Потерянная.

Грооштад был островом со своими поселениями и городами. Удивительно какое скопление разных жителей собралось здесь. Мы оказались в окраине острова, поселении под названием «Прикосновение руки».

В первые недели (теперь их называла так) было тяжело адаптироваться. Восстановление продолжалось, так и знакомство и освоение нового мира давалось с трудом. В таком необычном месте я была «своей» и такой же «чужой».

Дыхание нового проникало в меня, но я не желала покоряться этому месту. Мой дом был далеко и в тоже время мне уже не принадлежал. Хотела ли я обрести покой в этих стенах? Не уверена, что хочу оставаться где-то. Сейчас мне важно найти ответ. Что мне делать? Банально, но я не готова сама ответить на него. Страх сковал все мысли о будущем, у меня его нет. А прошлое потеряно под плитами боли и печали. Настоящее? Какое оно?

- Принцесса, ты снова мечтаешь обо мне? - смеялся Вик.
- Да только о тебе и мечтаю. После того шикарного путешествия, мечтаю сделать для тебя пыточный портал.
- Принцесса, негоже так долго злиться на меня. Ведь я исправил свою ошибку.
- Это ты про что?
- Вампира усмерил, тебя с того света достал...
- О нет! Спасибо великий господин, вы вернули меня к жизни - съязвила я.
- Скоро нужно будет выдвигаться, ты готова? - вдруг серьезно спросил Вик.
- Да - сомнение скользнуло в голосе - Думаю, да.
- Хочешь сегодня отвлечься?
- Хотелось бы.
- В «Двух фавнах» будет шумно, говорят певцы прибывают сюда. Народу будет много. Все очень их ждут. Это я понял из восторженных возгласов девиц.
- Думала, ты с девицами не разговариваешь ни о чём, кроме как о постели - намекнула я ему.
- Нет, принцессой тебя звать не буду, скромности тебе не хватает.
Дверь захлопнулась и снова осталась одна.

Ночь, словно чёрный бархат, расстилалась над миром, но в её гладкой темени прятались рваные швы тревоги. Лунный свет, холодный и отстранённый, пробивался сквозь спутанные облака, как слабый отблеск надежды, теряющийся в бездне мрака. Ветер, несущий в себе дыхание далёких бурь, осторожно касался листвы, заставляя её шептаться, словно о чём-то страшном, о чём не смеют говорить вслух.

Земля под ногами, влажная от недавнего дождя, пахла сыростью и чем-то прелым, как забытые грёзы, разбитые временем. Вдалеке, за холмами, тихо выл одинокий зверь — его голос, полны тоски и предчувствия, растворялся в густом воздухе, оставляя за собой дрожащий след беспокойства.

Всё вокруг будто замерло в напряжённом ожидании: деревья не шелохнулись, ночные птицы не кричали, даже звёзды, обычно мерцающие с равнодушной уверенностью, казались размытыми, словно смытые слезами на небе. В этой ночи было что-то неправильное, будто сама тьма затаила дыхание, прислушиваясь к шагам, которых пока не слышно, но которые обязательно прозвучат.

Эльфийка шагала по мостовой, и её лёгкие сапоги почти не издавали звука, но каждый шаг отзывался в её груди тихим эхом, словно мир незримо наблюдал за ней. Камни под ногами, гладкие, но кое-где растрескавшиеся, дышали холодом, пропитанные сыростью ночи. В швах между плитами пряталась тонкая жизнь – мох, влажный и тёплый, будто дыхание спящего зверя. 

Воздух был насыщен ароматами: терпкая свежесть дождя, лёгкий запах прелых листьев, сладковатый дым далёкого очага. Небо висело над ней свинцовым куполом, тяжёлым, низким, таким, что казалось, его можно коснуться кончиками пальцев. Луна, бледная и растерянная, то пряталась в тёмных разорванных облаках, то вновь выглядывала, касаясь её лица холодным светом. 

В этом огромном мире, полном шорохов, теней и далёких несмелых голосов, она была центром – крошечной точкой среди величественного безмолвия, но не потерянной, не забытой. Мир чувствовал её шаги, ветер гладил её волосы, ночь знала её имя. И даже тьма, тёмная, бесконечная, давящая, расступалась перед ней, пропуская её вперёд.

Мужчина, высокий, хорошо одетый, но с намёком на небрежность, опирается на перила, с улыбкой глядя на приближающуюся девушку. Она – стройная, в плаще, с ленивой грацией движется к нему, скрещивая руки на груди. 

