5. Прошлое в Гатчине
Осень 1897 года. Поместье Драговых, Гатчина.
— Женька, иди сюда скорее!
Радостный девичий голосок наполнил двор, звонким колокольчиком разливаясь по окрестности. Совсем наивный, с игривыми нотками и трогательной непосредственностью, которая бывает только у детей.
Невысокая девочка танцевала среди цветов.
— Жень, ты только посмотри, какая красивая бабочка полетела!
Босые ножки скрылись в темной траве, защищенные лишь подолом платья от острых листиков. Громкий смех слился с недовольными выкриками преподавателя бальных танцев, создавая весьма специфическую какофонию. Непоседливую кроху совсем не волновала побагровевшая от злости физиономия оскорбленного мужчины — отбросив подальше неугодные чешки, она с наслаждением кружилась среди роз.
Кому вообще нужны были эти танцы, когда на улице стояла такая прекрасная погода?
— Елена, ну в самом деле!
На хрупкие плечики маленького дезертира легли тяжелые ладони. Девочка тут же вскинула голову, но вместо испуга на ее лице появилась улыбка. Надутые губки старшего брата показались Анне очень смешными.
— Прекрати улыбаться, — осадил ее мальчик и поволок к беседке.
Его пальцы с осторожностью вытащили чешки из колючих кустов, а сил сполна хватило на то, чтобы усадить сестру на скамью.
— Ты не должна убегать от мсье Саранди, мама будет тобой недовольна, — тихо ворчал Женя, настойчиво сжимая тонкие щиколотки сестры. Упрямая Елена болтала ногами, не позволяя мальчику стереть грязные следы и надеть ей обувь.
— Я терпеть не могу мсье Саранди! — заявила девочка. — Он танцует, как неуклюжая сколопендра! А еще вечно хвалится, как вальсировал с леди Атталь в дворце императора! Вздор, чушь, вранье! Не с его коорди-ди-ниацией!
Ореховые глаза, чуть светлее, чем у самого Жени, блестели возмущенным огоньком. Елена всегда была непоседливым, эмоциональным ребенком, который мог довести до истерики любого взрослого. Ко всему прочему, взрослые вампиры плохо переносили солнце в отличие от своих детей, так что забота о малышке всецело легла на плечи ее брата. И никого не волновало, что самому Евгению было всего лишь десять с половиной.
— Я бы вот ни за что не согласилась быть его партнершей! Пусть меня хоть в Африку отправят, когда вырасту! Не-а!
Елена для подкрепления собственных слов даже сумела как следует встряхнуть Драгова, с силой сжимая мягкие плечики пиджака. Она тоже была достаточно смышленой, пусть и ненавидела учебу, глупые танцы и пение, снимая с себя ответственность за их терпение.
— Ну что ты за девчонка такая! — округлил глаза Женя.
Было странно слышать от нее подобные слова — поэтому Драгов рассмеялся, понятия не имея, как нужно реагировать. Он редко позволял себе ребячество, мало улыбался. Евгений считал себя слишком взрослым и забывал, что был таким же ребенком, как и его восьмилетняя сестра.
— Смешно тебе, да? — вспылила малышка, уже едва сдерживая собственный смех. — А вот потанцевал бы с мсье Саранди, и стало бы очень грустно!
Елена встала со скамейки, придирчиво осматривая платье.
Несмотря на любовь к бегу и играм, Драгова не позволяла себе грязной одежды. Пусть она не понимала надобности в танцах, зато отчетливо представляла, как должна выглядеть княжна одного из великих родов. Со стороны это могло показаться обременительным, но иногда необходимость соответствовать чужим стандартам становилась выгодным предлогом для отдыха. Ведь в любой момент можно было облить себя соком и отправиться в покои со служанками, чтобы переодеться во время нудного занятия или приема.
А уж когда появиться вновь — решить самостоятельно.
В будущем так точно!
— Папенька сказал, что сегодня привезут доноров, — вдруг заговорила девочка, оборачиваясь к стоящему за ее спиной брату без прежней улыбки. — Скорей бы! Я ужасно себя чувствую временами.
