Жатва

«Всё едино, и лишь в следствии этого все и возникло. Все едино. И если бы все не содержало в себе все, то это все не возникло бы»

***

Ева снимала квартиру рядом со станцией Юнгфернхайде, и ежедневная дорога до университета составляла больше получаса. Если не нужно было приезжать на учебу к девяти, она шла пешком.

Утром на автобусной остановке было людно, впрочем, как и всегда в ранний час, и девушке приходилось расталкивать толпу локтями, чтобы залезть в автобус.

Ева из тех, кто даже в нудной поездке искала утешение. Не только от шума, но и от мыслей в голове.

Уже внутри автобусе, облокотившись о перила, она достала из рюкзака книгу — «Волхв» Джона Фаулза, которую пыталась прочитала уже третий раз, но бросала на середине.

Конец марта. Весенний Берлин оживал.

Пожалуй, это было любимое время года Евы. Раньше бы она уже начала планировать поездку к тете, в Прагу, или небольшое путешествие с друзьями, как прошлой весной, в Лондон, но сейчас, когда занятие в университете подошли к концу, а вместе с ними и выпускные экзамены, её мысли занимал диплом м дальнейшее будущее.

Времени на раздумья не осталось. Она могла бы остаться в магистратуре в Технологическом университете, под крылышком её научного руководителя, профессора Хеймана, или поступить в Сорбонну, как и хотела изначально. Но в последнее время мысль всё бросить и взять паузу на год-другой крепла.

Возможно, закрутить роман с музыкантом. Желательно, гитаристом. Чтобы он разбил ей сердце вдребизки — ну, чтобы с драмой. Или поработать официанткой в прибрежной сицилийской кафешке, а утром ходить купаться голышом на пляже, пока не будет туристов.

Но она уже прошла такой путь, и бросить всё было бы кощунством.

Но она так устала. Возможно, к ней незаметно подкрался кризис первой четверти жизни?

Сегодня её ждала встреча с профессором Хейманом, которую она оттягивала, как могла. Они договорились обсудить сегодня вопросы новизны её работы — «Фольклорное и мифологическое в немецкой литературной традиции».

Эрих Хейман, как принято говорить, был «старой закалки», и всячески отрицал существование электронной почти, зум-коллов и гугл-документов, поэтому просил студентов приносить распечатанными тексты и, надев очки, сидел и правил красной ручкой текст, оставляя еле понятные заметки на полях.

Прямо как в пятом классе, думала Ева.

По правде говоря, профессор Хейман был уважаемым человеком не только на кафедре, но и во всем культурологическом и философском сообществе Европы. Он брал долгий перерыв в преподавании, чтобы написать книгу, и вернулся несколько лет назад в Германию из путешествия по Индонезии. Многие завидовали Еве, что именно он достался ей в научные руководители.

Саркастичный, немного заносчивый и чопорный, профессор Хейман был бриллиантом, и имел врожденный дар оратора и его лекции всегда проходили незаметно легко. Благодаря его статье «Мифы о душе в европейской культуре XIX в.» побудили Еву к написанию собственной работы.

И старый профессор был польщен.

— Я бы хотела поговорить о будущем, — сказала бы она ему, если бы могла поговорить начистоту.

Но разговоры о будущем всегда затягивались и становились слишком сложными.

Всё это переплеталось в её голове, и встреча с Хейманом только прибавляла тревоги. Он был важным человеком в её жизни, и, возможно, работа с ним станет решающей в её дальнейшей научной карьере. Но Ева всё равно не могла отделаться от мысли, что, возможно, ей нужно было бы на время остановиться, взять паузу, чтобы понять, чего она на самом деле хочет.

Интересно, чтобы сказала на эти страдания её тятя Ханна?

«Вся в мать», — возможно, сказала бы Ханна, с лёгким укором. И да, возможно, в её глазах Ева была ярким отражением Агаты, матери девушки и родной сестры, которая тоже когда-то бросила учёбу и устремилась за чем-то неизвестным. Хотя, по сути, эта неуемная тяга к свободе и поиску себя привела Агату к тому, что её жизнь так и осталась неустроенной.

Ева как будто повторяла её шаги, блуждая между идеалами и реальностью, между настоящим и мечтами, а Ханна, по её натуре, не была склонна к таким размышлениям. Ханна всегда смотрела на вещи более прагматично. И её раздражало, что Ева пошла в мать и не слушала тетю.

«Вот ты, деточка, везде ищешь смысл, а он давно перед тобой, — сказала бы Ханна. — Не нужно размениваться на всякую ерунду».

И хотя она, безусловно, была близка с младшей сестрой, её взгляд на жизнь был диаметрально противоположен: если Агата искала счастье в свободе и спонтанности, Ханна предпочитала стабильность, порядок и ощущение контроля над своей жизнью.

