Искусство души
Минута до полуночи, Леон сидел за письменным столом и тупил взгляд в открытую на мониторе вкладку с нужным часовым поясом. Лет так пять назад он верещал, вслушиваясь в шорохи за дверью, а потом задувал свечи, прикрывал уши от громких взрывов хлопушек. Когда-когда, а на День рождения ему устраивали настоящий праздник: освобождали от школы, отвозили в игровую зону торгового центра, заказывали пиццу. Да, такое было. До тех пор, пока отец не помешался на бизнесе. Подросток не обижался, он понимал, что тот, вероятно, переживал за благополучие существовавшей тогда семьи. Он корил себя и только себя. С каждой попыткой уснуть Леон всё больше жалел о том, что когда-то начал употреблять по причине «ну, от одного раза ничего не будет». И, наверное, не было бы, если бы не компания, в которой ему регулярно предлагали ещё разок. Изрядно надоели последствия, вылившиеся в вот-вот закончившуюся ломку и маленькие точки на предплечьях. Которые, в свою очередь, зачастую заставляли знакомых задавать неуместные вопросы или просто презрительно коситься, когда Леон выходил из дома в футболке или майке. Тяга к баскетболу возрастала с каждой опубликованной в соцсетях фотографией команды, выигравшей очередной районный турнир.
Четыре нуля на экране выстроились в ряд, разбиваемые на пары двоеточием. Ручка двери медленно опустилась, из появившейся щели в тёмную комнату попадало тёплое свечение.
— С Днём рождения, — без криков и восклицаний, что посчитались лишними, Фэнг медленно подошёл к брату с маленьким тортом в руках, на котором красовались две свечи, сделанные в виде числа «17».
Леон улыбался, прикрывая рот рукой. Через считанные секунды, за которые он загадал желание, пламя потухло и вновь погрузило спальню в полумрак.
— Поздравляю, тебе семьдесят один.
— А тебе девяносто один, получается?
— Ага, а через три месяца два года будет.
— Деградируешь, бро, — усмехнулся, поднимаясь с кресла, а затем подошел вплотную к старшему и обнял его. — Спасибо большое, — активно задвигал руками по его спине.
— Я бы начал двигать тосты за твоё здоровье, но оставим это на утро, ладно? А ещё лучше для всех родственников.
— Которые вообще вспомнят обо мне, — продолжив и без того законченную фразу Фэнга, Леон грустно улыбнулся, оборачиваясь на телефон, не уведомивший ни об одном сообщении или звонке.
— Эй, не раскисай. Давай в боулинг вместе сходим? Могу Эдгара позвать. Ты своего дружбана не хочешь пригласить, что уж там?
Стало ещё паршивее от упоминания последнего. С одной стороны, подросток был рад предложению хоть какого-то празднования, с другой же — на сердце ощущалась тяжесть. Казалось, он сблизился с Сэнди, но между ними по-прежнему были несколько слоёв выстроенных стен. Вот только кто их возвёл? Совсем не было сил на веселье.
— Фэнг, как думаешь, мама поздравит?
В носу защипало от предполагаемого и весьма очевидного ответа, голос дрогнул на таком драгоценном для многих слове. «Мама». «Мама — единственный человек, любящий тебя по-настоящему просто за то, что ты есть». Ложь. Увидев бы такую формулировку в словаре, Леон бы даже не поленился достать черную ручку из пенала и зачёркать всё пастой до того, что букв не будет видно. Брат крепко обнял его, поглаживая по голове.
— Пойдём чай погоняем с тортом? Твой любимый, шоколадный с карамелью и арахисом.
— На ночь не рекомендуется есть сладкое, так как сахар — углевод, а они являются источниками быстрой энергии. Получается, спишь ты плохо, а из-за плохого сна ты опять начинаешь есть сахар, чтобы восполнить недостаток энергии. И так по кругу. Короче, хуйня идея.
— Зато честно. Вижу, ваши созвоны до четырёх утра не прошли бесследно.
— Шуруй уже спать, тебе завтра к первой, — вернувшись за компьютер, он демонстративно закатил глаза и исказил голос, выражая наигранное недовольство. — Утром тортом позавтракаем.
— А на завтрак разве можно сахар? Мать всю жизнь об обратном говорила.
— Бля, иди уже, а, — не сдержав ровного лица, он засмеялся.
— Да щас, в холодильник отнесу. Подарок я, кстати, на карту скинул уже.
— От души, честно. Куплю себе слойку с ветчиной и сыром и литр какой-то хуйни по скидке. Отменно отпраздную, всем на зависть.
— Мата поменьше, ты уже взрослый и уважаемый человек, — Фэнг, всё ещё стоявший в комнате, облокачивался на наличники двери и держал в руках коробочку со вкусностью.
— Тебя бы вспомнить в моём возрасте. Сразу было видно: статный молодой человек, знающий себе цену.
— Спать ложись, — парень последний раз окинул взглядом именинника и удалился из его комнаты, шаркая тапочками по полу.
Он не пошёл через десять минут, пятнадцать, двадцать, тридцать, сорок. Опомнился только в без пяти час ночи, отвлёкшись от бессмысленных размышлений о том, зачем людям в ухе малюсенькие косточки, которые ещё и называются забавно. И то, написал сотовый оператор, предлагая очередной выгодный тариф абонента. Леон был уверен: этот день не имел ни единого шанса на то, чтобы обрадовать его. Он никогда не был пессимистом, не любил бесконечно ныть, не решая проблему, или драматизировать свою жизнь. Снизошло осознание, что буквально год назад поздравления кучей сыпались из всех возможных мессенджеров, а сейчас он сидел в полной тишине, в лицо ему бил белый свет от всё ещё не закрытой вкладки браузера, и желание брать в руки смартфон вовсе не возникало. Настроение — паршивее некуда, но ни возможности, ни желания позлиться или высвободить свои эмоции любым другим способом не было. Подросток выключил систему, подошёл к шкафу, достал чистую пижаму и направился в ванную. О таком способе облегчения когда-то рассказал ему Сэнди. Помогло.
