Егерь 0.5

Я слышу зов, неслышный вам,
Гласящий: — В путь иди! —
Я вижу перст, невидный вам,
Горящий впереди.

* * *

Проснулся рано. Солнечные лучи змееподобными полосами проникали в комнату сквозь большие окна, не встречая сопротивления от штор, что были раздвинуты егерем в разные стороны вчерашним вечером. Он приподнялся на одном локте, устало потёр переносицу, затем сбросил ноги с кровати на пол и уткнул руки в матрас. Кровать заскрипела. Старая, она с трудом сдерживала вес его тела: уже сломались две ламели, в середине конструкции под матрасом, на подходе была ещё одна, та, что ближе к изголовью лежбища. Из-за этих неудобств последние дни он спал беспокойно, постоянно пробуждаясь посреди ночи, но пожаловаться о них ни Кайле, ни Джоэлу не смел. Егерь встал с кровати, избавив её от страданий, легким движением руки переполошил образовавшееся на голове гнездо, потёр лицо. Проснулся окончательно. Он подошел к белой эмалированной ванне, пустил воду из покрывшегося солью крана и присел на край. Егерь скинул с себя ночную рубашонку, нижнее белье. Недолго думая, он запрокинул ноги в ванну, затем, уткнув руки в её края, начал свой медленный спуск в горячую, словно из чайника, воду. Она жгла кожу. Очень скоро на лице Эсмонда выступил пот. Он очень любил принимать горячую ванну, особенно по утрам. Егерь раскинул руки в стороны, задрал голову, положил её на край и, закрыв кран, вдохнул обжигающую ноздри и легкие влагу. Выдохнул. Вдохнул. Выдохнул. Затем, задержав дыхание, опустился под воду. Горячая вода волной острых покалываний прошлась по коже его лица. Он вынырнул, жадно хватил влажный воздух ртом и вновь расслабился. Каждая клеточка его тела отпустила напряжение. Воцарилась тишина. Он лежал в горячей воде долго. Наслаждался моментом. Никто не мог ему помешать в ту секунду. Ему было приятно думать, что о нём все забыли, что про него никто и не знал. На душе сразу становилось легче, она сама становилась легче, возносясь к небу вместе с игривыми ветряными потоками. Но затем в голову полезли мысли, которые мучали его несколько дней к ряду. Лицо Шона, изуродованное и измученное, появлялось у него перед глазами всякий раз, когда он оставался наедине с собой. Моменты уединения и отдыха превращались в моменты скорби и горя, ярости и ненависти. Он не смог спасти друга, из-за чего потерял его навсегда. Эсмонд считал себя виноватым не только перед Шоном, но и перед Кайлой, перед Джоэлом. Они возлагали на него надежды, которых он не оправдал. Эти мысли раздирали его изнутри. Из-за них, он чувствовал, в нём становилась сильнее Тьма. Каждая негативная эмоция могла стать искрой над бензиновым морем. На протяжении полугода внутри него что-то теплилось, ныло, просилось наружу. Егерь мало чего боялся в жизни, считая, что любой страх можно одолеть, но то, что нарастало внутри его души, его поистине пугало. Он всячески отгонял эти мысли, не желая подкармливать свою паранойю, но все равно возвращался к ним, не в силах отогнать на расстояние выстрела, чтобы оный произвести. Зов внутри становился с каждым днём всё громче, всё отчетливее. Раньше он не мог разобрать его полностью, но теперь...

Раздался стук в дверь. Настойчивый стук. Егерь встрепенулся, из-за чего на холодную плитку выплеснулось много воды. Он поднялся на ноги, перекинул ноги через край ванны и, наспех начав вытираться полотенцем, прокричал:

— Секунду!

Он недоумевал, кто мог пожаловать к нему в столь ранний час. Недоумевал и одновременно злился. Если бы он спал, то столь громкий и уверенный стук в дверь безусловно разбудил бы его. Он накинул нижнее белье, штаны и рубашонку, две верхние пуговицы которой не застегнул. Егерь вынул из слива ванны заглушку, и вода начала стремительно уходить. Он подошел к двери, прокрутил в замочной скважине ключ и отворил проход. Заспанная, полуживая, она с трудом стояла на ногах. Под глазами виднелись два фиолетовых, подобных двум свежим сливам, синяка. Пепельные волосы она собрала в тугой узел на затылке, чтобы не мешались. Одета была в шифоновое платье черного цвета с полупрозрачными рукавами, открытыми плечами, длиной чуть выше колена. Эсмонд впервые увидел Эолу в таком виде, поэтому поначалу слегка смутился, она же, в свою очередь, тоже не осталась холодной, как камень. На её немного мятых щеках выступил румянец.

— Доброе утро, — холодно проговорил егерь, держа ручку двери.

— Доброе, господин Деврим, — кивнула девушка, несколько секунд выбирая оптимальное положение для своих маленьких рук. Смущалась. — Прошу прощения, если потревожила в столь ранний час...

— Потревожила, — бесцеремонно проговорил Эс. — Твоя удача – я не спал.

— Мне очень жаль, — она подняла уголки губ в невинной улыбке. — Я пришла к Вам с новостями от госпожи Кёрн.

Эсмонд жестом показал, что был весь внимание. Эола кашлянула в кулак, сцепила руки под грудью в замочек и, жадно хватив ртом горячего и тяжелого воздуха из комнаты наставника, проговорила, быстро тараторя, словно её кто-то торопил с бензопилой в руках.

— Госпожа Кёрн распорядилась, чтобы я оповестила Вас о необходимости Вашего присутствия на заседании Совета, которое состоится сегодня.

Егерь вскинул правую бровь.

— Во-первых, — начал он, укорительно помотав головой, — не тараторь. Говори размеренно, с выражением, как я учил. Так людям будет легче понять, о чем ты говоришь. Во-вторых, когда она об этом тебе сказала?

— Двадцать минут назад, — смиренно ответила Эола.

Наставления егеря, хоть она и проигнорировала в их беседе, Лейн закрепила в своей голове. За несколько десятков тренировок, совместно проведенных, девушка успела убедиться в профессионализме Эсмонда не только в егерском ремесле, но и в бытовом аспекте жизни. Она видела в нём авторитет.

— Раньше не могла, что ли, — закатив глаза, пробурчал егерь. — Ладно, разберёмся. Это всё, ребёнок?

— Это... — неуверенно протянула она, но вдруг опешила.

Это было не всё. С момента гибели Шона Тардуэла, близкого друга обоих её наставников, ни с тем, ни с другим у неё не ладился разговор. Она волновалась за их внутреннее состояние, поскольку, даже не имея как такового опыта потери ближайшего товарища, практически члена семьи, Эола понимала, насколько им обоим тяжело приходилось. Она чувствовала когти долга на своей спине, которые жгли кожу, разрывали её. Кайла и Эсмонд были людьми, что не оставили ее в трудную минуту, а взяли под крыло. Каждый из них делился с ней своим драгоценным опытом. Остальные молодые егеря могли только мечтать о том, чтобы хотя бы перекинуться с такими матёрыми воинами, практически старейшинами Корпуса, парой другой слов. Эола же была с ними в довольно близком контакте, за что порой становилась объектом для презрительных насмешек со стороны сверстников. Волновали ли её гнилые языки змей, что лепетали за спиной? Лишь поначалу, да, но с течением времени, с развитием их с Кайлой отношений, Эола поняла, что завистливые стенания однокурсников не стоили её внимания. Она была выше этого. А появление Эсмонда только укрепило её мнение по этому вопросу. На их тренировках, во время которых он буквально сдирал с неё кожу, заставлял бороться с болью и всячески ставил её в самые затруднительные положения, силком вытаскивая из зоны комфорта, он пытался вложить в её голову идею: в первую очередь егерь должен заботиться о себе, потому что никому более в этой жизни такие, как они, не нужны. Поначалу Лейн видела в нём из-за таких высказываний эгоиста, но с течением времени сама разглядела логику в них. Однажды Эсмонд привёл пример: «При падении самолета родитель обязан надеть кислородную маску сначала на себя, а уже потом на ребенка». Её восхищал факт, что в простой мысли, в одном предложении, была заключена, хоть и метафорически, цельная жизненная философия человека.

— Мы можем поговорить, господин Деврим? — спросила она, широко распахнув веки. — Если я не мешаю, конечно...

Егерь не ответил, лишь помотал головой. Он отступил от порога, жестом пригласил девушку войти, затем неторопливо отошел к большому окну. Эола прошла внутрь, закрыла за собой дверь, потянув её за ручку. Она сглотнула слюну. Они множество раз оставались наедине, но каждый раз владетелем инициативы в разговорах выступал Эсмонд. Для неё эта роль была в новинку. Девушка наполнила легкие воздухом, сложила руки под грудью и наконец начала:

— Господин Деврим, — её голос слегка дрогнул на его фамилии, вызвав на лице Эсмонда теплую улыбку, — Вы можете мне не верить, но я очень сильно волнуюсь за Ваше душевное состояние. С момента похорон у нас не было ни одной тренировки, ни одного полноценного взаимодействия. Я вижу, как тяжело Вам, как тяжело госпоже Кёрн. Может, я могу чем-нибудь помочь?

Чем она могла помочь ему? Ничем, по большому счету. Однако само желание с её стороны было достойно похвалы. Эсмонд улыбнулся вновь.

— Спасибо, Эола, — кивнул он, — спасибо за твою заботу, но ты ничем не сможешь помочь, по крайней мере, мне. В этом твоей вины нет, просто прими как факт и не забивай голову.

— Но господин Деврим...

— Поверь, Эола, самым лучшим лекарством от душевных травм является время. Кто бы что не говорил, но ни одно средство на свете нельзя назвать столь же эффективным. Мне нужно время, девочка, чтобы принять реальность, в которой предстоит теперь жить. Будет трудно, но других вариантов нет.

Он пожал плечами. Говорил легко, негромко. Не хотел лишний раз напрягать голову бедной девчонки, которую съедало чувство совести. Эсмонд понимал, почему она вдруг решила справиться о его душевном здоровье. Эола была благодарна ему за проведенное вместе время, за уроки, данные им, хотела отплатить, но, к сожалению, понятия не имела как. Никак и не нужно было.

— Я хочу пожелать тебе, — неожиданно продолжил он после долгого молчания, — чтобы ты никогда не стала пленницей горя и скорби. Нет чувств более тяжелых, чем они. Даже ненависть и ярость, с которой я прошу тебя бороться, не столь страшны. У ненависти и ярости есть пути выхода, от них можно избавиться самому. Мой старый учитель, ещё в прошлой жизни, говорил, что гнев нельзя копить внутри, что его нужно выпускать на волю. Он упоминал, что первобытный крик – самый лучший способ высвобождения ярости из недр твоей души. С ненавистью сложнее, но, по крайней мере, не так сложно, как с горечью. Механически, самому, с помощью каких-либо махинаций, от скорби и горя не избавиться. Нужно заручиться терпением. Ждать иногда приходится долго, а некоторые и вовсе не дожидаются и покидают мир, не выдерживая тяжести на душе. А если ты всё-таки станешь рабыней скорби, рабыней горя, пообещай мне, что стоически выдержишь все невзгоды, переживешь их, что вытерпишь, не будешь опускать голову. Я в тебя верю, ты сильная девочка, телом и духом, поэтому не разочаруй меня.

Эола молчала. А что ещё она могла сказать? Ей вдруг захотелось сорваться с места, заключить его в объятия. Но не решалась. Не могла. Боялась. В её душе вдруг вспыхнул огонёк. Её восхищал тот факт, что он, хоть и не гнушаясь использовать слова «ребёнок» и «девочка», говорил с ней, как с равной. Она вдруг поняла, что именно этого ей так сильно не хватало. Ей была необходима наставническая фигура, которая воспринимала бы её как взрослого и разумного человека, а не как молодую и неопытную дурочку, чем порой грешила Кайла. Эола, недолго помолчав, кратко ответила, гордо задрав подбородок.

