Глава 5: "Мерзкий"
Солнце было слишком ярким. Воздух — липким. Смеяться — слишком громко.
А Даня — слишком живым, чтобы его игнорировать, и слишком нежеланным, чтобы его принимать.
Всё стало хуже.
Не просто «психом». Его теперь называли "мерзким".
— Фу, он на меня посмотрел, — передразнила Оля, вытирая руки, будто Даня дотронулся до неё грязью.
— Я бы сдох, если бы он ко мне прикоснулся, — добавил Игорь.
— Да он бы и не стал, — усмехнулся кто-то. — Он же дрожит, когда люди рядом.
Катя слушала.
Катя молчала.
Катя улыбалась себе под нос.
⸻
Однажды Даня подошёл к компании, когда они смотрели фильм на ноутбуке в тени вишни. Он присел с краю и несмело спросил:
— Можно с вами?.. Мне как-то...
Он не договорил. Он хотел сказать одиноко, но слова в горле застряли.
— Не садись рядом, — сказала Лена и отодвинулась. — Место для нормальных.
— Хочешь кого-то обнять — подушку обнимай, — съязвил Серёга. — Людей не трогай. Мерзко.
И все рассмеялись.
Громко. Хором. Как будто это не про живого человека. А просто сцена из комедии.
Даня встал.
Медленно. Молча.
И ушёл к себе в комнату. Он уже не плакал. Слёзы закончились ещё на третьей насмешке, где-то неделю назад.
⸻
Ночью в доме было душно.
Катя пришла в комнату Лёши в одной футболке. Она не сказала ни слова, просто залезла под одеяло. Её руки были горячими.
Она прижалась. Поцеловала. Села сверху.
— Я скучала, — прошептала. — Мы почти не остаёмся вдвоём. Он всё время рядом.
— Он не "он". У него есть имя, — хрипло сказал Лёша, но руки его уже обвили её талию.
Он пытался не думать. Просто делать.
И делал.
Они занимались любовью.
Катя была красива, живая, уверенная.
Но Лёше было... пусто.
Что-то внутри него было выключено. Он смотрел на потолок, не чувствуя ничего, кроме холода. Даже от чужого тепла.
⸻
После — она заснула, уткнувшись в его плечо. А он лежал с открытыми глазами и думал о Дане.
О том, как он съёживается, когда кто-то на него смотрит.
О том, как тянет руку, но не дотягивается.
О том, как молчит — слишком громко.
И вдруг Лёша понял, что Катя только что лежала на нём, а он всё это время мысленно звал другого человека.
Того, кто сейчас, скорее всего, режет себе грудь, сидя один в темноте.
Он должен был пойти к нему. Обнять. Прижать. Сказать, что это всё — бред. Что он не мерзкий. Что он — самый живой и настоящий человек, которого Лёша когда-либо знал.
Но он остался лежать.
Потому что ему было страшно.
Страшно быть с ним.
Страшно быть за него.
Страшно стать чужим для всех остальных.
Репутация — как клеёнка на кухонном столе: некрасивая, но удобная.
И Даня — не вписывался в эту клеёнку.
На следующий день Даня не вышел на улицу.
Дверь в его комнату была закрыта.
Лёша стоял перед ней. С минуту. С две.
А потом — ушёл.
Трус.