Остров.

Городские стены виднеются вдалеке, а с ними и закатное солнце, утопающее в водной глади на горизонте – таковым был первый взгляд на Иттгард издалека. 

Впечатления от первого города за столь долгое время были наилучшие – Эстерада с её песчаным и древним мотивом была свежа на памяти, и любое малость приятное место казалось лучше тех скалистых пещер. А ведь они смотрят издали, даже не побывав на местных улицах.

Удивительно, как при наличии города рядом береговая линия в каких-то паре километров от него была заросшим пустырём, не представлявшим интереса ни для кого – в плотной заросле камышевых культур попаданцы и засели, ожидая благоприятного случая для интервенции.

Вечерело. С наступлением сумерков Фиумэ отплыл к городской бухте, стараясь не отсвечивать перед рыбацкими шхунами. По пути пришлось срезать пару растянутых сетей, загородивших путь – в плетенных узах виднелись как мелкие рыбешки, так и эндемики озера Лабба в виде исполинских раков беспомощно барахтавшихся в узах. 

Дальше - хуже. Столпившиеся на бухте сотни катеров не сулили ничего хорошего, ведь вместе с ними тут была добрая дюжина ушлых моряков, шумно переговаривавшихся о сегодняшнем улове. Однако, утащить из-под их носа шлюпку таки удалось: с краю от остальных пришвартована была тёмненькая, что при ночной мгле легко скрылась из виду. 

Дальше дело было за малым – довести средство передвижения до остальных и вогрузиться, отправившись в порт. Укрытые в темных балахонах были все: лишь Эдвард да Владимир решили остаться при своих вещах, дабы выступить проводниками. 

Непосредственно на береговой, правда, все кроме Фиумэ вдруг решили открыться миру: откинув капюшоны они с неприкрытым восторгом рассматривали городскую сцену. Из таковой, конечно, в порту были лишь редкие городские стражи в штатском да опустевший рынок в глубинах которого бродили торговцы, тревожно расставлявшие товар к утру. 

Местные блюстители закона выглядели странно – их тёмно-синие мундиры перемежались стальными пластинами в груди и плечах, а мушкеты с штыками выкрашены в ярко-красный. Вблизи эта вульгарная манера одеяния била по глазам, и лишь отсутствие глупого тюрбана на голове успокаивало. 

– Здравствуйте. Не подскажете, где здесь Красная Заря? – решил спросить у местного моряка Володя.

Смутно указав направление окольными путями да кучей матов, моряк вдруг поинтересовался:

– А откуда вы будете, такие небрезгливые господа?

– А вам какое дело? – ухмыльнулся в ответ Эдвард.

– У раба помощи просить и батрак не осмеется, давно бы приказным тоном запел. Сдаётся мне, вы или сами рабы, или вовсе не местные, – сплюнув в ведро, старый морячок отмахнулся, – Да наплевать. Идите, если спешкою. 

Пройти мимо зорких стражей оказалось выше возможностей попаданцев – сонный, щуплый юноша в военной форме остановил их, и подойдя поближе кратко поклонился.

– Офицер дозора Крафт, я видел как вы покинули водное средство перемещения. Вы выглядите подозрительно, я хо...

Едва ли заметная прозрачная сфера окружавшая Бьянку коснулась стража и тот, с трудом сопротивляясь пал в крепкий сон. Пока остальные думали возмутиться вслух виновница случившегося приложила палец к губам, да повела всех в узкий переулок подальше от спящего; сталкиваться с другими охранниками, что могли бы сбежаться на лежащего посреди улицы коллегу уж очень не хотелось.

Смутные указания моряка с побережья едва ли помогли дойти до нужного места – Красная Заря нашлась в внутреннем дворе одного из домов, что находился немного дальше, чем описывал местный. 

Надёжная дверь из темных пород скрывала за собой продолговатый спуск к подвальным помещениям; хоть деревянные ступеньки и находились в лучшем состоянии внутри коридора веяла лёгкая сырость: обои здесь не приживались, вот от чего каменная отделка и нашла своё место. 