— Обещаю.

Эсмонд улыбнулся шире прежнего.

— Хороший настрой, — проговорил он тепло.

Молчание длилось недолго. Совсем скоро, на удивление Эолы, Деврим, чуть оживившись, отошел к своей кровати и медленно присел на одно колено. Девушка подняла бровь от недоумения. Егерь протянул руку под свое лежбище и, немного покопавшись, достал из под него длинную картонную коробку. Он взял её в обе руки, поднялся на ноги и подошел к Эоле. Молча, не говоря ни слова, Эсмонд протянул коробку девушке, но та не спешила её принимать. Она медленно начала догадываться о том, что давал ей её наставник, однако решила убедиться в этом окончательно, спросив:

— Что это?

— Твой Титул, — отрезал Деврим. — Церемония Присвоения близка. Как твой проводник я обязан хранить его, как зеницу ока, но я решил, что будет лучше, если я отдам его тебе ненадолго. Так однажды поступила Лина, моя проводница, с моим револьвером. Ты должна иметь более сильную эмоциональную связь со своим оружием, поэтому прими его и храни при себе. Совсем скоро я заберу его для самой Церемонии, но ты тут же получишь его обратно, не волнуйся.

— Но это же нарушение правил, разве нет? — слегка неспокойно протараторила девушка. — Неуважение к вековым традициям...

— Порой для наилучшего результата нужно отходить от привычных всем канонов. Поверь мне, — егерь вновь широко улыбнулся, чуть прикрыв глаза.

Сомнения были слабее её доверия по отношению к Эсмонду, поэтому она без промедлений приняла коробку с её мечом из рук наставника.

— Вот и славно. Хочу поблагодарить за заботу, ребёнок, и попросить тебя оставить меня. Я хочу умыться и одеться.

— Конечно, — смущенно проговорила девушка, встряхнувшись, — конечно, не смею мешать! Вам спасибо!

Потянув полы платья вниз, она стремительным шагом, шелестя балетками по каменному полу, прошла к выходу и открыла дверь. Перекинув одну через порог, Эола остановилась, чтобы пожелать егерю хорошего дня. Эсмонд, все ещё стоя рядом с окном, ответил ей тем же. Дверь с хлопком закрылась. Деврим опустил голову. На сердце неожиданно стало тяжело. Дыхание сбилось. Он чувствовал, как нечто сильное терзало своими когтями его душу, наслаждаясь её жалобными стенаниями. Эта тварь с каждым днём становилась всё могущественнее. Раньше он думал, что это Тьма, но сейчас им овладевали сильные сомнения. Это было нечто более серьезное, нечто, что лишь использовало Тьму, заставляя её оказывать мощное воздействие на разум Эсмонда. Он боролся, но становилось всё труднее. Егерь встряхнулся. Он ударил себя ладонью по лицу. Увечья себе же всегда ощущались менее болезненными, поэтому ему пришлось одарить собственную щеку ещё одной оплеухой. Кожу лица жгло. Он сконцентрировался на боли, отбросив мысли о беспокойном состоянии своей души в сторону. Самое странное, что ему нравилось это неприятное ощущение, охватившее его щеку. Жжение пораженной ударом кожи приносило ему... удовольствие? Егерь отошел к зеркалу, что пылилось на письменном столе, который Эсмонд тоже ни разу не использовал за все время своего пребывания в Мидгарде. По его лицу не было понятно, был ли он молод, был ли он стар, но из-за приличного количества морщин, которыми оно было испещрено, становилось ясно, что повидал в этой жизни он многое. Ухмылка, по замечанию самого егеря, у него была довольно паскудная. В черных, подобно океанской бездне, глазах с трудом можно было разглядеть перевернутое отражение. Увидев себя в зеркале, Эсмонд подметил, что немного изменился. Черты его лица будто стали более дикими, довольно неприятными, немного отталкивающими и пугающими. Кожа стала бледнее. Морщина на лбу длиннее. Клыки острее. Возможно, ему казалось, возможно, он накручивал себя, добавляя к метаморфозам душевным ещё и физические, но факт оставался фактом – Эсмонду было страшно от своих же изменений. По его мнению, преобразования эти не сулили ничего хорошего ни ему, ни окружающим. Он отвёл взгляд от своего отражения, вновь встряхнулся, помотал головой. Егерь стремительным шагом приблизился к маленькой софе, на которой было устроено вся его одежда, аккуратно сложенная, выстиранная, вычищенная. Его новой брони среди одеяний не было, за ней ещё предстояло сходить к Пину. Эсмонд отправил её к оружейнику из желания немного изменить дизайн, добавить хотя бы каплю цвета в абсолютно черный образ. Егерь в том порядке, как обычно: носки, штаны, затем заменил ночную рубашку на другую, не менее удобную, но более приличную, черного цвета. Он закрепил на поясе ремень с кобурой, которая плотно прилегала к бедру, затем, обувшись, взял с письменного стола ключ и покинул комнату, предусмотрительно заперев её. День обещал быть долгим.

Он двинулся по коридору до лестницы, что вела на первый этаж. Егерь шел быстро, но не спешил. Окружающее его многообразие фресок, картин, невысоких постаментов с искусно выполненными бюстами Святых, чем-то отличившихся в своей жизни, его не занимало. Он воспринимал эти произведения искусства как должное, привык к ним, перестал видеть в них прекрасное. Его не заботили сюжеты, изображенные на фресках, не интересовали стили, в рамках которых были написаны картины, не трогали надписи на табличках рядом с бюстами с именами и фамилиями женщин, чей средний план был запечатлен в камне. Ему было плевать. Прошло то время, когда он с глазами маленького ребенка рассматривал каждый мазок, каждую точечку, каждую частичку штукатурки. А между тем, увлеченный своими размышлениями о появившемся неуважении к искусству Святых, он уже дошел до мастерской Пина, что скрывалась за невысокой металлической дверью, покрашенной в коричневый цвет. Егерь коснулся холодной и острой ручки, дернул за неё и проход отворился. Он переступил порог и, остановившись в темном помещении, своего рода предбаннике, закрыл за собой дверь. Щелчок рубильника. Одинокая лампочка, свисавшая с невысокого потолка на одном проводке, избавилась от царившей тьмы своим теплым светом. Егерь окинул взглядом маленькое помещение: в нём едва ли могли поместиться два человека. К правой стене был прикручен гладкий деревянный брус с торчащими из него крючками для одежды, два из которых были заняты черным замасленным плащом, что нёс в окружающую среду раздражающий рецепторы запах бензина, и угольного цвета шляпой. По левую руку располагалась облезлая низенькая скамейка. У Эсмонда, как только он увидел её высоту, сразу отбило желание на неё присесть. Чуть впереди был проход, закрытый высокой непрозрачной ширмой. Егерь подошел к ней, отвёл створки в стороны и прошел внутрь бывшего швейного кабинета, в котором, на удивление Эсмонда, царил беспорядок. По-немецки педантичная натура Пина никогда бы не позволила подобный хаос на рабочем месте. Инструменты валялись тут и там, образцы оружия, хоть и начищенные до блеска, приготовленные к выдаче, были разбросаны до маленькому помещению без какой-либо структуры, стоял отвратительный запах чего-то горелого. Обитель Пина Нормана больше походила на тренировочную комнату для подмастерья, что был в ремесле недели две от силы. Эсмонд никогда бы не сказал, что эта мастерская принадлежала его старому товарищу, если бы не знал, что именно ему она и принадлежала. Через несколько минут из-за монструозных размеров станка показалась скрюченная фигурка оружейника. Красное и разгоряченное лицо было покрыто пылью, руки, угольного цвета, держали тяжелый боевой топор с выгравированным символом Корпуса егерей на обухе. Пин аккуратно положил оружие на стол, небрежно освободив место на нем двумя взмахами локтей. Раздался лязг металла. Оружейник предплечьем вытер Пот со лба, облегченно выдохнул.

— Ну и бедлам тут у тебя, — проговорил егерь, посмотрев на старое, в чем-то схожее с изюмом, лицо Пина.

Оружейник встрепенулся от неожиданности. Он хватился левой стороны груди, скрючился пуще прежнего и громко и неразборчиво рявкнул в сторону Эсмонда, вызвав у него самодовольную ухмылку.

— Черт проклятый, напугал-то как! — спустя несколько нечленораздельных предложений, наконец по-человечески заговорил Норман. — Чё припёрся, старик, так рано? Бери, чё надо, и пшёл вон! Занят я, некогда болтологию разводить!

— Спокойно, — улыбаясь, говорил егерь, — спокойно. Я пришел за своим снаряжением, которое отдал вчера утром.

— За шмотьем за своим? — поумерив пыл, спросил оружейник.

— Да, — кивнул Эс.

— Глянь в дальнем углу, у входа, в тканевом пакете должно быть всё, — отмахнулся Норман, вновь нависнув черной тучей над топором. — Я ещё вчера сделал, думал, ты вечером придешь.

— Пришел сейчас, — подытожил егерь.

Следуя указаниям старика, Эсмонд, после недолгих поисков, наконец обнаружил необходимый тканевый пакет, заглянув в который он увидел лишь рукав сложенной куртки, украшенный редкими бордовыми вставками и деталями, что при беглом взгляде сливались с основным цветом – черным: как егерь и заказывал. Доставать вещи из сумки нужным не посчитал, поскольку верил, что Пин сделал для него всё в лучшем виде. Егерь повернулся к старику, чтобы поблагодарить, но не успел и слова произнести, как оружейник уже стоял перед ним с чем-то длинным, завернутым в плотное полотенце, старое, оно больше походило на необычайно большой кусок наждачной бумаги.

— Попробуй, — проговорил Норман, сверкая по-детски любопытными глазами.

Егерь не сразу понял, что от него хотел этот скрюченный старичок с блестящей лысиной.

— Это та вещь, которую мы обсуждали, — вторил оружейник, с каждым словом раздражаясь всё больше. — Бери уже!

Ему было невтерпеж. Эсмонд медленно принял из его рук предмет. В меру тяжел, даже можно было сказать, был комфортного для егеря веса. Деврим развернул полотенце, скинул его на пол, отчего получил от Нормана словесный нагоняй, а затем вытаращил глаза. Изогнутый, он был длинен. В руку лег идеально, не скользил.

— Кожа ската? — спросил Эсмонд, поводив пальцем по черной, как смоль, рукояти.

Пин гордо закивал. На навершии располагался орнамент в виде могучего широкого дерева, раскинувшего свои длинные ветви в разные стороны. В ромбах на рукояти, границы которых были оформлены красной нитью, виднелись маленькие и едва заметные отверстия. Гарда меча, иначе говоря, цуба, имела форму двух полуовалов, соединенных лишь со стороны обуха, со стороны же лезвия образующих два острых, словно зубы зверя, окончания, не выдающихся особой длиной. Насладившись видом верхней части клинка, Эсмонд вознамерился осмотреть и нижнюю. Он аккуратно прикоснулся к алой ленте, обмотанной вокруг деревянных лакированных ножен. Егерь невзначай кинул взгляд на Пина, который смотрел за каждым его движением, не отрываясь, как завороженный. Эсмонд медленно вытянул из ножен клинок. Изогнутый, до его середины неглубокой канавкой тянулся дол. Лезвие ближе к острию имело следы от закалки, отпечатавшиеся на нём маленькими темными кривоватыми кругами. Егерь поднял меч чуть выше. Он прошелся глазами по линии острия, столь острого, что, казалось, можно было порезаться лишь при взгляде. Эсмонд убрал меч в ножны, передав его Пину.

— Достойная вещь, — подытожил егерь. — Но в чем отличие от обычного меча?

— В том, невежда ты этакая, — пробурчал оружейник, обнимая меч, словно то был его новорожденный ребёнок, — что это – произведение искусства, а не обычный меч! Видишь эти точечки в ромбах? Ай, да что я объясняю! Возьми в руки!

