Пленники ночи

Воробей, словно понимая важность своей миссии, мчался через лес быстрее, чем обычно, точно откликаясь на просьбу Минхо. когда он долетел до дома Чана, было уже далеко за полночь. птица мягко постучала клювом в окошко.

Чан вздрогнул от неожиданного звука, который разбудил его. он аккуратно поднялся с кровати, чтобы не потревожить Чонина, который мирно спал рядом. подошел к окну и осторожно открыл его. воробей вспорхнул на подоконник, протягивая лапку с привязанным к ней небольшим конвертиком.

— откуда же ты... — пробормотал Чан, развязывая шнурок. когда он развернул записку, его глаза расширились.

« он напал на Джисона. »

слова на бумаге были краткими, но ударили, как гром. Чан почувствовал, как внутри всё смешалось: сомнение, гнев, тревога. Минхо мог просто пытаться манипулировать им, чтобы избавиться от Чонина. но... что если это правда?

его взгляд скользнул к спящему Чонину. вампир выглядел безмятежным, но теперь Чан не мог избавиться от ощущения, что за этой спокойной внешностью скрывается что-то большее.

что-то в сообщении и в поведении Минхо заставило его насторожиться.

тишину нарушил сонный голос Чонина, который не нащупал рядом горячее тело.

— что случилось? почему ты встал?

Чан быстро скомкал записку в руке и обернулся, стараясь выглядеть как можно спокойнее.

— ничего, — ответил он, бросив взгляд на окно. — мне просто показалось. всё в порядке, ложись спать.

Чонин сонно потянулся, кивнул и снова улёгся, закрыв глаза.

Чан, однако, не смог расслабиться. он сел на край кровати, глядя в темноту за окном, где исчез воробей. что-то явно не так. его сердце тянулось к Чонину, но разум шептал, что ему нужно быть осторожным.

и хотя он не хотел верить в то, что прочёл, одна мысль не давала ему покоя: а что, если Минхо прав?

этой ночью Чан так и не сомкнул глаз. лежа рядом с Чонином, он смотрел в потолок, стараясь не делать лишних движений, чтобы не разбудить его. мысли вихрем проносились в голове, отбрасывая все попытки успокоиться.

после прочитанного письма тень сомнений вползла в сознание Чана и пустила корни.

он повернул голову, чтобы посмотреть на младшего. тот сладко спал, его лицо выглядело мирным, почти детским. казалось, что он не способен на жестокость, но Чан вспоминал бездыханного кролика и и довольное лицо чонина, измазанное в крови.

«если Минхо всё же прав. что мне делать? а если нет? если я обвиню Чонина зря?» — эти вопросы без конца кружили в его голове, выстраивая замкнутый круг.

Чан прижал руку к груди, чувствуя, как его сердце бьётся сильнее. ему больше не удавалось разглядеть в Чонине ту невинность, которая раньше затмевала всё остальное. каждое его действие теперь казалось Чану двойственным, каждое слово — продуманным.

воспоминания всплывали в сознании, обретая новый оттенок: странные моменты, когда Чонин исчезал, его хищный взгляд, который иногда появлялся в неожиданные моменты. Чан начал задаваться вопросом, не было ли всё это лишь игрой, попыткой завоевать его доверие.

к утру Чан так и не нашёл ответов. но теперь он не может слепо верить ему.

" что он скрывает. " — Чан не мог успокоиться, глядя на первые лучи рассвета, пробивающиеся сквозь оконные занавески.

эта записка стала его ночным кошмаром. он слышал ночами странный шепот, который однажды уже давал знаки Крису. просыпался в холодном поту, сердце его не переставало бешено биться, словно чувствуя что-то.

Чонин видел, что что-то изменилось. его вампирское чутьё, его интуиция, натренированная поколениями, подсказывали — Чан что-то скрывает.

старший стал отстранённым. в его взгляде исчезла прежняя мягкость, а разговоры всё чаще заканчивались короткими, нейтральными фразами. он заметил, как Чан избегает его прикосновений, как осторожно обходит темы, которые раньше казались естественными.

самое заметное — Чан перестал пускать его к себе на ночь. теперь, как только наступал вечер, он неизменно говорил что-то вроде:

— ты знаешь, отец стал слишком подозрительным. не хочу, чтобы он задавал вопросы.

