Вспомни меня

Щекотливые касания вызывали у меня рой мурашек, я неосознанно в полусне ластилась к ним ближе. Потом послышался хлопок двери и сбоку ощутилась прохлада улицы. Моё тело оторвалось от сидения, я почувствовала чьи-то сильные руки и теплую грудь. Марк взял меня на руки, как маленького ребёнка, а я в сонном состоянии не могла сопротивляться, сил хватило лишь уцепиться за его шею и прижаться. Помню, как он шепотом, так ласково спросил мой этаж и номер квартиры, я пробормотала ответ. Обо мне так никто не заботился с момента, как умерла бабушка. То, как Марк аккуратно положил меня на постель, укрыл одеялом, погладил по голове и ушёл, останется в моей душе наиприятнейшим воспоминанием, пусть провела я эти моменты с закрытыми глазами. Оказывается, забота может вызывать столь светлые и согревающие чувства, которые уже так позабылись. Проваливаясь в глубокий сон, я крутила в голове события вечера. Марк вырубил Флинта, потому что тот был опасен, или потому что разозлился? Он ведь мог его спокойно увести, посадить в такси или довезти до дома сам. Но судя по выражению лица Марка подходят оба варианта. Последняя энергия потратилась на незначительный вывод, и я уснула.

Через несколько дней после случившегося в университете началась зачетная неделя, а, значит, пора собирать себя и все свои рефераты, лабораторные работы, отчеты по практике, курсовые проекты и сдавать. Разумеется, всё это заполонило мою голову целиком, места на мысли о Флинте, Люси, Марке и даже собственной книге попусту не было. В эту непростую неделю я чувствовала себя белкой в колесе, казалось, это никогда не закончится, пусть и по половине предметов мне поставили автомат за почти идеальную посещаемость. Но наступила середина июня и зачетная неделя закончилась, а на её смену пришла сессия. Выпускной экзамен гулял по нервным окончаниям, играл на напряженных струнах сознания, держа меня в постоянном напряжении, волнении и страхе. Подготовка была на первом месте и заняла абсолютно всё моё время. Я бросила работу в этот период, чтобы сосредоточиться на учёбе, окружила себя учебниками, ноутбуком, и стопкой тетрадей с конспектами.
Ещё одна неделя прошла в замкнутой коробке с пульсирующей головной болью. Мой мозг, видимо, не выдерживал нагрузку, места для такого объема информации ему не хватало, утрамбовка полученных знаний проходила медленно, из-за нехватки на это энергии. А энергии не было, потому что у меня пропал аппетит, я попусту не хотела тратить драгоценное время на еду, предпочитая прочесть еще главу учебника или повторить записи в тетрадях, выучить еще один билет или...в общем, дел хватало, найти замену было несложно.
Сон предательски ушел от меня, оставляя мучительно ворочаться на кровати с изматывающем желанием уснуть хотя бы на час. А когда ненавистные соседи снова начинали шуметь, я отчаянно выла в подушку. Это состояние отпечаталось на моем лице нездоровыми синяками и впадинами вместо щек, глаза как-то потухли и потеряли живой блеск: организм находился на грани изнеможения. Если я не отдохну, то начну терять сознание..а может это и к лучшему, хотя бы высплюсь.
Разумеется, настроения у меня никакого не было, телевизор я не смотрела, новости не читала, даже телефон брала от силы два раза в день. Ничего не хотелось; если в начале еще был решительно настроенный дух, сила воли и желание все сдать и выдохнуть с облегчением, после похвалить себя за старания и пойти сделать себе какой-нибудь подарок, то теперь остались лишь естественные потребности, а остальное словно потеряло смысл.
Я прекрасно знала, что доводить себя до такого состояния нельзя, важно давать себе время на отдых, отвлекаться, развлекаться, дабы дать передышку мозгу, позволить ему расставить информацию по полочкам. Сейчас же я сидела в середине комнаты в океане книг и бумаг, исписанных неровным быстрым почерком, и весь этот беспорядок и хаос отражался у меня в голове. Там те же горы разбросанной невпопад информации, одним словом — каша. Пару дней назад я заметила на экране два пропущенных от Марка и, наверное, стоило тогда перезвонить и позвать его прогуляться, но я отбросила телефон в сторону и села за ноутбук. Боялась, что не успею, что не смогу выучить все в срок, не подозревая, что таким усердием лишь увеличиваю свои шансы на провал.
И я выделила себе день отдыха, но таковым он мне вовсе не казался. Да я ничего не делала, бродила по комнате, пила чай, включала музыку и вроде даже получалось расслабиться, но неприятные мысли прогрызались сквозь пелену выдуманной беззаботности и отравляли меня чувством бездействия и собственной бесполезности. Мне вечно казалось, что я делаю недостаточно, что отдых мне не нужен, что пора снова сесть за учебники, потому что часики тикают, песок льется через узкое отверстие и скоро закончится, время утечёт сквозь пальцы.
Медленно наступал вечер. За окном стали отчетливее виднеться желтые фары машин. Из открытого нараспашку окна дул теплый ветер, приглашая в комнату облака, летящего с деревьев тополиного пуха. На пол среди полутьмы лился закатный рыжий свет. Я решила порадовать себя напоследок пиццей. Аппетит вернулся только на нездоровую пищу, и я уже съела все свои запасы конфет и шоколадного печенья. Бабушка всегда прятала вазочку сладостей на самую верхнюю полку стеклянного буфета, чтобы я не смогла до неё достать. Сейчас же я сама от себя прячу туда конфеты, потому что могу съесть все за раз, а так они хотя бы не попадаются на глаза.
Раздался долгожданный звонок в дверь: моя пицца пришла. Я в предвкушении схватила со стола приготовленные деньги и отправилась к курьеру. Не поднимая головы, я заторможенно моргала и позорно застыла, с интересом разглядывая начищенные до блеска черные туфли курьера. Ничего себе, — думала я, не отводя взгляда от ног стоящего в дверях человека. Так глупо наверное выглядела с этой протянутой купюрой, но что-то моё рассеянное весь день внимание прилипло к туфлям, а в голову лезли несуразные мысли. Это какой-то новый симптом переутомления? А ему вообще удобно пиццу разносить по всему городу в такой обуви? Почему не кроссовки? Буквально силой отодрав глаза от пола, я поднимаю их на курьера и забавно "ойкаю". Передо мной стоял Марк с большим тортом в руках.
До чего нелепые ситуации постоянно происходят со мной! Какие курьеры будут ходить в вылизанных дорогих туфлях?! И ведь логика сработала, только почему-то со скоростью улитки! Пока в голове моей всё стыдливо кричало, я смотрела на незваного гостя огромными оленьими глазами, абсолютно не зная, что делать. Были варианты: захлопнуть дверь, расплакаться от позора или убежать, спрятаться под одеяло и никогда не вылезать за его пределы. Я еще и стою перед ним в таком нелепом виде: волосы завязаны в неряшливый, вот-вот распавшийся пучок, растянутая футболка настолько длинная, что едва показывает наличие домашних шорт, и весь этот образ дополняют плюшевые синие тапочки со стичем из мультика. Но Марк не выглядит удивленным, он лишь терпеливо ждет, пока его пустят внутрь.

