успокаивает, — прошептал Марк невозмутимо. Сделаем вид, что мы поверили, что он сделал это только ради моего спокойствия.

Я запустила руку в мягкие пряди, второй нежно поглаживала спину. Постепенно смятение начало уходить на задний план. Я привыкла к этой близости, как глаза привыкают к темноте. Одинокий светильник было принято решение выключить. Мрак комнаты не казался враждебным, как несколько минут назад из-за случившегося в ней. Он, наоборот, создавал атмосферу комфорта, чуть интимную, но уже не столь смущающую.

— Я любил лежать так на матери, — тихо произносит вдруг Марк. — Она тоже гладила меня, выслушивая очередные жалобы на школу и прочие смехотворные детские трудности, — вырвавшийся смешок был пропитан давно забытой тоской. — Мне приснилась сегодня прошлая жизнь, моя жизнь "до". — я затаила дыхание, боялась произнести хоть звук и случайно захлопнуть дверь, которая вот-вот начала открываться. — Это было похоже на сонный паралич, только я попал не в ад ко всяким черным сущностям, которых обычно описывают, а окунулся прямиком в омут боли тех ужасных роковых дней. Предпочту их никогда больше не вспоминать, но иногда они своевольно заявляются ко мне ночью, как незваные гости. И сегодня я, скованный всем телом, был принужден снова проживать то, что хотелось бы навсегда стереть из памяти.

Больше он ничего не сказал, да и мне не хотелось раскрывать чьи-то старые раны ради любопытства, похоже, ему действительно лучше об этом забыть. Хотелось о чем-то хорошем побеседовать, но не находилось слов, и ночная тишина оставалась ненарушенной около пяти минут. Из приоткрытого окна пробирался в комнату прохладный ветерок, доносил до нас запах осени. Моё молчание было принято положительно: здесь нечего ответить, но и нечего держать в себе.
Стоило Марку повернуть голову ко мне, кровь неожиданно прилила к щекам и почувствовалось в ладонях покалывающее волнение. Трудно описать причину такой реакции, возможно, он нравится мне куда сильнее, чем я себе представляю. Мы смотрели на нечеткие черты друг друга, пока ухмылка не появилась на его лице.

— У тебя так сердце быстро забилось, — низко прошептал он, а я была готова отдать душу Господу, насколько тяжело было не запищать на всю спальню от этого голоса. А еще меня поставили в положение застигнутого за кражей вора. Только украсть я пытаюсь то, что и так принадлежит мне...Марк, верни моё сердце!

— Подслушивать некрасиво! — с возмущением выразилась я, несильно нарушая витающую вокруг приятную тишину.

— Ты так реагируешь на меня, — с хищным взглядом Марк приподнялся, упираясь на руки по обе стороны от моей груди, буквально нырнул своими змеиными глазищами в душу и навис надо мной, как над жертвой.

— Замолчи!..— прошипела в ответ, задыхаясь от близости снова. Это как внезапная вспышка света, которая тебя ослепляет и приходится привыкать ко тьме по новой.

— Помнишь, я говорил как-то про карие глаза? Ты еще тогда ляпнула глупость, что они неинтересные, — проговорил Марк передразнивающим тоном, я только вопросительно кивнула в ожидании продолжения. — Люди часто так говорят: мол обычные, — ладонь любовно убирала мои волосы за ухо. — Но есть поговорка: "Глаза — зеркало души". И тогда как карие называют самыми непроницаемыми, я убежден в обратном. В голубых и зеленых ты ничего не увидишь, они словно более скрытые, в то время, как темные способны отражать своё отношение к человеку.

"— Чем темнее глаза, тем лучше можно увидеть своё отражение в них.
— По-моему, ты просто самовлюбленный."

— Как ты сама понимаешь, мутные очертания показывают незаинтересованность кареглазых в данном человеке. Чем четче ты видишь себя в зрачках, тем глубже сидишь в душе. Забавная теория, не правда ли, Мелори?

— Её можно проверить. Какой ты...в моих глазах, Марк? — я тяжело сглотнула, когда он пристально глядел на меня. Сейчас в темноте, разумеется, не видно никаких очертаний, но мы часто смотрим друг на друга, бывало и на очень близких расстояниях.

