Бессердечный

Из воспоминаний Глена

Октябрь 1864 года.

Был достаточно теплый осенний день. Глен с самого утра занимался игрой на рояле, под пристальным взглядом гувернантки. Это была высокая худая женщина, лет тридцати восьми. Ее волосы, едва подернувшиеся сединой, были сильно закручены в маленькую шишку. Серое платье с большим белым воротником, рукава доходили до самых кистей, а белые перчатки обтягивали ее пальцы. Строгость и безупречность, за исключением одной детали – большой родинки у кончика губы на ней дали росли светлые волоски. Когда Глен на нее смотрел, первым делом его взгляд упирался в эту родинку. Да и разговаривал он всегда именно с ней, а не с ее обладательницей. Женщину звали Елена, это была женщина чрезвычайно строгих нравов и порядков. Из всех гувернанток она одна могла справляться с тяжелым характером своего подопечного. Она одна задержалась в доме Леви дольше остальных, и уж уходить она точно не собиралась. По ее мнению, всякому проблемному ребенку нужна крепкая рука, способная сделать его послушным и шелковым. Елена твердо решила перевоспитать наследника Леви. Глену же было абсолютно все равно, что там сама себе решила эта женщина.

– Вы опять фальшивите. Нужно зажать ре-бемоль, а вы зажали просто ре, – строго заметила гувернантка.

– Сам знаю, хватит постоянно меня исправлять.

– За игрой не говорят, в крайнем случае, поют. Но насколько я знаю, вы этим навыком не обладаете, поэтому без лишних слов продолжайте.

– Зачем мне вообще этим заниматься? Трачу зря тут свое время, – произнес он, снова ошибаясь.

– Так велела ваша мать. Кроме того, мужчины играющие на таком благородном музыкальном инструменте пользуются у женщин большим успехом.

– Этого еще мне не хватало! И вообще странно, что мою мать это волнует. Обычно, она меня вообще не замечает. А тут «велела»! Просто чтобы не болтался под ногами, пока дом наполнен всяким сбродом, – говоря это юноша то и дело ошибался, от чего лицо гувернантки с каждым разом кривилось все больше.

–Достаточно. Продолжим уже завтра. Готовьтесь теперь к истории, – спокойно проговорила Елена, закрывая крышку инструмента. Глен едва успел убрать пальцы. Молча встав с банкетки, он мигом помчался вниз. По пути он наткнулся на мать.

– Чего бежишь? Чуть мать с ног не сбил!

– Кого? Не вижу я тут её, – бросил он ей, и мигом слетел с лестницы. Дэйна хотела сказать ему что-то в ответ, но поняла что бесполезно. На подростка уже не действовали повеления матери. Если в детстве он ее еще побаивался, то теперь она для него почти не существовала. Ее голос потерял власть над ним. Раньше он, как подобает обычному ребенку, надеялся, что мать исправиться и будет любить его, как все матери любят своих детей, но прошло уже шестнадцать лет, а Дэйна так и не сказала ему ни одного ласкового слова. Он смирился с тем, что даже могила его мать не исправит. Теперь же когда Глен стал более взрослым, она начала побаиваться его. Каждый раз женщина едва ли не содрогалась, когда ловила на себе пронзительный цепкий взгляд таких же янтарных глаз, полных ненависти и презрения,

С утра Вивьена Леви не было дома, он уехал по важным делам, не терпящим отлагательств. Дэйна, пользуясь случаем, снова привела в дом очередного любовника. Хотя и присутствие мужа никак бы ее не остановило. После обеда пришел в дом уже знакомый Глену мужчина. Юноша сидел на диване и читал книгу по анатомии, которую всучила ему Елена. Сейчас он как раз рассматривал схему строения сердца человека. Не сказать, что ему нравилось, но против гувернантки он решил на этот раз не идти. Заметя вошедшего, Глен устремил свой скучающий взгляд на него.

– Снова ты? Я думал, сегодня придет кто-то другой.

– Не правильно думал. Дэйна дома? – спросил мужчина, хотя ответ от и так знал.

– Ну разумеется. Ждет своего двенадцатого наложника наверху. Иди, не заставляй ее ждать, – ядовито ответил Глен и снова опустил взгляд в книгу.

– Сказки твоему возрасту подойдут гораздо больше, – сказал мужчина, заметя название учебника.

– Поразительно, что инфузории умеют читать. Еще чуть-чуть и тебе смело можно доверить чтение газетных заголовков.

– Как ты меня назвал?

– Одноклеточным организмом, который ведет свою жизнедеятельность в пресных водах. Мне кажется, ты заблудился.

– Не учили разговаривать со взрослыми? – зло спросил «наложник», подходя к лестнице. – Видимо к твоему воспитании нужно добавить более жесткие методы. Порку, например.

– Вопросы моего воспитания уж точно не должны волновать такого проходимца, как ты. Проваливай, тебя уже заждались.

Мужчина решил больше не тратить слова на спор с сопляком, как он мысленно назвал своего оппонента, и ушел. Прочитав немного еще, Глен кинул книгу на стол и вышел из дома. Он снова собирался пойти к своему любимому месту. Как-то в слезах убежав из дома, мальчик забрел в горы к обрыву, и теперь, когда ему становится грустно или плохо, он всегда приходит туда. В тот день Вивьен оббегал весь город в поисках сына, в то время как Дэйна даже не знала о его пропаже. Когда Глен вернулся домой, его отец потребовал объяснений о том, где все это время пропадал сын, а потом попросил проводить его в это место.

Со своей прогулки Глен вернулся только вечером. К этому времени уже Вивьен сидел на диване с книгой сына и ждал его.

– Снова бегал в свой дворец, непоседливый принц? – спросил Вивьен. Так он называл место уединений Глена.

– Да, – медленно протянул Леви-младший, немного скривившись от детского прозвища отца. Присел рядом.

– И как там дела? Тролли не нападали, народ не голодает? – снова расспрашивал, улыбаясь, Вивьен.

– Пап, я уже давно не ребенок. В такие игры я больше не играю.