***
Семнадцать часов ему семнадцать. Время тянулось по-особенному медленно, всё чаще появлялось желание на секунду поднять телефон, дабы экран включился, и взглянуть на минуты и часы. Леон неосознанно считал, сколько осталось до конца суток, ожидая задержавшегося поздравления. Он надеялся, что Сэнди просто был завален делами, а позже, ближе к вечеру, всё-таки позвонил или написал бы. Подростка поздравили родственники, большинство из которых присутствовало на поминках отца, некоторые учителя, с добротой и странной заботой относившиеся к нему после трагедии, репетиторы и некоторые пятиклассники, по слухам узнавшие о событии. Но всё не то. Он знал, что и мама знала и помнила, при этом не желала поздравить родного сына. Да даже подарка ему не требовалось для того, чтобы почувствовать материнскую любовь.
Леон правда старался не унывать, отвлекал себя просмотром самых разных видеороликов на платформах, компьютерными играми. В конце концов за домашнее задание сел. Но в голове, как воздушный шар, постепенно надувавшийся, была только одна мысль о том, что последний раз они контактировали с Сэнди неделю назад. И то, сухими фразами «как дела?», «у меня нормально, учусь», «я могу чем-то помочь?», «крепись». Юноша не умел поддерживать, однако перенял у друга фразы, наводящие на своеобразную помощь и присутствие рядом. Персонаж в игре стоял неподвижно, Леон пережёвывал торт и пролистывал ленту социальной сети. Телефон вдруг завибрировал, передавая движение на стол и создавая неприятный звук. Несколько десятков раз глаза точно пробегались по названию контакта, вызывая смех. Подросток понимал, что вот-вот, и звонок закончится, но просто не верилось: он правда звонил. А может, номером ошибся? Погрузившись в раздумья, Леон совсем не заметил, как вызов прекратился, и вовсе подумал, что ему померещилось. Однако уже на экране компьютера высветилось сообщение с характерным звуком. Теперь точно не показалось.
Он мигом открыл нужное приложение, но в одну-единственную фразу вчитывался долго, наслаждаясь. Сам того не замечал, а внутри всё словно дрожало, пальцы рук стали неощутимыми, улыбка расползлась на лице. Такая детская, милая и сдержанная. Его не поздравляли с Днем рождения, а всего лишь звали поиграть вместе, но воспринималось это донельзя приятно, даже лучше, чем банальные пожелания счастья, здоровья и любви. И вновь вызов.
— Я торт ем, — прозвучало вместо «привет» смеющимся голосом.
— Приятного аппетита. Я захожу, надеюсь, что мой ноутбук соизволит нормально работать, и игра не будет вылетать.
— Да, хорошо. Спасибо большое.
Да плевать Леон хотел на то, что его не поздравили. Ему уже надоело это слово. Какое значение оно имеет по сравнению с ценным человеком, которого не слышал мучительно давно? Он отодвинул тарелку в сторону, полностью переключаясь на собеседника, и наконец расслабился. Мозг уже закипал к моменту, когда юноша осознал, что слишком далеко зашёл с собственными переживаниями. Сейчас он радовался, действительно радовался за последнюю прошедшую неделю чуть ли не впервые. Леон скучал по тихим ругательствам, хихиканью и зевкам, постоянно проскакивающим в разговоре. Однако не возникало идеи начать расспрашивать о том, почему ему не писали, порой подолгу игнорировали и оставили в незнании. Неважно, всё неважно. Определённо он эмоционально привязался, даже чрезмерно, но до того трепетала его душа, а голова «отдыхала» во время совместного времяпрепровождения, что остальное теряло свой смысл. В этой дружбе он не чувствовал себя лишним или оставленным, а просто понимал, что любому нужен отдых и для каждого он свой. Сэнди всегда доходчиво объяснял, в том числе и своё состояние, если у него было желание. Поэтому настаивать и давить, напрашиваться и навязываться не было желания. Все проблемы растворились ровно в тот момент, как пошли первые секунды звонка.
— Леон, я дома, — Фэнг заглянул из приоткрытой двери.
— Сейчас, секунду, — Леон быстро снял наушники и подошёл к брату, что явно выжидал этого. — Привет. Чего в унике нового?
— Там ничего, а вот для тебя кое-что есть, — достав из-за спины, он протянул коробку, завёрнутую в подарочную бумагу. — Не бросай спорт, Леон. Ты прямо горел им. Учёба — хорошо, но от такого упорного труда можно быстро выгореть. Лучше оставить силы на поступление. Ещё раз с твоим днем. Люблю тебя, хоть иногда ты такой... Низкий педик, вот!
— Да я всего сантиметров на пять ниже тебя! — подросток злостно вытянулся на носках, чтобы сравняться. — Спасибо большое.
— Открывай давай, чего стоишь-то?
Тонкие ногти сделали первый маленький надрез на бумаге, и Леон сразу понял, что там было. Кроссовки, о которых он говорил ещё в феврале и представлял то, как вернулся бы в баскетбол, извинился бы перед тренером и начал бы играть уже в зале, а не на оборудованной детской площадке.
— Да ладно... Охуеть просто...
— Я тебе говорил ночью про твои матюки, скоро по губам буду бить, — старший довольствовался чужой реакцией, с улыбкой наблюдая за мельтешащими руками и буквально влюбленными глазами.