Чонин знал, что это ложь. он видел, как Чан избегает встречи глазами, как нервно перебирает что-то в руках, пытаясь спрятать своё беспокойство.

но самым тревожным было то, что Чан перестал «кормить» его. прежде Чонин всегда знал, что может рассчитывать на Чана, и голод не мучал его сознание. теперь же каждый раз Чан находил новые оправдания:

— мне плохо, Ян, подожди пару дней. — или: — я не могу, отец может заподозрить, если увидит следы.

эти слова звучали неубедительно, его голод усиливался, но ещё сильнее становилось подозрение.

« он лжёт. » — думал Чонин, наблюдая за ним издалека — « но почему? »

он перебирал варианты. может, Чан узнал что-то, чего не должен был знать? или кто-то повлиял на него, заставил изменить своё мнение? если это связано с Минхо? эта мысль колола сильнее всего.

чонин начал незаметно следить за Чаном, изучать его поведение, подмечать мелочи. он видел, как тот иногда долго смотрел в окно, как будто кого-то ждал. видел, как Чан порой нервно оглядывался, словно боялся, что его поймают.

Чан явно что-то скрывал. в ту ночь он решил больше не ждать. раз старший молчал, значит пришло время самому решать проблему.

— ты меня боишься? — наконец спросил Чонин.

Чан замер. рука, уже тянувшаяся к двери, чтобы закрыть её перед вампиром, остановилась. этот вопрос звучал слишком прямо, слишком резко. Чонин больше не пытался обходить углы.

— что за бред? — Чан попытался сохранить спокойствие, но его голос дрогнул. Чонин шагнул ближе, его тёмные глаза блеснули в полумраке.

— ты избегаешь меня. отстраняешься. лжёшь о том, что тебе плохо. лжёшь, что это из-за отца. думаешь, я не вижу? не чувствую? — он остановился так близко, что Чан почувствовал его холодное дыхание. — так боишься, что даже перестал меня кормить. или хочешь, чтобы я вернулся в лес?

Чан отвёл взгляд, но не сделал ни шага назад.

— я просто не хочу лишних проблем, Нини. всё стало... сложнее. ты же знаешь, какое напряжение сейчас в стае.

— не говори мне о стае, — перебил Чонин, его голос стал холоднее. — это не про них. это про нас. что-то изменилось, хён... так ты ответишь?

Чан молчал, чувствуя, как его сердце бьётся быстрее. он знал, что Чонин прав. ложь уже не спасала. но говорить правду... было слишком опасно.

— ты молчишь, потому что боишься. — Чонин наклонился чуть ближе, его тон стал почти шепчущим. — так ты и вправду боишься меня, хён?

старший волк наконец встретился с ним взглядом. внутри боролись страх и привязанность.

— не задавай вопросов, на которые ты не хочешь услышать ответа — наконец сказал он, с трудом сохраняя твёрдость в голосе. — если я лгу, значит, у меня есть на то причины.

Чонин улыбнулся, но эта улыбка была больше похожа на оскал.

— хорошо, — сказал он тихо, отступая на шаг. — не хочешь отвечать, не надо. я сам всё решу. а если ты разлюбил меня, то дай мне знать — на лице снова скользнула хитрая улыбка, Чан хотел уже возразить, но его перебили. старший совсем растерял свой прежний авторитет.

— но тебе незачем бояться меня. ты — единственный, кому я никогда не причиню вреда.

перед уходом Чонин мягко поцеловал Чана в губы, словно пытаясь успокоить его тревоги. Чан остался стоять у двери, ощущая на себе прощальный холодный взгляд, но не мог заставить себя ответить.

вампир ушёл, но внутри него кипели эмоции. Чан не верил ему, избегал его, обвинял всё вокруг: свою стаю, отца, обстоятельства. «если они — корень его страданий, я избавлю его от этой боли.» — подумал Чонин, глядя на затихший лес.

волки, которые привыкли к ночному покою, даже не успели понять, что происходит. их сон стал вечным, а кровь, некогда согревавшая их тела, теперь текла по жилам Чонина. с каждой новой жертвой его голод только рос, толкая его на ещё более жестокие поступки.