– Ну и зачем ты читаешь эту ерунду? Будто других книжек у нас дома нет, – весело говорил Вивьен, закрывая книгу и лениво перебрасывая ее через плечо на подушки дивана.

– Скажи это Елене. Сам же нанял ее в мои гувернантки, хотя я не раз говорил, что они мне уже давно ни к чему.

– Что ж если так Елена сказала то, «даже не вздумайте отлынивать от учебы, молодой человек», – нахмуря брови и, шевеля усами, проговорил Леви-старший, цитируя излюбленную фразу гувернантки. Глен заливисто засмеялся. Только отцу удавалось вызвать у него искреннюю улыбку и смех. – «Как это вы не прочитали? Неужели хотите прожить бездарем всю оставшуюся жизнь?».

Вивьен не собирался останавливаться, вспоминая все больше и больше фраз Елены. Глен же не переставал смеяться, хватаясь за живот.

–Как это, однако, по-взрослому, господин. От вашего сына еще можно подобное ожидать, но от вас,– произнесла Елена, качая головой. Она как всегда появилась из ниоткуда. Ее шаги всегда были не слышны.

– Ох, это совсем не про вас. Что вы, в самом деле, выдумываете, – Вивьен откашлялся и быстро выровнялся по струнке, состроив серьезное выражение лица. Правда, глаза его все еще искрились весельем. Глен повторил за отцом, однако улыбаться не перестал, как не пытался.

– Такой пример вы подаете своему сыну? – младший Леви едва подавил смешок. Эта фраза тоже была блестяще процитирована его отцом.

– Не обижайтесь, Елена. Это всего лишь шутки, не воспринимайте все в серьез, – Вивьен, откашлявшись, действительно посерьезнел.

– Ну, что ж, не в первый раз я вижу такое. Учтите, Глен, завтра я спрошу вас весь заданный материал в двойном объеме, – она горделиво отвернулась и ушла к себе в комнату. Подождав, пока ее силуэт скроется совсем, Вивьен снова заговорил.

– Да, совсем с ней не забалуешь. «Это просто уму не постижимо», – Леви-старший снова позволил себе улыбку. – Ну и какова причина сегодняшнего твоего ухода из дома?

– Захотел погулять.

Вивьен не особо ему поверил, и так обо всем догадавшись.

– Почему наша семья, являясь одной из самых родовитых в Тэнебрисе, не похожа на настоящую семью, а на какое-то совместное сожительство? – задал Глен вопрос, впрочем, риторический. Раньше его он действительно интересовал, но не теперь.

– Что для тебя настоящая семья?

– Ну, – Глен замялся. – Забота, тепло, взаимопонимание...любовь, о которой я только и знаю, что из книг. Почему у нас этого нет, пап? Почему ты выбрал в жены именно маму? Неужели не нашлось другой?

– Не одна она виновата, Глен. Мы вместе начали катить этот ком ошибок. Но не так все и плохо на самом деле, – отвечал Вивьен, сжав плечо своему сыну.

– Не так плохо? Она постоянно приводит в дом черт знает кого, а ты как ее законный муж ничего не делаешь. Почему!?

– Глен, не ругайся, прошу тебя, – устало произнес Вивьен. Такие разговоры между отцом и сыном завязываются редко. Раньше Леви-старший их избегал или переводил тему потому, что Глен был ребенком и не замечал, как беседа переходила в другое русло. Теперь же перед ним взрослый юноша, которому нужны ответы и которого не так-то просто обмануть. – Потому, что Глен я... ее люблю. Пойми, мой мальчик, что любовь – это не клетка, нельзя запереть в ней любимого человека. Нельзя выбрать любить или ненавидеть. Также и твоя мама, она не выбирала мою любовь, не просила ее. Я не могу любить ее и ограничивать ее свободу. Да, она давно водит других мужчин. В глазах других это, разумеется, измена и предательство. Но нельзя предать то, чего нет. И изменить тому, чего нет. Между нами нет взаимности. Нет взаимной любви. Мы не выбирали свои чувства.

– Как этого ничего нет? А как же ваш брак? Наша семья? Я? – Глен сдернул руку отца со своего плеча и вскочил с дивана. Янтарь его глаз блестел то ли от света отражающихся в них ламп, то ли от набегающих слез, которые наследник Леви старался подавить. – Почему же ты, если ее любишь, ничего не делаешь? Почему ты сдался? Что тебе мешало в юности добиться ее любви? Почему ты ничего не делал и не делаешь, отец?

– Порой я сам задаю себе эти вопросы. Можно ли было что-то изменить? Уже слишком поздно, Глен. Возможно, я давно опоздал.

– Да ты просто... самый настоящий тюфяк! – воскликнул Глен, вспомнив подслушанные разговоры слуг. Он сорвался с места и помчался к входным дверям.

– Глен, постой! – крикнул отец ему в спину. Разумеется, сын его не послушал. – Не покидай дом хотя бы... по моей вине.

Вивьен остался в гостиной, обхватив руками голову и поставив локти на колени.

Глен не понимал отца. Почему он такой пассивный? Почему год за годом позволяет матери творить, что ей только вздумается. Неужели все влюбленные такие дураки? В таком случае, пусть молния поразит его сразу же, как только Глен влюбится сам! Он не замечал, куда идет. Просто шел по освещенной фонарями улице. Прохожих не было. Простые люди редко ходят по улице «Толстых карманов», а богачи вообще не ходят пешком. Юноша бежал, не разбирая дороги, лишь круги фонарей указывали ему куда-то путь.

– Шла бы ты отсюдова, карга! Нечего тут шастать, шарлатанка! – раздался невдалеке мужской грубый голос.

– Да, проваливай! Ты еще неделю назад расстроила мою беременную жену, сказав, что наш ребенок будет пьяницей, а потом и вовсе повесится! Ну не дура ли говорить такое женщине в положении!