Глупо присев на пол, Леон надел левую кроссовку на ногу и тоже заулыбался. Это был единственный его подарок, который был не в лице денежной суммы, переведенной на его счёт. И действительно ценный, олицетворявший начало его новой цели. Но в первую очередь — милый факт того, что Фэнг запомнил его болтовню за завтраком.
— От души, честно, — хохоча, юноша крепко обнял его, почти удушил, пока от него не отстранились.
— Иди, тебя ждут же, — усмехнулся, прислушавшись к ругани, доносившейся из наушников. — Отблагодаришь потом, когда закинешь первый мяч в корзину, — Фэнг похлопал по плечу и ушёл к себе, до этого закрыв дверь снаружи.
— Я здесь.
— Леон, я тебя в рот ебал.
— Да за что?
— Я твою жопу раз пять прикрыл, а ещё Снежок снова лёг мне на клавиатуру, чуть не закрыв всё.
— Бедный, что сказать.
Тёплый вечер, светившее в окно закатное солнце и добрый собеседник, уже засыпавший. Да, этот день он явно спас. Леон давно убедился в том, что в этом году никакого желания праздновать не возникло бы, а настроения — уж подавно. Однако Фэнг и Сэнди исправили всё, что было в их силах. И разукрасили сегодняшние моменты, полностью затмившие собой пресловутые учебные часы.
— Всё, я уже сплю на месте. Надо идти отдыхать. Доброй ночи.
И всё-таки забыл.
— А, нет. Леон, ты сможешь ко мне зайти на днях?
— А чего нужно?
— Придёшь — узнаешь, — хоть подросток и не видел его, но точно знал, что тот улыбался.
— В среду после школы постараюсь зайти.
— Буду ждать. Доброй ночи ещё раз.
***
Душно. Колетт стояла за кулисами и плавно двигала правой рукой со смычком не касаясь им струн. Так она прогоняла в своей голове мелодию снова и снова. Сегодня финальное прослушивание, после которого есть шанс, что вскоре её смогут выбрать в качестве скрипачки в оркестр. Все этапы до этого Колетт прошла безупречно, вот только с каждым разом конкуренция росла, а её мечта потихоньку меркла. Девушка сбилась с ритма и развернулась к другим участникам, которые, по её мнению, выглядели намного талантливее и перспективнее. Все были на нервах и находились в почти пугающей тишине. Стоит ли говорить, что даже эта тишина была приятнее слуху нежели весь предстоящий концерт?
Музыка больше не приносила тех эмоций, как раньше. Теперь музыка — что-то чужое. Ноты беспрестанно плыли перед глазами, смешиваясь в единую кляксу на бумаге, от чего начинало тошнить, а звук скрипки казался просто противным скрежетом уже долгое время. Когда Колетт стала ненавидеть музыку? Может, ещё с самого раннего детства, когда учительница всегда била по рукам, если она фальшивила? Нет, наверное, это началось, когда родители перестали радоваться её успехам, убеждали в том, что её занятие — лишь увлечение, а не постоянный заработок, и начинали склонять поступить в экономический университет.
Колетт вздрогнула, услышав свой номер, под которым выступала. Её тело с самого утра пробирала дрожь, в животе вязался узел волнения, из-за которого хотелось согнуться пополам и упасть. Дрожащие руки подхватили скрипку, а ноги сами повели её на середину сцены. Зал, будто назло, был полон, и затих в предвкушении. Даже не осознавая, Колетт мигом начала выискивать до боли родную физиономию в каждом зрителе. «Не он, это тоже... Ой, это он?» — в глазах рябило, она пыталась вглядеться в любое показавшееся ей знакомым лицо. Может, Колетт начала ненавидеть музыку, потому что она начала ассоциироваться с Эдгаром? Только благодаря его поддержке Колетт сейчас стояла здесь. Но обещания посещать каждый её концерт обернулись сплошным обманом. Почему его здесь нет? Ответ был очевиден.
Оказавшись в свете прожектора, Колетт поклонилась залу и устроила скрипку на плече. Пока голос ведущего с её именем и названием композиции разносился из колонок, беловолосая нервно сглотнула, вновь начиная изучать сидящих на галёрке зрителей. Он точно не пришёл. Смычок опустился на струны, и музыка тихо-тихо полилась из инструмента, вскоре становясь всё громче и выдавая высокие протяжные мотивы. Колетт не было сложно играть, все движения были отточены до идеала, пальцы ловко перестраивались в нужный момент. Всё, чего она боялась — начать думать. Думать о прошлом, о любимых руках, обнимающих её, о тонких губах, что были в улыбке рядом с ней. Колетт по максимуму попыталась сосредоточиться и просто освободить разум от посторонних мыслей. Она совсем не слышала своей игры, понятия не имела фальшивила или всё же играла идеально. Вдруг вместо сотни кресел в зале появились очертания школьного коридора и смущённый Эдгар, говоривший что-то ей. В тот день они начали встречаться. Раньше Колетт помнила этот момент почти дословно и могла воспроизвести каждое своё действие, как и действие первого и единственного её парня в жизни. Картинка резко поменялась на безлюдную улицу рядом с кинотеатром, а наверху лестницы рядом со входом отчуждённо стоял Эдгар, глядя в серое небо с летающими воронами. Как только он увидел Колетт, то его взгляд сменился на тёплый, а сам он двинулся к ней, чуть не падая в процессе спуска. Это было их первое свидание на четырнадцатое февраля. Но не успел Эдгар добежать к ней, как всё пропало, а Колетт оказалась на детской площадке в едва знакомых дворах. Эдгар радостно рассказывал ей о новой музыкальной группе, а Колетт внимательно слушала, поедая принесённую парнем шаурму, которую доесть была не в силах.