На лицо малышки легла тень. Вся веселость вдруг куда-то испарилась, оставляя после себя лишь горькое послевкусие. Драгов понимал Елену во всем, но такова была их участь — от надоевшего этикета до заморочек в виде получения крови. Все чистокровные вампиры из знати проходили через это. И если этикет заставлял лишь скучать на балах лицемерия, то жажда могла ломать изнутри, выворачивать наизнанку часами, пока ее не удовлетворят. Евгений ощущал тоже самое, однако всегда молчал об этом: пытался контролировать, внешне выглядя совершенно спокойным.
Как будто на самом деле совсем не хотел кричать.
Доноров всегда было в достатке, но Марк Драгов, глава семьи, отличался своими спартанскими соображениями по воспитанию детей.
«Великий князь Драгов, щит и меч рода, не плачет и не жалуется, Женя!»
— Знаю, — хмуро кивнул мальчик, приобняв сестру за плечи. — Потерпи, они скоро приедут.
И стоило лишь прозвучать этим словам, как Евгений услышал шум колес и топот лошадей. Неприятное предчувствие тут же накрыло его ударной волной, в то время как юная леди, напротив, только обрадовалась. Скинув руки брата со своих плеч, она устремилась к воротам.
— Елена! — ошарашенно выкрикнул Евгений, но она его уже не слышала.
Карета, запряженная двумя лошадьми, остановилась, поднимая облако пыли. Кашлянув, девочка помахала приезжим двумя ладошками. Дорожная крошка осела на ее голубом платье. Но, несмотря на это, Елена не расстроилась – нетерпение яркими лучиками заискрилось среди ореховой рощи ее радужки.
Даже приглушенные крики ничуть не смутили девочку. Это всегда было обычным делом. Показав зубки кучеру и присев в книксене, Драгова дождалась открытия двери. Ступая гордо и непринужденно, из салона показался Элиот – верный слуга дома Драговых.
Молодой статный вампир с невероятно обаятельной улыбкой. Его манеры, речь, внешность никогда не оставляли равнодушными дам на всех приемах, куда он следовал за своими господами.
Увидев Елену, мужчина обеспокоенно вскинул брови:
— Леди, прошу вас немного отойти, — учтиво отметил он, выставляя перед девочкой руку и вместе с тем щелкая замком.
Раздался неприятный скрип, вызвавший болезненный вздох Евгения. Он замер за спинами сестры и Элиота, наблюдая за тем, как из кареты нехотя выбрался мальчик примерно его возраста.
Напуганный, как бездомный котенок перед сворой псов, привезенный донор выглядел жалким. Голубые глаза метались от одного лица к другому в попытке найти кого-то, кто смог бы помочь. Но уже спустя мгновенье пленник осознал плачевность собственного положения – поджав губы, он уставился себе под ноги. Руки мальчика были связаны за спиной, грязная одежда напоминала лохмотья, а некогда светлые волосы сальными прядями липли к худому лицу.
— Привет, — Елена, игнорируя укоризненный взгляд Элиота, сделала несколько шагов навстречу пленнику. — Как тебя зовут?
Вопрос вышел почти непонятным, походя на лепет совсем маленького ребенка, однако ее голос вынудил мальчика вскинуть голову. Драгова ощущала зов человеческой крови, желала ее, сама того не понимая – истинная сущность обнажила клыки, которые теперь упирались в тонкие губы. Из груди донора вырвался приглушенный хрип, и его лицо исказила гримаса ужаса.
— Чудовище, — прошептал он, прежде чем подоспевший на помощь Элиоту Дорман не увел безымянную закуску в поместье.
А из кареты вдруг показалась хрупкая, невысокая фигура. В такой же порванной местами одежде, с сажей на щеках, ступившая на гравий девушка выглядела, как и любой другой воспитанник человеческого приюта. Однако было в ней и нечто иное, непохожее на остальных. Какая-то, возможно, незначительная частичка, ощущающаяся лишь на уровне интуиции. Хотя бы потому что жертвы вели себя по-разному, но никогда – так.