После волнующего молчания, я заметила, как расползается его эта победная улыбка, и моментально поняла из-за чего. Если теория верна, то он в мои глаза заглядывает, как в кристально чистое зеркало. И нет ни желания, ни смысла скрывать этого.
Марк прячет улыбку, опуская голову и закрываясь волосами. В груди вмиг бешено всё затрепетало, когда появившаяся во мне из неоткуда храбрость заставила поднять его подбородок и сократить несчастные пару сантиметров между нашими лицами, коснуться его губ своими. Взять инициативу и перейти черту было чем-то вроде вызова самой себе. Мечтала стереть когда-нибудь эту ухмылку таким способом. Если он может нарушать выдуманные правила, то и я могу.
По незамедлительным ответным движениям можно подумать, Марк ожидал этого. Возможно, хотел сделать это сам, но вовремя потушил искушение, а я так бессовестно снова заставила желание вспыхнуть. Мысль придавала мне уверенности, подталкивала смелее проводить рукой по его плечу, притягивать к себе ближе за затылок, тонуть в поцелуе и омуте этих ярких чувств зреющей влюбленности.
Это должно было случиться куда раньше, ведь изначально чувствовалась неизвестная связь, притяжение. Неслучайно не могла выкинуть его образ все эти годы. Как же нелепо звучит: не могла забыть незнакомца, который спас мне жизнь и исчез. Но всё случилось так, как должно было.
Губы и не думают отрываться, не в состоянии найти сил на столь сложное действие. В этот миг проносятся в голове все моменты от первого пересечения взглядами до последнего касания. От "хотите спрыгнуть?" до "неправда ли, Мелори?". Воспоминания делают меня еще чувствительнее. Еще больше противлюсь прекращать этот поцелуй.
Марк сам увлекается, посасывает нижнюю губу так, будто это самая сладкая конфета, которую он пробовал, иногда нежно царапает зубами, обхватив мое лицо большими ладонями, он делает всё с таким наслаждением, что я перестаю чувствовать кровать под собой, собственное тело, забываю дышать и здраво мыслить. Первым же и отстраняется, резко и неудовлетворенно утыкается мне в шею, оставляя на ней ожоги тяжелым, сбитым дыханием. Холод пробегает по каждому сантиметру моей кожи, покрывая её колючими мурашками. Так близко, что я чувствую влажные губы, плавящие горячими вздохами мою эрогенную зону. Ещё немного и скину его на другую сторону кровати, потому что банально не выдержу больше и секунды.
Но Марк сам ложится набок совсем рядом, одна рука держит мою, а вторая задумчиво трет переносицу: наверное, переваривает случившееся. Глупо отрицать, что мы оба хотели этого. Он всегда был неоднозначным; и сейчас говорит про какую-то черту, сам же ее переступает, вроде пытается держать дистанцию, но просит остаться с ним на ночь. Целует со страстью, отдается полностью, а потом что, жалеет? Неужели что творится в его голове навсегда останется для меня загадкой? Он никогда не даст этот пазл и мне не собрать картину целиком.
Ладонь подтаскивает меня лечь также, и мы смотрим друг другу в глаза озадаченно и двойственно, носы почти касаются, но после произошедшего это уже ничуть не смущает. В зрачках у обоих борется разум с сердцем, желание с неизвестными препятствиями. Передо мной препятствий нет, а Марк что-то скрывает, по неведанным причинам сомневается, но по истечении нескольких минут ломается и даёт себе зеленый свет:

— Только этой ночью, — и вновь примыкает к губам.

Месяц спустя

Прямо передо мной его лицо как обычно спокойное и ничего не выражающее. Вокруг веселящиеся сотрудники издательства довольно попивают вино, а он сидит напротив и держит стакан с вишневым соком. Кровь прилила к щекам от алкоголя, сердце билось сильнее, я не могла оторвать от него напряженно прожигающих глаз. Делает вид, что не замечает, болтает с остальными непринужденно и расслабленно, словно ничего в этом мире не может подорвать этот железный покой. Но речь в кругу любопытных непонятным образом заходит о нас.

— Марк, вы еще ни разу не рассказывали, как познакомились с Мелори!

— Они же женаты? — слышится мужской голос.

— Колец нет, но уверена, это дело времени, — шепчет ему второй.

Я боковым зрением замечаю, каким недовольством пышет Касси и как подавляет улыбку Люси. Однажды она подходила ко мне, когда в очередной раз мы с Марком приехали на работу вместе. Это было на следующий день после той знаменательной ночи, утром работу мы пропустили, так как кое-кто не хотел вылезать из кровати полдня.

— Мелори, подожди, — Люси остановила меня у дверей кабинета и затащила в свой. — Давно хотела тебе сказать, что, несмотря на то, что я никак не показываю этого, я рада твоему появлению в наших рядах. Мы с Марком никогда не были друзьями, но я знаю его с момента, когда он еще работал здесь на твоей должности. Всё это время, как коллега, наблюдала изменения в нем. До тебя он ходил с еще более каменным лицом, абсолютно непроницаемым взглядом, оставался на работе даже позже меня, а в перерывах только читал. В общем, когда ты пришла, он начал чаще улыбаться и стал живее, словно больше времени проводил в реальности, а не в мыслях, понимаешь? — ее голос был теплым и таким искренним, что становилось неловко. — Я рада за него, как за прекрасного коллегу и человека, который как-то просто выслушав меня, сдвинул груз с души.
И я понимала ее отношение к Марку как никто другой.