Как таковой собственной семьи у Ханны не было, на первом месте всегда стояла карьера, и она шутила, что «просто не создана для этого», Ева догадывалась, что тётя лукавила. Но, увы, обстоятельства сложились иначе, закалив её и оградив от чувственного и романтического.

Ева приехала раньше на встречу, чем договорилась с научным руководителем. Кабинет профессора Хемйана напоминал больше барахолку, чем рабочее место. В углу стоял огромный деревянный шкаф, полки которого были забиты книгами и папками. Все было в таком беспорядке, что Ева невольно почувствовала, как ей становится неловко.

Хейман сидел за своим большим дубовым столом, и что-то увлечённо читал. Он не сразу заметил студентку. Явно его чтение увлекало его гораздо больше, чем чтение «Волхва» Еву утром. Она подумала, может, ей стоит покашлять?

Но профессор, не отвлекаясь от книги, слегка приподнял голову и сразу же взглянул на студентку.

Ева стояла, нервно теребя угол своей папки. Хейман поднял бровь, когда увидел её и улыбнулся лишь краешком губ, не больше. Это была та самая улыбка — ни тепла, ни ласки. Просто знак — «я тебя заметил».

— Ах, Евочка, — сказал он наконец, его голос звучал низко и твёрдо.

— Доброе утро, профессор. Я подошла раньше, не хотела вас отвлекать.

Хейман отрицательно покачал головой и убрал то, что читал, в стол.

— Ничего страшного. Я как раз отбирал материал для своей новой книги. Но раз уж ты здесь — начнём. Как твои успехи с работой?

— Я... немного доработала те главы, которые мы обсуждали в прошлый раз, — осторожно начала она, пытаясь избежать прямого взгляда его холодных глаз. — Добавила несколько новых источников.

Хейман взял папку с распечатанным текстом и пробела взглядом между строк. Его молчание становилось всё более тягучим, и Ева чувствовала, как её нервы напряжены до предела. Он мог бы говорить с ней гораздо мягче, но что-то в его манере, в этом сухом внимании, всегда заставляло её чувствовать себя неудовлетворённой, даже если она делала всё правильно.

— Ну что ж, это хорошо, — произнёс он наконец, не поднимая головы от текста. — Но с источниками, тем более новыми, нужно быть осторожнее. Не всё, что ново — ценно.

Ева сглотнула и попыталась сосредоточиться на том, что он сказал, хотя внутри её всё металось. Даже уместные замечания Хеймана резали по живому — будто снова напоминали: всё, что она делает, всегда чуть-чуть не дотягивает до идеала.

— Я постаралась выбрать те, которые реально добавляют глубины рассуждению. — она замолчала, пытаясь собрать мысли. — Они действительно раскрывают новые аспекты темы. Я хотела бы обсудить несколько теорий, которые... как бы это сказать... расширяют подход к анализу мифологии в немецкой литературе.

Хейман, продолжая внимательно читать работу, наконец отложил распечатку в сторону и поднял взгляд. Его лицо оставалось таким же сдержанным, но в его глазах была заметна редкая для него мягкость.

— Ева, — сказал он, его голос чуть менее резкий, чем обычно. — Я должен признать, что твоё исследование действительно впечатляет. Это, пожалуй, одна из немногих работ, которая сочетает в себе как амбициозный подход, так и внимательность к деталям. Я не ожидал такого от тебя, особенно, после твоих метаний с декабря по февраль с выбором темы для дипломной работы.

Она никогда не слышала от него таких слов, и на мгновение ей показалось, что ей показалось.

— Однако, — продолжил Хейман, его тон снова стал твёрдым, — ты должна быть более точной в определении теоретической основы. В частности, концепция фольклора в контексте немецкой литературы всё ещё довольно размыта. В своих размышлениях ты часто переходишь от одного аспекта к другому без должной связи между ними. Это придаёт работе некую фрагментарность. Надо собрать всё в единое полотно.

Ева задержала дыхание, стараясь запомнить каждое слово.

— Ты склонна слишком сильно сосредотачиваться на мифах как на оторванных от культуры элементах. Но важно помнить, что мифология не существует в вакууме, она переплетается с другими аспектами народной традиции, — продолжил профессор. — Я думаю, если ты сможешь учесть мои замечания, твоя работа будет готова для защиты. Справишься к концу марта?

— Да, конечно, профессор.

Хейман кивнул.

— У меня есть кое-что для тебя, — сказал он, загадочно.

Ева с интересом посмотрела на профессора, её любопытство быстро победило сомнения. Она знала, что Хейман редко предлагал что-то без веской причины. Он вынул одну из стопок книг на своём столе и вынул из неё том, чья обложка и золотые буквы на корешке были стёрты временем.

— Редкий экземпляр под название «Книга рассвета». Хранить такой с личной коллекции — кощунство, но этой мой личный грех.

Ева взяла книгу. Это была работа, о которой она никогда не слышала, и это только подогрело её любопытство.

— Никогда не слышала о ней, — призналась девушка.