– Мели свою брехню в другом месте! – крикнул первый мужчина. Его товарищ в раздражении толкнул невысокую женщину, в сторону которой и были высказаны нападки. Она, не удержавшись на ногах, упала. Ее оранжевая юбка ярким пятном растелилась на дороге, а на руках и шее забренчали украшения.

– О, а это мы у тебя заберем в качестве... морального ущерба, – первый мужик довольно ухмыльнулся и потянулся к женщине своими здоровыми волосатыми руками.

От их криков Глен пришел в себя. От площади он ушел довольно далеко, забредя в не очень благоприятный район Тэнебриса. Он остановился, наблюдая эту сцену.

– Эй, вы, дурачье, оставьте бедную женщину в покое, – Глен широким и уверенным шагом подошел к ним. Он помог бедной женщине встать, и, загородив ее своей спиной, обернулся к мужчинам.

– Малец, иди куда шел!

– Таким соплякам давно пора баинки, – первый мужик заржал и вместе с товарищем стал наступать на Глена, выпятив вперед грудь и расправив плечи, чтобы казаться больше и устрашающей. Они были не на много выше юноши.

– Вам бы тоже не мешало проспаться. Пристали к бедной женщине, не стыдно?– Глен повернулся к женатому мужчине. – Ну и какого твоему будущему ребенку будет знать, что его папаша поднимал руки на женщин и вел себя как последний козел? Конечно, тут только спиваться и вешаться остается.

– Чего сказал? – второй мужчина совсем впал в ярость, и не успел Глен среагировать, как получил кулаком в скулу. Мир перед глазами закружился и потемнел. Накатывала тошнота и резко заболела голова. Он облокотился на колени руками, изо всех сил стараясь не упасть. «Не свалюсь в ноги этому отродью!»

– Эх, молодой господин Леви, негоже по улицам вам бродить в такое время, – сокрушенно заметила женщина, отряхивая свою юбку. – Папенька, небось, за вас беспокоится.

Глаза мужиков расширились от удивления. Они переглянулись друг другом.

– Как ты сказала, карга? Леви?

– Это что этих что ли? Толстых карманов?

– Ты чего, отпрыск основателей? – в голосе мужчины, который его ударил, слышалось неподдельное волнение. Он бросился к Глену, помогая ему распрямить спину и отряхивать одежду. Когда юноша поднял голову, тот увидел у него разбитую в кровь губу. Тонкая струйка стекала по подбородку, а некоторые капли испачкали воротник его рубашки. – Ну ты как, нормально? Это же я случайно, не со зла? Парень, ты это не держи обиду. И родителям не говори, пожалуйста... у меня жена на сносях, ребенок скоро будет, – он шмыгнул носом. – Их кормить, поить надо, мне нельзя работу терять.

– Да ты...эээ, то есть вы, господин Леви. Он же не со зла, простите его дурака. Он больше не будет. И я больше не буду. Клянусь молоком своей матери!

– Да проваливайте уже, – Глену сдавил пальцами переносицу, ему надоело слушать их жалкое лепетание. – А нет, стоять. Не передо мной вам нужно извиняться. Извинитесь перед ней. На коленях.

Мужики снова переглянулись между собой, тупо постояли, почесав затылок. Глен буравил их злыми глазами, и они неохотно встали на колени.

– Ты прости меня, кар... милая цыганка. Выпил, не в себе был, толкнул тебя.

– Да и меня прости, наговорил доброй женщине всякого.

– Вставайте, дорогие, коленки застудите, – замахала руками цыганка, прогоняя. Те поднялись и, попрощавшись с «господином Леви» и пожелав ему самого прекрасного будущего, удалились. – А у тебя, молодой господин, совсем ума нет? Здоровым лбам, да еще и пьяным, гадости всякие говорить! Язык твой заточен, как клинок, еще с детства.

– Откуда вы меня знаете?

– Я многое знаю. И о тебе и о твоей семье, – она подошла и поправила ему воротник. Провела рукой по кровавым следам, и они исчезли под ее пальцами. – Ну вот, прачкам меньше работы будет.

Глен не понял, к чему женщина это сказала. Ему не были видны пятна крови.

– Колдунья вы что ли? – усмехнулся он, смотря на цыганку сверху вниз.

– Колдунья, не колдунья, как ни назови, суть дела не меняет. Кто-то вон каргой и шарлатанкой зовет и ничего же.

– А то, что вы про ребенка этого человека сказали, правда? ‒ каким бы сильным ни был удар, любопытство из Глена он явно не вышиб.

– Будет правдой, если отец постарается. Родится мальчик с тонкой душой, как у матери. Захочет быть художником, этот дурень, разумеется, будет против, скажет, работай руками, как мужик, а ни как баба. Ну вот и получится, ребенок сопьется и повесится. Я той женщине об этом и рассказала, предостеречь хотела. Но видно, она не все мужу передала. Боится. Бьет он ее, порой. Ну что уж тут, без толку болтать. Спасибо, молодой господин, спас меня от этих обалдуев.

– Я заметил, вы были очень спокойны, знали, что я приду? – цыганка загадочно улыбнулась на его слова.

– Видела, что придет мальчишка благородной крови. Видела, либо поможет, либо мимо пройдет. Ты выбрал первое, молодец, не прогнил еще душой.

– А что еще вы знаете?

– С отцом ты поссорился, сбежал от него. А ты для него одна отдушина. Придешь домой, извинись. А мать твоя глупая женщина, но это твоя бабка виновата, не научила дочь любить. Такая же непутевая в молодости была. Завянет мать твоя, как цветы, что твой отец ей каждое утро в комнату приносит, пока та спит. Ну довольно болтать, говори, что ты хочешь, исполню любое твое желание, раз спас меня.

– А вы прям любое исполните? Вы, что джинн, что ли?

– Как тебе, мил господин, хочется, так и называй. Так чего тебе хочется?

– Ну, ладно, поверю тебе, колдунья, – Глен махнул рукой и задумался, особо, впрочем, ни на что не надеясь. – Хочу, не быть таким как отец, не попасть в такие же сети брака. Хочу, чтобы ни одна женщина не смогла меня одурманить и обмануть. Хочу видеть их насквозь. Хочу знать их истинное нутро, насколько чисты они сердцем, – добавил он последнее, вдруг вспомнив учебник анатомии.