— Ты чего на звонки не отвечаешь? — с порицанием говорит вдруг он, а меня как из под толщи воды вытаскивает его строгий голос.

— Я..я..— пытаюсь сформулировать мысль, пятясь назад, чтобы пропустить Марка в квартиру, а то уже совсем не вежливо получается. С трудом отвожу взгляд от него к зеркалу, судорожно пытаясь привести себя в более надлежащий вид, пока он разувается. — Я готовилась.

— Перезвонить? — поднимает вопросительно бровь Марк, встав позади меня, он смотрит на моё отражение и ждет объяснений, будто я ему жена или девушка.

— Не было времени, я не хотела отвлекаться.

Квартира была однокомнатной, без каких либо разделений: спальня, зал и кухня составляли единое целое помещение. Одна эта огромная комната совмещала в себе просторную кровать в дальнем углу, напротив входной двери, справа от неё располагалась так называемая кухня (обеденный стол и кухонная стенка), их разделяла длинная книжная полка под потолок, в оставшимся не упомянутом углу поместилось два дивана и телевизор, до смерти бабушки там находилась её кровать. И мне нравилось, что все было так близко. Для человека, живущего в большом доме, обстановка показалась бы беспорядком сваленной в кучу мебели, но в этой тесноте я видела тот уют и защищенность, какой не хватало крупным квартирам. И свободного места, на мой взгляд, было более чем достаточно: на ковре в центре квартиры можно было спокойно лечь звездой.
Марк неудовлетворительно промычал и пошёл к столу, поставил на него торт и принялся рассматривать книги на полках. На нём были классические черные штаны и обычная белая футболка, сегодня жара все-таки вынудила его вылезти из любимых рубашек.

— Зачем торт? Есть повод? — я подхожу к кофемашине и хочу порадовать Марка вкусным кофе, раз он принес с собой такую шоколадную прелесть.

— Думаю, есть, — за спиной раздался скрип ножек деревянного стула по полу: Марк присел за стол, и я уже чувствовала спиной этот взгляд. — Флинт уволился.

— Это не то, что стоит отмечать, Марк, — недовольно перебиваю я, ведь знаю, что тот улыбается. Как бы моё расположение к Флинту не испортилось после случившегося в его день рождения, я не желаю ему зла и праздновать его уход с работы не собираюсь.

— Я не договорил, — прерывает Марк, и я прикусываю губу. — Люси хотела написать заявление об уходе по собственному желанию, но, когда несла его ко мне в кабинет, пересеклась с Флинтом. Тот был сам не свой: глаза красные от бессонных ночей, на лице серая щетина, как у пьяницы. Он остановил её, сказал, что сам уйдет, даже извинился вроде. Ну, хоть первый раз по-мужски поступил.

— А как Люси?