Вскоре зал восторженно захлопал стоя, а Колетт даже не заметила, как закончила, и, словно в тумане, она, не останавливаясь, направилась куда глаза глядели. Шаг, ещё шаг. Каблуки едва слышно соприкасались с ковролином. Не получается просто взять и выбросить из головы пережитое. Почему в этом мире всё хорошее рано или поздно заканчивается? Она вымученно вздохнула и покрепче сжала головку грифа скрипки в одной руке, а во второй смычок. Жаль, что Эдгар не слышал её выступление. Наверное, он как и всегда сказал бы что-то вроде «Ты моя умница, горжусь! Отметим твою победу?» даже если Колетт занимала не призовые места.
Она тут же застыла, ведь ей перегородили путь. Колетт озадаченно проморгала и медленно проскользила взглядом от кроссовок к штанам, от рубашки до знакомой цепочки, а затем встретилась с карими глазами, что выражали больше всего на свете ненавистную ей его взволнованность и доброту. По сердцу словно проехались раскалённым металлом, что заставило сделать полушаг назад. Все звуки резко вернулись, отдавая головной болью.
— Рад, что ты всё так же блистаешь.
Этот голос... Совсем обычный, ничем не отличающийся от других в этой какофонии вестибюля. Разве он так должен влиять на Колетт? Всё то, что она пыталась отпустить за эти месяцы — вмиг вернулись на круги своя. Как же хотелось, чтобы эти воспоминания снова стали обыденностью.
— Колетт?
Девушка заставила себя наладить зрительный контакт с ним. Вот только всевозможные варианты ответов никак не получалось составить.
— Прости, что снова попался на глаза, я хотел просто послушать твою игру и уйти, но нам нужно поговорить, — Эдгар почесал затылок.
— О чём? — наконец получилось вымолвить хоть что-то. Её желание о присутствии Эдгара в зрительном зале оказалось выполненным, почему же Колетт совсем не рада?
Эдгар махнул рукой в сторону, где было поменьше людей, предлагая отойти. Она облокотилась о стену спиной, стараясь не выдавать волнение. Колетт почти не дышала, однако всё равно чувствовала запах родного одеколона.
— Как ты? Всё хорошо?
— Нормально, — этот разговор казался бессмысленным. И пускай Колетт понятия не имела, что должна сказать, но сейчас ей совсем не нравилась вся эта ситуация. Не нравилась, потому что она не могла просто взять и обнять стоящего перед ней бывшего. А ей безумно хотелось. Вот бы их расставание оказалось просто кошмаром, а проснувшись, Эдгар успокоит её и заверит, что они будут вместе всегда. — А ты как? Как Джесси? — на автомате спросила девушка.
— Новую работу ищу, а Джесси уже бегает как угорелая, — Эдгар улыбнулся, но почти сразу же эта улыбка пропала. — Она постоянно спрашивает о тебе и хочет поиграть с тобой. Я всё ещё не сказал ей о нас.
Колетт медленно покачала головой и повернулась к окну. Ряд деревьев теперь мог похвастаться новыми листьями, зелёная трава разбавлялась жёлтыми одуванчиками, тянущимися к солнцу. Можно уверенно сказать, что пришла весна, вот только в душе Колетт всё ещё был холодный ноябрь, в котором Эдгар пускай и постепенно отдалялся, но по-прежнему был её.
— Ты в порядке?
Колетт вздрогнула, и попыталась поймать нить их разговора снова.
— Нет.
Внутри боролись фразы «Давай начнём всё сначала» и «Я не хочу видеть тебя больше». Ни один из этих вариантов не устраивал Колетт, несмотря на уверенность в том, что если бы Эдгар не заговорил с ней, ей было бы легче, а негативный ответ на предложение попытаться ещё раз подразумевался само собой. Она хотела видеться чаще, хотела в конце концов быть просто знакомыми и перекидываться редкими фразочками на переменах в университете. Слёзы сами потекли по лицу, не давая возможности даже осознать, что произошло, и вытереть их в спешке.
— Прости. Я просто не могу совладать со своими чувствами к тебе, — Колетт опустилась на корточки, положила скрипку со смычком на пол и закрыла лицо руками, всхлипывая. — Без тебя ужасно, а рядом с тобой ещё хуже...
— Колетт... — Эдгар медленно присел рядом. — Ну, посмотри на меня, — он осторожно развёл руки Колетт, побуждая послушаться. — Помнишь, что я делал, когда ты плакала?
Колетт слабо кивнула и отвела взгляд, не в силах выдержать встречи с горячо и до боли любимыми глазами.
— А по речке слёз ходит па-ро-ход, — Эдгар вздохнул и двумя пальцами коснулся носа девушки, тяня его в разные стороны. — Вытирает нос, только нос — не тот: нос у нас был маленький, нос у нас был — пуговкой, а теперь вот — аленький, да ещё распух вот он! Ну да это — не беда, слёзы высохнут — тогда, будет снова нос как нос, просто нос не любит слёз!
— Детский сад, — Колетт улыбнулась и убрала его руку. Они встали. — Так о чём ты там говорил?
— Джесси скучает по тебе.
— Скажи ей правду.
— Она всё равно не поймёт почему ты не можешь увидеться с ней. Я не заставляю, но было бы неплохо, если бы ты хотя бы ещё раз пришла поиграть с ней, — Эдгар поджал губы.
— Ладно, я подумаю.
***
— Нифига не услышал, — прошёптал Фэнг, злостно и быстро вырисовывая буквы ручкой в тетради. Преподаватель почти не останавливался и всё продолжал что-то бубнить.