Он вручил клинок обратно Эсмонду, но куда грубее.

— Вытащи из ножен, — скомандовал Норман.

Егерь освободил меч, чуть вскинул его перед собой и с необычайным любопытством посмотрел на Пина, который, в свою очередь, положил указательный палец на цубу, словно пытаясь что-то на ней нащупать. Нащупал.

— Сожми рукоять крепко одной рукой.

Егерь сжал. Норман, немного помедлив и окинув Эсмонда взглядом, полным сомнений, стиснул зубы и нажал пальцем на маленькую, едва заметную кнопку на гарде. Деврим широко раскрыл глаза, вскрикнул, захрипел, согнулся от боли. Что-то впилось в его ладонь сразу в нескольких точках, точно чьи-то зубы. Рука онемела от кончиков пальцев до локтя. Егерь в конечном итоге рухнул на колени. Пин, ошеломленный полученной реакцией, принялся бегать туда-сюда по мастерской в поисках чего-то, что могло помочь Эсмонду, одновременно с этим сотрясая воздух утешительными словами. Он просчитался: чувство вины тяжелым камнем рухнуло на сердце, сбив дыхание старика. Егерь шипел, кряхтел, но боле не кричал. В какой-то момент все звуки, исходившие от него, прекратились. Он наконец вдохнул полной грудью, выпустил из рук меч. Раздался лязг стали, ударившейся о каменный пол. Пин остановился, задышал тяжелее прежнего. Его разрывали противоречивые чувства: с одной стороны его мучил страх за себя, с другой – злость от неуважения, проявленного к его творению. Эсмонд уткнул руки в землю, закрыл глаза. Дышал с трудом.

— О таком предупреждать надо, — выдавил из себя егерь сквозь зубы.

Он наконец открыл глаза, встал на ноги, хоть и с небольшим усилием. Пин взглянул на него: Эсмонд был бледнее, на лице его выступил пот, а черные глаза, необъяснимо для старика, приобрели легкий красноватый оттенок. Затем старик перевёл взгляд на упавший наземь меч. Он обомлел, восстановленное им дыхание вновь спёрло.

— Эсмонд, — сумел вымолвить Пин, пальцем указав на оружие.

Егерь, сведший брови, хотел было начать свою наполненную агрессией речь, но, посмотрев на лежавший на полу меч, потерял дар речи на несколько мгновений. Он вибрировал, по клинку, словно змейки, резво бегали мелкие красные молнии, от цубы до острия. Сталь заимела более темный оттенок. От егеря не скрылись и редкие маленькие частички черного цвета, словно снежинки, кружившие вокруг всего клинка. Эсмонд посмотрел на Пина с неприкрытым удивлением.

— Что за чертовщина? — спросил он, скрипя зубами.

Старик долго не мог оторваться от меча. Эсмонд для него перестал существовать. Он подался вперед, чуть нагнулся, чтобы подобрать меч с пола, но был нагло и подло отвлечен егерем, толкнувшим его кулаком в плечо. Норман зашипел, затем встряхнулся и трезвым взглядом окинул помещение, словно видел его впервые.

— Я тебя спрашиваю, старик! — говорил Эс, повысив тон.

— Это... егерский клинок, — ответил Пин. — Я воссоздал шедевр мастера Наронова, Эсмонд, вот что! Я сделал это!

Егерь с подозрением глянул на клинок. Он почувствовал зов от него, схожий с тем, что Эсмонд слышал глубоко внутри себя. Тьма звала его. Частички вокруг клинка – были частицами его Тьмы.

— Этот меч, — продолжал оружейник, — был создан мастером Нароновым специально для егерей. Когда я покупал прототип, продавец сказал, что только егерь способен раскрыть его потенциал. Я повторил конструкцию оружия, но делал всё будто по инструкции для сборки мебели, просто повторяя картинку. Но теперь я вижу, что мои старания не были напрасны!

— Этот клинок, — говорил егерь, прищурившись, — впитал мою Тьму... Но как?

Он мог говорить с Пином о своей силе, о Тьме, свободно, не стесняя себя в выражениях. Норман был одним из немногих смертных, кому, в виду его профессии, были доступны некоторые секреты егерей. Он делал для большинства новичков Титулы: ковал мечи, топоры, копья и остальное оружие, смертоносность которого никогда не поддавалась сомнению со стороны представителей Корпуса.

— Подними сначала, потом поговорим, — прошипел Норман, недовольно вскинув подбородок с ямочкой.

Эсмонд послушался. Он аккуратно поднял клинок, затем положил его на стол, небрежно смахнув с него инструменты и мелкие детали от оружия.

— Мастер Наронов не глуп, Эсмонд, и он имеет гораздо больше возможностей, чем я, — начал Пин, приблизившись к мечу и с детским любопытством осматривая его. — Только в его голову могла прийти идея помещения чистой Тьмы в сосуд в виде вспомогательного оружия. Представь, ты егерь, у которого есть мощный Титул, но при этом ты располагаешь и другим оружием, которое может использовать Тьму! Это же гениально!

— Ты не ответил на вопрос, — скрестив руки, пробурчал Эсмонд.

— В мече Наронова в рукояти сокрыты маленькие трубки, которые вылезают, словно змейки, по нажатию кнопки на гарде. Я повторил механизм в мельчайших деталях, только кнопку высвобождения разместил чуть удобнее. Трубки вылезают из рукояти и впиваются в руку егеря.

— Я заметил, — недовольно перебил Эсмонд, посмотрев на свою ладонь, на которой остались несколько ровных и круглых красных следов.

— Затем запускается механизм, который высасывает часть Тьмы, — продолжал оружейник, проигнорировав едкое замечание Деврима. — Высасывает немного, восстановиться потом несложно, но даже этого количества Тьмы хватает, чтобы добиться подобного эффекта.

Норман вновь указал на клинок, что все ещё продолжал светиться красным и искрить.

— Что даёт это усиление?

— Тьма повышает изначальные характеристики меча! — гордо заявил Пин. — Этот клинок и без того острее самого острого меча на свете, а с Тьмой его вообще ничто не остановит! Держу пари, им можно будет разрезать огромный булыжник, даже не придется бить дважды! До Титула ему, конечно, далеко, однако и это уже невероятно! Представляешь, как сильно мы облегчим жизнь наших егерей, если сможем производить подобные мечи?

— Дорого, небось, выйдет, — пожал плечами Эс.

— Тут да, — разочарованно ответил Норман. — Я только на этот клинок потратил все сбережения, но чего не сделаешь ради искусства? Эсмонд, ты обязан мне помочь пропихнуть эту идею Кайле и Джоэлу! Просто обязан!

Егерь с ухмылкой посмотрел сначала на Пина, затем на клинок. Эсмонд приблизился к мечу, взял его вновь в руки и осмотрел, начиная от навершия и заканчивая острием. Он действительно чувствовал силу, сокрытую в этом оружии, чувствовал внутренний потенциал. Пин был прав. Наличие подобных клинков в арсенале егерь вполне могло бы облегчить им жизнь. Возможно в Эсмонде говорила потайная любовь к холодному оружию, которую он отчаянно старался подавить, но всякий раз она находила способ показать себя в его разуме. Егерь положил меч на стол, посмотрел на Пина и протянул ему руку:

— Я поговорю с Кайлой и Джоэлом, — улыбнулся он, — а до того момента постарайся никому не растрепать об этом, хорошо?

Пин, было видно, готов было разорваться от радости, что в миг наполнила его. Невидимая стена держала его от того, чтобы не заключить Эсмонда в его слабые старческие объятия. Но он был благодарен, егерь видел эту благодарность в глазах оружейника. Пин пожал ему руку с таким усердием, такой живостью, что улыбка Деврима, даже неожиданно для него самого, стала ещё шире.

— Спасибо, Эсмонд! Я никому не расскажу! Я назову этот клинок в твою честь!

— Нет, — отрезал егерь, — только не в мою.

— Тогда сам дай ему имя! Это право твоё, я дарую его тебе.

— Я подумаю над этим, — проговорил Эс, неловко улыбаясь. — Спрячь меч. Вечером я зайду снова, тогда мы поговорим о дальнейшем плане действий.

Они вновь пожали руки. Эсмонд вскоре ушел из мастерской, оставив Пина наедине с его оружейной рутиной. Но Норман, продолжая свои дела, был уверен, что остаток дня будет проведен в хорошем настроении. В чем-то он был прав, а в чем-то не был.

* * *

— Тебе идет, — проговорила Кёрн, небрежно бросив на него взгляд. — Пин хорошо постарался.

Егерь, как обычно, выглядела сногсшибательно. Кайла очень много времени уделяла своему внешнему виду с тех пор, как осела в городе, поэтому не суждено, что и смотрелась она прелестно. Но сегодня её образ был более изящным и выдержанным. Она, как и Эсмонд, любила красный цвет и его оттенки, не гнушалась подчеркивать эту любовь в своих одеждах. Тот день не был исключением. На ней была черная блуза с аккуратным воротничком того же цвета, поверх был накинут темно-бордовый пиджак с темными лацканами и манжетами, ровные длинные ноги были скрыты под облегающими брюками того же оттенка, что и пиджак. Она, хлопая пышными ресницами, смотрела на себя в зеркало, заканчивая процесс нанесения макияжа на лицо. Много «штукатурки», как Кёрн называла все подобные средства, на себя не наносила, знала меру. Подчеркивала губы, ресницы да и только.

— Мы сочетаемся, — усмехнулся егерь, окинув Кайлу взглядом с ног до головы.

Пин действительно постарался на славу. Оружейнику, чьи руки были грубы и закалены сталью да порохом, не было чуждо чувство вкуса. Он добавил одеяниям Эсмонда немного темно-бордового, как тот, впрочем, и желал. Пин знал предпочтения Деврима, поскольку сам создавал его первый доспех, недавно покинувший этот мир. Основным цветом хоть и остался черный, но к нему аккуратно и лаконично был добавлен вышеупомянутый темно-бордовый. Манжеты куртки сменили окрас, воротник, ещё окантовка карманов на груди. На спине, ближе к плечам, появились два места для крепления плаща. Эсмонд долго думал над тем, чтобы вернуть в использование свой старый темно-бордовый плащ, уже поношенный, у полов разодранный когтями, но такой родной и любимый. Несмотря на то, что он много значил для егеря, Деврим ещё не решился.

— Зачем пришел? — спросила Кёрн, с грузом усевшись в свое огромное кресло.

Она подняла со стола маленький черный гребешок, которым тут же принялась холить свои длинные каштановые волосы.

— А ты не догадываешься? — ядовито проговорил егерь, остановившись в центре кабинета.

— Догадываюсь, — паскудно улыбнувшись, ответила Кёрн. — Надеюсь, Эола тебе всё объяснила?

— Да, — отрезал Эс.

— У тебя, думается мне, есть вопросы?

— Да.

— И ты, думается мне, немного зол?

— Нет.

Кайла широко распахнула веки.

— Да ну?

— Нисколько не зол.

— Прямо вообще?

— Нет.

— Врешь.

— И не думаю.

— Да врешь ты.

— Нет-с.

Кайла вдруг расхохоталась.

— Какой-то глупый у нас диалог получается, — произнесла она, небрежно бросив гребешок на стол. — Ты действительно не зол? Как такое возможно?

— Нисколько не зол, — ответил егерь, раскинув руки в разные стороны. — Я понял, зачем ты хочешь видеть меня рядом, поэтому и не злюсь. Всё просто.

Женщина сощурилась.

— И зачем я хочу тебя видеть?

— Ты не хочешь отпускать дорогих тебе людей далеко. Не хочешь повторения скорби и горя. Твое чувство ответственности за дорогих тебе людей сильно обострилось, если не достигло своего пика. Я понимаю это, поэтому не жалуюсь. Я поеду на заседание, — говорил он спокойно, пол конец даже улыбнувшись. — Кто-то же должен присматривать за вами.