когда лес затих, а звёзды начали угасать перед рассветом, он стоял посреди опустевшей деревни. зловещий и чуждый в своей тишине. его лицо и руки были покрыты тёмными потёками крови, пропитанная ею одежда липла к телу. она стекала с его пальцев на землю, капля за каплей впитываясь в холодный лесной мох.

его дыхание было неровным, будто он бежал бесконечные мили. глаза блестели нездоровым огнём, то ли от ярости, то ли от одержимости. на губах ещё остались следы чужой жизни, следы, которые невозможно было стереть.

его клыки — клыки, которые недавно казались ему чужими, — теперь стали его оружием, его правдой. он не щадил никого: ни старых, ни молодых, ни женщин, ни мужчин. вожак до последнего пытался дать отпор, сильное, большое тело брыкалось, пинало чонина, но он мертвой хваткой вцепился в чужую кожу, и глава деревни пал. что же натворил его сын, его надежда...

все они стали пленниками ночи, ужаса, который скрывался в ней.

" теперь Чану больше не нужно беспокоиться " — подумал он, но это не принесло ему облегчения. вампир хотел верить, что сделал это ради любви, ради защиты. но на самом деле он знал, что это было лишь причиной выпустить тьму, что скрывалась в нём так долго, которую он больше не мог контролировать.

он понимал, что Чан никогда не простит ему этого. эти существа были его семьёй, его народом, его долгом. Чонин, лишив их жизни, лишил Чана части его самого.

но разве старший не должен любить его больше, чем остальных, он же пообещал всегда быть рядом.

когда у Чонина только прорезались клыки, он долго смотрел на своё отражение в воде. их острота казалась ему чуждой, пугающей. тогда он ещё не понимал, чем это обернётся.

после обращения Чонин чувствовал себя сломанным. он видел страх в глазах Чана, и это разрывало его изнутри. он пытался убедить себя, что он не такой, что это просто новый этап, который он сможет преодолеть.

но голод рос. он пробирался в его разум, делая его шаги тяжёлыми, а мысли затуманенными. инстинкты были сильнее всех клятв, данных самому себе, сильнее воспоминаний о прошлом и сильнее вины.

чонин осознавал, что это его природа. он был частью клана вампиров с многовековой историей. человечность, которую он пытался сохранить, которая досталась ему от отца, казалась ему всё более далёкой.

и хотя Чонин старался верить, что он может бороться с желанием, но с каждым днём становилось всё яснее, это невозможно победить. эта потребность была его частью с самого рождения.

тогда он смирился. если ему всё равно не убежать от своего вечного проклятия, зачем стараться?

Чан спал в своей постели, но его сон был беспокойным. он метался, будто его разум оказался в плену тягучего тумана. во сне он видел деревню, её жителей, слышал их. но голоса становились всё тише, превращаясь в далёкий шёпот, а затем в мёртвую тишину.

его сердце сжималось от странной тревоги, но он не мог проснуться. будто что-то удерживало его, как густой морок, который не отпускает, несмотря на усилия. внутри туманного сна он чувствовал боль, непонятную утрату, словно его близкие были рядом и исчезли в одно мгновение.

Чан вздрогнул. его глаза внезапно распахнулись. в нос ударил невыносимый запах железа, густой, удушающий, словно он оказался в кровавом омуте. сбитый с толку, он вскочил с постели и бросился к двери.

когда он вышел на улицу, сердце остановилось на мгновение, а потом заколотилось так сильно, что отдавало в ушах. перед ним стоял Чонин, весь покрытый кровью, от волос до кончиков пальцев. её было так много, что казалось, будто он только что вышел из бурлящего багрового потока. но это была не его кровь.

— что... что ты натворил? — прошептал Чан, голос которого дрожал от ужаса. Чонин молчал, его лицо оставалось безмятежным, почти спокойным.

Чан рванулся дальше, забыв о Чонине, вглубь деревни, туда, где его семья и стая должны были быть в безопасности. он пробежал несколько шагов, а затем застыл.

перед его глазами разворачивалась кошмарная картина. все, кого он знал, все, кого любил — его мать, отец, братья и сёстры, друзья — лежали мёртвыми. их тела были иссушены до состояния безжизненных оболочек, глаза пусто смотрели в никуда. у каждого из них на шее зияли глубокие следы укусов.