— Нормально. Прежде чем ты станешь жалеть Флинта, скажу, что это не первое его пьяное излияние чувств. Он, конечно, не знал, какое сильное действие на психику Люси оказывает этими алкогольными представлениями, зато я знал. Я ему три раза говорил, чтобы прекращал, иначе придется сменить работу, — Марк подул на дымящуюся кружку кофе, пока я внимательно его слушала, сидя напротив. — Однажды на корпоративе Люси слегка перебрала и поведала мне свою историю, когда я подвозил её домой. Я всегда с удовольствием слушаю такие болезненные, тяжелые ситуации других людей, из них можно вынести урок. Учись на чужой боли, Мелори, и чужих ошибках. Безопасно, быстро и увлекательно, — с улыбкой он отпил кофе, и на лице изобразилось наслаждение. Я ждала, пока он похвалит напиток, но тот продолжил рассказ: — На первом курсе Люси влюбилась в какого-то старшекурсника, у них все очень быстро закрутилось, они даже поженились на втором курсе, став самой молодой парочкой университета. Но, как говорил Уильям Шекспир: "Чем страсть сильнее, тем печальнее бывает у неё конец". Когда Люси заканчивала последний курс, оказалось, что она беременна...При каких обстоятельствах они потеряли ребёнка, мне не рассказали, но это был страшный удар для обоих. Вместо необъятной поддержки от мужа Люси получила вечно пьяного тирана, который приходил домой поздно вечером насквозь проспиртованный и неоднократно поднимал на неё руку, обвиняя в случившемся.

Марк проговорил последние слова с таким горьким отвращением в голосе, что мне самой передалось его осуждение. Я вспомнила вдруг перепуганные глаза Люси, её вцепившиеся в кресло пальцы и осознала истинную причину этого животного страха. Представляю, какие страшные воспоминания пробуждались в ней при виде пьяного Флинта, не говоря уже о его неприятных словах.

— Конечно, ей нужен стабильный, спокойный и рассудительный мужчина, а не Флинт — пародия бывшего мужа. Но тот не понимает, она говорила ему, что он не кажется ей надежным, ей неспокойно и некомфортно в его присутствии. Что делает Флинт? Переворачивает все её слова и романтизирует их. Вместо того, чтобы узнать её, он додумывает образ, как хочет сам, и, конечно, в него не входят никакие психологические травмы, желания быть одной, усталости от людей и прочего, что существует на самом деле, в реальной Люси. Замечала, как она вовлечена в работу? Даже по ночам, она в ней прячется от настоящего мира и всяких назойливых заноз, вроде Флинта. Я не доверял ему с самого начала, а когда ты так сблизилась с ним, разумеется, я был начеку, пусть это и выглядело смешным. Ждал от него подвоха, моя интуиция меня в итоге не подвела. Ненавижу пьяных людей, — вроде привычно спокойным голосом говорит Марк, но я замечаю, как белеют его костяшки, когда он сжимает кружку в руках. — Тот, кто пьёт — тот хочет умереть, Мелори, запомни.

Я даже и не знала, что на это ответить. Образ хорошего и веселого Флинта, который понравился мне с первых секунд из-за своего оптимизма, развеивался. Прояснялся настоящий Флинт — эгоистичный, совсем не уважающий женщин, не понимающий слово "нет" и очень неприятный в роли романтического партнера, возможно, как друг, он еще был неплох.

— Видимо, жизнь еще не дала ему по голове, раз он такой избалованный. Но у него все впереди. Странно, что он выбрал такую профессию, ему совсем не подходит. Как по мне, все люди, изучающие литературу, должны быть глубокомыслящими, умными, рассудительными личностями, он же слишком поверхностен и недалек...ох уж эти ярлыки, да, Мелори?

— Я последние его действия совсем не поняла...зачем он целовал меня?.. — от воспоминаний по телу бегут противные мурашки и вязкий осадок ощущается на душе.

— Хорошо, не буду заставлять тебя самостоятельно добираться до правды, ты и без этого нагружена сполна, — в потоке рассуждения Марк смотрит на забытый всеми торт. — Он был уверен, что, если я — идеальный тип Люси, то она влюблена в меня, даже не подумав о том, что ей сейчас гораздо важнее сохранять умеренность и спокойствие жизни, а не мучить себя пылкими чувствами. Соответственно, его брала зависть, я нравлюсь Люси, он — нет, или "возвращение в детский сад". Вместе с завистью в его скудненькой, обиженной душонке зародились злость и желание отомстить. Он придумал себе в наших взаимоотношениях какую-то недружескую связь и решил сравнять счёт, — тут Марк несдержанно прыснул в кулак, после поднял брови и широко улыбнулся. — До чего фантазёр, ему бы книги писать, а не редактировать. Ну, отсюда и поцелуй.

Я сморщилась, поджав губы, и пилила тяжелым взглядом стол. Неприятное ощущение, что мной воспользовались, как орудием для мести, обесценивало всё наше вполне хорошее до рокового дня общение. Действительно, поступок совсем не зрелого мужчины, и как я раньше не разглядела в нём этого. Так и не научилась разбираться в людях, спустя два года. То, как Марк видел все спрятанные за вуалью подсознания уловки, у меня вызывало восхищение. Я же чувствую себя уязвимой из-за своей слепоты.

— Ты углублялся в психологию или у тебя столь богатый жизненный опыт? Всегда было интересно, — я поставила ноги на стул и обняла их руками, во все глаза уставилась на Марка и ждала его долгой истории жизни, но он ответил коротко.

— Всё вместе.

Выдержалась небольшая пауза, во время которой мы просто неотрывно смотрели друг на друга, ища в зрачках темные тайны. Кажется, я начинаю привыкать к этим сканерам, вот только в глазах его по прежнему ничего не видно, там зеленой изгородью всё для меня еще закрыто. Он заговорил первый.