Пронзительные карие глаза безучастно прошлись по каждому лицу. Незнакомке было около четырнадцати лет и, как показалось Драгову, в отличии от мальчишки, она не боялась их – презирала. Молча двинувшись в сторону поместья, девушка демонстративно вскинула округлый, правильно слаженный подбородок. Словно не человек, а гордая лань, которую не сломила даже уготовленная учесть, пленница всколыхнула в Жене неоднозначные чувства.
— Почему он сказал мне такие слова?..
Расслышав вопрос сестры, Евгений со вздохом погладил ее по волосам:
— Люди нас боятся, — спокойно сказал он, хотя в ореховых глазах плескалась печаль. — Они боятся всего, что им непонятно.
Елена была еще слишком маленькой, чтобы посвящать ее во все тонкости пищевой цепочки. Но правда таилась в четко сложившихся устоях, которые существовали не одно тысячелетие. Вампиры были хищниками, чьи силы напрямую зависели от их пищи — людской крови. И порой они не могли остановиться, невольно или преднамеренно убивая. Бывали времена, когда человеческая жизнь ничего не стоила: вампирам позволялось истреблять целые селения без страха быть наказанными. Однако именно тогда и появилась угроза исчезновения мира темных созданий — люди восставали против силы, которую, кроме них, было некому остановить. Появились охотники.
Опасаясь гонений, древние установили закон, запрещающий показные убийства. Разумеется, следовать этому правилу согласились не все. За каждым вампиром закреплялся счетчик, отображающий степень его повиновения — количество напрасных, выставленных на показ смертей. Однако никто и никогда не считал «падших» смертных: маньяков-каннибалов, наркоманов, пьяниц и прочих ублюдков можно было вырезать легально, вот только их гнилой кровью мог насытиться лишь «гурман» с испорченным представлением о нормальном вкусе.
— Идем, — тихо сказал Драгов, возвращаясь из омута своих совсем недетских мыслей. — Пора вернуться к мсье Саранди.
Женя взял сестру за руку. Поймав на себе одобряющий взгляд Элиота, мальчик коротко ему кивнул и поспешил увести Елену. Марш доноров продолжился, и остальные, отнюдь, не отличались спокойствием.
***
Зима 1898 года, поместье Драговых, Гатчина.
— Вставай, щенок! Поднимайся! Хватит делать вид, что не можешь этого сделать!
Женя сплюнул кровью. Его еще живое сердце гулко билось в груди, а рвущиеся наружу слезы сжимали глотку тисками. Мальчику безумно хотелось закричать, броситься на мужчину в глубоком кресле и расцарапать ему лицо.
Он ни раз представлял, как делает это. Как стирает это вечно недовольное выражение с отеческого лица.
Как прекращает эту пытку.
Кто же сказал, что побочное лечится таким варварским способом? И лечится ли оно вообще?
— Марк, дорогой, хватит.
За спиной мужчины выросла хозяйка поместья. Она положила свои маленькие ладошки на могучие плечи, с беспокойством глядя на сына. Сам Евгений видел ее едва ли — пелена застилала глаза, размазывая по реальности черные пятна.
«Матушка, — хотел сказать он. — Это когда-нибудь закончится? Мне больно.»
— Нет, не хватит! — воскликнул Марк, ударив мальчика фамильной тростью по голове. — Как я смогу передать ему род, если у нас растет такое ничтожество?! Малейший шум, и этот беспризорник теряет сознание! Хочешь, чтобы я позвал ведьм отрезать ему уши?! Может так он станет полезнее?!
Когда великий князь Драгов кричал, его лицо становилось похожим на физиономию озлобленного зверя. На того, что был изображен на гербе их семьи — могучего медведя с пустыми глазами и раскрытой пастью, чтобы съесть неугодных одним махом. В любой момент.
Даже глазом моргнуть не успеешь.
— Дорогой! Прошу тебя, достаточно! Нужно найти другой способ!
Но Марк отмахнулся от жены:
— Мало того, что тебя твой недалекий папаша растил как вымирающее карпатское создание, так еще и с сыном напортачили!
— Дорогой...