Kaleo — Way down we go

Взгляды с интересом уставились на нас, а мы — друг на друга. "Как вы познакомились?" — вновь слышится с нетерпением. В зрачках каждого из нас двоих на мгновенье промелькнуло то холодное утро на обрыве, а потом с молчанием погасло, как только прервалась эта короткая зрительная связь.

— Поссорились, что ли? — взволнованно шепчет кто-то.

Нет. Что нам ссориться? Мы взрослые люди. Так я думала и ждала, когда Марк объяснит все эти поцелуи. Не дождалась и первая не лезла. Хотел бы — давно бы все высказал, что чувствует. Молчит — значит, и говорить не о чем. Флирт под действием аффекта, минутная слабость, помутнение рассудка — разницы уже не было. Я чувствую, как с каждым днём он становится всё дальше от меня. Теперь мы просто соседи, просто коллеги по работе, просто старые знакомые. А кем мы вообще были друг другу?
Горечь от невысказанных слов оседает на языке, заставляет морщится прямо за столом, я с отвращением и желанием избавиться от неё тру его незаметно об зубы, но безуспешно. Горечь выходит изнутри, а оттуда так просто ничего не исчезает. Всё сидит где-то там и отравляет внутренности. Сейчас туда добавляется еще и вино и, кажется, сегодня меня точно разорвет на части.
Марк под удивленные и не удовлетворившие свое любопытство взгляды выходит из заведения, попутно доставая из пиджака пачку сигарет. Корпоратив не задался, а ведь сегодня юбилей издательства. Я сижу еще с минуту, безжизненно пялясь в одну точку, а после хватаю бокал вина, опрокидывая его в себя, и иду следом за Марком. На моей душе гигантский булыжник неизвестного, если не скинуть его сейчас, то он придавит меня намертво.
Улица встречает меня недружелюбно: ноябрьский ветер уже достаточно холодный, чтобы вот так появляться перед ним в одной рубашке, но голова не заинтересована в морозе. Задний двор кафе неживописен, как и все окружение под конец осени. Переулок немноголюдный, да и время позднее. На фоне музыки из кафе, слабо доносящейся через приоткрытое окно, гудят безучастно проезжающие машины. Вчера шёл дождь, потом ударила минусовая температура, и асфальт покрылся коркой льда.
Как символично покрылось льдом и сердце Марка, стоящего ко мне спиной и выпускающего сквозь приоткрытые губы сизый дым. Слишком быстро открылся, слишком резко и неожиданно захлопнул перед носом дверь, не обращая внимания на то, что я в нее ни разу не стучалась, ни разу не дергала ручку, а только молча ждала у порога. Мне страшно заговорить, голос будто пропал вовсе, а ноги прибились к земле, как тогда на обрыве. Но теперь я не буду такой слабой, пора заглянуть страху в лицо. Если у Марка не хватает смелости заговорить со мной о нас — хватит у меня.

—Что происходит, Марк? — я отрываю ноги силой, делая шаги к нему, встаю сбоку, но продолжаю смотреть вперед.

— Не понимаю, о чем ты, — равнодушно пожимает плечами Марк и хмурится, делая затяжку, выдыхает с секундным облегчением. Я громко хмыкаю: это было так ожидаемо.

— Заканчивай. Твоё умение притворяться оценят в другом месте, но не здесь, — несмотря на пронизывающую ноябрьскую погоду, к которой еще добавляется холод от любимого человека, я не пытаюсь согреться, стойко стискивая челюсть, чтобы не показать дрожь во всем теле. Марк повернул голову в мою сторону и с интересом смотрел прямо в упор, все сводя брови к переносице и время от времени поднося ко рту сигарету.

—Закончил еще на следующий день, что непонятного? — теперь я поворачиваюсь к нему, с прищуром стараясь разглядеть в стальных зеленых глазах прежнее тепло, с которым прошлый Марк гладил меня по голове. А он добавляет: — Нам не быть вместе. — и внутри что-то пускает глубокую трещину.

В миг все вокруг словно становиться серым и неинтересным, кроме двух изумрудов, смотрящих бесчувственно и отстраненно, чего не было даже в первый день нашего знакомства. Я проваливаюсь в свои мысли, как в могильную яму, выбираться и не пытаюсь, а ведь кто-то сверху старательно закидывает меня землей.
Жизнь уходит на второй план, но всё же её звуки доносятся до меня короткими обрывками из-под толщи воды. Наши в заведении звонко смеются, оживленно болтают, кто-то, кажется, в пьяном бреду начал читать двадцать третий сонет Уильяма Шекспира, строки которой проникают в мой опустевший от эмоционального потрясения мозг.