— Говорит: «Основной причиной инфляции является денежная эмиссия, не покрытая товарной массой», — повторила Колетт, одновременно записывая уже следующие слова.
Пары экономики всегда проходили подобным образом: Колетт с Фэнгом садились на задние места в аудитории, а потом Фэнг жаловался, что не слышал из-за на последнем издыхании работающего микрофона у препода. Колетт никогда не жаловалась и спокойно давала лучшему другу переписать конспект, боковым зрением видя, как он колебался попросить убрать руку с нужной страницы. Прозвенел звонок, к сожалению, оповещая только о конце полупары, а не всей пары.
Фэнг потянулся, а затем улёгся на стол лицом к подруге. Аудитория постепенно пустела, а Колетт стала махать рукой с тетрадью, стараясь справиться с жарой. Фэнг придвинулся ближе, чтобы воздух, создаваемый махами, попал и на него.
— И зачем они выходят, если перерыв всего пять минут? — Колетт подпёрла подбородок ладонью.
— Курить бегают, — мигом ответил Фэнг. Ему тоже хотелось, но сейчас Эдгар не мог выйти на любимое место студентов у лестницы входа в другой корпус. Курить в одного теперь было скучно. — Что после пар будешь делать?
— Пойду к Эдгару.
От такого ответа Фэнг даже поднял голову с парты, удивлённо таращась на подругу.
— Ты же избегаешь его.
— Пыталась, но он сам подошёл ко мне... Сказал, что Джесси скучает, а он не может рассказать ей о нас.
— И ты согласилась? Ты же вообще не хотела иметь с ним что-то. Всё нормально прошло? Почему ты мне не рассказала раньше? — Фэнг на самом деле был поражён тем, что ни Эдгар, ни Колетт не рассказали ему о их встрече.
— Я и так много ныла тебе о нём, мне уже стыдно, — Колетт положила тетрадь и снова открыла на том месте, где остановилась. — Думаешь, лучше не идти? Но Джесси будет расстроена.
— А ты не будешь расстроена? Я понимаю, что ты добрая душа, но ты три месяца пыталась отпустить его. Тебе не больно снова связываться с ним?
— Больно. Наверное, я просто мазохистка. Я не могу быть рядом с Эдом как девушка, но когда я просто смотрю на него в реальной жизни, а не на фотографиях, то это даже как-то помогает справиться... Глупо, да?
— Да, — подтвердил Фэнг. — Ты безнадёжно влюблена и идёшь к его сестре, чтобы просто вспомнить то, что когда-то было.
— Я понимаю, что не верну его, Фэнг. Но вдруг... Ладно, мне просто достаточно жить с уверенностью, что он не ненавидит меня и не желает мне смерти.
— Он ведь не такой, ты сама знаешь. Ты говорила, что он предложил тебе остаться друзьями, почему ты не согласилась?
— А на моём месте ты бы смог дружить с бывшим, видеть его каждый день, а по приходе домой представлять вашу счастливую семейную жизнь с двумя детьми и пятью хомяками?
Фэнг и правда задумался. Что, если бы Эдгар расстался с ним? Тогда Эдгар больше бы не улыбался ему по-особенному, не целовал его, не радовал милыми картинками с котятами... Это всё досталось бы другому человеку, а Фэнг, будучи просто другом, наблюдал бы за этим с завистью и сильным чувством ревности. А ведь Колетт проживает практически то же самое, только не осознаёт всего происходящего. Паршиво...
— Ты права, это ужасно, — сделал вывод парень и покрутил ручку между пальцев. — Стой, но ты же сейчас именно это и собираешься сделать, нет?
— Отвали, — буркнула Колетт и дала щелбан другу.
Следующие сорок пять минут прошли слишком быстро. Колетт даже засомневалась в том, что ей стоит идти на эту чёртову прогулку с Джесси. Против самой девочки, она, конечно, ничего не имела, вот только под взглядом Эдгара хотелось сразу же провалиться под землю. Колетт тянула время. Ручка с тетрадью всё ещё покоились на поверхности парты, сама девушка не могла заставить себя сложить их в сумку, подняться с места и направиться к выходу из аудитории, возле дверей которой уже точно ждал Эдгар.
— Ты идёшь? — Фэнг пощёлкал пальцами перед её лицом. — Всё будет хорошо.
— Иду, иду... Спасибо.
Эдгар тупил в телефон, пока не увидел вышедших ребят.
— Привет, — Эдгар поздоровался сразу с двумя. — Фэнг, я заберу у тебя Колетт, ты уж извини.
— Удачи вам, — Фэнг улыбнулся и помахал им рукой, удаляясь.
Колетт молча шла рядом с парнем, глядя по сторонам и вспоминая сколько раз она здесь была. Этот путь въелся в голову, беловолосая могла даже с закрытыми глазами пройти к подъезду Эда без каких-либо проблем. Всё вокруг цвело, насыщая воздух лёгким ароматом вишни и распустившихся тюльпанов. В клумбах спал белый кот, которого Колетт помнила ещё котёнком. После школы они всегда ходили в магазин и покупали животному корм на карманные деньги. Славные времена...
— Подожди немного, я сейчас схожу за ней, — Эдгар обернулся, ожидая кивка от Колетт, а как только получил его, то скрылся за дверью.
Она медленно опустилась на лавочку и подняла голову к последним этажам, затем вернула взгляд обратно на металлические двери. Это здание видело многое: их нелепый первый поцелуй, когда Эдгар натянул Колетт на глаза шапку и чмокнул в губы, их вечерние посиделки летом с колонкой, и, в конечном итоге, их расставание. Если бы эта хрущёвка ожила, она наверняка бы посочувствовала Колетт сейчас.