Кайла хмыкнула. Было видно, как на её душе вдруг стало тепло, хорошо и спокойно, словно её кто-то укутал в шерстяное одеяло, дал горячий напиток в руки и посадил у камина, огонь в котором тихо тлел и трещал.

— Ты не подумай, — сказала она, вернувшись из царства неги и спокойствия, из своих мыслей, — я не ожидала, что ты так легко воспримешь мое желание.

— Так будет лучше, — ответил он, пожав плечами.

— Вау, — воскликнула Кёрн, — это действительно неожиданно. Ты пустил все мои моральные приготовления по ветру, Эсмонд! Я ждала тебея недовольного, злого, а ты пришел, как божий одуванчик, и со всем согласился! Я даже и не знаю, что сказать.

— Ничего не говори, — усмехнувшись, проговорил егерь. — Просто собирайся и выдвигаемся. Время уже поджимает, разве нет?

Кайла посмотрела на циферблат наручных часов, глазами отыскала нужные стрелки и положительно кивнула. Она спокойно поднялась со стула, подошла к окну, открывавшего вид на город с его бетонными и стеклянными коробками. Многозначительно вздохнув, Кёрн, не отрывая взгляда от пейзажа, Кайла проговорила, немного сощурившись:

— Поджимает, ты прав. Спускайся в главную залу, я подойду чуть позже, уже вместе с Джоэлом.

— Мы не можем вместе пойти?

— Эсмонд, дай мне побыть девочкой, хотя бы сегодня, — закатив глаза, она посмотрела на него. — У меня ещё есть масса дел. Например, я стрелку криво нарисовала, придется переделывать. Тебе-то, конечно, такие заботы неведомы, а мне важно, чтобы я...

— Выглядела сногсшибательно, — продолжил он за неё. — Я понял, не смею мешать.

Развернувшись на месте, как солдат, егерь двинулся в сторону двери. Покинув кабинет, Эсмонд ещё несколько секунд стоял недвижимо, казалось, переваривая случившийся у него с Кайлой диалог, затем всё-таки двинулся по длинным коридорам Храма в сторону главной залы. Он оказался прав: Кёрн захотела взять его с собой из-за смежных в её эмоциональном диапазоне чувств страха и заботы. Она боялась отпускать кого-либо из её названной семьи далеко, хотела, чтобы все были рядом. Кайла любила всех одинаково, верила, что подле неё все её близкие будут в безопасности, что им ничего не будет угрожать. Егерь же, в свою очередь, никак не мог забыть череду её истерик после похорон Шона, не мог забыть её плачевное моральное состояние, поэтому и согласился быть рядом, дабы не трепать ей нервы. Он чувствовал, что Кайла находилась на грани. Ей становилось тяжелее. Сначала потеря дома, затем несправедливые обвинения в сторону Корпуса, гибель одного из членов названной семьи. Всё рухнуло на неё грузом, тяжесть которого не поддавалась определению. Ей было плохо внутри, но она держалась. Кайла была сильной, но даже её сила имела предел.

— Э, прямоходящий, — послышалось скрипучее, словно кто-то водил куском пенопласта по пластиковой бутылке, со стороны небольшого возвышения с мониторами, — чего задумчивый такой?

— Я? — переспросил Эсмонд, которого вероломно вытянули из его дум.

— Ну не я же! — расхохотался Аливар, раскинув руки в стороны. — Ходишь такой серьезный, портишь мне настроение. Чего приперся вообще?

— Жду Кайлу и Джоэла, — безразлично ответил егерь.

Аливар свёл брови. Его глаза стали ещё меньше, а их разрез ещё уже.

— Ты едешь с ними? — спросил он куда более серьезно.

Эсмонд кивнул.

— Странно, что я не знаю, — пробубнил Аливар.

— Ничего странного, — ядовито усмехнулся егерь. — Ты не знаешь, поскольку тебе за такими вещами не угнаться. Не поспеваешь за новостями.

— Ха-ха-ха, — саркастично ответил колясочник, — ну хотя бы юморить начал. Другое дело, что шутка далеко не смешная. Попрактикуйся в юморе, прямоходящий.

— Обязательно, двухколесное, — паскудно улыбнувшись, произнес Эсмонд. — Ты нашел что-нибудь на Рона Эдерро?

— Вот тебе раз! — воскликнул Аливар. — Вспомнил вдруг!

— Нашел или нет? — повторил егерь, ужесточив тон.

— Нет, иначе бы уведомил, — обреченно проговорил Аливар. — Ублюдок будто сквозь землю провалился. Вся информация, о нём имеющаяся, тебе уже известна. Но его нет нигде: ни на деловых встречах, ни в его собственных заведениях. Он исчез.

Эсмонд не ответил, лишь многозначительно помычал. Затем, после недолгой паузы, он произнес:

— То, что я сейчас скажу, не относится к делу Бастиона. Но мне понадобится твоя помощь в этом деле. О нём знаю я и знает Кайла, теперь будешь знать и ты. Джоэлу об этом ни слова, понял?

Аливар вдруг переменился в лице. В глазах, было видно, вспыхнуло желание отпустить какую-нибудь колкость, но он сдержался. В глубине души колясочник удивился словам Эсмонда. Ещё не так давно Деврим плевался в его сторону, придавал сомнению его надежность и верность Корпусу, а теперь хотел не только доверить какую-то тайну, но и попросить помощи. Сам Аливар в разуме Эсмонда заимел гораздо больше веса, чем имел в самом начале их отношений. По большей мере благодаря тому, что Сабот спас его шкуру, хоть и не напрямую, определенное время назад, когда егерь находился на грани гибели в стане врага. Они оба узнали друг друга получше, но всё ещё было впереди.

— Понял, — ответил Аливар, аккуратно кивнув.

— Мне понадобится вся информация о передвижениях Шона, — начал Эсмонд. — Абсолютно вся: записи с камер, записи с навигатора на его машине, которую мы нашли после инцидента, и так далее. Мне нужно всё. Абсолютно. Это важно, Аливар. Я объясню тебе зачем после того, как ты принесешь мне информацию. Ты должен найти её, при этом продержать всё в секрете. Я надеюсь на тебя.

Колясочник слушал молча, внимая каждому слову егеря. Эсмонд звучал серьезно, в голосе его чувствовалась сталь, ощущалась уверенность. Дело, о котором он говорил, действительно было для него важно. Аливар был ответственным человеком от природы. Это качество зародилось в нём ещё в прошлой жизни, в далёком и туманном детстве. Он редко когда откладывал важные дела на потом, принимался за них сразу и не выбрасывал в мусорное ведро, пока не сделает всё возможное для их завершения. Эта черта очень часто помогала ему в работе и личной жизни.

— Будет сделано. Не утруждай себя объяснениями, я всё понимаю и без них. Но только, Эсмонд, — обратившись к нему, он немного смягчил тон своей речи, — сам не помри, будь добр.

Эсмонд улыбнулся. Он приблизился к колясочнику, по-приятельски похлопал его по плечу и заглянул в выразительные карие глаза, в зрачках которых был перевернут мир. Эсмонд более не сказал ни слова. Через несколько мгновений после их взаимодействия в зале показались две знакомые обоим фигуры. Кайла была в том же одеянии, что и до этого, а Джоэл нёс на себе пиджак черного цвета, что по форме и крою более смахивал на мундир, того же оттенка брюки и лакированные туфли с, по мнению Деврима, слишком острым носом. Эсмонд и Лоусон пожали друг другу руки, затем командующий совершил тот же ритуал с Аливаром. Троица долго не разговаривала: они сразу двинулись прочь из Храма, но не через черный ход, а через главные ворота. Небо было пасмурным. Собирался дождь. Редкими точками в белой плотности облаков светило солнце. Эсмонд, впервые за столько времени попав на площадь перед главным входом в Храм, сглотнул слюну от резко нахлынувших воспоминаний. Картинки более чем полугодичной давности вспышками заиграли перед глазами. Джоэл заметил смятение в глазах Эсмонда, отчего по-приятельски двинул ему по плечу кулаком. Тот вернулся в реальный мир сразу же, окинул товарища нарочито осудительным взглядом, но всё-таки улыбнулся. Сквозь боль воспоминаний...

Они не торопились, так как времени до заседания было относительно много, однако их уже ждали. Во дворе были припаркованы две машины корпуса, огромные черные внедорожники с тонированными задними окнами; два белых, словно снег, автомобиля с синими полосами, тянущимися от решетки радиатора до стойки для номера на крышке багажника; три серых мотоцикла с маленькими проблесковыми маячками красного и голубого цветов на руле. Жандармы были в своих транспортных средствах, одетые по форме, готовые отправляться в любую секунду. Их лица не выражали эмоций, они были словно выточены из камня, все как одно. По телосложению жандармы тоже были похожи: подтянутые, широкоплечие, крепкие.

Эсмонд, Кайла и Джоэл сели в одну машину. Кёрн заняла место на переднем сидении, за которое она долго и упорно воевала с командующим, Деврим и Лоусон приземлились на задних. Последний был не очень доволен своим положением, но изменить ничего не мог. Процессия тронулась неспешно. Два жандарма на мотоциклах пристроились по обе стороны от автомобиля егерей, третий, их товарищ, двинулся вперед, дабы освободить дорогу для всей колонны. Ехали молча. Дома сменялись один за другим. Путь их лежал через Центральный и Прибрежный районы города.

Эсмонд смотрел в окно, осматривал фасады зданий, рекламные вывески, людей, которые, словно муравьи, сновали в разные стороны, занятые своими делами. Всё казалось ему каким-то... неродным? Чужим? Он впервые столкнулся с подобным чувством. Растерянный, Эсмонд другими глазами начал смотреть на улицы: поврежденный асфальт, ямы чуть ли не повсеместно, безликие из-за своей однотонности здания, вывески, скрывавшие под красочностью ложь и желание обмануть глупых жителей, даже люди стали казаться ему не людьми вовсе. В их лицах отсутствовала жизнь, они были серы и однообразны. Никакой чувственности, никакой эмоциональности. Им было плевать на лежащих у магазинов бедняков, что просили милостыню; им проще было пнуть его или отобрать у него пустой и измятый стаканчик из под кофе с несколькими монетами в нём. Им было плевать на росток, рвущийся на свободу, полный желания жить, пробивающийся сквозь бетон; они наступят на него и даже не заметят! Разве это люди? Разве это те существа, что были созданы созидать? Разве это те, кого он поклялся защищать? Эсмонд поник головой. Егерь не понимал, откуда взялись те краски, которые позволили ему на мгновение взглянуть на мир по-другому, но почему-то ему хотелось верить тому, что он увидел. Эсмонд словно протрезвел. Вернул себе рассудок. Отбросил сказочные мотивы мира, в который верил. Всё казалось ему неправильным, мрачным и безжизненным.

— Эсмонд, — послышалось от Джоэла, — ты чего поник?

Егерь помотал головой, натянул на лицо скупую улыбку и посмотрел Лоусону в глаза.

— Всё в порядке, — отмахнулся он, — просто немного задумался.

— Ты в принципе в последнее время задумчивый какой-то, — проговорила Кайла, сидя в пол-оборота к ним.

— Если ты волнуешься по поводу заседания, то не стоит, — говорил Джоэл. — Тебя мы зачислим в качестве личного телохранителя Кайлы, вопросов возникнуть не должно, но даже если они и будут, будь уверен, мы разберёмся.

— Нет, — ответил Эс, выставив ладони перед собой, — я не волнуюсь, всё хорошо. Спасибо за беспокойство. Просто...

— М-м? — громко промычала Кёрн, повернув к ним голову полностью.

— Настрой в последнее время странный, — признался егерь. — Не знаю, будто что-то не так.

— Можешь описать свое состояние? — спросил Джоэл.

Егерь отрицательно помотал головой.