– Сердцем? – усмехнулась цыганка, проводя рукой по подбородку. – Хорошее желание, но как бы не пожалеть тебе от такой ноши.

– Все равно мне терять особо нечего, – отмахнулся Глен.

– Потом появится, а ты и потеряешь. Тяжело тебе будет, пока в зеленом лесу ты не заблудишься. Да и его еще потерять можешь.

– Какой лес? О чем вы?

– Узнаешь. Исполню я твое желание. Сама судьба тебя сюда привела. Мой дар станет для тебя помощником или же проклятием, тут уж все в твоих руках. Он укажет путь в зеленый лес, а там тебя покинет.

Женщина еще раз улыбнулась ему, подергивая плечами, будто танцуя. Ее браслеты и серьги, золотом блеснули в темноте, позванивая. Она размахнулась и стукнула Глена в грудь ладонью. Он зажмурил глаза от боли, а когда снова их распахнул, хватаясь за место удара, улица была пуста. Цыганка пропала. Глен стал оглядываться, но так никого и не обнаружил. Вздохнув и поежившись от ночной прохлады, он понял, где находится и направился в сторону дома.

Отец все также сидел на диване, ждав возвращения сына. Глен хотел пройти незамеченным, но Вивьен все равно обернулся на звук его шагов, не успел он дойти до лестницы.

– Глен, это ты? – облокачиваясь на спинку дивана, спросил Леви-старший. Юноша, вздохнув, направился в гостиную к отцу. – Боже, что с тобой случилось? В какую передрягу ты опять влез?

– Ни в какую, пап, все нормально, – Глен вспомнил, что на губах и подбородке у него кровь так и осталась, он постарался вытереть тыльной стороной ладони. – Просто было темно и я врезался в фонарный столб.

– Не похоже на тебя, – усмехнулся Вивьен. – Не хочешь рассказывать, не надо, но все равно попрошу тебя присесть.

Глен послушно подошел и разместился рядом с отцом.

– Я хотел бы извиниться перед тобой, пап. Ты взрослый человек и сам знаешь, как тебе лучше поступать. И не мне, твоему сыну тебе указывать. Прости. И еще мне не стоило называть тебя так, как я тебя назвал. На самом деле, я так не считаю, – говорил он, смотря вниз, на свои пальцы. Вивьен заметил, что он нервничает и накрыл своей ладонью его руки.

– Эй, все нормально. Посмотри, мне в глаза, – другой своей рукой он прикоснулся к щеке сына. После того, как Глен поднял голову, Вивьен продолжил. – Я все понимаю. Ты взрослеешь, тебе нужны ответы на твои вопросы. Мои ответы, тебя могут не всегда устраивать, это нормально. Да, нашу семью нельзя назвать счастливой, но мы есть друг у друга. Я не прошу тебя сближаться с матерью, как не горько это говорить, но...

– За что ты ее любишь? – перебил его Глен, ему не хотелось знать, что отец собирался сказать потом. Страшно.

– Наверное, я люблю Дэйну, которой уже давно нет. Образ той, которой она когда-то была. Возможно, я просто не разбираюсь в людях, раз полюбил такую женщину. Но тут уж ничего не поделать. Уже поздно, Глен, иди спать.

– Спокойной ночи, пап, – юноша поднялся с дивана и зашагал к лестнице. Нет, отца он так и не понял. Войдя в свою комнату, он, по старой привычке, не раздеваясь, плюхнулся на расправленную служанкой постель.

Утро началось с давно заведенного порядка. В комнату Глена каждое утро ровно в семь часов врывается Елена и будит своего непутевого воспитанника. Это утро исключением не стало. Также не были новыми ее сетования на то, что Глен опять спал в одежде, «словно удрученный пахотой деревенский мужик, а не наследник уважаемой семьи». Она заставила его переодеться, принять ванну, раз он с вечера этого не сделал, привести себя в порядок и спустится на завтрак. Все это время Глену не давал покоя странный шум в ушах. Как будто ему постоянно били по ним ладонями с одной частотой. От этого у него разболелась голова. Завтрак с родителями Глен пропустил, поэтому ел в одиночестве, к своему облегчению. Шум в ушах не давал ему покоя и в столовой. Прислуживающие ему за трапезой служанки раздражали его, он спровадил их, сказав, что сможет поесть и без их помощи. Те поклонились молодому господину и ушли. Глен с удивлением отметил, что странное биение в ушах пропало. Он с облегчением выдохнул, но не придал этому особого значения, не связывая это с уходом прислуги.

После завтрака Елена забрала его на свои уроки. История, биология, снова игра на рояле, в этот раз для разнообразия решила повторить этикет и правила поведения в обществе. Глен закатил глаза, когда она озвучила план сегодняшних занятий. С ее приходом он снова отметил надоедающий стук в ушах. Тук-тук-тук-тук. До чего же раздражает! Слушая его, юноша не мог сосредоточиться. Он не сразу отвечал на вопросы гувернантки, иногда говорил невпопад, на рояле так вообще ошибался больше обычного, «словно ночью ему медведь на ухо наступил». В общем, Елена осталась крайне недовольна своим подопечным. Впрочем, как и сам подопечный был ею недоволен. Статично. После муштровки Елены он убежал к себе в комнату, ища тишины. Он заткнул уши и прислонился к двери комнаты. Ударяясь затылком об дерево, он отпустил руки и облегченно выдохнул. Стук прекратился.

– Наконец-то... что это такое? Может попросить отца пригласить лекаря?