Дверь снова открылась, и из пучины темноты подъезда выбежала красноволосая девочка. Колетт улыбнулась, сразу принимая Джесси в объятия.
— Тётя Колетт! — заверещала Джесси и вырвалась, начиная наматывать круги вокруг Колетт.
— Какая ты шустрая стала, — она покопалась в сумке и вытащила леденец. — Держи.
— Ура, спасибо большое. Мы будем играть в прятки? Пожалуйста-а-а.
— Только в пределах двора, — Эдгар устало завалился на лавочку. — Она сегодня уже гуляла с Мортисом, поэтому не думаю, что слишком сильно загоняет тебя, — он слегка улыбнулся.
— Угу. Джесси, я буду считать до ста, а ты спрячься хорошенько, — Колетт повернулась к малышке спиной. — Я начинаю!
Джесси радостно побежала к детской площадке, а беловолосая села рядом с Эдгаром, тихо проговаривая числа вслух.
— Получилось?
— А? — Колетт непонимающе обернулась на бывшего.
— Прослушивание в оркестр, ты прошла?
— Нет, — она горько усмехнулась. — Не думаю, что есть смысл пытаться дальше. Я собираюсь бросить. В конце концов меня уже тошнит от скрипки.
— Не получается из-за того, что ты не выпускница консерватории? — Эдгар покачал головой. — Без денег и связей мы в этом мире просто ничтожества. Очень жаль, что ты бросаешь. Тебе безумно шла скрипка, и я всегда восхищался твоей игрой.
— Да... Спасибо, — Колетт встала и хотела было пойти искать Джесси, но всё же остановилась и взглянула в его глаза. — Ты не ненавидишь меня?
— Нет, Колетт, не придумывай. Просто всё сложилось так, как сложилось. Я не хочу, чтобы ты цеплялась за меня, как за единственное, что когда-то радовало тебя. Ты прекрасная девушка, но не загоняй саму себя в рамки. Если в твоей жизни случится что-то хорошее, знай, что ты достойна этого, — Эдгар сравнялся с Колетт и слегка похлопал её по плечу. — И кавалеров не отшивай.
— Некого отшивать! — её лицо слегка покраснело. — Слушай, может, всё-таки останемся друзьями?
— Конечно, — Эд взял её за запястье и потянул вперёд, заставляя почти что бежать. — Кто не спрятался — мы не виноваты!
В сердце Колетт наконец поселилось тепло, такое же, как и этот весенний вечер. Пускай её чувства всё ещё далеко не дружеские по отношению к Эдгару, она спрячет их глубоко-глубоко и будет бережно хранить.
— А кто это тут у нас? — беловолосая заглянула на горку, где тихо сидела сестра Эдгара.
— Ой, нашли...
— Пойдём, покатаем тебя на качеле, — юноша легко взял на руки Джесси, но она тут же запротестовала.
— Я уже большая, могу сама! — её опустили на землю и она подбежала к качеле, ловко забираясь.
Колетт начала раскачивать Джесси, площадка заполнилась радостным детским смехом.
— Вы же всегда меня будете так катать, правда? Даже когда я в школу пойду?
— Правда. Пойдёшь в школу и заведёшь много друзей, будете гулять много-много. Обещай, что будешь доброй к другим и себя в обиду не дашь, — как всегда начал наставлять старший брат.
— Обещаю. А там будут блинчики?
— Хм, думаю, могут быть.
— Тогда я никому их не дам! Я съем их все.
— Джесс...
— Что-то мне это напоминает, — Колетт попыталась сдержать смешок. — Маковый рулет, да, Эдгар?
Парень стыдливо отвернул голову, складывая руки на груди.
***
Сэнди сидел на кровати и внимательно рассматривал всё то, к чему он не притрагивался со Дня рождения Леона: холст, небольшой мольберт, установленный на передвигающейся тумбочке, масляные краски, стакан с кистями, разбавитель, палитра и множество использованных бумажных салфеток. Хаос, ничто другое. Но главным являлись не инструменты, а результат нескольких бессонных ночей и множества часов безостановочных размышлений — портрет Леона. Набросок был сделан абсолютно случайно, парень даже не помнил, в какой момент ему взбрендило запечатлеть смущённо улыбающееся и слегка отворачивающееся назад лицо. И даже совершенно не планировал переносить совсем лёгкий и быстрый набросок, к которому силы не было приложено от слова совсем. А уж тем более отдавать его. Но ровно с пятнадцатого числа апреля, что на удивление удалось запомнить, Сэнди всё сидел и сидел, почти не разгибаясь, стараясь свести округлые щёчки к идеалу. И про двадцать третье он помнил, даже ждал, но хранил терпение до последнего.
В День рождения всё было готово: кучерявые каштановые волосы, переливающиеся на тёплом свету, расплывающиеся в улыбке губы, слегка курносый нос, тоненькая шея и широкие плечи. Но не было одного — бликов в глазах, устремлённых прямо и глядевших словно на самого Сэнди. Звонок в дверь, уже ставший триггером, вывел его из собственной головы.
— Чао-какао, — Леон, вновь улыбавшийся, побуждал думать, что он вообще никогда не переставал это делать. Как в самом детстве солнечные зайчики заражали смехом и счастьем — он делал так же.
— Ты уже прощаешься?
— Так в итальянском «чао» — это не только прощание, но и приветствие, — стянув обувь, он начал копошиться в полупустом портфеле. — Я принёс чипсы и колу.
— Отлично.
— А где Снежок? — заметив отсутствие вечно юлившего у ног вошедшего в квартиру кота, пытался найти его поблизости.
— На кухне, наверное. Там стоит его лежанка, поэтому он там часто тусуется.