Само место было местечковым ретро-баром: виниловый проигрыватель играл под аккомпонемент живого пианиста, покуда столы пустели – пара-тройка одиноких постояльцев в капюшонах попивали крепкое спиртное, заедая его мясными блюдами.

За стойкой стоял рослый молодой мужчина с впалыми глазами и болезненно-бледной кожей.

– Чего изволите, поздние гости? – потирая свежевымытый стакан пожелтевшей тряпкой спросил он.

– Отвёртки штук шесть, и пару московских мулов, – будучи заядлым пьяницей Эдвард не мог отказать себе в возможности выпить впервые в новой жизни. 

– Чем платите? – решил уточнить бармен.

– За нас рассчитается Райт Себастьян, – вклинился в разговор Владимир, покосившись на стойку. 

Человек за стойкой пошатнулся, и даже обронил стакан. Не сказать, чтобы за его шоком лежал страх – скорее разочарование и скорбь. Убрав осколки стекла на полу юноша покинул основной зал, перед этим попросив подождать с пару минут.

Сам бармен не вернулся, вместо него из-за двери вышел мужчина пониже, спешно перевернувший вывеску на "закрыто". Когда замок на двери щелкнул раз пять Эдвард, как и остальные, напрягся. Мужчина же, тем временем, поправил поля своего цилиндра и наконец представился:

– Меня звать Готье. Кто бы вы ни были, я обязан разузнать от вас всё, что вы знаете про Себастьяна Райта. Садистом не слыл и вижу, вас замучала дорога – пусть один из вас останется и поведает всё.

Эдвард думал было проявить инициативу, но внезапно у него пошла кровь из носа: последствия давних ран дали знать о себе не в самое лучшее время, отчего ему пришлось отказаться. 

– Позвольте мне, – вдруг вызвался Фиумэ, в чем его тут же раскритиковали.

– Не думаю, что ты достаточно объективен касательно Райта, чтобы говорить о нём в переговорах, – подметила Николь, косвенно предлагая свою кандидатуру. Кристофер в этот раз выступил на её стороне, покуда остальные выразили индифферентность к холодным ночным посиделкам с незнакомым французом.

– И ведь при всём этом именно я лучше всего знаю и понимаю Себастьяна.

– Думаешь ему важно то, как ты понимаешь его? Думаю, этого чудака скорее интересует сухая фабула произошедшего.

– А вот тут ты ошибаешься, – решил вклиниться Готье, не отвлекаясь от рутинной чистки своих ручных пистолетов, – Мы с Себастьяном были достаточно близки, мне небезразличен итог его взысканий за пределами города. Ежели за мной лежит право выбирать посла то я, при всём уважении к вашей женской особе, все равно выбрал бы этого юношу. 

Видимое недовольство Николь скрыла за маской безразличия – не сказав и слова в  ответ она пошла в покои, до которых её и остальных сопровождал бармен. Фиумэ же остался наедине с Готье, что был категоричен – стоило даме покинуть зал как тот достал бокал и налил обоим вина. 

– Я воздержусь. 

– А я настаиваю, – заявил Готье, с громким стуком поставив бутыль на стойку. 

– А у меня обет, – вдруг ляпнул молодой, отставляя бокал в сторону – капли россыпью окрапили древесную столешницу, и Дюбуа громко возмутился.

Правда, ограничилось всё недовольным фырканьем и просьбой вытереть пролитое; ценил он сильную волю в людях, а потому такую выходку стерпел достойно. 

***

Пианино стихло, и проигрыватель прокручивал пустое место. Под тусклым светом бледный Готье казался особенно грустным – темные круги под глазами и слегка мешковатые вещи на нём затемняли весь образ. Еще и молчание это, ух – при нём говорить о Себастьяне давалось с трудом: страх нарваться на внезапный приступ гнева давал о себе знать, однако это не ограничивало Фиумэ в подборе выражений. А начал он свой рассказ с признания:

– Это я убил Себастьяна Райта. Если уж вдаваться в подробности, то я почти, что сьел его живьём. 