— Когда изучаешь психологию, думаешь, что весь мир в твоей власти, — лицо его чуть отдает самодовольством.

— Когда изучаешь литературу, думаешь, что все миры подвластны тебе, кроме того, в котором находишься ты.

Я произнесла это задумчиво, но складно, будто знала эти слова наизусть, будто это какая-то книжная цитата, но тем не менее подобного нигде не слышала. После этой фразы я заметила за стеклом его очков неоднозначный блеск и мне это понравилось. На мужском лице прояснилась довольная улыбка.
Торт так и стоял запакованным, а половина кружки Марка уже была пуста, поэтому я встала сделать нам обоим по новому кофе. Да, у меня потом будет болеть сердце, но впереди бессонная ночь над конспектами, и я просто не могу дать себе уснуть. Марк нахмурился, когда я взяла в руку свой стакан, от которого источал аромат явно не чая.

— Тебе же нельзя кофе.

— Сегодня можно, — пожала плечами я и сделала маленький глоток.

— С какой стати?

— Мне всю ночь надо будет учить билеты.

— Ты хоть отдыхаешь? — взгляд его становится все более суровым и настороженным.

— Открой, пожалуйста, торт, — пытаюсь улизнуть от ответа, спрятаться от этих глаз, смотря на сладкий десерт.

— Я так и знал, — хмыкает Марк недовольно и встает изо стола.

Он забирает мою кружку, игнорируя все вопросы и восклицания, и безжалостно выливает в раковину. Режет торт, пока я сижу за его спиной в роли черной тучи, пускающей в широкие плечи молнии. Мой кофе вылили в раковину! Что это за черта характера такая: делать всё по-своему, даже когда это напрямую касается другого человека?! Да еще и какой особый вид заботы, если данное действие можно так называть. Приятно конечно...где-то глубоко-глубоко внутри, за стенкой обиды за кофе.
Пока я кипятилась на стуле, в дверь раздался стук. Наконец-то, пришла моя пицца!
Когда я возвращалась к столу, в моей кружке уже был черный чай, а на тарелке лежал шоколадный кусок торта. Прям как у себя дома расхозяйничался!

— Так вот почему ты меня с деньгами встретила на пороге, — со смешком заметил Марк.

— А ты как всегда очень наблюдателен.

— А ты как всегда капризничаешь.

— Я то! — с тортом во рту возникаю я.

— Ты то! — передразнил он. — Сегодня ты отдыхаешь.

— Я и так сегодня весь день ничего не делала. Отдохнула и хватит, экзамен не за горами, — пытаюсь переубедить Марка, но даже его молчание кричит о непреклонности.

— Отдых — это не безделье, Мелори. Отдых — это смена деятельности. То, что ты ничего не делала, лишь увеличило твою усталость. Ты просто оставила себя на растерзание собственным тревожным мыслям, выделила им целый день на размножение. Это ты называешь "отдохнула"? — усмехается он. Я отчаянно повесила голову, потупила взгляд в тарелку и окончательно запуталась.

— Как тогда отдыхать, если мне больше ничего не хочется, кроме как лежать пластом? — ковыряясь вилкой в десерте, мне становилось всё тоскливее.

— Ох, как все запущенно, — вздыхает Марк, лакомясь тортом. — Необходимо сходить прогуляться, хоть одной, хоть с кем-то, посетить кинотеатр, музей, парк аттракционов — всё, что сможет отвлечь тебя и принести удовольствие. Иначе совсем работоспособность потеряешь и точно всё завалишь...Мелори?..

Он замечает за выбившейся из пучка челкой две пробежавшие почти незаметно слезы. Я всячески пыталась скрыть это, опустив голову, но что можно утаить от этих сканеров? Еще и смотрит на меня безотрывно, не передохнуть. А внутри как-то все сжалось от того, как он произнес моё имя. Это было так нежно, успокаивающе. С его уст моё имя срывается, как прекрасная музыка, так ласкает слух, как не ласкает самый лестный комплимент.

— Я просто очень устала, Марк, извини...

— Посмотри на меня, — сказал Марк, но я не тронулась, тогда он встал и пододвинул свой стул ко мне. Его пальцы аккуратно обхватили мой подбородок и повернули голову в сторону. Я смотрела на него, но образ плыл из-за накопившихся слёз, ресницы смахивали их на щеки, а Марк, обхватив моё лицо ладонями, осторожно вытирал их большими пальцами. — Ты умница. Я горжусь тобой. Но ты и так сделала уже очень много, пора немного передохнуть. Я помогу тебе отвлечься. Всё хорошо.

Каждое его слово — пластырь для моей души. Я металась между этими зелеными зеркалами души, в них виднелся мне непроглядный хвойный лес, густой и темный, с множеством тайн и секретов, но с такой спокойной и мирной атмосферой. Пусть голос его оказывал лекарственное действие, я заплакала еще сильнее, но теперь уже по другой причине. Я растрогалась, разволновалась. Два года без поддержки, похвалы и теплых слов стерли во мне воспоминания о том, что это вообще такое. Везде сама. Всё сама. И всегда одна. Несмотря на друзей в университете и на работе. Они были исключительно в стенах того здания, в котором и появились в моей жизни, за их пределами мы были как бы чужими, за их пределами никто друг другу больше десяти слов за все время и не говорил. Да и мне этого, казалось, вполне хватало.
Марк прижал мою голову к своему плечу, одной рукой путался в волосах, волнами распавшихся после крушения пучка на моей спине, по которой гуляла его вторая ладонь. Я тихо всхлипывала, но быстро успокоилась от его неторопливых поглаживаний. Хотелось благодарить весь мир за то, что вновь вернул его в мою жизнь.