— Так зачем ты звал? — медленно следуя за парнем в спальню, с интересом разглядывал всё, что находилось в прихожей. Так, словно там что-то поменялось с его последнего прихода. — О, у тебя монстера новая? — появились только растения.
— Ну, ещё кое-что.
Тело окоченело, Леон замер, подумав, что смотрел в зеркало и видел своё же отражение. Но нет, «тамошний» подросток не повторял его движений и эмоций, а уж тем более — не выражал чувств. Завороженный взгляд медленно проходился по картине, иногда останавливаясь на отдельных участках, проработанных больше всего.
— Еба-а-ть... Это... Это ты сделал?
— Она не закончена, нужно кое-что добавить. Можешь сесть вот тут?
— Из меня плохой натурщик, — стараясь не помять идеально разглаженное одеяло, накинутое на кровать, он присел прямо напротив собеседника.
— Это не займёт много времени. Мне нужно тебя посмешить. В туалет не хочешь?
— Не-а, — вообще не стесняясь, задорно поболтал ногами.
— Ну, слушай анекдот, — взял в правую руку кисть, левой осторожно придерживая раму. — Купили, значит, два друга хомячков и посадили их в одну клетку. И вот на следующий день они не смогли их различить. Тогда один другому говорит: «Давай я своему одну лапку оторву, а у твоего останется. Так и будем различать». Так и сделали. На следующее утро они видят: этот хомяк обиделся и отгрыз второму лапу, — Сэнди внимательно наблюдал за реакцией Леона. — Тогда говорит тот же друг: «Давай я своему вторую лапу оторву». Ну, оторвал он. И, проснувшись утром, они снова обнаружили двух хомяков без лапок. Так оставили они бедных хомячков без всех четырёх лапок. И вот смотрит второй друг на два пушистых комочка в клетке и говорит: «А давай мой будет рыжий, а твой чёрный?».
Леон громко захохотал, издавая неизвестные поныне звуки. Сэнди смотрел то на портрет, то на подростка, переключаясь так быстро, словно у него в глаза встроена фотокамера.
— Готово.
— Так быстро? Что ж тебе нужно было?
— Встань, посмотри, — парень сам хихикал, от волнения слегка потряхивало, что он старательно пытался унять.
Даже будучи совсем неопытным и непросвещенным человеком, смог найти отличие: взгляд по-настоящему заиграл. Теперь это был не просто бездушный юноша с безжизненными глазами, в которых не читалось ровным счетом ничего, а уже родной и дорогой Леон.
— С Днем рождения! Прошедшим.
— А как давно ты это рисуешь? — оперевшись на комод крестцом, он начал рассматривать не краски на холсте, а автора, что явно с удовольствием наблюдал за удивлённым и счастливым гостем.
— Две недели ровно.
Сэнди вспоминал то, как наносил на полотно лёгкие линии карандашом, часто уточняя или исправляя уже вырисовывавшийся силуэт. Мог чёркать часами, находя расхождения с тем образом, что наглухо отпечатался в его же памяти. Он сидел, прокручивал в памяти совместные моменты, едкие фразочки Леона, его громкий смех или анекдоты, которые с интересом слушались. Непонятно: старался ли он убегать от общества в целом или, наоборот, зацикливался на одной его единице, полностью являвшейся подростком. Парень старался вспомнить их первую встречу, но всё тщетно. Однако дрожащий во время январского звонка взволнованный голос Леона не мог найти покой в его голове, постоянно звуча вновь и вновь. Он зачастую случайно набирал исключительно тёплые оттенки, будто отражая своё отношение к юноше — мягкое, о нём хотелось заботиться, радовать и хвалить за успехи. Порой Сэнди озвучивал свои мысли, воспринимал неподвижное изображение как настоящего слушателя и полностью забывал про общение с реальными людьми, ведя такой монолог. Совсем не заметил того, как некогда ненавистное дело, рисование, стало приносить умиротворение, спокойствие. Силы в процессе больше не покидали безвозвратно, запястье не ныло от практически одинакового, фиксированного положения. Всё было по-другому.
В том числе и его состояние. Аппетит совсем пропал, оставив за собой неприятное ощущение пустоты в желудке и редкие, но меткие рвотные позывы при виде еды. Приём пищи состоял из какой-то каши, потерявшей собственный вкус, и чёрного чая и затевался лишь для принятия медикаментов. По всей квартире, в которой отопление отключили ещё в середине марта, распространился холод, пробирающий до боли в фалангах пальцев. Лампа в спальне служила декором, не более, — её не включили ни разу за прошедшие две недели. Люстру заменяли естественный свет днем, рассеянно просачивавшийся через тюль, и небольшой ночник, включавшийся сразу после наступления темноты, дабы возможность наносить краску на холст не угасала с приходом Луны. Сэнди успевал встречать всё ещё поздние рассветы, полностью теряясь во времени. И почему-то было донельзя хорошо и счастливо в эту убийственную пору, несмотря на то, что он продолжал не высыпаться, не выходил из дома, так как даже надобности выбросить мусор не возникало. Парень, вероятно, насыщался молчанием и тишиной, прерываемой мяуканьем кота, который просил насыпать корм в миску. Сеансы у психотерапевта отменились, на что врач нерадостно отзывался, однако на встрече не настаивал.
И первым, кто увидел его спустя мигом пролетевшие дни оказался Леон. Тот, о ком он вспоминал постоянно.
— А ты...
— Я помнил с середины апреля, Леош, — его перебили, поняв на полуслове. — И собирался объяснить тебе всё сегодня.
— А... Хорошо. Спасибо. Спасибо большое, это правда очень красиво. Я не умею вот как-то красиво говорить, как ты иногда начинаешь делать, но я правда рад. И мне очень нравится. А вообще, я в шоке.