Тонкий слух уловил заметный скрип зубов, а с ним и легкую дрожь бокала вина. 

Продолжил с самого начала. Кратко рассказал о своём прошлом, семье да тому, как оказался на Острове. Весь рассказ вначале больше звучал как общий пересказ всех событий да переживаний: Нора, убитые тюремщики да Эдвард с его холодными речами про чувства смешались в единый клубок, из которого позже вышло то, чем Фиумэ оказался в конце. 

Где-то к середине Фиумэ поддался чувствам и отпил из бокала – Готье же поддерживал его и утешал, пока тот рыдал взахлёб, периодически подвывая что-то про смерть Норы, сидраэфту и свои страдания. 

– Да, я тебя понимаю, продолжай, – велел Дюбуа, плотно прижимая плаксу к груди.

С трудом вспоминается Эстерада и местные – в памяти всплыл Аждалет да Мегеран, ну и Акеллана тень. Поминая те события Фиумэ больше говорил о том, как он обязан Эдварду своим нынешним существованием. 

Долгие баллады о героической иконе Эда наконец привели к главному вопросу, который и озвучил Готье:

– Так как ты убил Себастьяна, и зачем?

– Убил потому, что не смог бы простить всё, чего он меня лишил. Я прекрасно понимал, он не оступится и пожертвует всем, чем только стоит жертвовать на пути к его собственной цели. Вот только я не был согласен с тем, чтобы меня и мне подобных пустили на произвол во имя непонятных для меня мечт. Конечно, в той ситуации его рано или поздно убили бы другие, но для меня было важно завершить всё самому. 

– Ясно. Вот оно как, – Готье отлил себе остатки со дна, – Изумительно, я бы сказал. Можно мне глянуть на прощальное письмо, из которого вы узнали про Красную Зарю? 

Послушно предоставив пожелтевший свиток Фиумэ следом потянулся к бокалу, лишь чтобы заметить пустоту, знаменовавшую конец душевной беседы. Готье тем временем тщательно осматривал написанное, смакуя и озвучивая чуть-ли не каждое второе слово.

– М-м, да-а, – наконец завершив чтение письма, Дюбуа расплылся в улыбке, – А ведь я и не думал о таком плане Б, ужас какой. 

– Какой-такой план? 

– План по спасению этого гнилого городишки. Понимаешь, юный Фиумэ, – из глубин карманов кителя мелькнул орден в виде голубого цветка, – Мы, последователи Лазурной Лилии, имели с Себастьяном одну общую цель: расширить пределы города за стены. 

– Разве город и без того не простирается за их пределы? – поминая пейзажи полей граничащих со стенами города Фиумэ преисполнился скептицизмом. 

– Это лишь малое разрешение беднякам да фермерам. В сути же наша коалиция стремилась полномасштабно реформировать городскую систему, в том числе начать активное заселение и зачистку Густого Леса.

Еле заметная фигура в углу комнаты наконец дала о себе знать.

– И теперь, со смертью Себастьяна коалиции, как я полагаю, нет? Без Райта мы чёрта-с-два свяжемся с Рубрум, – мужчина под два метра ростом ступил в разговор как ни в чем ни бывало. Примечательным были не сами его габариты, но темные очки: вероятный символ слепоты наравне с вечно преследующим доберманом-поводырём. 

– Ну-ну, Дариус. Вот только у нас теперь есть подарок от Райта, готовый продвинуть, а то и вовсе завершить дело нашего покойного комрада. Видишь, каковы они? 

– Вижу-вижу, – иронизируя отвечал он, – Да вот их бы в боевом плане натаскать, из всего сброда я прочуял смертельную опасность дай бог от одной лишь женщины. 

