Первый день
Холодное, плотное чернильное небо за иллюминаторами не двигалось. Чёрное стекло капсулы шаттла отражало не звёзды, а внутренний свет — мягкий, приглушённый, клинически ровный. Снаружи не было видно ни очертаний корабля, ни каких-либо движений — только нескончаемый полумрак орбиты. Слой защитного стекла гасил вибрации внешнего давления, и звёзды казались вырезанными из тусклого металла. Как будто кто-то вытравил их гравером на неподвижной поверхности — не мерцающие, не живые, просто следы света на чём-то глубоко безразличном. Здесь не было дня и ночи, здесь не было ветра, не было времени. Только сквозной шум систем жизнеобеспечения, по-своему равнодушный, как дыхание машины, работающей не для тебя, а просто потому, что она ещё не сломалась. В шлюзовом отсеке, освещённом узкими полосами панелей, стояла изолированная медицинская капсула, закреплённая фиксаторами на платформе.
Тело Ририки было подогнано под форму ложа капсулы точно, как единица из каталога. Узкие плечи, тонкие запястья, чуть скрюченные пальцы, будто они сжимали воздух. Лицо бледное, обрамлённое светлыми прядями, слегка отлипшими от щёк. Веки не дрожали, дыхание почти не ощущалось. Капсула поддерживала ровное насыщение кислородом, следила за частотой сердцебиения, стабилизировала мозговую активность с помощью микропотока синтетических аминокислот и лёгких транквилизаторов.
Она спала. Сон не был естественным. Он был наложен снаружи, как тень, которую вдавили в её сознание. Усыпляющий кокон, сотканный из инженерной точности, химии и команд. Не было снов. Не было времени. Только белый шум — бесконечная мягкая стена, за которой всё исчезало.
Корабль, принявший капсулу, не принадлежал медицинским службам. Это был один из отсеков орбитального научно-исследовательского центра Альянса — ОНИЦ, скрытая секция L-8. Шлюзы не открывались голосом. Только биометрией. И лишь единицы знали, кто на самом деле принимал новые объекты на этих уровнях. Только тепло платформ, мягкое шипение герметичных дверей и бесшумный анализ ещё до того, как объект успевал коснуться воздуха внутри.
Когда капсулу выкатили внутрь, воздух в переходе был сухим. Тишина — стерильной. Пятеро в чёрной униформе, лица прикрыты масками, шагали молча. Только один из них задержался у боковой панели и активировал контрольную синхронизацию с бортовыми системами корабля.
В момент появления её имени в списках, Тиан всё ещё находился в другом отсеке — он заканчивал сверку данных по предыдущей сессии. Он не ждал никого. Ему не сказали, кого именно привезли. Просто упомянули: "новая капсула, из зоны конференции", и добавили: "девушка, внешне без повреждений, возраст — ближе к девятнадцати".
— Объект доставлен без осложнений.
Голос был нечеловеческий — искажённый, механически ровный.
В другом конце секции, в комнате, где запах металла прятался за тонкой вуалью рециркулированного воздуха, в это время кто-то смотрел на экран. Он не спешил подходить ближе. Просто наблюдал.
— Вы уверены, что это она? — спросила женщина за его спиной.
Тиан не ответил сразу. Он стоял, сложив руки за спиной. Взгляд его был уставшим — не сонным, а именно усталым, как бывает у тех, кто уже слишком давно работает в тишине, где никто не дышит без разрешения. Его халат был расстёгнут, рубашка под ним помята.
На записи капсула была в центре кадра. Камера зафиксировала, как техника размыкает фиксаторы, поднимает прозрачное стекло, подключает тонкие трубки — к шее, к виску, к руке. Система уже начала сканирование, готовилась запустить первую волну проверки нейроактивной памяти.
— Девочка из Объединения? Должно быть да, дочь Наары Хасэ и Норта Фэйдстоун, если предоставленная информация верна. Госпожа-нейрофизик из научного общества и радиофизик-программист в числе штата сотрудников высшей квалификации в «Лотосе»... Интересно.
Он отвернулся от экрана. Подошёл к центральной панели и провёл пальцами по сенсору. Голографическое изображение развернулось — её биопоказатели. Всё стабильно. Пульс ровный, дыхание автоматизировано. Признаков выхода из сна — ноль.
Он ещё не знал, кто она.
Просто одна из тех, кого привозят без объяснений. Возможно, из тех, кого потом снова увезут. Или оставят — для тестов, для анализа, для чего угодно, о чём говорят шёпотом. Он уже научился не задавать себе вопросов, пока не появлялись признаки для тревоги. Пока организм не начинал разрушаться. Пока сознание не выходило из-под контроля. Пока тело не начинало сопротивляться тому, что в него встроили.
В таких случаях они становились не объектами, а проблемами.
Но эта — пока ещё не проблема.
— Она останется здесь, — сказала женщина. — По протоколу. Мы не можем её перемещать, пока не закончим все этапы диагностики.
Тиан молча кивнул.
Система автоматически занесла капсулу в список наблюдаемых единиц. В лаборатории, куда её доставили, было всего четыре активных ложа. Одно — теперь с ней. Остальные были пусты, с матовым стеклом и синим светом внутри, как будто ждали новых тел.