— Знаешь, как можно легко перестать плакать? — я отстраняюсь от теплой опоры с грустной улыбкой и шмыгаю забитым носом. Он вопросительно кивает, убирая прилипшую к моим мокрым щекам челку, и зеркалит улыбку. — Нужно считать про себя, пока слезы не перестанут течь.

— И какой была максимальная цифра, до которой ты досчитала?

— Пятьсот...

— Ох..— тяжелый вздох сорвался с его губ, глаза задумчиво опустились в пол. — Это можно объяснить с психологической точки зрения. Наш мозг...

— Ма-а-рк, — шутливо прерываю его я. От новой научной информации моя голова точно вспухнет, надуется, как воздушный шарик, и будет тянуть меня вверх, прямиком в облака дурных мыслей. Но мне стало хорошо, спокойно и весело. Я еще вчера заметила эти эмоциональные всплески и резкие перемены настроения, наверное, так действует на психику высокая нагрузка.. — Не порть мне романтику своим реализмом!

— Ладно-ладно, не буду мешать тебе романтизировать свою жизнь, — мягко улыбнулся он, потрепав мои волосы. — Иногда только это и держит на плаву. Главное, не перестараться: взлетишь высоко — насмерть разобьёшься о жёсткую гладь реальности. Она только с виду мирная, плавная и эластичная, но при падении станет, как неньютоновская жидкость, и не оставит от тебя ничего. Такова суровая жизнь. Ожиданиям свойственна непредсказуемость, ты не знаешь, что из твоих сладких романтических мыслей сбудется и сбудется ли что-нибудь вообще...

— Судя по твоим рассуждениям: мечтать — все равно что лететь на автомобиле со скоростью двести километров в час. Захватывает, но слишком рискованно, — я встреваю в его непрерывный поток и, прищурившись, шмыгаю. — Неужели, Марк, ты так боишься разочароваться? — на мой вопрос он засмеялся, закрываясь ладонью, а после с задумчивой улыбкой водил пальцем по губе.

— Не думаю, что что-то способно разочаровать меня больше.

Его фраза требовала отчетливого, желательно, подробного продолжения, но он умолк, всем видом показывая, что слова для этой темы на сегодня исчерпаны. Возможно, их запас никогда не восстановится. Но мне хочется прорваться сквозь эту зеленую изгородь в его глазах, броситься прямиком к душе, узнать, что за скрытые ото всех катаклизмы в ней произошли когда-то. Хочу провести рукой по её шрамам и выяснить судьбу каждого. Но содержание скрыто, я вижу лишь обложку.
Марк безучастно смотрел словно сквозь меня, отблески почти севшего за горизонт солнца пускали на его белую футболку рыжие полосы. Одна попала на волосы, сделав их золотистыми. Мы были так близки в этот момент, что мне хотелось дотронуться. Быстро вытерев еще влажные на лице дорожки, я осторожно тянусь ладонью к его лицу, чтобы потрогать волосы. Он резко переводит взгляд на меня, и я теряюсь с застывшей в воздухе рукой. Глаза напротив были теми же, что в последнюю встречу на обрыве: глубокие, но не отпугивающие своей глубиной, а успокаивающие, предельно умиротворенные, такие мирные, но стоило ему расслабить лицо и получались два холодных изумруда.
Неожиданно Марк льнет под мою руку, прикрывая глаза и позволяя мне окунуться в его блондинистые пряди. Я замерла, лицо моё казалось пораженным чудом и, осмелев, осветилось теплой улыбкой. Волосы были мягкими и шелковыми, рассыпались, словно песок, между пальцами.

— Тебя это успокаивает? — с закрытыми веками спрашивает он.

— Думаю, да.

— Тогда разрешаю трогать мои волосы, когда что-то тревожит.

— А если тебя не будет рядом?

— Звони, — Марк поднимает голову и заглядывает мне в глаза.

— Да ладно, что тебя дергать, я сама со всем справлюсь, — с благодарной улыбкой я убираю руку и отворачиваюсь к пицце, боковым зрением замечаю, что он все еще на меня смотрит, но не подаю вида. — Ты будешь? Твой кофе не остыл?

— Откуда у тебя вообще кофемашина?

— А...я год проработала бариста тут неподалеку. Эх, это было хорошее время, мне очень нравилось готовить кофе, тогда я и пила его много, никаких проблем с сердцем не было. Платили там неплохо, так и решила купить себе кофемашину. После этого пила кофе не только на работе, но еще и дома. В дальнейшем появились проблемы со сном: долго не могла заснуть. Боль в сердце была последним звоночком, и я начала отучать себя от уже выработавшейся привычки. Запах на работе меня жутко соблазнял, я часто срывалась, пока не уволилась оттуда. Здоровье важнее; чтобы его вернуть, зарплаты бариста не хватит, — я протягиваю Марку кусок пиццы.

— А сейчас где работаешь?