– Успеем, я полагаю, – парировал Готье, – Ты лучше скажи, чего встрял? У нас опять задание намечается?

Дариус не ответил: молча потянулся к бокалу да новому бутылю горячительного из-под стойки. Налил себе по самые края, да не пролив и капли опустошил в себя два раза подряд. 

Фиумэ клонило в сон, а потому он решил попрощаться с новыми знакомыми – те же погрузились в подробные, удивительно тихие для пьяных душ разговоры о предстоящих делах. Посреди неразборчивой речи частенько мелькало упоминание клубничного мармелада, что казался или местной шутейкой, или очень хорошим кодовым словом. 

Коридор метров на тридцать, и по обе стены рядами расположились нумерованные двери. За каждой – уютная двухместная комната с удивительной для подземки вентиляцией. И даже так воздух казался чуть душноватым, а пыли под кроватями искать и не приходилось.

 На широкой кровати сгруппировавшись лежала Бьянка – по указке от полусонного бармена Фиумэ должен был разделить с ней комнату, что сделал он без задних мыслей и очень даже оперативно.

Ворошился на кровати с полчаса – уже минул почти год, а спать без возможности лечь на спину из-за хвоста Фиумэ так и не привык: пока хвост торчал с края постели он свернулся эмбрионом, чуть-ли не упираясь лицом в Бьянку. Ему ещё невдомёк: во сне организм найдет решение и ляжет на живот лишь затем, чтобы к утра проснуться не в виде двух людей на кровати, но как плотно запутавшийся клубок беспокойных спящих лиц.

***

– А ты ранняя пташка. Эдвард, да? – рослый даже по меркам Эда мужчина потягивал сигарету на скамье. Тень векового дуба падала ему на лицо, затемняя и без того чёрные очки с кителем. 

– Просто уснул рано. А ты? – в знак некоего доверия он присел рядом с мужчиной, а тот, в свою очередь, протянул ему лишнюю сигарету, заботливо подпаленную об конец другой. 

– А я усну лишь к полудню. Таков вот мой режим.

– Эт потому, что ты солнца не видишь? – решил поинтересоваться Эдвард.

– Отнюдь. Я просто работаю всю ночь, вот вечерняя пора и стала моим дрёмом. Наматывай на ус, нам ещё бок о бок сражаться, – слепой протянул левую руку. Пожав левой рукой правую Эда, тот с легкой насмешкой представился Дариусом Мудом.

– Откуда вообще меня узнал, раз слепой? – вдруг проклюнулось зерно сомнения, и Эд даже думал было стянуть с "слепого" затемненные очки.

– Так я слышал как вы зашли к нам под вечер. И то, как ты внаглую заказал несуществующего в Иттгарде "московского мула" я тоже прекрасно расслышал. Да уж, хуже способа выдать себя я и не слышал.

– Отвянь, а. Да и разве ты к ночи не работаешь? Сам ведь говорил.

– Ат-тут ты меня подловил! – ехидно вскрикнул слепой, закидываю руки к затылку, – Вот только моя работа к тому моменту уже давно не издавала никаких признаков жизни, а потому слышал я вас ещё лучше, чем когда-либо.

Холодный пот пробежал по спине, и резко захотелось поинтересоваться каким-таким видом работы Эдварду придётся заниматься с сим культурным мужчиной. 

– Отстал бы ты от новичка, слепошара, – вдруг послышался женский грубый бас; из бара вышла полная, почти круглая женщина с устрашающими змеиными глазами да не менее ужасающими чешуйками, что местами скрывали часть её лица. Халат да перчатки ей были не к лицу; зато, по их наличию Эд догадался о профессии сие дамы.

– Ой, баб змеелюда, извольте! Просто беседуем, я ведь его и толком не обработал, – последнее слово Дариус произносил по слогам да со вкусом растягивая каждую гласную.

Страшные в Иттгарде люди – выражение без преувеличений, хоть и построенное от скудного опыта. Вот глянешь как двое спорят и дивишься: от злости ли, или от своеобразной дружеской любви?