В коридоре раздался звук чьих-то шагов. Стук возобновился. Глен схватился за голову не в силах больше это терпеть. Нужно снова уходить. Он вылетел из комнаты и наткнулся на служанку. Та от неожиданности разбросала по полу чистые полотенца и постельное белье. Глен выругался, извинился и помог бедной девушке подобрать и сложить все в прежнюю стопку. Стук в ушах стал просто невыносимым. Глен, собирая полотенца, случайно остановил взгляд на груди служанки. Его не интересовали ее формы, он ,наконец, понял откуда исходил стук. Он все это время слышал биение сердца! И как он раньше не догадался? Все это время возле него была Елена, а потом другие служанки. Он поднялся, выслушал слова благодарности от девушки, особо не вслушиваясь, а потом вновь залетел в комнату, закрывшись на щеколду. Припав к двери ухом, юноша стал прислушиваться. Отметил, что с отдалением шагов служанки, стук в его ушах также становится тише. И вот совсем стих.

– И давно я стал обладать таким резким слухом? – спрашивал Глен сам себя. И тут в голове возник образ вчерашней цыганки. – О чем мы там с ней говорили? ...Сердца? Да быть не может! Правда, какой толк от того, что я слышу биение их сердца. Что такого оно расскажет, кроме того, что человек еще живой и не страдает ли он тахикардией?

Глен сел в своей кресло у окна и погрузился в размышления, вертя в руках маленькую подушку. Он снова прошелся по воспоминаниям вчерашнего дня, по разговорам с цыганкой. Заключил, что это очень интересно и требует дальнейшего изучения.

– Это явно будет веселее, чем уроки Елены, – он рывком поднялся с кресла и зашагал к выходу из комнаты.

Гуляя по дому, он встретил пару служанок, отметил, что слышит их сердца. Впервые прислушался. Неторопливое биение, значит, они спокойны. Глен довольно улыбнулся, проходя мимо них. Он хотел найти отца, чтобы узнать услышит ли биение его сердца. Но, узнав, что Вивьена нет с самого утра, расстроился. На вопрос может быть к матери кто-нибудь пришел, юноша также получил отрицательный ответ от прислуги. « Впервые хочу видеть кого-то из этих идиотов, а никто не пришел». Решил, все же отыскать мать. «На худой конец и она сгодится».

Ее он отыскал в столовой. Дэйна сидела на мягкой продолговатой банкетке и читала свежий женский журнал. Когда ее сын вошел, она скривилась.

– Зачем ты пришел? До обеда еще есть время, – недовольно приветствовала женщина. Глен медленно шел через всю столовую к ней в уголок для отдыха и прислушивался. Ее сердце стучало очень учащенно. Юноша бы даже сказал зло. Будто в это биение женщина вкладывала всю свою ненависть, не отдавая себе в этом отчета.

– Да так, тебя искал.

– И зачем я тебе? – неужели в ритме сердца можно распознать и толику любопытства. И не простого, искреннего, а скорее презрительного, если можно так сказать. Глена удивляло то, как по биению сердца он угадывает настроение человека и его эмоции. Этому дару только день, а что он сможет узнавать после недели практики? Года? Его захлестнуло азартом.

– Хотел поинтересоваться как у тебя дела, – Глен просто молол чепуху, с руками в карманах. Вальяжной походкой он приблизился к матери и встал напротив нее, раскачиваясь на пятках.

– Что? – замешательство. Впрочем, это понятно и по выражению лица. Юношу это разочаровало. Все, что говорило ему сердце, говорило и лицо, взгляд глаз. Так совсем не интересно.

– Шучу. Нужны мне разве твои дела? Думал, ты с очередным ухажером, а ты тут журналы почитываешь.

– Какое тебе дело, чем я занимаюсь? – крикнула Дэйна в спину Глена. Он уже отвернулся от нее и шагал к выходу. – Эй, подожди! Тебя случаем не отец послал?

– Нет, его нет дома с самого утра, – вполоборота ответил Глен. Что он слышит? Надежда. Совсем капельку. Интерес. Нетерпение. И снова разочарование, после его ответа. Глен скользнул взглядом по лицу. Невозмутимо. « Значит, все же есть польза от этого дара». Он довольно хмыкнул и покинул столовую. По возвращении отца, юноша понял, что биение мужских сердец он не слышит. Ну это не удивительно, желание касалось только женщин. Он даже особо не разочаровался, а просто отметил как факт, предвкушая новые открытия.

***

Пока дни летели за днями, Глен развивал свой дар, наблюдая за ним. Свои открытия он записывал в дневники, томики которых давно прятал в нише под доской пола у ножки кровати. Мало ли насколько велико любопытство у прибирающейся прислуги. Со временем по биению сердца он научился определять истинные эмоции и чувства девушек и женщин, когда те говорили ложь или, наоборот, правду. Он даже определял, порой, их мысли, это получалось само собой и очень его удивляло. Перед ним как открытая книга было сердце, неужели оно дает доступ в голову? Скоро Глен научился проводить глубокий анализ любой девушки. Он слушал не только биение ее сердца, он следил за ее жестами, глазами, поведением вообще, прислушивался к интонации. Поначалу его успехи казались ему очевидными, такое поймет и любой другой человек. Но потом юноша стал посещать балы и в разговорах со сверстниками понял, что они, характеризуя какую-нибудь девушку, дают ей совершенно неправильную характеристику. Это открытие побудило его вернуться к развитию своих способностей, которые он позабросил.

Шли месяцы, и если раньше приходилось прилагать усилия, чтобы прочитать девушку по ее сердцебиению, то с практикой все это выходило машинально, будто по щелчку пальцев. Постепенно Глен, полностью овладев своим даром, решил переложить свой опыт на мужчин. Мужчины наверняка проще устроены, чем женщины – так он рассуждал. И не ошибся. Хоть он и не слышал их сердца, всё остальное видели его глаза и слышали уши. Также с течением времени Глен научился прислушиваться к определенному ритму сердца. Будучи на балу он выбирал одну девушку, запоминал биение ее сердца, а потом потеряв из виду, шел на его мелодию. Он сразу понял, что сердце каждой девушки уникально и бьется по-разному. Поначалу Глен думал, что они все бьются в ужасной какофонии. Эта самая какофония обеспечила ему не одну головную боль, когда ему приходилось бывать в местах большого скопления людей. На званых вечерах юноша чуть на стенку не лез. В зале больше двадцати девушек, и он слышит биение сердца каждой. Со временем у Глена получилось как-то игнорировать это «тук-тук-тук-тук» и он стал слышать сердцебиение только тогда, когда того хотел.