Маргарита, прекрасная дочь Генриха Валахии, румынского князя, переступила через свою гордость и упала к ногам мужа. Золотистые волосы рассыпались по полу водопадом, юбки пышного платья скрыли все немногочисленные ступеньки на пути к импровизированному трону. Гибкая спина заслоняла Евгения от очередного удара.
Мальчик безмолвно поджимал губы, держался за разбитый висок и отчаянно боролся с демонами внутри себя. Желание разорвать отца на куски становилось невыносимым, как и шум крови в ушах, приносящий нестерпимую боль.
— Я должен научить этого щенка! Он опозорит меня на балу у леди Атталь!
— Он же еще совсем ребенок! Он всему научится, я...
Послышался звук удара. Нежная, по-человечески уязвимая кожа леди Драговой, восстанавливалась гораздо дольше, чем у других вампиров. И когда хозяйка поместья ходила в синяках, все шептались за ее спиной. Маргарита скрывала следы за пудрой, терпеливо ожидая, когда все заживет.
Но ее муж будто нарочно продолжал оставлять отметины на видных местах.
— Смотри, Женя, — пробасил Марк, разворачивая жену лицом к Евгению. — Это все твоих рук дело! Твоей слабости! Сейчас я, а потом и любой другой сможет ударить твою мать!
Марк держал леди Драгову за подбородок, демонстрируя сыну алый след на бледной щеке. Глаза цвета спелого ореха, как и у него самого, прожигали душу. Женя искренне сожалел, что не унаследовал изумрудные глаза матери или серые глаза той ведьмы, умершей при его рождении. Тогда бы между ним и Марком стало гораздо меньше сходства.
Мальчик бы меньше походил на это чудовище.
— Видимо, мать тебе не жаль, — глава рода отпустил жену.
Маргарита покорно упала обратно на ступени поломанной куклой, чтобы не злить своего супруга еще сильнее.
— Приведите Елену!
— Нет!
Женя дернулся. Вид униженной матери, не смеющей даже подняться после издевательства, и факт того, что Марк собирается вредить сестре, придали ему сил. Ненависть стала мощью. Она все также разрушала его изнутри, но помогала двигаться. Кто угодно, но не сестра. Елена бы просто не выдержала такого. Даже правда о том, что Марк на самом деле не любящий отец, свела бы девочку с ума. Женя просто не мог позволить ей увидеть, в каком плачевном положении все они находятся.
— Тогда поднимайся!
И он поднялся. Взгляд одиннадцатилетнего мальчика стал жестче. Его ровесники никогда не смотрели на собственных родителей подобным образом. Наверное, причина крылась в том, что они хотя бы капельку их любили?..
***
Зима 1905 года, поместье Драговых, Гатчина.
— Почему я до сих пор жив, Елена? Сколько лет прошло с тех пор, как я оказался здесь?
— Я не хочу убивать тебя, как того желает отец.
Нежный взгляд ореховых глаз ласкал каждую родинку на худых щеках, каждую царапинку и мимолетно проскользнувшую эмоцию. Он был таким красивым. Даже несмотря на излишнюю худобу и временами потухший взгляд, Александр казался Драговой ангелом. Девушке исполнилось одиннадцать, когда она впервые осознала, что влюблена. Совсем как взрослые, которые могли всюду ходить за руку, целовать друг другу лица и говорить прекрасные слова любви. Однако ее стремление быть ближе к смертному юноше не поддержал даже чуткий брат.
И ни его решение, ни решение семьи не изменилось, даже когда девушку представили светскому обществу в ее шестнадцать лет. Получив море лести и приглашений к замужеству от потенциальных партнеров, Елена в полной мере осознала, что ее счастью не суждено сбыться.
Драгова умоляла сделать Лекса вампиром, вот только новая кровь не способна дать ее возлюбленному нужного статуса. Только бессмертие, силу и жажду. Александр бы превратился во второго Элиота Прайда или Дормана Нильса — в существо прекрасное, но вынужденное всю жизнь угождать аристократам.
— Я думал, ты убьешь меня еще в первый свой визит сюда, — отстраненно произнес Александр, всматриваясь в большие глаза напротив. — Возможно, такой расход непрактичен, и тебе приказали растянуть запасы на подольше, но... Прошло так много времени, а ты так и ни разу не прикоснулась ко мне. Я слышал, как слуги увозили трупы других доноров, так почему?..