— Причина? — грудь ходит ходуном, а я не в силах её успокоить, ведь сама еле держусь, чтобы не показать все свои чувства этой бессердечной глыбе льда. Марк сразу отводит взгляд и не может найти место рукам, доставая новую сигарету из пачки. И как астматик с ингалятором, тянет ее в рот словно глоток свежего воздуха.

— Я, — наконец произносит он. — Я — причина.

— Не понимаю...— его тон режет лучше самого острого ножа. Может, дрожу я вовсе не от того, что промерзла до кончиков ушей, а потому, что истекаю кровью от многочисленных мелких порезов?

— Я не хочу быть с тобой, — вонзает по рукоять.

Ничего не осознающий взгляд бегает по его мраморному лицу, а губа вот-вот затрясется, поэтому я впиваюсь в нее зубами. Воздуха становится катастрофически мало, все нутро противиться этим словам, громко кричит красным сигналом "ЛОЖЬ". Мне не хочется в это верить. Нет, я отказываюсь в это верить! Не может Марк так говорить искренне, это невозможно...нет. Это не мой Марк. Мой Марк всегда был внимателен ко мне, грел своей заботой и похвалой. Мой Марк пропустил работу, потому что хотел подольше полежать со мной. Мой Марк спал на неудобном диване, чтобы утром приготовить мне завтрак. Мой Марк рвался на красный сигнал светофора, чтобы успеть на выпускной. Мой Марк хотел быть со мной...
Тлеющая сигарета летит куда-то мне под ноги, прямо в огромную пропасть между мной и им. Он разворачивается и уходит в сторону дороги, безжалостно увеличивая это расстояние.

— Я не верю тебе! — остервенело кричу я ему вслед.

Мужской силуэт замирает, освещенный вывесками и проезжающими фарами автомобилей. Неожиданно на мои продрогшие плечи падают большие снежинки, поднимаю голову к небу: первый снег. Да начинает валить так, что приходится жмурится.
Не теряя времени, я пользуюсь тем, что Марк остановился, пользуюсь бурлящей во мне злостью и несправедливостью. Как говорила когда-то, лучше злость, чем грусть, ведь она подталкивает хоть на какие-то действия.

— Придется поверить, — резко поворачивается он, останавливая меня в метре от себя. Сердце горит ярким пламенем, этими искрами я готова плеваться. Марк тушит его своими словами, как ледяной водой, но оно вновь воспламеняется, не готовое сдаться так просто. Борется мое отчаянное сердце за правду, которую так жестоко хотят скрыть.

— Давай, скажи, что я не нравлюсь тебе, хочу посмотреть на что еще способна твоя актерская игра! — на эмоциях я толкаю его в плечо, разбито поджав губы, под пылкими глазами и внутри него что-то щелкает, но быстро собирается обратно. — Смешно отрицать, Марк, когда я сама все видела. Ты же не такой человек, ты не буд...

— А какой я человек? — Марк поднимает вопросительно брови, желваки играют на его лице, выдавая внутренний дисбаланс.

— Сейчас неподходящее время для рассуждений, не находишь?

— Может, вспомнив, какой я человек, Мелори, ты поймешь, почему быть твоим любимым — не моя роль.

Он снова поворачивается ко мне спиной. Меня снова оставляют одну. Руки висят вдоль тела, которое я перестала чувствовать. Все, что я сейчас ощущаю, это заваленное обломками сердце, все еще болезненно бьющееся. Я строила возле него преграду, окружила стенами. Марк проник внутрь так тихо, что я даже не сразу поняла, но, когда начал выходить, разрушил на своем пути всё.

"Тем более теперь у тебя есть я, и, если что и произойдет, я всегда помогу тебе справиться с этим. "Я боялась и чувствовала приближающуюся беду, но кто знал, что стоило опасаться тебя...Кто теперь поможет мне справиться с этим? Кто в этот раз спасет меня из темноты? И я падаю на колени, потому что даже ноги не поддерживают меня в эту минуту. Я подпустила его слишком близко к себе. Слишком.
Огромные хлопья снега плавно застилают обзор на его уходящую фигуру, они скрывают его от меня за своим плотным белым занавесом. Главный актер уходит со сцены. Спектакль окончен. Букеты цветов, брошенные зрителями, лежат у меня под ногами, но это не цветы. Это мой рухнувший мир разрушился алыми, кровавыми лепестками, бутон из него уже не собрать. а букет — подавно. Все вокруг глушится, словно меня окунули в прорубь с ледяной водой, надо мной лёд. Толстый, непробиваемый лёд. Но сквозь него я слышу звонкий автомобильный сигнал. А после звук столкновения. Лязг шин. Треск металла. Крики прохожих. Сквозь щель занавеса лежит мой актер. Актер в багровой луже крови...