Прошло полтора года со дня встречи с цыганкой. Глену думалось, что его способности достигли пика. Но, порой, его мучила навязчивая мысль, что должно быть что-то еще. Такой дар явно должен раскрываться еще больше. Все, чему он научился, теперь казалось ему скучным и обыденным. В начале пути это его радовало и приносило удовольствие, а теперь навевало тоску. Но все изменилось в один день.

Был холодный февраль. Зима совсем не собиралась отступать, еще больше затягивая в свои ледяные тиски Тэнебрис. День с самого начала не обещал ничего интересного, кроме вечернего бала в пятом особняке улицы «Толстых карманов». Глену давно не терпелось снова туда попасть. Ведь к достопочтенной семье Верро приехала племянница, цветущая красавица Жюли. Она с родителями живет сейчас в провинциальном городке Франции, а сюда приехала погостить, ведь дядя так долго упрашивал приехать свою любимую племяшку. Глену сразу запали в душу ее голубые глазки, словно гладь озера под летними лучами солнца. Она была так хороша, умна и воспитана, что не оставила и шанса его чувствам остаться непоколебимыми. Юноша на пороге своих восемнадцати лет влюбился. Скучный и однообразный мир приобрел яркие краски. Впервые с ней встретившись он, проверяя ее своими отточенными способностями, не нашел, за что ее можно было осудить. Ровное нежное сердцебиение. Блеск глаз. Радость при следующих встречах, едва она видела его. Никогда не врала и не лукавила, никогда не злилась и не завидовала. Все говорило в пользу того, что она прекрасна как телом, так и душой и что чувства Глена взаимны.

Сегодняшним вечером он решительно хотел предпринять открытые попытки сближения. «Интересно, как отец расценит мое желание жениться? Или для этого еще рано? Сколько времени должно еще пройти?» – размышлял наследник Леви, цепляя на галстук брошь с черными камнями и маленькими вкраплениями белого жемчуга.

– Ты готов? – крикнул Вивьен из коридора. Дверь в комнату Глена была открыта, поэтому он слышал. На этот вечер была приглашена вся семья Леви, поэтому ему весь вечер предстояло наблюдать лицемерие со стороны матери отца. Но сегодня его это не сильно волновало, ведь он хотел весь свой вечер занять только Жюли.

– Да иду!

Когда Глен спустился, Дэйна и Вивьен уже ждали его холле, стоя рядом под руку рядом друг с другом. Юноша закатил глаза при виде этой сцены. Какая игра, хоть толку в ней не было никакого – все на улице «Толстых карманов», если еще не за ее пределами, знали, что Дэйна Леви та еще изменщица. Но все делали вид, что им ничего совершенно неизвестно, а в глаза говорили что-то вроде « Вивьен, какая у вас прекрасная жена, в зале не найдется женщины более достойной» или же «чета Леви как всегда величественна, как хорошо они друг другу подходят». Глена это каждый раз выводила из себя. Он просто бога благодарил, что никто ему ни разу не сказал «молодой человек, как вам повезло с матерью», иначе бы он просто взорвался.

– Пойдем, Глен? – позвал Вивьен, вытаскивая сына из раздумий.

– Да, отец, конечно, – ответил он, шагая позади «величественной четы». Он посмотрел на отца. «Видимо, он уже устал от таких спектаклей». Переметил взгляд на мать. «Интересно. Радость? И чему она, черт возьми, радуется?»

– Тебе не надоело, каждый раз приносить мне цветы ни свет ни заря? Постоянно занимаешь вазу! – обратилась Дэйна к мужу, когда они пошли по вымощенной дороге двора. В голосе явное недовольство, претензия. Но вот сердце ее говорило о другом: «Любопытство, довольство и благодарность. Почему она так себя ведет?»

– Если тебе мои цветы не приятны, больше не буду, – только и сказал Вивьен с печалью в голосе. – Я просто хотел, как твой муж, хоть что-то делать для тебя.

– Можешь продолжать, если ты считаешь это своим долгом. Мне особой разницы нет, – фыркнула Дэйна. Глен снова слышал другое. Радость. Радость. «Да она счастлива! Что ж ее лицо выглядит так, будто она идет под руку с бездомным пьяницей? Не понимаю я ее». Но душевные волнения матери – не то, что его когда-то волновало. Не сегодня. Никогда.

Семья Леви вышла за территорию своего двора и зашагала по главной улице к пятому особняку. Над их головами уже сверкали первые звезды, которые Глен, задрав голову, разглядывал. В его мыслях снова возникла Жюли. Ее глаза, улыбка, казалось, он не видел ее целую вечность. Глен, сгорая от нетерпения, не заметил, как они зашли в особняк Верро, как обменялись формальными поклонами и улыбками с хозяевами, мир снова стал осязаем только, когда он заметил знакомую голову в толпе гостей. Жюли разговаривала с группой юношей и девушек и смеялась. Глена кольнула досада – она смеется и не он вызвал ее смех. Он подошел якобы отдать почтение племяннице хозяев вечера. Девушка заулыбалась при виде него, рассыпалась любезностями по поводу того, как долго его не видела и начала уже скучать без его общества. Искренность и озорство Глен уловил в ее словах. Сердце мерным постукиванием говорило ему о том же. По кислым лицам двух молодых людей он понял, что те, в отличие от Жюли, совсем не в восторге от его появления. А вот в девушках распознал заинтересованность, но это не особо его волновало, ведь в его глазах отражалась только Жюли, потому что смотреть он хотел только на нее. И смотрел.

– Жюли, вас уже успели пригласить на открывающий вечер танец или же я подоспел как раз во время, чтобы предложить свою кандидатуру? – спросил Глен. Он проигнорировал, как молодой человек возле него закатил глаза.