— На кафедре в университете. Работа, конечно, так себе и зарплата маленькая, но со стипендией и выплатами государства по потере кормильца на жизнь хватает, только я все равно выхожу иногда по выходным официанткой. Наверное, я так много работаю, когда это необязательно, из-за того, что боюсь остаться без запаса. Мне всегда нужна денежная подстраховка. Работать на кафедре отлично: у меня прекрасные отношения с преподавателями, ехать никуда после пар не надо и есть привилегии в учёбе. Мне поручают сортировку и разнос документов, выполнение различных поручений, помощь в организации внутренних мероприятий и другие мелкие дела. Честно говоря, скорее хочу выпуститься и найти себе уже нормальную, стабильную работу. Эти метания туда-сюда так утомляют...

Марк понимающе кивнул и с пиццей в руке вернулся на прежнее место напротив меня. Я пила чай и словно отстранилась от этого мира, пропав на мгновение в воспоминаниях тех дней, после смерти бабушки. Марк помог мне встать на ноги, но не забрал страх перед самостоятельной жизнью. В то время моё детство закончилось окончательно и бесповоротно. Меня просто скинули за борт во взрослую жизнь, не научив плавать. Барахтаясь на поверхности, я всему научилась сама. Мне было восемнадцать — возраст, воодушевленный свободой и развлечениями, оказался возрастом, перевернувшим все с ног на голову. О развлечениях и беззаботности можно было забыть, главными вопросами, как бы смешно не звучало, были: Как дальше жить? На что есть? Где взять средства к существованию?
Раньше я об этом всерьез не задумывалась: бабушка работала, получала пенсию и различные выплаты государства по потере кормильца, пособия и льготы (в которые я не вникала), поэтому запрещала думать о работе мне, уверяя, что сейчас все силы и время надо направить на учёбу и поступить в университет. Её запасы на коммерцию и отложенная зарплата, в случае, если я не пройду на бюджет, не пригодились и стали мне спасательным кругом на первое время. Других родственников я не знала. Бабушка с дедушкой по папиной линии умерли, еще когда мне было три года.
После того, как я осталась совсем одна, мне пришлось углубиться во всю эту паутину государственной помощи детям-сиротам, чтобы получить поддержку. Мне казалось, что после совершеннолетия меня бросят на произвол судьбы, но так как я еще училась на очном, имела право получать выплаты до двадцати трех лет. Смерть бабушки была страшным ударом, который чуть не отправил меня на тот свет, но я после этого быстро повзрослела и научилась распоряжаться деньгами, стала ответственной и самостоятельной, ведь могла полагаться лишь на себя.

— Ты не догадалась, зачем я принес торт? — вырывает меня из мыслей Марк, да так резко, что я вздрагиваю.

— Чтобы...отметить увольнение Флинта?...Марк, я говорила, что не хочу...

— Не совсем. Но я тут подумал, как-то неинтересно получается, — Марк бегал глазами по комнате под мой недоуменный взгляд. Что он опять задумал? — У тебя есть шахматы?

— Шахматы? — удивленно переспрашиваю я и хмурюсь, вспоминая. — Да...мы с бабушкой играли, но это было очень давно, надо поискать. А зачем? — я встала и решила поискать их в шкафу, но Марк заставил меня застыть посередине комнаты своей фразой.

— Давай сыграем. Если выиграешь, я возьму тебя на место Флинта в своё издательство.

— Ч-что? — я разворачиваюсь к нему с глазами в пять рублей. Честно, я мечтала о том, чтобы работать в таком месте, как это издательство, оно с первых секунд расположило меня к себе. И надеялась, после выпуска как-нибудь намекнуть Марку, что хочу работать с ним, но то, что он предложит сам, было так неожиданно. Тем более некоторые сотрудники меня уже знают, будет легче влиться в рабочую семью. Да это просто джекпот!

— Но сначала выиграй, — с ухмылкой произнес он, разбивая мои построенные за мгновение мечты на тысячи осколков: я же не играла года три! Как мне быть уверенной во время игры? — Заодно отвлечешься.

Да уж, отвлекусь, а как же! Кусая нервно губы, я копаюсь в шкафчиках, перебирая давно забытый хлам. Действительно, дома я, в основном, только ночую, разобрать скрытые в ящиках вещи попусту не хватает времени, но внешнюю чистоту и порядок стараюсь поддерживать всегда, даже когда прихожу сюда без сил. Что-то клетчатое виднеется в конце полки, и я достаю шахматную доску, неловко сдувая с нее приличный слой пыли.
Бабушка нечасто предлагала мне сыграть, но раз в месяц мы стабильно играли партию. Это было что-то в роли нашего совместного досуга, когда сопливые сериалы и кровавые детективы по телевизору уже надоедали и надо было придумывать новое развлечение. Она говорила, что это занятие здорово развивает мозг: нужно было придумывать стратегию, просчитывать ходы соперника наперед и умудряться не проглядеть опасность, держа все свои шестнадцать фигур под контролем, а это очень даже непросто.

— Давай на полу?..Не против? — неуверенно спрашиваю я, вытирая пыль с доски влажной тряпкой. С бабушкой мы всегда садились в центр комнаты, подбирая ноги под себя, и эта своеобразная традиция осталась в сердце, нарушать её совсем не хотелось.

— Если это поможет тебе выиграть — хорошо, — иронично произнес Марк, присаживаясь в позу лотоса на ковер. — Я даже уступлю тебе ход белыми.