— Да, «Книгу рассвета» не публиковали официально и весьма сложно найти её рукописные копии. Мне подарил один знакомый из Лиссабона, пару лет назад. Вряд ли это можно использовать для твоей работы, но это может дать тебе представление о том, как далеко иногда уходят литературные влияния, в том числе и на восприятие мифов.

— Спасибо, профессор. Я обязательно почитаю.

Хейман снова кивнул, а затем вернулся к чтению своих заметок. Его молчание означало конец встречи.

Она убрала книгу в сумку. Напряжение, кажется, отпустило.

***

Ева ходила между книжный стеллажей университетской библиотеке. Она планировала поработать немного. Дома никогда не получалось сконцентрироваться, хотя за годы учебы она нашла общий язык со старой библиотекаршей и та разрешала брать ей книги на дом. Тут лучше получалось концентрироваться.

— Ева Коган.

Девушка обернулась.

За её спиной стоял Юджин Вальд, аспирант кафедры истории искусств и «хвостик Хеймана», как она прозвала его после знакомства. Вместе с Хейманом он готовился к защите своей работы на тему «Проблема культурной идентичности современного человека» и, кажется, профессор выпил из него все соки — под глазами Юджина пролегли синяки, а кожа была серо-зелёного цвета.

Она помнила, что они несколько раз пересекались в аудиториях и на кафедре, но они не были близкими знакомыми, хотя Юджин часто высказывал свои мысли о научных работеах Хеймана, и это всегда выглядело как тихая, но настойчивая критика.

— Привет, Юджин, — сказала она. — Как дела?

— Всё как обычно, — ответил он с усталой улыбкой, приглаживая взъерошенные волосы. — Работа, работа... Хейман... А у тебя тут что? Шопенгауэр, Шпенглер, Ницше...

Он бесцеремонно взял верхнюю книгу из стопки на столе Евы.

Ева слегка напряглась, но не стала возражать. Она знала, что Юджин не отличался особым уважением к личным границам. Его несдержанность всегда вызывала у Евы лёгкое раздражение.

— Шопенгауэр, да, — ответила она, пытаясь вернуть разговор в более нейтральное русло. — Пишу последнюю главу. «Мифы о душе: гибель и возрождение».

Юджин сжал губы, а потом наконец ответил:

— Звучит высокопарно, в твоем духе. У меня начинается лёгкая паранойя. Это из-за работы с Хейманом, наверное. Не понимаю, где заканчивается то, что я пишу, и начинается то, что он хочет видеть...А это что такое?

Юджин добрался до «Книги расцвета» и удивленно покрутил книгой в руках.

Ева застыла на месте, её взгляд скользнул по его рукам, держащим книгу. Это был тот самый экземпляр, который профессор Хейман порекомендовал ей, и в который она едва ли успела заглянуть. Она не ожидала, что Юджин сразу заинтересуется этим изданием, которое выглядело довольно странно среди её привычных философских трудов.

— Это книга, — начала она, — не совсем для научных исследований, скорее для общего ознакомления. Профессор сказал, что ждёт моей оценки после прочтения.

Юджин прищурился и продолжил вертеть книгу в руках, его взгляд явно указывал на недовольство.

— Ясно, — сказал он, с ноткой иронии в голосе.

Ева сдержала раздражение. У неё в голове и так было достаточно сложных мыслей в голове, а теперь вот и Юджин со своими вечными критическими взглядами. Но она пыталась сохранить спокойствие.

— Может быть, — ответила она. — Но у каждого есть свой путь к пониманию. Кто-то ищет в символах, кто-то в текстах. Это не обязательно плохо.

Юджин оторвался от книги и подмигнул ей, похоже, всё-таки заинтригованный её спокойным ответом.

— Ладно, ладно, — сказал он, слегка покачав головой. — Не буду спорить. Ты в этом вопросе больше шаришь, чем я.

Ева решила не вступать в долгую дискуссию. У неё было слишком много работы.

Юджин положил книгу на стол и, взглянув на Еву с неожиданным лёгким выражением на лице, сказал:

— Ну что ж, когда закончишь читать, буду рад услышать пересказ «Книги рассвета». За чашечкой кофе.

Ева замерла, удивлённо приподняв брови. Какого чёрта? Почему вдруг Юджин решил поиграть с ней в друзья? Он ведь обычно не такой разговорчивый.

Юджин заметил её замешательство и, будто по привычке, протянул ей маленький листочек.

— Напиши мне свой номер, — сказал он, как будто это было естественным продолжением их разговора.

Ева взяла листок, почувствовав лёгкое беспокойство. Чтобы как-то развеять напряжение, она улыбнулась и, поднимая голову, пошутила:

— Это же не свидание?

Юджин рассмеялся, а его лицо сразу стало менее серьёзным.

— О, нет, — ответил он, помахав рукой. — Только не свидание. Свидания — полный отстой.

Ева рассмеялась, радуясь, что он поймал её настрой.