Глава 73 Шрам, который всё сказал
Они сидели под ивой, в самой глубокой тени.
Вокруг — залитое солнцем поле, лениво шелестящие листья, гудение шмелей. Лето дышало полной грудью, щекотало кожу жарким ветром, и в этом всём было такое живое, яркое движение.
Но внутри Лёши — тишина.
И внутри Дани — тоже.
Они сидели рядом, плечом к плечу. Ни один не говорил. Слов было слишком много, и они не помещались в рот. Казались громоздкими, тяжёлыми, как будто каждое из них могло сразу всё испортить.
Лёша просто смотрел вперёд, не двигаясь, иногда жмурясь от бликов солнца, пробивавшихся сквозь ветви. Даня рядом — бледный, исхудавший, словно сотканный из полупрозрачного света. Он прислонился спиной к стволу и дышал часто, как человек, который ещё не верит, что его не прогонят.
И вдруг Лёша увидел.
Шрам.
Тонкий, неровный, всё ещё розовый. Чуть ниже локтя, по внутренней стороне.
Не старый. Недавний.
Настолько свежий, что кожа ещё поблёскивала.
Настолько честный, что нельзя было притвориться, будто это царапина от сучка.
Лёша вздрогнул. Внутри что-то оборвалось.
Он повернулся.
— Это... когда?
Даня молча прикрыл рукав. Медленно. Будто не торопясь с ответом. Он знал, что Лёша увидит. И всё равно не спрятал.
— Ночью. Второй или третьей неделе. Я не спал, просто лежал. Думал... ну, знаешь. Как бы это выглядело.
— Как что выглядело? — Лёша уже не сдерживал голоса. Он дрожал, как на холоде, хотя солнце било по плечам.
Даня посмотрел на него. И в глазах — не жалость. Не стыд. Честность.
— Как... конец. Чтобы не было больше утр, не было вечеров, не было "всё хорошо".
— Ч-что ты... — Лёша сглотнул.
— Я питался уйти. Правда. Спокойно. Без истерик. Я даже записку не писал, мне казалось, никто не прочитает.
Он говорил это так, будто обсуждал прогноз погоды. Спокойно. Ровно. Это было страшнее крика. Страшнее слёз.
— Почему?..
— Потому что не осталось причин. Потому что мне казалось, ты больше не помнишь. Что ты... ушёл. Заменил.
— Я не...
— Я знаю, — Даня перебил мягко. — Но тогда я не знал.
Они снова замолчали. Только листья и ветер.
Лёша закрыл глаза. Он вспомнил тот вечер. Как сидел с Катей. Как смеялся, как будто ничего не произошло. Как он точно в тот момент... не почувствовал ничего.
Он тихо взял Даню за руку — за ту, с шрамом. Осторожно. Как будто боялся раздавить. Гладил пальцем по рубцу — по линии боли, по молчаливому крику.
— Прости, — прошептал он. — Я не знал.
— Теперь знаешь, — Даня ответил спокойно. — И всё равно сидишь рядом.
— Конечно. — Голос Лёши дрогнул. — Если б ты тогда... я бы себя не простил.
Даня посмотрел в небо. Долго. Молчаливо. Как будто искал в облаках что-то, чего не хватало на земле.
— Я остался. Только потому что... один раз во сне услышал, как ты зовёшь меня Солнцем. Проснулся в слезах. Это было чертовски глупо, но я подумал — может, хоть в чьей-то голове я ещё не исчез.
Лёша прижал его ладонь к себе.
— Ты никуда не исчезал. Просто я ослеп. А теперь, если ты позволишь... я научусь заново. Видеть. Беречь. Говорить.
Даня кивнул. Не в знак прощения — в знак того, что слышит.
И это было уже много.
Под ивой стало темнее. Солнце клонилось к горизонту. Где-то вдали звякнула кость велосипеда, лягушки начали петь в тени пруда.
А под кроной, среди шелеста и запаха земли, два мальчика молчали.
И одно сердце стучало с надеждой.
А другое — с болью, которую уже не приходилось прятать.