– Ох, меня уже ангажировали на первые три, к вашему сожалению. Я могу пообещать вам только четвертый, – ответила она расстроено.

– Я подожду.

– Еще есть время, вы успеете найти себе партнершу для танцев, – заметил юноша, что закатывал глаза. Глен знал его, но имя забыл, если вообще помнил. Он не особо запоминал имена людей, которых считал за пустое место.

– Наверное, мне стоит последовать вашему совету, – но вопреки своим словам младший Леви не танцевал ни с кем ни первый танец, ни второй, ни третий. Он, едва раздались первые музыкальные аккорды, вышел через французское окно в сад, где пробыл, пока не настала очередь четвертого танца.

– Ох, Глен, где же вы были все это время? Я не видела вас во время танцев, – тут же оказалась перед ним Жюли, будто только его и ждала.

– Я просто берег себя для вас, – коротко ответил он и протянул ей свою руку.

– Ну вы скажете, – ответила Жюли, принимая его руку.

Они под руку подошли к уже сформированным парам, которые ожидали начала музыки.

– Сейчас танцуем гавот, если вы вдруг пропустили, – повернувшись к Глену сказала Жюли.

– О, я знаю.

Заиграла музыка и все пары пришли в движения. Глен не очень любил танцевать, но если это единственная возможность побыть с Жюли наедине, он готов был танцевать весь день. И хоть «наедине» это слишком громко сказано с учетом кружащихся пар вокруг, ему было этого достаточно. Пока что. Танцуя, Глен мог касаться этой девушки, и пусть ее руки в перчатках, а талия укрыта плотным корсетом... нет, не пусть, давно пора ее уводить отсюда. Жюли была такой податливой в его руках, всем телом отдаваясь на его движения. Это сводило с ума. Что еще больше доводило до безумия, так это ее глаза, голубые, как бесконечное небо, в которое хочется падать и падать. Чтобы потом взлететь. Сместив свой взгляд за плечо девушки, он увидел улыбающегося Вивьена. Он стоял, облокотившись на колонну, и салютовал ему бокалом с красным напитком. Глен закатил глаза. Пробежавшись взглядом по танцующим, он без труда нашел свою мать. Она танцевала с каким-то мужчиной довольно почтенного возраста с седой бородой. На его парадном кителе сияли ордена, отражая свет люстр. Он смотрел на его мать бесстыдным взглядом, совершено не скрывая своих развратных мыслишек. Дэйна же совсем ничего не замечала, отстраненно смотря поверх плеча своего кавалера. «Она не хотела с ним танцевать» – промелькнуло у Глена в голове. Его обдало грустью, которую он каждый раз в себе подавлял. « Мне нет до нее дела, как ей нет дела до меня».

Танец подошел к своему завершению и танцующие, поклонившись своим партнерам, разбрелись в разные стороны. Ну, кто-то, конечно, расходиться не спешил. Глен был в их числе. Он аккуратно взял Жюли за руку и повел через толпу в коридор с лестницей на второй этаж.

– Глен, куда вы меня ведете? – невинно спросила она, улыбаясь.

– Подальше от чужих глаз, – обернулся он к ней, шагая по лестнице.

Первая попавшаяся ему дверь оказалась рабочим кабинетом дяди Жюли. Глен надеялся, что последнее, чем господин Верро решит заняться на своем балу, так это работой. Закрыв дверь на щеколду, он повернулся к Жюли. В ее взгляде читалось предвкушение, а ритм сердца ускорялся.

– Мне нужно вам кое в чем признаться, Жюли.

– И в чем же, Глен? – спросила девушка, походя к нему ближе.

– С того дня, когда я вас увидел впервые, вы не выходите у меня из головы, – сразу начал Глен, не тратя времени на смущение. – Я хочу, чтобы вы были моей. Я...

– Что любите меня? – перебила она его вопросом, склонив голову набок.

– Это бы было поспешным заверением, но не могу отрицать, что вы мне не безразличны.

– Я небезразлична вам как друг? Чего вы от меня хотите, Глен?

– Я хочу принадлежать вам, и чтобы вы принадлежали мне.

– Это и есть любовь, разве нет? – мягко спросила Жюли, подходя к нему ближе. Она сняла перчатки и убрала их в потайной карман своего платья. Правую руку положила Глену на грудь. Ее пальцы поднимались от его частого дыхания.

– Возможно, вы правы, – нехотя признал Глен. Это первое его признание, как он не пытался скрыть неуверенность, Жюли ее распознала, вытянув желанные ей слова.