- Ты опоздала. 

- Нет, это ты слишком рано пришёл. Всегда так делаешь? Ждёшь в холоде, изображая мрачную таинственность? 

- Только если жду кого-то особенного. 

- О, а я думала, ты просто не знаешь, как работают часы. 

- Может, и не знаю. Но у меня было время подумать. Например, о том, что перед дорогой неплохо бы развлечься. 

- Если твоё определение «развлечений» включает что-то сомнительное, дорогое и потенциально незаконное, то ты на верном пути. 

- Ну, я думал о выпивке и игре в карты. Но раз ты подаёшь такие идеи… 

- Просто заранее готовлюсь к неожиданностям. Например, к тому, что завтра нам придётся спасаться от чьего-нибудь бешеного мужа. 

- Думаешь, я настолько неразборчив? 

- Думаю, у тебя талант влезать в неприятности. Причём с видом человека, который просто пошёл за хлебом. 

- Что ж, надеюсь, в путешествии ты будешь так же остроумна. 

- Если не зарежу тебя раньше. 

- Если зарежешь, кто же будет тебя развлекать? 

- Найду кого-нибудь посмешливее. 

- Сомневаюсь. - наклоняясь ближе, шёпотом.

- Посмотрим. Ну, идём? Или ты хочешь простудиться, романтически глядя на воду? - выдерживает паузу, потом отходит, бросая через плечо.

- Иду, иду. А ты можешь хотя бы раз притвориться, что рада меня видеть? 

- Ой, ну что ты. Я так разволновалась, что чуть не упала в реку от восторга. 

- Берегись, вдруг я захочу тебя спасти. 

- Тогда мне точно придётся тебя зарезать. 

Вечер уносит последние отголоски их смеха.

Утро давило. Не солнце — раскалённый, безжалостный диск в зените, не пыль, забивающаяся в ноздри с каждым шагом лошади, а само ощущение реальности. Оно было густым, как мед, липким, как пролитое вино, и таким же мутным, как воспоминания о прошедшей ночи. 

Девушка сидела в седле, но едва чувствовала себя всадницей. Лошадь двигалась, подчиняясь привычке, но каждый её шаг отзывался в теле глухой, ленивой болью. Голова пульсировала в такт дробному цокоту копыт, горло пересохло, будто она наглоталась песка, а мысли путались, словно запутавшиеся в гриве пальцы. 

Вокруг сновали спутники – люди, фигуры, тени, – но она не могла сосредоточиться на их лицах, словах, даже на их присутствии. Всё было в тумане: жарком, вязком, наполненном запахом пыли, пота и перегоревшего костра. Они смеялись или переговаривались? Говорили что-то важное или просто убивали время? Её это не волновало. Пока не волновало. 

Она попыталась вспомнить вечер, и воспоминания вспыхнули короткими, яркими картинами: смех, вино, чья-то рука на её запястье, азарт игры, обещания, пьяные споры. Всё это казалось таким далёким – как другая жизнь, другая она. Теперь осталось только это утро. Это солнце. Этот чертов раскалённый мир, в котором каждый шаг отдавался в голове эхом бессонной ночи. 

Лошадь дёрнула поводья, будто напоминая: «Мы идём». Да, идём. Она прикрыла глаза на мгновение, глубоко вдохнула горячий, тяжёлый воздух и, стиснув зубы, продолжила путь.

Небольшая стоянка у дороги, в тени скрученных жарким ветром деревьев. Лошади стоят неподалёку, лениво жуют удила, спутники разбредены, кто-то спит после ночной попойки, кто-то проверяет оружие и припасы. Но между двумя фигурами, нами – напряжённый воздух, колючие взгляды, а слова летят, как отточенные клинки. 

- Ну и как, нравится тебе это утро? Или пульсирующая боль в голове мешает оценить прелесть дня? - скрестив руки, с холодной усмешкой.

- О, спасибо за заботу. Мне достаточно твоего взгляда – он больнее даже больше, чем моя голова. - С хрипловатым голосом, неохотно садясь на камень.

- Вижу, ничего не изменилось. Как была беспечной дурой, так и осталась. Алкоголь, неразборчивость, азарт – вечный круг, в котором ты сгораешь, даже не замечая. - С прищуром.

- Как мило, ты снова играешь в разочарованного наставника? Говори прямо – тебе просто завидно, что я умею получать удовольствие от жизни, а ты давно разучился. - склонив голову набок, с ленивой улыбкой.