— Я не мои родители или мой брат, я никого не убила, — вспыхнула Елена, обижено надув губы. — И ты для меня не еда! Вообще-то, — девушка деловито скрестила руки на груди и вздернула нос с видом несправедливо оскорбленной леди. — Если ты вдруг не заметил, я уже давно в тебя влюбилась!
Голубые глаза юноши стали темнее. Щечки Драговой горели, как маков цвет, и это вдруг показалось Александру странным. Как мог вампир полюбить смертного? Смертного, что столько лет презирал его и не подпускал ближе? Всему виной было его миловидное лицо, из-за которого он так настрадался в приюте? Именно это полюбилось юной леди?
— Что вы во мне любите?
Губ Лекса коснулась ироничная улыбка. Елена, сидящая напротив него в кресле, встрепенулась. Она явно не ждала такого вопроса. Донорскую комнату на мгновенье накрыла спасительная тишина. Драгова беспомощно ловила ртом воздух, понятия не имея, с чего начать свой рассказ. Как он мог такое спрашивать после ее смелого признания? Разве Александр не должен был обрадоваться и обнять ее?
— Ясно, — сухо кивнул юноша.
Лекс жил в поместье Драговых долгих восемь лет, каждый день ожидая своей смерти. Но его не навещал никто, кроме маленькой леди и прислуги. Лишь несколько раз к пленнику заглядывал Евгений — однако угрюмый наследник никогда не говорил с ним. Только смотрел, словно силясь понять, почему его сестра относится к донору с таким трепетом.
В этом они были похожи. Оба не понимали, что эта девушка нашла в холодном и отстраненном доноре. В расходном материале, который вообще не должен был волновать княжну.
— Думаешь, мои чувства несерьезны? Неужели ты настолько слеп?!
Александр отвернулся к камину, устало прикрывая глаза. Не заметить постоянные попытки сблизиться со стороны Елены было невозможно. Эта леди отличалась излишней навязчивостью.
«Увильнула от прямого вопроса».
— Меня никогда искренне не любили, — тихо протянул Лекс, не желая вспоминать о своей жизни в приюте. — Простите меня, княжна, я действительно слеп.
Он вообще не хотел вспоминать ни дня в каменных стенах. В израненной душе почти не было чувств — лишь те, которые помогали ему выжить. Страх, тревога, осторожность, гнев и злость. Вечные спутники, шагающие с ним в одну ногу, из заката в рассвет и из рассвета в закат. Александр не знал, как жить иначе, как можно верить кому-то и испытывать столь светлое чувство, как любовь. Ведь стоит потерять бдительность — воспитатель непременно ударит палкой по спине, а живущие с ним под одной крышей сироты украдут припрятанный кусок хлеба.
Или... перегрызут глотку.
— Я помогу тебе полюбить меня!
Александр посмотрел на Елену с едва прикрытой насмешкой.
— Вы так наивны.
— Ты очень красивый! — в сердцах выпалила княжна. — Поэтому я и полюбила тебя. И я тоже красивая, тебе не составит труда влюбиться, если постараешься!
Александр не знал, смеяться ему или отослать Драгову прочь. Или все это по очередности. В одной с ней комнате становилось душно.
Лекс мог бы прочесть юной леди лекцию об увядании красоты и молодости, но не стал. В его глазах Елена оставалась глупым, ничего не смыслящим о жизни и ее устоях ребенком. Рано или поздно его убьют, и все это прекратится. Пусть еще немного поживет в своих наивных детских мечтах.
— Думаю, вам...
Юноша не смог договорить. Его речь прервал громкий крик Евгения.
Драгов звал сестру.
— Брат!
Секунда, две... И дверь в комнату донора с размаху врезалась в стену. Женя показался на пороге, тяжело дыша и держась за пробитый бок. Потрепанный, взбудораженный, он выглядел так, словно целый день бегал от спущенных с поводков собак, которые успели ни раз повалить его на землю. Лицо Драгова темными красками запятнала боль. Он едва стоял на ногах, пока регенерация пыталась стянуть куски плоти. Евгений очень давно не пил крови, чтобы теперь его собственное тело могло быстро восстановиться.