— Это всё странно и необъяснимо. Я не могу ничего сказать по этому поводу, я... я просто чувствую, что что-то не то. Забудьте об этом, не забивайте голову.

— Не молчи, если что-то серьезное, — проговорил Лоусон, тепло улыбнувшись. — Мы поможем, если ты поделишься.

— Непременно, — ответил Эс.

Воцарилась тишина. У машины была прекрасная шумоизоляция. Егерь вновь посмотрел в окно. Он корил себя за то, что посадил в головы своих друзей переживание за него. Это было лишним. Однако ему было трудно держать свои чувства внутри. Его душа паскудно ныла, отдавая всему телу ощущение слабости, а разуму – растерянности. Он был в замешательстве. Что-то действительно было не так. Последний раз у него было такое состояние перед самим Великим Выбросом, перед его смертью. Поэтому егерь был напуган. Процессия, тем временем, проезжала мимо площади Троицы, огромного куска асфальтированной территории, превращенной властями города в своеобразный парк, в центре которого красовался памятник трем основателям Мидгарда. Эсмонд помнил это место, даже в некотором роде восхищался. Там было высажено множество различных деревьев, повсюду раскиданы лавочки из белого камня, имелись два маленьких прудика, в одном из которых плавали золотые рыбки, газон всегда был ровно подстрижен. За площадью следили, за ней ухаживали и её любили. Она являлась символом Мидгарда, его свободы и силы. Теперь же площадь стала местом проведения постоянных демонстраций, митингов, пикетирований. Большая часть из них, конечно же, была против егерей. От взгляда Эсмонда, когда они проезжали мимо площади, не скрылась огромная толпа людей, абсолютно разных, друг на друга непохожих, но объединенных единой идеей, что провозглашалась на большинстве плакатов: «Долой егерей».

— Что с людьми стало, — обреченно проговорил Деврим.

— Это не люди, Эсмонд, — резко ответила Кёрн, даже не смотря на него. — Это дикари, у которых отсутствует способность думать. Они глупы, ведомы модными течениями. Стало модно говорить, что егеря – угроза, так они и повторяют. Это стадо, которым мастерски управляет пастух, а может быть и сразу несколько пастухов.

— После инцидента со Святыми у нас нет столь высокого влияния на умы народа, — продолжил Джоэл. — Мы воины, а не ораторы. Мы мастера военного дела, но никудышны в искусстве пропаганды. Людям в нынешние времена удобно видеть только плохое. Это кровожадная публика, которая намеренно или по глупости закрывает глаза на всё хорошее, что для них делается.

— Но мы все равно ответственны за них, — энергично противопоставил Деврим. — Мы единственные, кто может им помочь, единственные, кто имеет достаточно сил. Это наша обязанность их защищать.

— Это самое грустное, — с металлом в голосе подметила Кайла. — Мы делаем для них всё возможное и нет, а в качестве благодарности получаем уничтоженный дом, ложь в свою сторону и... убийство друзей.

— Мы все равно должны, — ответил Эс, но с какой-то неуверенностью в голосе.

Верил ли он сам себе? Верил ли он своим словам? Не были ли они всего лишь утешением, сладкой ложью, которую принимать легче, чем горькую правду. Егерь умолк, более за всю поездку не произнес ни слова, не слышал дальнейшего диалога между Кайлой и Джоэлом. В сердце вновь вонзились чьи-то когти. Он почувствовал, как что-то потянуло его душу вниз, во Тьму. Эсмонд услышал голос. Впервые так отчетливо и ясно. Несколько слов, но и тех хватило, чтобы у него перехватило дух. То была не речь Тьмы, а будто его собственная, но измененная, более дикая и свирепая, похожая на рёв зверя.

«Отбрось сомнения и дай волю».

Егерь тяжело задышал. Зловещим эхом слова пронеслись в голове несколько раз. Он положил руку на грудь. Сердце никогда так быстро не билось. Оно рвалось наружу, словно это именно оно с ним и говорило, просило дать волю и выпустить из грудной клетки. Эсмонд не хотел, но знал, чьи это были слова. Он считал его мертвым, но ошибался. С каждым днём это существо становилось сильнее. Егерь был бы рад задушить его, но не мог, не хватало сил. Удар в окно. Эсмонд встрепенулся от неожиданности. Его вытащили из пучины собственных переживаний резко, без предупреждения, словно крюком поддели и потянули. Камень прилетел в стекло, но не разбил его. Оно даже не треснуло. Кайла громко и живо выругалась на русском, затем прокричала на всеобщем:

— Чертовы твари! А если бы стекло не было бронированным?!

Толпа людей с плакатами мешала процессии въехать во двор здания Совета: они бросались под колеса, швыряли камни, истошно кричали, словно их собирались убить. Ненависть их была направлена на две черные машины, что принадлежали Корпусу, жандармов они не трогали, даже когда те пытались особо буйных приструнить дубинками. Выкрики были самые разные, но все объединяли идеи бесполезности егерей и необходимости их устранения, некоторые, что были более радикально настроены, выдвигали предложения перевернуть автомобили всей людской массой и убить находившихся внутри них, но тут же получали по лицу от хранителей правопорядка. Эсмонд оскалился. Ещё недавно он защищал идею необходимости защиты жителей Мидгарда, в том числе и этих людей, вне зависимости от их отношения к ним. Егерь засомневался. С трудом, спустя пару десятков минут, процессия всё-таки заехала на закрытую территорию здания Совета, куда простых людей не пускали. Кайла продолжила ругаться даже после того, как они покинули автомобиль. Джоэл же молчал, не имея желания её останавливать. Он был согласен с каждым её оскорблением, просто не хотел показывать этого. Их спешно провели внутрь огромного стеклянного здания, что было таким же безликим, как и все другие деловые башни города. Егеря быстро оказались в просторном и светлом фойе с высоким потолком. Запах стоял расслабляюще-пьянящий, трудно было понять откуда он исходил, то ли от повсеместно расставленных живых цветков в высоких черных клумбах, то ли миловидных ассистенток в коротких юбочках и с распущенными волосами, что, словно собачки, хвостиками следовали за своими начальниками, куда бы те не шли. Все белые воротнички, отличавшиеся друг от друга лишь дороговизной костюмов и цветом туфель, обратили свое внимание на егерей, грянувших словно гром среди ясного неба. Нельзя было в их лицах увидеть единое мнение по поводу появления защитников Мидгарда: кто-то был очень не доволен, кому-то было наплевать на них и они вернулись к своим делам, а кто-то смотрел на их персоны с искренней жалостью в глазах. Было очень много реакций, но один факт оставался прежним – их никто не приветствовал. Джоэлу это было безразлично, но вот Кайла была готова впасть в ещё большее негодование нежели то, что было вызвано минутами ранее нападением на их машину.

— Даже достойно встретить не удосужились, — пробурчала она, сжав кулаки.

— Разве мы не приехали раньше? — спросил Эсмонд.

— Не имеет значения, — отмахнулись Кёрн. — Я уверена, что все видели цирк, устроенный у ворот. За это время могли бы подготовиться.

— Будь спокойна, Кайла, — проговорил Джоэл. — Ничего действительно плохого ещё не случилось.

— А оно случится, — прорычала она, завидев в одинаковой массе клерков знакомую фигуру.

За ним тянулась линия из помощников и ассистентов разных пола и наружности. Он остановился рядом с Кайлой, учтиво взял её руку в свою и поцеловал. Кёрн, Эсмонд заметил по её глазам, в мгновение, когда он это сделал, стало так противно, словно перед ней оказался вонючий болотный Обращенный, но выражением лица она своего отвращения к этому жесту не показала. Мужчина, что предстал перед егерями, был на самом деле не так уж и дурен собой, общую картину портила только гладкая лысина, в которой, казалось, можно было увидеть отражение самого себя. Одет, как и все в здании, в черный деловой костюм-тройку с золотыми ромбовидными запонками на воротнике белой, словно молоко, рубашки. Взгляд его был хищным, диким и непредсказуемым. Черты лица острее ножа. Нет, всё-таки выглядел он неприятно.

— Прошу прощения за столь холодный приём, — произнес медленно и размеренно, голосом, что был полон металлического скрежета. — Госпожа Кайла, господин Джоэл и...

Он остановился, увидев Эсмонда. Клерк оценивающе окинул его взглядом, затем посмотрел в глаза Кёрн и спросил:

— Кто этот не молодой, но не старый человек? Помнится мне, Вы, госпожа, о нём не упоминали.

— Это – Эсмонд Деврим, — произнесла Кайла с какой-то неподдельной гордостью в голосе, жестом указав на егеря. — Он исполняет обязанности моего личного телохранителя. Командующий Лоусон распорядился о его назначении буквально пару дней назад, поэтому Вы и не могли знать о его существовании, господин Леви.

— Это не самое приятное известие, которое можно получить, госпожа Кёрн, — приятно улыбаясь, ответил он. — О таком, пожалуй, нужно предупреждать заранее.

— Я не увидела в этом необходимости, — Кайла развела руки в стороны. — Я знаю, что здание Совета – цитадель спокойствия и мудрости, где я всегда чувствовала себя в безопасности, но всё-таки от дополнительных мер предосторожности никто и никогда не страдал. Я надеюсь, что Вы войдете в мое положение во благо дальнейшего диалога между Корпусом и Советом.

Она кокетливо улыбнулась господину Леви. Кайла всегда отличалась от своих компаньонов умением складывать, казалось бы, обычные слова в красивые предложения и те уже грамотно преподносить благодаря хорошо поставленной речи и великолепным манерам. Её прошлое, проведенное среди дипломатов и политиков, говорило в ней громче, чем она сама того хотела.

— Я уступлю Вам, госпожа Кёрн, — не улыбаясь, но держа спокойное выражение лица, ответил господин Леви. — Но попрошу Вас впредь избегать подобных недоразумений.

— Спасибо, Бернар, — мелодично преподнесла Кайла, — Вы очень добры. Я же попрошу Вас не называть моего дорогого друга «недоразумением», он бывает обидчив.

— Простите мою бестактность, господин Деврим, — кивнув, сказал Бернар Леви.

— Не беспокойтесь об этом недоразумении, — ответил Эс.

Бернар на мгновение изменился в лице, приняв его истинное выражение, но тут же натянул обратно маску. По-лицедейски, неимоверно быстро, он переменил положение губ на улыбку и взмахом руки указал гостям на ряд турникетов, рядом с которыми, держась так, словно они охраняли врата в Ад, недвижимо стояли несколько амбалов, по габаритам, возможно, превосходивших Шона.

— Пройдемте, — произнес Леви. — Я думаю, что господа не будут против, если мы начнем раньше и закончим позже.

Он первый двинулся к турникетам, за ним последовали и егеря. Эсмонд, поравнявшись с Джоэлом, шепотом спросил:

— Что это за змей?

— Председатель Совета города, — спокойно ответил Лоусон. — Важная шишка. Странно, что ты его не знаешь.

— Я знаю его, видел когда-то, — проговорил Эсмонд себе под нос.

Они остановились у турникетов, прошли через них, затем на их пути встал высокий прямоугольный металлоискатель. Леви, Кёрн и Лоусон прошли через него без проблем, у Эсмонда же они возникли, причем большие. Рамка запищала чуть ли не на всё фойе, вызвав нездоровое внимание со стороны охраны, что, подобно обезьянам, перепрыгнули через турникеты и окружили егеря, остановившись в ожидании приказа председателя.

— Господин Деврим, — спокойно проговорил он, — я не удивлюсь, если Вы имеете при себе оружие, особенно если учитывать Вашу должность при госпоже Кёрн. Но прошу Вас проявить благоразумие и сдать его нашим благородным сотрудникам охраны. Лично ручаюсь за его сохранность своей головой.

Егерь с подозрением посмотрел на Леви, когда тот обращался к нему, но перечить не стал. Он спокойно снял ремень с кобурой, обвязал его вокруг револьвера и передал в руки одного из бугаёв.