- О, удовольствие? Ты называешь удовольствием эту дешёвую иллюзию свободы, когда каждое утро тебе приходится собирать себя по кускам? Когда ты даже не помнишь имён тех, кто был рядом? - резко и отрывисто.

- О нет, я помню, но какой же кошмар! Что же теперь делать? Наверное, уйти в монастырь, принести обет целомудрия и рыдать под луной? - тяжело вздыхая, театрально заламывая руки.

- Ты смеёшься, потому что тебе страшно признать правду. Ты сбегаешь от себя, от своих ошибок. Тратишь себя и заполняешь время чем-нибудь. - сжав челюсти.

- А ты, значит, помнишь? Как трогательно. Но знаешь что? Я не просила тебя быть моей совестью. Если ты так переживаешь за мою судьбу – то поздно. Не ты ли частично причастен к моему разрушению!? - Поднимаясь, глядя ему прямо в глаза.

- Ты ведёшь себя, как глупая девчонка! - Сказал вампир сжимая кулаки, а тёмные глаза сверкали злостью.

- А ты – как старик, который забыл, каково это, жить, чувствовать, быть уязвимым. - Хищно усмехаясь.

- Я помню, что значит жить. Но ещё лучше я знаю, каково это – смотреть, как кто-то сжигает себя. - тихо, почти с угрозой - Я ни раз видел эту историю.

- Ну так не смотри. Закрой глаза, уйди в ночь, забей свою голову чем-то более достойным. Мне не нужны твои поучения. И знаешь что? Если увидишь дорогу в ад – иди вперёд, постели мне там место. Может, когда-нибудь загляну. - Отступая, бросая через плечо с насмешкой.

Я повернулась и ушла подальше, не дожидаясь ответа. Вампир остался в тени, напряжённый, сжатый, смотря вслед. Он не двигается, будто сдерживает себя, чтобы не броситься следом. Но всё меняется в миг.

Бой вспыхнул, как вспышка солнца на лезвии – без предупреждения, без прелюдий, без шанса на сопротивление.

Резкий свист пронзил воздух – первая стрела вошла кому-то в горло, кровь брызнула алым на пыльную землю. Мир ещё мгновение назад был ленивым и жарким, наполненным запахом конского пота, перегретой травы и голосами отдыхающих. Но вдруг день раскололся, разродился смертью, и в нём не осталось ничего, кроме грохота, криков и магии, выжигающей землю. 

Эльфы появились, как призраки из раскалённого марева над дорогой. Они двигались легко, почти танцуя, но каждый их шаг приносил смерть. Их клинки отражали солнце, ослепляя на мгновение перед ударом. Магия раскаляла воздух – удары молний вспарывали тела, огненные вихри кружились, пожирая убегающих. Земля трескалась, выстреливая вверх каменные шипы, пронзавшие тех, кто не успел отскочить. 

Всё смешалось в хаосе: ржание обезумевших лошадей, крики, звон металла, удары тел о землю. Кто-то пытался поднять меч, но уже истекал кровью, кто-то бросался бежать, но натыкался на невидимую стену магии и падал, испепелённый. Воздух наполнился запахом горелой плоти, пыли и ужаса. 

Я рванулась назад, но чьи-то сильные руки схватили меня за плечи. Рывок – и мир перевернулся. В следующее мгновение я уже лежала поперёк седла, лошадь неслась вперёд, её копыта выбивали искры из потрескавшейся дороги. Позади нас раскалённое сражение превращалось в бесконечную пытку – огненные вспышки, рваные крики, тени эльфов, хладнокровно добивающих раненых. 

Я попыталась подняться, но рука, удерживающая меня, сжалась сильнее. 

– Живи сначала, умничай потом! – голос прорвался сквозь шум, грубый, полный напряжения. 

Позади нас лагерь был уже обречён. Огонь ползал по шатрам, земля была усеяна мёртвыми, а эльфы, словно неведомые боги кары, шагали вперёд, добивая последних выживших. В этот момент стало ясно: никто не спасётся. Кроме нас. 

Я стиснула зубы, вцепившись в седло, и закрыла глаза, чувствуя, как горячий ветер уносит нас прочь от пылающей бойни. А я возвращалась в далёкие времена, где также была беззащитна и теряла своих людей.

Остановившись. Я увидела мы доехали до Оракула.