Да какая разница? Пусть и дальше трепаются, интересно ведь – одна другого за слепоту травит, а тот в ответ за обвисшие бока щипает. Тут ненароком и проникаешься странным доверием к ним, а заодно залипаешь, будучи не в силах отвернуться.

– Славные ребята, а? Думаю, твои также дурачатся, – на фоне происходящего было сложно заметить, как Готье зашел со спины и стал курить рядом. 

– Плохо думаешь. Может раньше и дурачились, а сейчас навряд-ли.

– С чего так? – вопросил Готье, попутно предлагая вторую сигаретку Эдварду. 

Скинув с лица тряпичную повязку попаданец показал пустующую глазницу. Неровные швы стянули края раны, оставляя висячие рубцы; в краях рана уже обрастала гнилостными язвами. 

– Ну и откуда это? – видимое замешательство отпечатывалось на сонном лице низкорослого алкоголика. 

– Неважно, – плотно затянувшись, Эдвард вдруг согнулся от кашля: недооценил он крепость местного табака, ровно как его странную прогорклость.

Готье усмехнулся, докурил своё и сбросил окурок в сливную решетку на обочине.

– Интересные вы, однако. Чтобы вернуться из самих глубин Юга Острова нужен характер, да вот твои ребятки едва-ли походят на отбитых головорезов. Я могу лишь догадываться, чего тебе это стоило. 

– Не осмелюсь назвать это своей заслугой, – отмахивался Эд, – Себастьян вёл нас добрую половину пути, мы о...

– Поговори мне тут, – щелчок затвора ручного револьвера настораживал, и мысль о смертельной угрозе побуждала резко схватиться за меч; вопрос состоял лишь в том, что быстрее – малейшее движение пальца или взмах целой руки. 

Двое других резко исчезли за дверцой бара, а Готье всё стоит на расстоянии вытянутой руки, выставив Эдварда под прицел. Поражает исключительная небрежность исходящая из излишнего профессионализма; смотрит коротышка всё также куда-то в сторону, а метку держит без малейшего колебания.

– Тварь, – сквозь стиснутые зубы прошипел Эдвард.

– Ещё какая. Да вот до вас мне далеко, – шутливо добавлял Дюбуа, свободной рукой подпаляя новую сигарету.

Действовать пришлось быстро: в мгновении призыва меча Эдвард отбил пистолет в сторону, дабы пуля успела скользнуть мимо, да не более. Сам же бросился к двери бара, намереваясь то ли скрыться от стрелка за баррикадами, то ли бежать прихватив своих ребят. На пороге, правда, его встретил Дариус с распростертыми обьятиями – при таком раскладе первой же мыслью оказалось сопротивление, оказать которое в замкнутом пространстве казалось попросту невозможным; по крайней мере, если стараться не использовать меч. 

– Дариус, как это понимать? – решил-таки поговорить Эд, прислонившись к двери за спиной. 

– Понимай как хочешь. Мы своих методов придерживаемся, – говорил тот, поправляя перчатки. 

Лихой удар ноги пробил как Эдварда, так и дверь за ним – боец мигом улетел во двор, да приземлился в окружении беспорядочно разбросанных досок. Конечно, до грифоньих когтей Иттгардскому головорезу было далеко, но сила его имела неестественный для человека вес. 

Вставать пришлось оперативно и с ожиданием сражения уже с двумя противниками, если не больше – нынешняя ситуация ну никак не укладывалась в голове, а потому Эдвард готовился к худшему из возможного. Вот и свист пуль разрывал уши, знаменуя скорую кончину: одна попала в ногу, другую удалось отразить мечом.

– А ведь злишься на меня, но всё равно пользуешься. Беспринципный, ты и перед убийством сейчас не оступишься? – назойливо подтрунивала Оарфиш, чуть ли не сбивая с толку. 