Чан упал на колени, ноги больше не могли его держать. он закрыл лицо руками и горькие слёзы потекли ручьём.

как он мог быть настолько глуп и слеп? он осознал, что сам впустил это чудовище в свою жизнь, подпустил слишком близко к своим родным.

Чонин присел рядом, оставаясь столь же невозмутимым, будто происходящее его не касалось.

— ты сам обвинял свою стаю, Чан, — тихо заговорил он, его голос звучал ласково. — ты говорил, что они — причина твоего холода. так что же ты теперь плачешь?

Чан не слышал его слов. его разум отказывался воспринимать реальность. он видел только кровь, слышал только свой собственный плач и чувствовал пустоту, которая росла внутри.

Чонин склонил голову, наблюдая за ним, и чуть улыбнулся.

— я сделал это ради нас, Чан, — добавил он мягко, словно произносил слова утешения.

но Чан всё так же не слышал его. его мир рухнул, и он не знал, как жить дальше.

волк сидел на коленях посреди своей разрушенной жизни, сжимая землю, пропитанную кровью тех, кого он любил. в его голове звучал единственный вопрос: " а стоит ли мне жить дальше? "

его семья, его стая — всё, ради чего он существовал, было уничтожено. каждый вздох отдавался в груди болью, каждый удар сердца — напоминанием о том, что он выжил, в то время как все остальные погибли.

он поднял взгляд на Чонина, всё ещё сидящего рядом. тот смотрел на него с выражением, которое было невозможно прочитать, смесь гордости, нежности и какой-то тёмной, едва уловимой тени.

— ты сделал это... ради нас? — прохрипел Чан, голос его был пуст, как и он сам. Чонин кивнул, не отводя глаз.

— теперь никто не встанет между нами. никто не будет тебя обвинять, заставлять выбирать. мы свободны, Чан. ты свободен.

свободен? это слово отозвалось эхом в сознании Чана. он чувствовал себя не свободным, а опустошённым, закованным в цепи утраты, которые невозможно было разорвать.

Чан в мгновение обрушился на Чонина, его сильные руки крепко сжали горло вампира, перекрывая доступ воздуха. в его глазах бушевала ярость, сменившая место недавней печали. он больше не чувствовал ничего, кроме жгучего желания мести.

Чонин, казалось, не пытался сопротивляться. его руки мягко обхватили запястья Чана, он готов был принять смерть от рук любимого.

— Чан... — хрипел он, едва слышно.

сила постепенно покидала его тело, руки бессильно опустились. Чан продолжал сжимать его, по его лицу катились крупные слёзы. он чувствовал, как ненависть разгорается внутри, но вместе с ней росла и непереносимая боль.

— почему... ты...? — его голос сорвался, слова вырывались из него с отчаянием — зачем...

Чонин только тихо посмотрел на него, как будто ответ был слишком очевидным.

Чан закрыл глаза, его руки дрогнули. он понял, что не может завершить начатое. ненависть смешалась с любовью, память о том, как он когда-то видел в Чонине что-то светлое, что-то хорошее.

хватка ослабла, и Чан тяжело упал на землю рядом с Чонином, чувствуя, как силы покидают его. Чонин закашлялся, жадно вдыхая воздух, его хрупкая фигура вздрагивала от судорожных вдохов.

— ты не должен был... — прошептал Чан.

Чонин, отдышавшись, посмотрел на него, а затем сел, наблюдая, как Чан борется с собой.

но тот уже принял решение. он не видел смысла продолжать. слишком многое было разрушено. слишком многое потеряно.

— я не могу жить с этим, — прошептал он, не глядя на собеседника.

Чонин нахмурился

— Чан... нет. — голос его, впервые стал резким, в нём прозвучала паника.

волк встал, шатаясь, его глаза смотрели куда-то вдаль, в пустоту. он сделал несколько шагов, оставляя Чонина позади себя.

— живи с этим сам, Чонин. эта «любовь» уничтожила всё — бросил он через плечо. младший кричал ему что-то вслед, пытался остановить. Крис был словно во сне.

затем он исчез, оставив Чонина одного среди руин и крови. исчез навсегда. на ещё одну звезду в ночном небе стало больше.