— Как благородно, — язвлю я, присаживаясь напротив.

Фигуры выстраивают ряды: кони самоуверенно бросают взгляды с вызовом своим черным противникам, ладьи на страже порядка бдят на углах поля боя, слоны косятся неприязненно на врагов, стоящих по диагонали от них, королевы гадко ухмыляются друг другу, пока их короли прячутся за пешими воинами, не подпуская к себе никого ближе одной клетки.
Я смотрю на Марка и чувствую себя так, словно проиграла еще до того, как расставила свои фигуры. Он выглядел очень уверенным в своих силах, крайне спокойным, будто играет с ребенком. Каждый шаг делал расслабленной рукой, поправлял время от времени очки, анализируя сквозь стекло все мои ходы. Казалось, он заранее знал, куда я поставлю фигуру, знал, как я буду действовать и о чем думать. Его прикованный взгляд во время моего хода просто не позволял мне трезво посмотреть на ситуацию, и в начале игры я потеряла несколько важных фигур только из-за собственной невнимательности. Разумеется, он делал это специально!

— Смотри на доску, — нетерпеливо возразила как-то я, не поднимая на него глаза, чтобы не сталкиваться с этими сканерами, которые тут же прочтут мои намерения.

— А в чем дело, Мелори? — заигрывающе спрашивал Марк. У меня и так от желания выиграть разум затуманился, еще он своим голосом сгущает этот пленительный туман. Лучше бы ничего не говорила вообще! Любой ценой надо получить победу, мне нельзя проиграть.

— Ты мне мешаешь...

— Это твои проблемы, Мелори, — вновь произносит моё имя так, вновь я чувствую его острую улыбку. Довелось в порыве эмоций пересечься с ним взглядом, что определенно было ошибкой. Никогда я еще не видела в чьих-то глазах столько азарта и интереса, а он еще и снял очки. Обнажать такие глаза просто противозаконно! — В правилах смотреть на противника не запрещено. Расслабься.

Как бы сложно не было, я решила прислушаться к его словам и относиться к игре более равнодушно, без фанатизма. В случае поражения просто приду к нему на настоящее собеседование, за такое короткое время, надеюсь, он не сможет найти кого-нибудь на место Флинта. А если сможет?... И с этого момента игра у меня пошла намного лучше, я сосредоточилась так, чтобы получать не напряжение, а удовольствие от игры, пусть сомнения иногда и находили лазейки, прокрадываясь в голову. Каждая побежденная мной фигура подливала в меня азарт, хотелось пустить трещины по стальной уверенности Марка и показать, на что способна и что его дешевые трюки меня не сломают.
Дело закончилось моей победой, пусть даже, поставив мат, я еще была не уверена, реально ли у меня получилось. Но да, черный король загнан в безысходность моими двумя ладьями, удачно сыгранная "вилка" отобрала у Марка ферзя, что дало мне отличное преимущество. Даже после поражения он выглядел так, словно выиграл, а я чувствовала себя превосходно, игра заметно меня утомила, но оставила приятное послевкусие, которое не давало усталости сказаться на мне в негативном ключе.

— Браво, Мелори, мои поздравления, — Марк протягивает мне ладонь.

— Это было легко, — при рукопожатии во мне вдруг заиграло самодовольство, было трудно держать его в себе, наконец, я почувствовала превосходство над Марком, хотя бы в шахматах. Я зевнула, показывая, что к игре прикладывала минимум усилий и вообще было скучно. Он засмеялся.

— Я заметил, — неоднозначно ответил Марк, собирая фигуры в коробку с ехидной улыбкой.

— От тебя вообще можно что-то скрыть? — недовольно бубню я и помогаю ему собирать пешки. Серьезно, что он там заметил опять? Чертов сканер, оберните меня в фольгу от его инопланетных лучей, считывающих мозг!

— Конечно нет, Мелори, даже не пытайся, — он ставит локоть на колено и опирается головой о руку, наклоняя её и тем самым как бы глубже заглядывая в меня, на губах играет сладость внутренней победы. Мне никогда не обойти его в чтении людей. — Я вижу тебя насквозь.

— Извращенец! — шутливо восклицаю я, прикрывая руками своё тело, но на деле скрывая, как произнесенные томным голосом последние слова пробежались по коже электрическим разрядом.

— Во время игры можно многое узнать о сопернике, — начал он, я уже с неподдельным интересом предвкушала его длинный анализ. Молчание оставляло меня неудовлетворенной и в итоге вынудило подтолкнуть Марка к продолжению.

— Что же ты узнал обо мне?

— На самом деле, ничего нового, я лишь подтвердил свои недавние догадки, — вновь затишье, только мой нетерпеливый, горящий любопытством взгляд кричал и молил о том, чтобы он заговорил дальше. Догадки и ощущения, что я подопытный кролик, которого изучают, не мешали мне жаждать заглянуть в тетради ученого. Тем более, я наслышана люди, вовлеченные в психологию, после не могут жить без постоянного анализа происходящего, окружающих и себя самого. Значит, я не единственная, кого он исследует — он буквально изучает всех. А если Марк видит меня насквозь, но все же в голове еще есть неподтвержденные факты, то я не такая уж и открытая книга, как считалось ранее. Это придает мне уверенности, теперь и его можно запутать, не только же мне быть мошкой, попавшей в паутину.