— Чтобы ни царапинки, — наказал Эс.

Получив одобрение со стороны своих товарищей, егерь присоединился к ним. Как только вопрос был решен, компания двинулась в сторону лифта. Поднимались недолго, ожидание скрасила приятная и умиротворяющая мелодия. Все коридоры были однообразны, но всё-таки полны жизни. Работники ходили туда-сюда, уборщицы ловко управлялись со шваброй, протирая пол и без устали переставляя табличку с предупреждением о мокром поле. Но даже несмотря на спокойную и гармоничную обстановку вокруг, Эсмонд чувствовал внутреннее беспокойство. Необъяснимое, дикое и первобытное, ему сложно было бороться с ним, сдерживать его. Они остановились у огромных красивых дверей, которые были распахнуты слабыми и тонкими руками председателя. Зал для заседаний представлял из себя просторное помещение с высоким потолком и софитами, протянутыми по все его внушительной длине. По правую сторону от двери у стены располагались бюсты бывших председателей Совета города, начиная от самого первого и заканчивая тем, что шел до Бернара Леви. Когда-нибудь бюст самого Бернара украсит зал заседаний, но сам Леви, как бы он не отрицал, не хотел бы, чтобы это вообще случилось. По левую сторону располагалось огромное окно потолка до пола, что открывало вид на город, с высоты птичьего полета казавшийся безумно маленьким. За длинным столом уже сидели около десятка мужчин разной наружности: кто-то лысый, кто-то с пышными губами, кто-то с разноцветными глазами, кто-то с таким длинным и острым носом, что орлы молча курили в сторонке, кто-то с выразительными бровями, что, казалось, стремились соединиться на зоне переносицы. Бернар Леви указал егерям на их место, но Эсмонд не сел, заместо этого он встал за стулом Кайлы, поддерживая образ телохранителя. Его неожиданное появление вызвало небольшой ажиотаж, что утих так же скоро, как и появился. Двери с хлопком закрылись. Председатель, занявший место во главе стола, медленно встал.

— Приветствую всех присутствующих на сегодняшнем заседании. Моё имя – Бернар Леви, я председатель Совета Мидгарда. Я имею смелость предложить начать сегодняшнее заседание чуть раньше, поскольку все участники уже прибыли и бессмысленное ожидание может стоить неимоверно дорого для всех нас. Есть ли возражения? — в ответ председатель получил лишь глухое и пронзающее перепонки молчание. — Заседание Совета Мидгарда, в таком случае, объявляю открытым.

Кайла тут же подняла два пальца перед собой, сверля Бернара взглядом. Тот, словно нехотя, жестом указал на Кёрн и произнес:

— Первое слово предоставляется госпоже Кайле Кёрн, политическому лидеру Корпуса егерей.

Егерь немного отодвинула свой стул, поднялась на ноги и, потянув брюки вниз, откашлялась в кулачок.

— Приветствую всех присутствующих на сегодняшнем заседании, — начала она, держа серьезную мину на своем лице. — Благодарю господина Леви за предоставленную возможность. Я имею возможность говорить от лица Корпуса егерей, так как являюсь политическим лидером оного. Сегодня данную организацию представляю я и командующий Джоэл Лоусон. Нас, как егерей, очень сильно волнует ситуация, сложившаяся вокруг репутации Корпуса, а именно нескончаемая клевета, транслируемая через сетевые источники и через газетные издания, такие как, например, «Средиземный Вестник», редактор которого, Роман Кроуэлл, сегодня присутствует здесь. Мы понимаем, насколько сильно влияние «Средиземного Вестника» на умы жителей Мидгарда, поскольку тот, по сути, является монополистом на информационном рынке. Этот и многие другие факты заставляют нас задуматься о правильности вектора развития, который принял Совет Мидгарда.

— Как «Средиземный Вестник» относится к Совету? — с ядом в голосе спросил мужчина с пышной русой шевелюрой и голубыми, словно гладь воды морской, глазами.

— «Средиземный Вестник», хоть и является частной организацией, всё-таки получает гранты и прочие выплаты из городского бюджета, разрабатываемого и утверждаемого Советом Мидгарда. Отвечая на Ваш вопрос, господин Кроуэлл, — спокойно говорила Кайла, — скажу, что «Средиземный Вестник» относится к Совету непосредственно. Публикуя лживые статьи, не проверяя информацию, Вы дискредитируете Корпус егерей, организацию, что стояла у истоков зарождения Мидгарда и продолжает исправно выполнять свою функцию по сей день. Значит ли это, что Совет поддерживает подобные высказывания относительно Корпуса?

— Вы говорите, — влез Бернар, — что «Средиземный Вестник» распространяет ложь и клевету. Это довольно сильное заявление, госпожа Кайла. Будут ли у Вас доказательства?

— А будут ли у «Средиземного Вестника» доказательства того, что теракт в клубе «Прайм» устроил именно егерь, о чем они заявили в выпуске недельной давности? — ответила Кайла вопросом на вопрос.

— Насколько я помню, — подхватил Кроуэлл, — в той статье не было прямого утверждения данного факта, лишь предположение.

— Столь громкое предположение в условиях общественной напряженности народом может быть расценено как нечто большее, — проговорил Джоэл, — чем просто предположение. Некоторые особо радикальные элементы и вовсе могут принять данную информацию за призыв к отмщению за теракт, за призыв к действию.

— И всё же, — пожав плечами, ответил Бернар, — это всё ещё предположение.

— Вы считаете, — начала Кайла после недолгой паузы, — что можно так просто разбрасываться такими провокационными «предположениями» в одной из главных газет города?

— Пока личность террориста не установлена официальными представителями доблестных жандармов, — ответил Бернар, жадно хватив ртом воздух, — да, можно. И, как Вы заметили, «Средиземный Вестник» всё-таки по большей части является частной организацией, хоть и, правды ради, получающей редко гранты и дополнительные средства от Совета, но деньги Совета не являются основным источником дохода редакции, чтобы называться главным «спонсором» клеветы.

— Это абсурд, — тихо проговорила Кайла, но была услышана председателем Леви.

— Вовсе нет, госпожа Кёрн, — он помотал головой, — это не абсурд. Это реальность, в которой мы живем. Однако, вопреки Вашему разочарованию, Совет просит редактора «Средиземного Вестника» прекратить публикацию статей, что могут хоть как-то дискредитировать деятельность Корпуса егерей в глазах народа.

— Прошу прощения, господин Леви, — паскудно улыбаясь, возразил Кроуэлл, — но вынужден отказать Совету в данной просьбе, поскольку она противоречит принципам, установленным Троицей, что провозглашают, в том числе, свободу слова одной из главных ценностей Мидгарда на ряду со свободой совести и так далее. «Средиземный Вестник» был создан для защиты истины в информационном поле. Если правда столь горька для господ из Корпуса, это нисколько не умаляет того факта, что это все ещё правда.

— Доводы господина Кроуэлла достаточно весомы, госпожа Кёрн. На том я, на правах председателя, объявляю первую проблему, поставленную на сегодняшнем заседании, исчерпанной. Вы можете сесть, госпожа Кёрн.

Кайла, держа лицо каменным, несколько секунд стояла недвижимо, сверля Бернара своими серыми, острыми, словно скалы, глазами. Ткнувший незаметно ей в бедро пальцем Джоэл вернул её в реальность, вынудив вернуться на свое место. Кайла тяжело дышала. Бернар Леви же улыбался.

— Беру право открыть следующие два вопроса, — начал он после недолгой паузы. — Первый связан с распределением городского бюджета. Как мы все знаем, в последнее время на наши головы свалилось огромное количество внеплановых расходов, связанных с восстановлением имущества, пострадавшего от действий неизвестных террористов. Расходы эти оказывают огромное влияние на общее состояние утвержденного ещё в январе бюджета. Как председатель Совета, выдвигаю инициативу о временном прекращении всех восстановительных работ на территории города, если они не имеют срочного характера.

Кайла и Джоэл напряглись. Эсмонд, услышав это, поднял брови. Он не хотел верить своим ушам.

— Вы предлагаете оставить восстановление Бастиона? — спросил Джоэл, стиснув зубы.

— Не только, господин Лоусон, — безразлично ответил председатель. — В городе очень много зданий, требующих восстановления, и помимо Бастиона.

— Но разве этот процесс не имеет срочного характера?

— На наш взгляд – нет. Корпус егерей хорошо прижился в Храме Святых и спокойно работает оттуда. Нет никаких причин спешить с восстановлением Бастиона и тратить на эти работы средства, которыми бюджет города не располагает. Я, Бернар Леви, предлагаю устроить голосование, которое мы затем закрепим документально. Выступающие за выдвинутую поднимают руку, отвергающие оную сохраняют молчание. Голосование объявляю открытым!

Тишина. Звенящая тишина. Гнетущая тишина. Можно было услышать, как сердце качает кровь. От беспокойства у Кайлы округлилась грудь. Дышала она отрывисто. Волновалась. Джоэл сохранял спокойствие снаружи: ни один мускул на лице его не дрогнул. Однако глаза заблестели, зубы издали слышный только ему скрип. Кулаки под столом оказались сжатыми. Они молча ждали приговора Совета, но в глубине души уже знали, каков он будет. Эсмонд знал точно. Внутри него бушевал шторм, неукротимый, дикий. Руки, он заметил спустя несколько мгновений кладбищенской тишины, затряслись. Голосование началось. Первым руку поднял Роман Кроуэлл, причем уверенно, не теряя ни секунды на сомнения. У него их не было. За ним, словно по цепной реакции, последовали и другие депутаты. Эсмонд задержал дыхание, пристально следя за каждым  мужчиной в том зале, что ещё не поднял руку. Он надеялся, что они не сделают этого – не проголосуют за столь провокационное и спорное решение. Егерь верил. И ошибся. Совсем скоро все дипломаты сидели с поднятыми руками: кто-то сделал это уверенно, кто-то с бездарно скрываемым страхом в глазах, кто-то равнодушно, словно решалась судьба его обеда. Егеря, словно изгои, сидели с шоком в глазах. Совсем скоро ужас Кайлы, вызванный абсурдностью происходящего, ушел на второй план, уступив место первобытной ярости. Она была вспыльчива, но за свою долгую жизнь научилась контролировать себя. Однако в тот момент Кёрн была не в силах сдержать шторм, что так и норовил вырваться наружу. Она резко вскочила и неумышленно ударила рукой по столу, от которого депутат, сидевший напротив неё, встрепенулся.

— Это возмутительно! — прокричала Кайла.

Её голос, словно гром среди ясного неба, прервал воцарившуюся тишину. Глаза мужчин округлились.

— Это самое ужасное решение, которое только можно было принять! — продолжала она, в гневе размахивая руками. — Вы не имеете права так поступать! Нам уже было обещано, что Бастион будет отстроен заново! Корпус егерей собирается обжаловать данное решение!

Её глаза заблестели, засверкали. Лицо Кайлы быстро поменялось в цвете. Эсмонд увидел, что она с трудом стоит на ногах. Её коленки тряслись, руки дрожали. Ей было до одури досадно и обидно, как ребенку, которому сначала пообещали купить самую большую игрушку на свете, а затем сказали, что он её не заслужил, не заслуживает и никогда не заслужит. Бернар Леви, тем временем, никак не отреагировал на подобный выпад политического лидера Корпуса, он, напротив, даже улыбнулся. Казалось, председатель этого и добивался. На его улыбку Эсмонд ответил звериным оскалом, который, Леви, впрочем, и не заметил.

— Любое обжалование происходит после заседания, госпожа Кёрн, — безразлично, даже смотря куда-то в сторону, ответил Бернар. — Я попрошу Вас сесть. Вам, как профессионалу, должно быть стыдно за такое поведение. Решение было принято практически единогласно, никого из присутствующих не вынуждали голосовать за него. К тому же, стоит пояснить, никто не отказывается от восстановления Вашей обители, напротив, мы заинтересованы в этом даже больше Вас, егерей, но мы, однако же, не можем сейчас тратить средства на это предприятие в связи с сложившейся экономический обстановкой.