— Женя! — девушка в ужасе кинулась к брату. — Женя, Женечка, что произошло?
По бледным щекам потекли крупные слезы, но Елена даже не пыталась стереть их. Лишь поддерживала ослабевшего Евгения, не зная, что делать. В ее голове поселилась не одна отчаянная мысль: Драгова была слишком напугана, слишком ошарашена. Загнанная в угол мышка, которая страдала от беспомощности и не могла остановить громких рыданий.
— Лена, Женя!
Окрик их отца эхом отскочил от голых стен, холодя кожу, заставляя втянуть голову в плечи. Расслышав плач, Марк устремился на звук и через мгновенье вырос могучей скалой за спинами своих детей. Напряженный взгляд ореховых глаз прошелся по каждому лицу, пока не остановился на болезненном Евгении. Гнев наряду с острым ощущением паники ударил мужчине в грудь огромным копьем, разрывая скрипящие ребра на куски.
— Уйдете через черный ход, — не терпящим возражений тоном процедил Марк, хватая обоих детей за руки. — Дорман и Элиот подгонят карету.
Вампир поспешно развернулся к двери, готовясь вот-вот сорваться с места, но вдруг завизжавшая Елена вынудила главу остановиться:
— Мы должны забрать Лекса!
Александр, молча наблюдавший за всем со своего кресла, усмехнулся. Это услышали все присутствующие, после чего Марк продолжил путь. У него не было времени на показательную казнь.
Девушка упиралась, кричала, пыталась укусить отца и поступить так, как считала нужным. От ее воплей Жене становилось все хуже. Слабо бьющееся сердце словно гнало всю кровь к ушам.
— Прекрати! Закрой рот! — рявкнул мужчина.
Подъехавшая карета уже ждала их на заднем дворе. Вырвавшись из поместья через подземные ходы, Марк передал Элиоту раненного Женю. Слуга тут же принялся возиться с размещением постанывающего от боли юноши, пока Дорман искал аптечку с заживляющим зельем. А сам хозяин особняка крепко сжал плечи захлебывающейся слезами дочери, заглядывая в ее глаза:
— Послушай меня, Елена, — раздраженно сказал он, легко встряхивая девушку. — Похоже, я напрасно не был к тебе строг. Люди нам не друзья. Они ранили твоего брата и ворвались в наш дом, чтобы убить твою семью. К людям нельзя привязываться.
— Но папа!
Елена не могла поверить ни единому слову. Люди просто боялись их, потому что сами вампиры творили бесчинства. Создавали себе темную репутацию, хотя могли жить иначе, жить правильно.
— Лекс не такой, — горячо зашептала Драгова. — Прошу, позволь мне забрать его!
Но стоило этим словам слететь с обветренных губ, как со стороны замка послышался взрыв. Все внутри Елены опустилось. Взирая на клубящийся в небе столб дыма и осыпающиеся прозрачной крошкой стекла, девушка потеряла связь с реальностью. Шок тяжелой кочергой ударил ее по затылку, будто на миг отключая все чувства. Она больше ничего не слышала, не плакала, не говорила, не ощущала собственного тела и боли в плечах. Просто смотрела на разрастающийся пожар, пока сильные руки не засунули ее безвольное тело в салон кареты.
А сам Марк помчался обратно лишь с одной мыслью в пульсирующей болью голове — «Маргарита». Однако, как только глава вернулся в полыхающее поместье, громыхнула вторая волна — каменные стены рухнули, оставляя после себя непроглядное облако пыли.
Девушка закричала. На мельтешивших со скоростью света улицах шли люди с горящими факелами, вилами, мечами. Они размахивали руками, дергались из стороны в сторону, бежали к поместью. Но Елена и Евгений теперь не улавливали сути происходящего — они оба только что потеряли семью.
И лишь под Санкт-Петербургской губернией, когда тьма стала непроглядной, юная княжна поняла очень важную для себя вещь: она скорбела не по родителям, а по юноше с самыми прекрасными на свете глазами, пока ее брат оплакивал только их мать.