– Все ведь просто. Не нужно скрывать свои чувства, – она посмотрела в его глаза. Ждала. Бровь Глена изогнулась. Он спрашивал разрешения, и после того, как девушка кивнула, он притянул ее к себе и примкнул к ее губам. Легкий поцелуй, не успел Глен заметить, стал глубоким. Они целовались жадно, словно давно этого хотели. Глена очень удивила напористость, с которой Жюли проталкивала свой язык ему в рот, будто бы не раз так делала. Но эта мысль не задержалась у него в голове, уступая место чувствам и ощущениям. Ее руки обхватили его плечи, пальцы мяли плотную ткань одежды. Глен прижал девушку к книжному стеллажу, одна рука покоилась на ее шее, другая исследовала изгибы ее талии. Жюли было этого мало, она взяла его руку и положила себе на вырез декольте, заставляя сжать ладонь на ее груди. Глен не стал идти наперекор ее желаниям, продолжая сминать ее губы своими. Вдруг он распахнул глаза, ему показалось, что его рука на секунду прошла сквозь одежду девушки, сквозь ее саму. Он опустил взгляд, и его глаза округлились. Так действительно и было. Глен слова посмотрел на Жюли, которая все также отдавалась поцелую и ничего не замечала. Трезвый ум к нему вернулся, проснулось любопытство, и он попытался протолкнуть руку еще глубже. Та прошла без труда и уперлась во что-то твердое, сердце. Юноша чувствовал, как оно бьется под подушечками его пальцев, слышал его ритм в ушах. Не думая о возможных последствиях, Глен сжал в руке сердце Жюли и потянул на себя. У него возникло ощущение, что он должен его увидеть, ощущение превратилось в желание. В эту минуту им овладел интерес, жажда узнать предел его дара. Он не думал о том, что его эксперимент может убить девушку, сейчас он словно забыл о своих чувствах к ней, они отошли на второй план. Едва сердце показалось снаружи, юноша разорвал поцелуй и отвернулся от девушки. Что-то неожиданно ворвалось в его голову, в глазах помутнело. Чтобы не упасть, Глен схватился за толстую поверхность деревянного стола, скидывая записную книгу и подставку под перьевые ручки. Глаза все не возвращали ясность. Голова была полна образами, воспоминаниями и чувствами, но не его собственными, а принадлежавшими Жюли. Он увидел себя ее глазами в день, когда они впервые познакомились. Глен подумал, какой красивый юноша, такого не составит труда соблазнить, ведь он еще совсем молодой щенок. Он мотнул головой, это были не его мысли, а ее. Тут он вспомнил, что никакие они с ней не одногодки, как ему представлялось, Жюли была старше его на три года. Он увидел каждый взгляд, который она бросала на него, полный желания, нетерпения и раздражения, слишком много она с ним возилась. Все эти взгляды были на него направлены, когда Глен этого не замечал. Да и по ее лицу он никогда не мог заподозрить подобных за ней мыслей, оно всегда было светло и дружелюбно. Перед глазами теперь мелькал какой-то другой молодой человек, который также обратил на себя внимание Жюли. Глен узнал его, но опять не смог вспомнить имени. Перед его глазами, кажется, промелькнул их поцелуй. В саду этого дома. Глен замотал головой, не веря. Поцелуй на его глазах становился все глубже и интимней, вход пошли руки, молодой человек задирал подол ее платья. Глен зажмурил глаза, но это не помогло видениям покинуть его сознание.

– Нет, этого не может быть... Жюли не могла так поступить со мной! – он схватился руками за голову, все еще сжимая сердце в правой руке. На висках выступили капельки пота, терпеть это стало невыносимо. Глен разогнулся, в пелене кое-как разглядел девушку, которая все также была прислонена к стеллажу, подошел к ней, и рукой уперевшись в ее грудь, протолкнул сердце на место. Оно без труда водрузилось на свое законное место. Глаза обрели ясность, он снова вернул контроль над своими мыслями.

– Глен, что-то случилось? – спросила Жюли и потянула ладонь к его лицу. – Ты весь бледный.

Она даже не успела договорить, как он оттолкнул ее руку от себя. Не говоря ей ни слова, юноша отвернулся и в два шага оказался у двери. Руки у него тряслись, замок никак не поддавался. Наконец, дверь открылась, и он вылетел из комнаты. Жюли было направилась вслед за ним, но остановилась в дверном проеме.

– Неужели я спугнула бедного мальчишку? – только и хмыкнула она.

Глен же в это время бежал по бальному залу, то и дело, натыкаясь на плечи и спины гостей. Его окликнул Вивьен, обеспокоено провожая сына взглядом.

– Я домой! – бросил юноша через плечо и совсем скоро оказался на свежем воздухе. Морозный воздух обжог его легкие. На ходу засовывая руки в рукава шинели, он бежал к дому. Кажется, он забыл там шарф, а ведь он ему нравился. Остается надеяться, что отец увидит и заберет его.

Входные двери особняка с треском ударилась об стену, когда Глен вошел. Шинель он бросил встречающей его служанке и стремглав побежал к себе в комнату. Заперев комнату, весь его самоконтроль иссяк, он сполз по двери на пол. Взъерошил волосы, опуская голову между коленями.

– Что за идиот! Позволил обвести себя вокруг пальца этой... девушке, – он хотел ее как-то обозвать, но чувства, которые не исчезнут в один миг, не позволили ему этого сделать. – Сколько было высокомерия! Я да я, ни одна женщина меня не обманет! Дурак! Толку с твоего дара, если все равно обдурили как простого сопляка.

Он продолжал бормотать себе под нос самообвинения. Когда же сказать о себе стало больше нечего, он перешел на Жюли. Нет, ее он не оскорблял, он лишь прокручивал в своей голове все встречи, разговоры, улыбки и все еще не мог до конца поверить, что все это было враньем. Она относилась к нему как к очередному трофею. Еще один мужчина, который не смог устоять перед ее обаянием. Это он понял из ее мыслей. Его гордость и самолюбие были задеты, чувства растоптаны. Глен отнюдь не считал себя «простым», а уж тем более «сопляком», но то, как легко он ей доверился, как легко в нем вспыхнули чувства, доказывало обратное. И это его злило. Ему хотелось что-то сломать, разрушить, но во что бы ни уткнулся его взгляд, всё было для него дорого и привычно. Вся комната и ее убранство были ему убежищем и успокоением в самые тяжелые минуты его детства. Когда мать в очередной раз пренебрегала им и брезгливо отворачивалась от него в детстве. Когда он узнал о своем даре, комната также укрыла его от мира своими стенами. И вот сейчас, она также прячет своего хозяина в минуты его слабости от лишних глаз.

– Хорошо бы с обрыва пошвырять камнями, – хмыкнул Глен, успокаиваясь. Но идти так далеко, да еще и ночью ему не хотелось. Он поднялся с пола и подошел к прикроватной тумбочке, там стоял графин с водой и стаканы. Юноша налил себе, немного расплескав, и выпил все до дна. Спокойствие снова наполняло его душу, полную обидой на Жюли и гневом на самого себя.

В окна светила луна, ее свет прокрался в комнату, подглядывая за муками живущего в ней юноши. Глен найдя белый диск на ночном небе, ухмыльнулся ему. Теперь перед ним наконец-то раскрылись все возможности его дара. Теперь-то никто его не обманет. Теперь он способен узнать все. Мысли. Чувства. Душу. И путь ко всему этому – сердце.