— В приятном, я надеюсь? — с ухмылкой слушал словесный поток, с пылом вылетавший из уст подростка.
— Да! У тебя есть что-то выпить? За моё здоровье-то, — словно по щелчку переключился со сбитого с толку на уверенного юношу, отпускающего саркастичные шутки.
— Вот исполнится тебе восемнадцать, это будет уже другой разговор, — наконец встав со стула, он подошёл к письменному столу, чтобы выключить настольную лампу. — Да и я бы сам не особо обрадовался пить сегодня, поэтому довольствуемся твоей колой. Тащи.
— Бля, ты серьезно говоришь мне что-то про возраст и что-то «запрещённое»?
— А ты разве не в завязке?
Знакомое шипение банки газировки, и две ёмкости стукнулись друг о друга. Со словами «нет, так не пойдёт» Сэнди вышел из комнаты, минуты не прошло, и он вновь стоял на пороге, держа в руках два стеклянных стакана. Наконец раздался привычный тонкий звон, и оба отпили напиток. А ведь Леон даже с Фэнгом не пил и особо-то не праздновал. Внутри совершенно не алкоголь, но всё тело заполонило тепло.
— Да, в завязке. Но ты — мой главный наркотик, — наигранно чрезмерно шевелив бровями и подмигивая, он выдохнул. — Да, сюда бы сидра...
— Если напьешься, ты не сможешь проникнуться моим душещипательным рассказом, — парень заполз на кровать ближе к изголовью и сел, прижав одно колено к себе.
— Я весь во внимании, — сдержанно опустившись рядом, он внимательно взглянул в голубые глаза. — А хотя нет. Картину когда можно будет забрать?
— Ну... — Сэнди слегка закатил глаза, задумываясь. — Пока краска не высохнет, а это я хуй знает. Но думаю, что где-то через недельку её можно будет перенести к тебе, если хочешь.
— Понял. Всё, рассказывай, — Леон достал первый чипс из только что открывшейся пачки и довольно прохрустел им, пережёвывая.
Слова не давались тяжело, но и не звучали так, будто речь заучили заранее. Сэнди правда боялся того, что его не поймут и посчитают причину почти полного отказа от социума глупой. Фраза «мой психотерапевт знает о тебе, и именно он посоветовал мне пригласить тебя» заставила тело покрыться мурашками, и Леон вздрогнул. Сам того не осознав, в какой-то момент он положил руку на чужую голень, иногда поглаживал или сжимал её. Юноша больше не поддерживал зрительный контакт, а сверлил узор на пододеяльнике, в то время как как него открыто пялились, пытаясь выведать каждое движение мышц на лице.
—... Но ты правда помогал мне своими сообщениями не оставаться наедине со Снежком и растениями. Даже когда ты скидывал мне результаты пробников, я мельком просматривал фотки и радовался за тебя. Просто не было сил поддерживать диалог дальше. Но ты огромная умница, Леон.
Подросток резкими движениями приблизился к нему, всё же нарушая идеальную гладкость на кровати.
— Можно я тебя обниму?
Только Сэнди сам обнял его, крепко прижимая к себе и сжимая белую рубашку на плечах Леона. Так, будто он прямо сейчас испарится, и больше никогда не появится рядом; так, будто он отвёрнется от него навсегда, и это последний раз, когда парень может прикоснуться к нему.
— Это ты молодец, Сэнди, это ты молодец... — приглаживая лиловые локоны, выбившиеся из общей копны волос, он тихо говорил, успокаивая.
Страх — действительно одна из самых сильных эмоций, он понял это прямо сейчас: когда на душе почувствовалось что-то тёплое, что свидетельствовало о желанном облегчении. Сэнди улыбался, оголяя зубы, и жмурился, наконец почувствовал «упавший с сердца камень». Собственное молчание тяготило и добивало, создавая пузырь, в котором он и существовал.
— Спасибо, — парень потирал зачесавшиеся глаза.
— Тебе спасибо... Мне очень важно то, что ты рассказал. Правда. Многие вопросы исчезли... Я надеюсь, это не звучало как-то неискренне, да? — в конце концов отстранился от него, с интересом рассматривая раскрасневшиеся от чрезмерного тепла щёки.
— Главное не то, как звучало, а то, что ты хотел сказать, Леон. Давай за счастье? — Сэнди вновь взял в руки колу.
— Давай.
— Слушай, ты же читал «Преступление и наказание»?
— В кратком, но когда шли какие-то «очень интересные» дискуссии на литературе о всяких там ценностях, я даже слушал. Я преступление, я наказание. Преступление и наказание едины. Ты знал об этом? — Леон вытянул нос и поднял одну бровь. — Ладно, на самом деле у Сони Мармеладовой интересная была история.
— Поговорим о героине, получается?
— Дорогой.
— Да, милый? — чуть не захлебнувшись от смеха, парень отпил газировку.
— Сука, — осознав, ради чего был задан первый вопрос, подросток съехал по стене, беззвучно хохоча и закрывая лицо рукой.
«Первая рюмка колом, вторая соколом, а остальные мелкими пташками». Только вместо рюмок — стаканы без алкоголя. И этот вечер доказывал то, что спиртное не требуется для веселья и приятных моментов — было хорошо просто так. Без особого повода и праздника, зато в приятной компании. Леон ушёл, потискав кота и наглядно узнав о том, как Сэнди поливает такое обилие цветов в квартире.
— Чао-какао!
— До встречи. Надеюсь, скорой.
— Пиши... Если вдруг что.
— И ты, — обхватив пальцами лапку кота, он помахал ею, прощаясь.