— Расскажи.

— Какая же ты любопытная, все тебе надо знать, — ласково произнес Марк, потрепав мои волосы. — Ладно. В игре очень хорошо проявляются особенности нашего поведения, так как она ограничена временем. Как человек относится к игре, так и относится к жизни, ведь жизнь тоже своего рода крупномасштабная игра. То, как ты играла в начале, яро выдавало твою страсть к победам, хотя даже точнее будет сказать, нелюбовь к проигрышам. Жажда держать все под контролем, включая процесс игры, отнимает у тебя удовольствие от неё, ты зациклена на том, чтобы выиграть, показать себе и противнику свое совершенство. Проиграв мне, ты перестанешь быть идеальной для себя. А все это возникло из-за слишком ранней вынужденной самостоятельности, к которой ты морально была не готова, еще нуждалась в покровительстве и поддержке старших. Возможно, еще в детстве тебе в подобных играх часто поддавались, теперь проигрыш вровень с катастрофой.

— Бабушка часто поддавалась, это был ее метод обучения. Я выигрывала почти всегда..

— Вот, ничего страшного, не надо расстраиваться. С знанием этого тебе будет легче предотвращать злость из-за неудач и проще относиться к игре, — он поднялся с пола и протянул мне руку. — Ну что, коллега, буду рад сотрудничать с вами.

— Взаимно, — посмеялась я, встав с помощью Марка.

— Тебе пора спать и набираться сил, я уверен, ты все сдашь на отлично, — он подошел к столу и хлебнул остывший кофе. — Не надо так сильно перетруждаться больше, хорошо? А я прослежу, чтобы ты уснула, а то только выйду за порог, ты уже к учебникам побежишь.

— Я чувствую себя каким-то ребенком, — смеясь, я лезу под одеяло, глядя на Марка сквозь книжную полку.

— Я уйду, как только уснешь... — послышалось мне в полудреме.

День не отличался спонтанностью, импульсивностью, он был спокойным, ленивым и абсолютно бесполезным, но почему-то отнял все силы. Хотя обвинять день глупо, потому что силы у меня украли нервы и тревожные мысли, а желание спать как способ уйти от них и внешнего мира не покидало вовсе. Поэтому отключилась я довольно быстро, чем не заставила Марка долго ждать. Ему тоже нечего со мной возиться. Я все еще помню его упоминание о кошмарах, ему определенно нужен отдых. Кстати, о кошмарах. Мне приснился странный сон в ту ночь...
Несмотря на явный холод за стеклом, покрывшемся прекрасными узорами, в машине папы всегда было тепло. Я сидела на заднем сидении, огромными глазами прослеживая за каждой упавшей на лобовое стекло огромной снежинкой. Что-то поистине
детское в моем восторженном взгляде наблюдала мама через зеркало заднего вида. Родители сидели впереди: мама на пассажирском, папа за рулём. Город вокруг светился, как полярная звезда, все было наряжено гирляндами и слепило разными цветами. Снег шёл, не переставая, топил всё в своей белоснежной сказке. По радио играла какая-то рождественская песня, я слышала ее впервые, но знала слова наизусть. Мы дружно пели её...Я чувствовала внутри состояние абсолютного счастья, возле меня мама и папа живые и здоровые, салон заполнен беззаботностью, легкостью и...любовью. Прикрывая глаза, я держалась за спинки сидений родителей и качалась из стороны в сторону под такт песни, мои губы шевелились в соответствии со словами, летящими из магнитолы.
Эйфория, плавно растекающаяся по моему телу, не позволяла мне открыть глаза, отчего-то я знала, что и глаза моих родителей так же расслабленно прикрыты и они тоже качаются в такт мелодии. Но что-то заставило меня их раскрыть, да не просто раскрыть, а распахнуть, словно меня из тепла вытащили на холодную улицу. Я увидела сквозь лобовое стекло ослепленного фарами папиной машины Марка, как вкопанного стоявшего на пешеходном переходе. В тот момент у меня остановилось сердце. Он был совсем близко, я видела на его бесцветном лице запечатленный ужас и страх, но действия происходили словно в замедленной съемке.
Белый свет автомобильных фар делали его таким бледным, будто он уже давно мертв. По телу у меня пробежали мурашки, но они не вылезли на коже колючими пупырышками, а словно длинные иглы вонзились глубоко в плоть, безжалостно сковав меня. Я хватаю папу за плечо и кричу, но у меня нет голоса..."Марк! Папа, там человек! Ты его убьешь! Марк!" — но ничего из этого так и не превратилось в звук. Вокруг все затихло, будто я под толщей воды. Кричу, но бесполезно. Единственное, что доносится до моих ушей — это приглушенная, искаженная, как будто магнитола сломана, песня, которую мы все напевали недавно. Теперь её мелодия острая, противная, режущая слух, как ножом.
Я делаю рывок вперед, вываливаясь на коробку передач и со всей силы кручу в левую сторону руль. Родители, точно безвольные куклы, сидят с прикрытыми глазами и счастливыми улыбками на лицах. Меня пробирает дрожь от их физиономий. В горле ком. Резкий неожиданный свет не оставляет и уголка для тени в салоне. Навстречу нашей машине несется неуправляемая фура...