Кайла смотрела на него с презрением, диким и искренним. Она знала, что все слова председателя – ложь. Не было у Мидгарда экономических проблем. Они жили в золотую эпоху города, когда практически у каждой сферы жизни людей всё было если не отлично, то хорошо. Добыча рыбы продвигалась успешно, темпы городских производств повысились двукратно в связи с привлечением иностранного капитала из Эртогрула и отдельно взятых западных провинций.

— Вы знаете, что это ложь, господин председатель, — ответила она, шипя, словно дикая кошка. — Мы, егеря, не живем в танке, мы не только заняты охраной людей, но и следим за остальными сферами, которые подконтрольны Совету. В этом году экономические показатели выше, чем когда-либо, поэтому я не понимаю, о какой экономической обстановке Вы говорите.

— Решение принято, госпожа Кёрн, — продолжил без всякого участия Леви. — Повторное его рассмотрение возможно только после заседания. Я попрошу Вас сесть ещё раз, госпожа Кёрн, не испытывайте мое терпение, будьте добры.

Если бы не последнее приложение к изначальной просьбе, Кайла, возможно, послушалась бы. Но Бернар этим лишь подлил масла в огонь.

— Что произойдет в ином случае? — ядовито спросила она.

В помещении грозовой тучей повисло напряжение. Спокойно дышать уже никто не мог. Если бы Эсмонд не следил за примечательной мимикой председателя, то заметил бы, что каждый депутат Совета сидел в своем кресле чуть приподнявшись, словно на их сидения перед заседаниям щедро насыпали длинных игл, тяжело дыша, будто они пробежали марафон от Красной Линии до Мидгарда. Джоэл не отрывал взгляда от Кайлы, держал кулаки сжатыми. Лоусон понял, что с таким поведением Кёрн конфликт может разгореться в любую секунду, поэтому к нему нужно быть готовым. А что Деврим? С ним происходило неладное. Его взгляд в какой-то момент оторвался от Бернара, он перестал ожидать реакции председателя на выпад Кайлы. Сознание Эсмонда унеслось куда-то далеко, а на душе тяжелым грузом легла тревога. Зрачки сузились. Его предчувствие противным шепотом вторило ему о приближающемся событии, избежать которого он не сможет, даже если убежит из зала для заседаний или выпрыгнет в окно. Неизбежность неизвестности пугала Эсмонда.

— В таком случае, — наконец ответил Леви, когда его лицо приняло такое противное выражение, что любой бегун показался бы Кайле милым в сравнении с ним, — я буду вынужден попросить охрану сопроводить Вас и Ваших спутников до выхода из здания Совета.

Кёрн и Бернар боролись своими по-своему свирепыми и уверенными взглядами, от которых в мгновение бросало в дрожь. В тот момент между ними разверзлась бездна личной неприязни. Никогда через нее не переступит нога человека, не построится ни один мост, не пролетит ни один самолет.

— Но я не буду этого делать, — вдруг безразлично кончил Леви. — Потому что я хочу, чтобы Вы узнали о следующем вопросе, разобрать который мы собирались. Можете не садиться, если Вам удобно слушать стоя.

Бернар поправил воротник, сделал нервное движение рукой, откашлялся и, словив на себе вопросительный взгляд Кайлы, Джоэла и Эсмонда, начал:

— Мы, безусловно, очень ценим Корпус егерей. Совет признателен всем воинам за их верную, честную, благородную, но не совсем благодарную службу. Мы будем помнить каждую душу, павшую за идею свободы человечества от оков прошлого. Корпус егерей является важной частью истории Мидгарда, а мастер Мелкон, первый из егерь, отец Корпуса и сооснователь города, навсегда останется одним из самых уважаемых деятелей. Но...

До последнего «но» егеря были относительно спокойны.

— Но городу нужно идти дальше, прокладывать путь в будущее. Совет и Святые видели его, этот путь, знали, что он – единственный верный. К сожалению, Корпус егерей с этой идеей не согласен, что подтвердилось жестокой и неправедной охотой на Святых, которая привела к падению ордена. До сего момента Совет закрывал глаза на данное потрясение. Теперь же мы понимаем, насколько были слепы и глухи. Поэтому с данного момента вся деятельность Корпуса егерей переходит под контроль Совета Мидгарда. А помощь в его осуществлении будут предоставлять...

Кайла, Джоэл и Эсмонд остолбенели. Их словно засунули в непроницаемый пузырь, вакуум: они перестали слышать, потеряли дар речи. Егеря побледнели пуще прежнего. Но они не успели даже отреагировать на подобное заявление, поскольку следующее высказывание председателя буквально уничтожило их. Эсмонд, казалось, услышал его первым, потому что пришел в себя раньше остальных. Пока Кайла и Джоэл пытались переварить полученную информацию, Деврим уже мыслил ясно и лицезрел всё. И то, что он увидел, разрушило его прежний мир...

Двери распахнулись.

— Ваши коллеги из Арделя, — докончил председатель, приветствуя вошедших взмахом руки.

Эсмонд бросил взгляд на проход. Он сначала не мог поверить своим ушам, а затем уже и глазам. Они вошли нагло, по-хозяйски, резво и энергично, двумя группами. Первая состояла из двух рослых мужчин в темных одеяниях, схожих с теми, что носил сам Эсмонд, и одной миниатюрной девушки с отдающими блеском серебра волосами в странном длинном платье до пола. Деврим посмотрел ей в серо-зеленые глаза. Зрение, как бы он этого не хотел, его не подводило. Мир в её зрачках был перевернут с ног на голову, как у него, как у Кайлы, как у Джоэла. Она была егерем. Эсмонд не успел даже стиснуть зубы от ярости, как в дверях показалась ещё одна фигура. Он сглотнул слюну. Его душу словно сжало тисками. Сердце будто пронзило стрелой. Он увидел лицо, которое надеялся никогда больше не увидеть. Окружающий мир превратился в фоновый шум. В глазах Эсмонда потемнело, во рту встал металлический вкус крови. От волнения он прикусил язык. Егерь вновь услышал голос, но на этот раз отчетливее, словно ему кто-то говорил на ухо:

«Дай мне волю».

Самое страшное, что он будто смотрел в зеркало, но искаженное его собственным сознанием и воспоминаниями, резкими картинками явившимися перед глазами. Эсмонд встретился взглядом с последним вошедшим. Тот, в ответ на растерянный взор Деврима, лишь паскудно улыбнулся. Он был тем, кто научил его такому приему. Эсмонд сжал кулаки. Страх быстро спал, уступив место ядовитой ненависти, что разъедала его душу, словно кислота. В дверях показались ещё двое, но они не произвел того эффекта, что предпоследний. Почти. Эсмонд даже не успел на них взглянуть, как вдруг слух поразил жуткий, но до боли знакомый треск. Он уже слышал подобный звук. На складе, когда его жизнь оказалась на волоске. Егерь быстро пересел взгляд на двух вошедших, таких же рослых мужчин, что держали в руках такие же арбалеты, из которого он был однажды поражен. Они целились в их сторону. Лишь через несколько мгновений до Эсмонда дошло, что первый выстрел уже был произведен. Попали не в него. Егерь, долго не думая, схватил Кайлу, стоявшую ближе к нему, чем Джоэл, за плечи и стремительным рывком повалил на пол, рухнув за ней следом. Та вскрикнула. Действие Деврима наконец привело её в чувство. Она встряхнулась. Взгляд её зацепился за Джоэла. Мир вновь остановился. Лоусон, медленно сползая с кресла, обеими руками держался за шею, из которой, словно рекой, шёл, казалось, бесконечный поток крови. Он медленно повернул голову в их сторону. Задыхаясь, булькая, он протянул одну руку к Кайле. Она не подала свою. Не успела. Пространство поразил жуткий и пронзительный крик. Эсмонд его не услышал. Он закрыл глаза, сконцентрировался на внутреннем зове Тьмы и, тяжело дыша, раскрыл ладонь. Егерь чувствовал, как его кровь наполнялась чистейшей яростью и такой же ненавистью. Его решение – броситься на пол – выиграло им время. Время, которое Деврим не был намерен терять. Он уже чувствовал, как Тьма готовится высвободиться. На этот раз Эсмонд не сопротивлялся. Пол, на котором они лежали, задрожал. Раздался протяжный гул. Виски завибрировали. Егерь в какой-то момент оттолкнул от себя Кайлу, вскинул руку к небу и что-то нечленораздельно прокричал. Пространство окатило, словно из ведра, грохотом, будто в здание влетела ещё не разорвавшаяся ракета. В бетонной стене, рядом с дверьми, в мгновение ока образовалась небольшая дыра. Осколки разлетелись по всему залу заседаний, даже задев кого-то из депутатов. Сгусток Тьмы, похожий на шаровую молнию, быстро соприкоснулся с вытянутой рукой Эсмонда. Последовавший далее взрыв оглушил всех людей в помещении, егерей же заставив лишь поморщиться и свести брови.

Мир потерял краски. Тьма обернулась черно-красным револьвером в руках Эсмонда, вокруг которого витали маленькие темные частицы. Егерь быстро поднялся на ноги, двумя молниеносными выстрелами нейтрализовал арбалетчиков, растерявшихся из-за прилетевших в них обломков бетона. Раздался лишь краткий предсмертный крик. Те люди были стёрты с лица земли, от них не осталось даже пыли. Эсмонд сразу же прицелился в егерей, но резко остановился. Его ослепил яркий свет, такой, словно он посмотрел на солнце будучи от него в метре. Егерь сразу же закрыл глаза. Эсмонд почувствовал колебания Тьмы в окружающей среде. Кто-то из ардельцев воспользовался Выбросом, и Деврим даже догадывался, кто именно. Свет ушел. Егерь наконец смог разглядеть своего противника. Он не обомлел, не остолбенел, не раскрыл от страха рот. Нет, Эсмонд паскудно оскалился, его взгляд стал острее, а хватка сильнее. Однажды Лина сказала ему, что негативные эмоции делают егеря аспекта Крови мощнее. Так вот Девриму в тот момент показалось, что он был близок к пику своей силы. Но все равно недостаточно, чтобы сравниться... с ним.

Он сиял. Вокруг него, упорядоченно и спокойно, в воздухе плавали частицы Тьмы, но другие, будто более благородные. Его Титул не переливался, как револьвер Эсмонда. Он горел белым пламенем, бушующим, но в то же время безумно уверенным.

— Поиграем, Эсмонд? — паскудно ухмыльнувшись, произнес он, вскинув руку с длинным изогнутым мечом перед собой.

Егерь не ответил. Он не хотел с ним разговаривать. Эсмонд в тот момент даже забыл про Кайлу и Джоэла. Услышав его голос, егерь забыл то время, что он провёл со своими верными товарищами. Деврим окунулся в своё прошлое, о котором отчаянно пытался забыть. Окунулся и утонул. Он нажал на спусковой крючок, расположив револьвер у бедра. Ему была важна скорость, поэтому пришлось отдать в жертву точность. Раздался знакомый Эсмонду взрыв. Противник, словно играясь, произвёл изящный взмах мечом, описав им короткую дугу. Лезвие встретилось с пулей. Раздался оглушающий звон. Люди в помещении истошно закричали. Эсмонд широко раскрыл глаза. Его противник улыбался.

— Не сработает, — проговорил он. — Теперь моя очередь.