Следом за успешно отраженным полным барабаном Эда ждало немедленное столкновение с игриво-неуклюжим Дариусом, успевшим расчехлить своё оружие – плеть из тяжелых звеньев цепи, что при размахе опутывала весь двор: с такой приблудой к бойцу подойти не получится, ведь каждый взмах диктует твои движения без права на ошибку.

Пробиваясь сквозь шквал из периодичных выстрелов да ударов плетью Эдвард еле поспевал: пропустив с пару пуль и стерев кожу на лодышке об хлыст он подумывал о скорейшем завершении битвы, в которой шансов на победу у него не предоставлялось.

Чуть-ли не сразу как Эдвард получил возможность встать на ноги уверенно, он схватился за меч покрепче да одним махом перерубил цепь на лету, в значительной мере сокращая её длину. Воспользовавшись появившейся возможностью Эд ринулся к Дариусу прежде, чем тот адаптируется к сложившейся обстановке – тот, конечно, успел прикрыться от удара рукой, но большой роли это против монструозной попаданческой силы не сыграло; Муд отлетел к ближайшей стенке, поражённый как физически, так и морально. 

– Готье, Дарий! Вы что творите? – встревоженный голос неизвестного старика прозвучал за спиной, но Эдварду тот безразличен: его заботит расправа над стоящими перед ним людьми. 

– Обрабатываем, и очень неудачно, – прокряхтел Дариус сквозь шум постоянных выстрелов и следовавший за ними треск разбитых пуль: Эдвард неумолимо шествовал к стрелку, отбивая большинство выстрелов. А тот, в свою очередь, старался как можно быстрее заряжать барабан. 

Наконец, на расстоянии пары шагов Эд таки пнул надоедливого коротышку, отправляя его в кучу пустых бочонков. А сам упал на колени не в силах продолжать: дрожащая рука до самого конца держалась за постепенно исчезавший меч.

– А ведь могли дождаться меня и не пришлось бы мучаться под конец рабочего дня. Идиоты, ужас, – всё не умолкал старик. Он и не думал помогать своим ребятам встать и оправиться – вместо этого сел рядом с их противником, вовсе не опасаясь получить по роже.

– Ты ещё кто? Тоже нападёшь? – из лишних опасений попаданец отскочил в сторонку, и тут же упёрся в ноги молчаливого Дариуса. 

– Нет, я извиниться хочу. Эдвард, да? 

Удивительно покорно тот встал на одно колено перед мечником, а за ним это сделали и Готье с Мудом. 

– Прости дураков, не бери в голову. Меня Патером звать, а с ними ты наверное уже знаком. Выпьем чаю? 

После всего произошедшего чашка чаю и вправду не помешала бы. Согласившись на предложение мирных переговоров Эдвард последовал за уважаемым мужчиной преклонного возраста. 

Перед назначенным чаепитием хотелось привести себя в порядок. Конечно, в первую очередь стоило подлечиться у ранее замеченного врача – несмотря на сомнительную личину смеси женщины и змеи Людмила слыла чудесным лекарем, и звание своё оправдывала с лихвой: вылечила Эдварда она за одно касание. Как позже дама объяснила, произошедшее и вовсе не лечение – скорее "возврат к состоянию получасовой давности". Это объясняло многое: нетронутые раны остались на своём месте, и утренняя сонливость вернулась.

Выходить в люди накинув свои лохмотья Эдвард не думал – а потому с большой радостью принял предложение разделить гардероб с Дариусом. Поражало не столько смирение Дариуса, сколько порядок, воцарившийся в его шкафу - каждая рубашка сложена да отглажена, а брюки взвешены аккуратным рядом. Выбрав себе белую атласную рубаху без рукавов да пепельно-серые брюки с подходящим жакетом, Эд приоделся и взглянул на себя в зеркале. Поправил волосы, промыл лицо да зубы – и остался доволен, впервые за долгое время находя своё отражение в зеркале привлекательным.