Он быстро запрыгнул на стол и, замахнувшись клинком, тут же оттолкнулся от него ногами по направлению к стрелку. Эсмонд, не растерявшись, выстрелил ещё раз, но на этот раз мимо. Пуля обидно прошла рядом с левым виском врага, который, тем временем, уже сократил дистанцию. Деврим нырнул под правую, ведущую руку противника, одарил его ударом рукоятью по затылку и оттолкнулся от земли. Падая, он произвел ещё один выстрел. Вновь звон. Эсмонд рухнул на землю, попытался встать, но не успел – пришлось уходить от вертикального удара по ровной линии перекатом в сторону, чуть ли не под стол. Меч вонзился в каменный пол. Буквально через секунду здание начало пошло ходуном. Всё задрожало. Крик людей продолжался. Депутаты вскочили со своих мест и рванулись к выходу из зала заседания, но только не Бернар Леви. Председатель спрятался за спинами других ардельцев, которые стояли недвижимо и наблюдали за течением сражения. Кайла, тем временем, успела подняться и стащить раненного Джоэла с кресла на землю, чтобы хоть как-то помочь. В мгновение в зале заседания образовалась дыра, что вела прямиком на этаж ниже, куда с криком рухнули оба егеря. Они чудом не оказалось насаженными на арматуру. Эсмонд быстро оправился от падения на обломки бетона, впрочем, как и его противник. Они оказалось примерно в таком же зале заседаний, но пустом, лишенном свидетелей. Арделец громко засмеялся, держа меч в боевой готовности.

— Ну надо же! — начал он своим певучим и громким голосом. — Ты жив, Эсмонд! Ты не представляешь, как я рад!

Эсмонд вновь не ответил. Он боялся что-либо говорить. Только не с ним...

— Но вот ведь судьба, сука-то этакая! — продолжал он, не сводя с Титула Эсмонда глаз. — Снова мы по разные стороны баррикад. Но ничего, это поправимо...

— Даже не думай об этом, — прорычал Деврим.

Выстрел. Взрыв. Снова звон.

— Хорошая пушка, слушай, — говорил арделец, оценивающе глядя на револьвер егеря. — Но, как мне кажется, это не твой стиль. Посмотри на мой Титул! Вещь, не правда ли?

Он разговаривал с ним, как старый друг, будто они и не пытались убить друг друга мгновениями ранее, будто они не пытались убить друг друга несколько десятков лет назад... Эсмонд всё-таки обратил внимание на пылающий белоснежным светом клинок ардельца. Он был... прекрасен! Через несколько мгновений у егеря появилась возможность рассмотреть его вблизи. Смертоносный клинок, оставляя в воздухе белые следы на траектории своего движения, прошел мимо его носа буквально в нескольких миллиметрах. Эсмонду удалось уйти, но с трудом. Увеличить дистанцию не представлялось возможным, поэтому егерь пошел по единственному пути. С чудовищным криком он завалил врага весом своего тела, отчего тот выпустил из рук меч, и уже было приставил ко лбу револьвер, как вдруг получил кулаком по челюсти. В глазах мигом потемнело. Прилетел ещё один удар, на этот раз по зубам. Во рту вновь появился вкус крови. Эсмонд его ненавидел. Он потерял инициативу, чуть ли не подарив её своему противнику. Егерь почувствовал металлическую хватку на своей глотке, затем удар по животу, ещё один по солнечному сплетению. Арделец, подняв колени, дернулся назад и перекинул Эсмонда через себя. Егерь влетел в стену, по которой медленно сполз вниз. Он открыл глаза, сразу предпринял попытку встать и смог, но тут же оказался под давлением со стороны врага. Ему с трудом удавалось уворачиваться от атак в ближнем бою. Клинок, казалось, ничего не могло остановить. Усиленный Тьмой, он рассекал абсолютно всё; что встречал на своем пути, начиная от дубового стола и заканчивая толстой бетонной стеной. Эсмонду даже пришлось воспользоваться револьвером, как орудием ближнего боя. Это было единственное средство защиты, которым он располагал, помимо бесконечных пируэтов. Эсмонд отправлял револьвер навстречу летящему клинку, отбивая им его, но не более.

— Дерись же, что за позорище! — вторил арделец, продолжая осыпать Деврима градом ударов.

Остановился только после вертикального удара, заблокированного Эсмондом револьвером. Арделец давил на меч всем своим телом, будто бы надеясь разрезать клинком усиленный ствол Титула. Колени Деврима задрожали, мышцы на руках одеревенели. Арделец протяжно зарычал, потянул клинок наверх и отступил в изящном вольте, переступая через бетонные обломки. Меча не опустил. Эсмонд наконец смог выпрямиться, перевести дух, задать себе вопрос: «Почему он остановился?».

— Когда я увидел твой дикий взгляд, — проговорил арделец, — то подумал, что передо мной наконец-то тот самый Эсмонд, которого я уважал! Но сейчас я вижу, что ты всё та же мямля и тряпка! Какую отговорку придумал на этот раз? Кого защищаешь теперь?

Егерь молчал. И не мог и не хотел говорить.

— Ты не создан для защиты! Ты создан для того, чтобы сеять повсюду хаос и разрушения, пить кровь, как вино, рвать и метать! Это единственные вещи, которые ты умеешь делать лучше всего! Почему это вижу я, но не видишь ты?

— Потому что ты сраный безумец, — запыхаясь, наконец ответил Эс.

— Нет, Эсмонд, — расхохотавшись, произнес арделец, — нет. Безумец из нас только ты... Я не отрицаю свою природу в отличие от тебя.

— Природу убийцы?

— Это природа, Эсмонд! Против неё не попрешь, даже если упрешься рогом. Так зачем же сопротивляться?

— Это, — отвечал, выпрямившись, Деврим, — не мой путь... я... не такой...

— Ошибаешься.

Он напал. Эсмонд ушел от атаки рывком в сторону. Он вскинул руку с револьвером, прицелился и спустил курок. Взрыв. Пуля, разрывая пространство, понеслась в сторону ардельца, однако тот, как и в прошлые разы, изящным взмахом меча, отбил её, но пошатнулся. Этот выстрел был сильнее. Он улыбнулся. Ещё один выстрел. Звон, разрывающий перепонки. Они остановились. Это могло продолжаться долго. Оба егеря приняли боевые стойки. Колебания в воздухе усилились. Частицы Тьмы обоих источников начали сталкиваться друг с другом, бороться. Оба Титула вспыхнули пуще прежнего. Револьвер охватило красным пламенем. Глаза Эсмонда обратились двумя кровавыми рубинами. Ардельца же окружала аура света, которая исходила от пылающего меча. Они оба готовили нечто масштабное.

Вспышка. Земная твердь задрожала. Все окна в стеклянной коробке, коим являлось здание Совета, вылетели, осколками ранив не один десяток сотрудников. За вспышкой последовал взрыв, поразивший слух все жителей того района. Совсем скоро небо над зданием Совета скрылось под черным облаком дыма. Улицы заполонил туман, не было видно дальше собственного носа. Люди кричали, плакали, выли, словно побитые собаки. Здание разделило на две половины, одна из которых больше походила на руины.

«ДАЙ МНЕ ВОЛЮ!»

Послышался истошный вопль внутри. Эс, белый от пыли, сидел на коленях. Мир для него вернул свои краски. Выброс прекратился. Арделец стоял рядом, держа меч в руках и тяжело дыша. Он окинул взглядом местность, паскудно усмехнулся.

— Нет у тебя чувства дежавю? — произнес мужчина.

«ДАЙ МНЕ ВОЛЮ!»

— Это было так давно, ты, наверное, уже и забыл.

«ВЫПУСТИ МЕНЯ!»

— Мы были на горе.

«ДАЙ МНЕ КОНТРОЛЬ!»

— Всё было аналогично.

«ТЫ НЕ СПРАВИШЬСЯ!»

— Тебя тогда спасла смерть, Эсмонд.

«СОРВИ ОКОВЫ!»

— Но в этот раз всё будет иначе...

Он медленно подошел к нему, встал рядом. Занёс клинок над его головой.

«ОСВОБОДИ МЕНЯ!»

Арделец стиснул зубы. Он замахнулся.

«ПУСТИ!»

Эсмонд был не в силах держать его. Уже не мог. Он посмотрел на разрубленный револьвер, шипящий и дымящийся, у своих ног. Уступил.

Арделец не успел ударить. Вновь Выброс. Вновь мир потерял краски, окрасившись в черно-белый. Ардельца откинуло в сторону взрывной волной, он рухнул на камни, яростно прошипел себе под нос, словно разозленный лев. Поднялся на ноги через несколько секунд, еле устояв на двигающихся вниз кусках бетона. Он посмотрел на Эсмонда. Его лицо украсила самодовольная улыбка. Егерь стоял согнутый, дуга его спины неспокойно поднималась и опускалась. Он тяжело дышал, отрывисто, жадно хватая ртом каждую частичку кислорода.

— Наконец-то! — прокричал арделец, захлопав в ладоши. — Жаль, что поздно.

Он поднял меч над головой. Тот постепенно начал собирать частицы Тьмы из окружающей среды, затем вспыхнул белым пламенем. Он приготовился атаковать, но остановился, услышав нервный смех со стороны Деврима. Хохот с каждой секундой становился всё громче, пока и вовсе не стал походить на крик. Эсмонд не жалел голосовых связок... а был ли это Эсмонд вообще? Егерь посмотрел на своего врага. Глаза его сохранили кроваво-красный оттенок. Они горели как два огромных рубина. В них пылало пламя ненависти и ярости, усиливаемое ураганом безумия. И всё же, был ли это Эсмонд? Арделец подобным вопросом не задавался, хотя стоило бы. Он оттолкнулся от обломков, занес клинок над головой. Егерь прыгнул ему навстречу. Ловко извернувшись, Деврим смог избежать попадания меча по себе и при этом сумел схватить ардельца за глотку. Его действия, отточенные и выверенные, сочетались с необычайной дикостью и ловкостью зверя. Эсмонд повалил врага, схватил его обеими руками за горло. Он смотрел ему в глаза. Егерь, сверля свою жертву взглядом, будто наслаждался тем, как та тщетно пыталась ртом хватить воздуха.

— Ты хотел видеть меня снова, мразь! — прокричал Деврим. — Вот он я, встречай!

Арделец задыхался. Он выпустил из рук меч, тот, лязгая и скрипя, скрылся среди камней. Глаза ардельца закатились. Так бы и закончился бой, если бы не помощь других егерей, которых он с собой привёл. В какой-то момент вокруг шеи Эсмонда обвилось что-то вроде металлического лассо. Его потащили назад, он истошно закричал, захрипел, забулькал. Затем неведомая сила вскинула его в воздух и унесла в сторону, в обломки. Раздался жуткий грохот. Остатки стены, которое ещё с трудом держались, наконец сдались, только стоило Эсмонду соприкоснуться с ними. Они рухнули на него, скрыв его под собой. Миниатюрная девушка, бывшая некогда с ардельцем, покрытая фиолетовой аурой аспекта Грома, спустилась к своему предводителю и опустилась на колено перед ним. Она была спокойна, ситуация, в которой ей пришлось оказаться, её не пугала. Девушка опустилась на колено рядом со спящим ардельцем, проверила его пульс.

— Мастер Кормак, — проговорила она, разочарованно мотая головой, — было слишком самоуверенно так пускаться в битву.

Девушка бросила взгляд на руины, под которыми покоился раненный егерь Мидгарда. Она не была уверена, что сможет так быстро от него избавиться, поскольку его аура, даже после изнурительной битвы с мечником, была неимоверно сильна. Понадеялась на удачу. Понадеялась и выиграла. Арделец, лежавший у её ног, резко раскрыл глаза и подорвался на локтях. Он беспокойно окинул взглядом поле битвы и, увидев свою подчиненную, выдохнул.

— Лейла, — напряженно спросил он. — Где мидгардец? Он жив?

— Я не знаю, но догадываюсь, что да, — она кивнула в его в сторону. — Он чуть вас не убил, но сейчас покоится под камнями.

— Его это не убьет, — прорычал арделец, поднимаясь, вопреки возмущениям подчиненной, на ноги. — Нужно расчистить завалы. Этот сукин сын не может просто так умереть. Это должен сделать я... и мой меч.